РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВИрина Любельская
Ключ
13-01-2015 : редактор - Василий Бородин
***
день в темноте прошел
изморось измельчил
белое хорошо
если так – промолчи
лёд подо льдом спит
не знает никто ни о чем
камень водой намыт
выйдет ли кто за ключом
***
Мир ли уже кончается,
Вздрагивает поминутно,
Чайкой ли в пене качаться,
И ощущаться смутно.
В мир осыпаешься белым
Огнём – он шепчет другое,
В поцелуе плывёшь корабелом,
В теплом глубоком покое…
ГОЛУБЬ
Размывается облако жгуче и медленно –
Ни к чему, ничему не дойти целиком.
Ввысоке, не сметённые веником,
Крошки мелются – рыхло спекутся потом.
До мурашек в глазах – зябко-синее небо без маски.
Из травы свитков колких взлететь, перейти –
В дом бумажный
И вспыхнуть сверчком в нём атласным...
Белый голубь машет – машет, блестит…
***
снег метёт в тишину творя –
темноту
дышат ели на ладан
в золотые дожди января
дуют медленно
перед распадом
***
Что это там шевелится,
Тихая колоколенка?
То ледяная медведица
Всходит за подоконник.
СВЕРХУ – СНЕГ
как же прост и обнажён и гол
твоя правда и твой холод чист
но когда-нибудь избавь от злого
просто снегом впереди ложись
человеческий язык слеп
с чернотою вместе собрались
посмотри в оранжереях свет
ты единственный на мир солист
и метель ласкает горло нам
снег на день – еще на день – жизнь
ты душой моей владеешь сам
а теперь ее в меня сложи
вот что значит белый – хлеб днесь
подожди же и меня когда
теперь я всецело есть здесь
сверху – снег
ах посмотри туда
ВЪЕЗД
Выдернут наобум, сам не свой, из худой деревни,
Город дождем пронизан, раскричались птицы.
Ворота – вниз головой, как паучьи деревья,
И тюки размокли, протыкаемы спицами.
Плещет сквозь бреши стены светоносное,
По подобьям смыкаются в заоблачье вещи.
Если посмотришь на Магелланово плавание через космос,
Медленных божеских мыслей тебе не мерещится.
C щетиною на лице, как с голодной тенью,
В спину тычется ангелов конных полиция.
Слышишь, у кого-то под ноги рассыпались деньги –
Бедняга не успел помолиться.
СОЧТИ
постой говорю не тронь
останемся при простых
кто же тогда есть Он? –
неужто и вправду Ты?
ночью ночей сотни тыщ
Тебе меж собой родня
правда Ты воскресишь
Его и меня?
сердце слетит в ночи
в глубоко-глубокую тишь
прямо сейчас сочти –
прямо сейчас воскресишь.
***
Облако горит, как мои лёгкие,
слезится, как глаза.
Говорит: это всё – обо Мне,
и ничего – обо мне…
Говорит: но это всё – не я.
Ною,
колыбельную голубю ною.
Нюхая снег, слепну…
Он – милосердный.
А я даже не знаю,
что это такое...
***
Говорит:
ты скажешь, что не знала меня!
А ты и так не знала!
Так что, всё – нормалёк,
спи спокойно!
Когда он – цветной тяжестью,
и горы вокруг отекают слёзами,
И режущая тишина
вокруг холодного лица,
Бессмертье богов и героев
превращается в пошлость.
А это голуби-лагерники
С отмороженными лапами…
Всё буднично, прозаично, как в жизни:
Не грязь – просто земля.
***
говорил хоть и ласков но твёрдо
в узел туго сворачивал свой:
когда дети любви твои зёрна
тебе незачем быть молодой
вот и та что бежала за смертью
та спасти хотела когда
...он в пыли моей что-то чертит
и проходит в мои города
что случилось с тобой что с тобою
отвернись отвернись укорял
и земля повернулась любовью
не смотри на меня не смотря
но тогда же
тогда
среди моря
повторила Ему:
это я
***
1
Смотри же, какой белый снег.
Счастьем называют очень разные вещи.
И кто выбирает его лишь, тот на себя клевещет.
Смотри же, какой белый снег.
2
Слепая белая позёмка.
Продувает вьюжная красота насквозь.
Ведь ты понимаешь – что это работа, работа – подёнка,
Простая: ежевечернее вышиванье крестом в небеси началось.
3
Смотри, какая идет работа – перестилается наново,
Перебирается по крупинкам мир.
Вот ты представь: всё разбирается вновь до атома –
И, в небесных Весах повторяясь, канатоходец берет балансир.
4
Так смотри, так смотри, Магдалина,
Перед плошкой коптящего масла голову наклонив:
Как по фитильку почерневшему длинному
Медленно катится вниз по наклонной твой город, деревня,
и мир, и слова, и мотив.
5
Глубокий снег, там колокольню замело по пояс.
Что ты твердишь о счастье, что ты знаешь о нем, женщина, показывая снег в окне?
И голова – печное золото – в сухом рассветном,
как сосновый жар, огне –
На смуглых голых до плеча руках лежит – горит! – покоясь.
6
Но закончится свет и бег.
На подоконнике белом черная голова проснётся –
И серое утро, стронувшись с места, начнётся.
Смотри же, какой белый снег.
ВАЖНО НЕВЕДЕНЬЕ
сидящего только вставшего
не одевшегося воскресшего –
неведенье бога важно
важнее неведенья прежнего
небо пустое яркое
сухостой поломанный низкий
никого почему не жалко
никакой обретённой жизни
но каждый молящийся зреньем –
как солнечного ожога –
я знаю – я жду воскресения
всякого мне чужого
труд безмятежен и сложен
руки чужой не хватаешь:
предательный и предложный
когда ничего не знаешь
работа малая землю
исполнит сама и снова
чужая рука не подъемлет –
не знаешь вперед ни слова
проснется когда осязание
и пота жгучее миро:
важнее его незнание
перед сотворением мира
***
Там ангелы ныряют ввысь,
Как рыбы из глубин.
Они видны на полстежка,
Не видимы другим.
И, набиваясь в двери, как
Стрекозья карусель,
Нежнейших рук мнут, гнут атлас,
Вздыхают, что не все.
И головокружительна
Трепещущих одежд,
Цветных волос и крыл стена,
Лиц золотистый беж.
Народ у турникетов мается
Рассыпанным зерном.
Сон мреет, тихо плавится
Стеклянной чашки дном.
Когда потонет весь корабль
С балластом, барахлом,
Мы поселяемся в глазах,
И в них творят нам дом.
Непроизвольно и легко,
Сансару раскроивши в сад,
Мы будим друг для друга будд,
Святых и бодхисаттв.
Мгновенье правильных вещей –
Раздвоен и любим,
Случайно выплеснув себя
Кивком из сна и глин, –
Мы плещем океаном в борт,
Мы в ступке бунт огней:
Когда мы созидаем дом
Друг другу в пустоте своей.
И ангел с золотым крылом,
Трепещущей фольгой,
Несет в ладонях шар земной
И прячет за трубой.
ЗДРАВСТВУЙТЕ, АНГЕЛЫ
Конокрады с ногтями – досиня,
Вот адская репетиция:
Братья не помнят Иосифа,
Могло, говорят, и присниться.
Стой – не дыши – не двигайся:
Струнные, странные связи.
Мир вертится и дыбится,
Пуповиною опоясанный.
Избегнуть, быть исторгнутым –
От лиц любовно лепленых –
Издерганный, истроганный
Их нежным благолепием.
Из ловких ускользающий –
Излюблен до трахеи…
Рык ангелов ломающих,
Орут – как бы глухие.
Рта город не раскрывший,
Лишь воротивший скулу,
Сорвавший горло пищей –
Глотает хлопья скупо.
Ни – своего, ни – свойским.
Не шевельнуть гортанью…
В тьму – рек, и рык, и войско
Исходит снежной бранью.
И МИР БОЛЬШОЙ
не новый год а день случайный
не обессудь но свет не ночь
как одиноко и печально
идти под первым снегом прочь
и выхлопом такая слава придавит лоб
с ней в унисон
и серый снег такой же плавный
целуй лицо
целуй лицо
но что тебя заставит плакать
среди громоздких тел машин
между стволов смотри собака
и мир большой – стал небольшим
МНОГООЧИТ
Не видит – в саже и спрячет
Тот, кто сам многоочит,
Птица ночует, не плача
И не переча в ночи.
Спаслась или откололась
От прочих живых ночей,
И не утихает голос –
Никак, никогда, ничей.
Голос в ночное сито,
Щебнем под лапицей вниз:
Тянет чернильную нитку,
Режет сточившийся свист.
Там, где не знаю воли –
В кронах во тьме на весу –
Истолковать ее облик,
Перевести ее суть.
Не утихает огромный –
Тихий, ничей, ни о ком –
Как внутри этой кроны
Чуждым побыть языком.
Ни ме́ли, ни близкого края –
Во тьме не вздохнет блесна.
И утром – дождливого рая
Спокойная белизна.
После пологой длинной
Ночи не знает слад,
И жёлт от дождя тополино
Разреженный утлый сад.
Сколами блещущий разум –
Синей молочной рекой –
Деревья текут многоглазо,
И не истекает покой
В тоннах и тоннах отличий.
И речь была только у них.
Со всех сторон речи птичьи,
И речи в глазах твоих.
СТИХИ – ЯЗЫКИ СЛЕПЫХ
в чёрную меру ныряют
лёгких меняя вид
белую кожу лакает
ворочается говорит
солнце воротится точкой
видимое со дна
дно вышибает бочки
и уши пронзит тишина
так покидают гробы
язык на ощупь смотри
влажность слюны распробуй
это волна внутри
так проникают Бога
а Бог проникает их
не видь очевидного – грохот
слова – язык для слепых
КАК СЛЕПОГО ПОСТУПЬ
как подросток ступнёю щупает край бетона
воздух трогает перед прыжком ныряльщик
и – в колодце глаза птичка упав утонет
и в кувшине – камешек мелкий горячий
потому облака так белы и бе́лы
потому так солон туман горяч как угли
что с потерянной речью можно поделать
догорают на ёлке безмолвно буквы
потому-то синее густо сверху и снизу
потому-то сверху и снизу синяя бездна
потому этим утром некуда деться
на скамье с уставшей моею жизнью
КЛЮЧ
Сколько марок отправит он – всё не в счёт,
И наловит в воде ключей – всё в обрез.
Узким туловищем по песчаному дну течёт,
Испещряя, рыхля волнообразный вес.
Ключ не станет рыбкой на блюде, не станет ни
Одной из разгадок. И бирюзовый нисан
Под цветами глаз облачно пролистает дни:
Танцевала иродианская дочка, а Марк писал.
Карта памяти – то, что мне не удержать,
Для чего не осталось места нигде – и нет.
Землёю и сладостью пахнет и сад, и падь,
Кусачих травинок жужжанье, падение сандалет.
Прорастает в снах дёрном, чужой травой,
Всё уходит под землю, и обруч – синь,
Я могу повторить это всё, если ты живой,
Мир пустеет, Чистилище выметает всё вслед за ним.
Умещаешься в танце на острие иглы,
Никому не вверяя, где ты и чей,
Золотыми рыбками наполняя углы,
Превращаясь в лето вспыхнувшим мотыльком в луче.
НЕЧТО ВРОДЕ МЕНЯ
Разогнаться до самого рёва,
разогнуться из тела и – прочь
из плавильни подводного олова,
из того, что похоже на ночь.
Из мерцающей тьмы перламутра,
смутных страхов и смутной тоски
они гонят от сна и до утра
и придонные роют пески.
Тянут тело до искры электро,
до чернил - не понять ни на слух,
ни на вкус;
они вырастят нечто испущенным спектром -
нечто вроде меня,
я боюсь.
SPIEL REIN
Meydl, meydl,
kh'vil bai dir fregn...
я вор и я пропажа
и белый снег и сажа
я нож и я язык
оброненное горько
и терпкая настойка
и вырвавшийся крик
и схваченное слово
расплавленное олово
и пища с языка
удача с неудачей
танцует или плачет
под стуки молотка
он сам
удача и обмолвка
тюрьма или котомка
бегу – чтобы найтись
и гальку – душу в тело
бросать чтоб засвистела
защелкав стая птиц
я вор твой и твой пахарь
пастух я и собака
обронен и знаком
и утренняя птаха
и рыночная плаха
я пар над котелком
скажи что выше дома
что небу незнакомо
и чем проворна мышь
смотри дым улетает
и зерна прорастают
взяв камешек стоишь
на радостях ли стонут –
уловка от закона
припарка от судьбы
приправ и желчи тяжба
смотрю что же он скажет
не горько горько бы
***
влага на яблоке глаза
рисует пятна амёб
вот виноградина красная
свет ее одинок
мягкие кролика вздохи
и синевы уклон
на виноградных лозах
гибнет Авессалом
САРРА И АВРААМ
Сарра и Авраам живут там, где оттепель.
Сарра и Авраам видят сны – наполняет квартиру прибой,
И разбившихся вдребезги брызг разнобой,
Волны, чаячьих криков ребристые осыпи.
К Аврааму и Сарре в окно выпадает
Полунищая эта весна вымерзших тополей.
Над нью-йоркскою гаванью дымные груды аллей –
Миражи, как крутанувшие задом педали.
Сарре и Аврааму – чинары, каштаны, физалис –
Город, выйдя из моря, ракушечной створкой открыл.
У Авраама и Сарры остались
На одесском кладбище девять могил…
ГЕОГРАФИЯ
Воды отхлынули, как в Макондо.
Канал – и грести, как в равнинные волосы
сверху – гребенка.
Скрип качелей сильнее прогнувшего небо гонга,
Ничего нет сильнее твоей руки и руки ребенка.
Лучше белых отар, и сухих улиток,
Изрезавших горные склоны речек,
Виноградного гостя в тени малахитового,
Ловких рук арамейских на верблюжьих уздечках.
Лучше свитков иных, генуэзского зноя,
Громче гулкой воды нидерландских приливов –
Ты! И под звёздами нет покоя,
Пальцев каменщика эти мои кропотливее!
Восемьсот где-то раз эти очи могли бы сгореть любовью,
Восхищением Ноя, молчанием мудрых животных.
По каналам грести и искать другого,
Отражениями умножая подобных…
И отстать… До моста, до «дожить бы»,
Старости ям и ломкого сорго…
И – либо вброд, полыхнув, переходит Георгий,
Либо Джек – на мосту – Потрошитель.
***
Когда на бумажном клочке нарисуются
Летний день, рельс, звон каланчи,
Притертая светоносным песком улица,
В глине сухой заржавевшие тягачи,
Мы очень хотели, мы скоро, мы скоро вернемся.
Разрозненных листьев рыбёшки, тонувшие в плеске реки,
Где плоским островом сбритое солнце,
В темноте под мостами ревут быки.
Ландшафт – это мысли текучие Бога.
И анатомия плача – лишь чайки плечо.
Я отхожу от тебя спиною вперед понемногу.
В зрачке умещаются рации писк, ночь да что-то ещё…
ПОЕЗД
Ладно. «Наёмный рай».
Топот бегущих ног.
Тополь, бумажный отогнутый край.
До дверной ручки твой подбородок.
За шторкой, на перекрестке солнцевых глаз
Танцуй и тянись. Пускай тебе – семь.
Над тобою стрижи растянули атлас,
От тебя пыльным мягким теплом протянулась тень.
Пусть тебе меньше.
Обратно пусти, поезд поехал, обратный отсчёт.
Шероховатость паркетных проплешин.
По красным кубикам. Лестнице. Стоп.
Никаких впереди «еще».
ВЕТЕР
Похоже на голод, тоску –
Но оба легки.
Свод нёба пуст.
Плавучие сквозняки.
Белое мясо древ.
Ветер по мокрому.
От лопнувших пузырей
Мыльно во рту.
Что мне дадут одни –
День или вечер и ночь.
Тень на побелке дымит,
Делается короче.
Красная солнца сеть.
Загривки сухой травы.
Где не достанет ветер,
Листья в земле стары.
Точный предел вещей.
Их узнавать места
В пустоте ноющей.
Тень поезда. Бровь моста.
***
Мир перестал укрывать,
Горит, как китайский дворец.
Детская голова –
Жалкий, голый птенец,
Овечьих колечек тьма,
Глина, базальт, пирит.
Чёрное сходит с ума,
Белое жалит, жужжит…
***
это пахнет сгоревшим хлебом
это в сердце сгорает страх
караванное злое небо
словно жаворонки в печах
даже паром того не выдышать
никому ни за что никогда
ты закроешь глаза подкидышем
на равнинные эти стада
вот тогда волопасы и спустятся
в черный лед где месяц прибит
задрожат железные гусеницы
и тревожно дым затрубит
***
ты спишь труба кларнет тромбон
вчистую оглуша
как ускоряется душа
в пространстве духовом
по кочкам света в желтый мрак
ныряя и дыша
свистя ломая и круша
что не найти никак
рыдай теперь качни качель
завой запой завей
в холодный и тугой ручей
сносимый муравей
там стрекот саранчиный град
и там неспешный сад
и здесь тебе никто не рад
и там уже не рад
там золотистым градом гладь
там стрекотней сорок
и там тебе никто не рад
и здесь никто не ждет
***
белое лето гневное небо
жук неботочец сверлец себе сам
дура-душа ошалела от хлева
видит два полюса: ад – небеса
вещь или вошь я на днище скатаюсь
дышит не клянчит Иона кремня
чайкой клюя тошной рыбой измаясь
не отличит где сума где чума
стад по щелчку пробежавшие волны
пяти морей город-порт горевал
в тучный свой бок как теленок заколот
к тем же ногам нес и нес и… ронял
да и слюна на обветренный палец
свадьбы и сводьбы волна и волна
рыба в корзине
кусков-то осталось
людей-то осталось
лодка ушла…
ДЖИВА
Море – огромное, чёрное, жаркое –
пересыпается, мелется,
барабанно стучит
в перепонку ушную и тела огарок
заново лепит из рёбер,
дыхания,
выжатых чьих-то амрит,
фокусной майи…
Его подпалить, не оставить в покое –
солоно, солоно, солоно –
в голову лупит, как в мяч,
тени текут,
утекая ужами от зноя,
мошками небо искусано, камень горяч.
Выше скользят,
трепыхаясь слепящими свистами,
серпантинные ленты, воздушная чешуя.
Пощечиной вспарывать,
придыханием взвизгивать:
Джива –
ты, пламя,
ты ара,
бумажная ты змея.
***
тебя не хватило дойти до конца после
того когда в сказке –
цепи удушье в обмен требуют глаз
нарасхват водород термояд всякий газ –
съеденный все-таки козлик
мне не хватило тебя – когда поздно
как не хватает вдоха когда
– посмотри открытку –
когда ныряешь на глубину
когда бежишь по улице от избытка
и пальцы как кончики перьев
в воздухе мёрзнут
ЛЕВИАФАН
1.
там где идут корабли –
чистый ужаснейший зверь
в его непонятной крови
горячая снежная бель
страх не меня – гляди –
и стыд – на меня не взирать!
о выходи выходи
чтобы со мной играть
печальных племен дожди
чтобы уши ласкать
в сердце моем положи
чтобы меня отыскать
хлеба возьми с собой
сыра возьми и вина
и кипящий прибой
всё вскипятит до дна
только с тобой вдвоём –
видь эти спины скал!
– в сердце сложу твоём
чтобы ты меня отыскал
2.
язык ли твой не понять –
вертишься на языке.
к морю приходят опять,
когда пребывают в тоске.
сам выходи из вод,
если захочешь взыскать –
найди на меня – и вот –
в самый громкий раскат,
в чёрствое злое зерно,
в сыплющий в море снег –
темно, и дышать темно,
и букв тоже нет.
ножом, чешуёй звеня,
мясо сложи им в рот.
заступишься за меня -
но не ступай вперед.
оставь меня – рыхл и гол –
волнам, шипя, пинать.
а сам Он – один глагол –
и мне его не узнать.
***
В слоях воды, своей голубизною
Обязанных свеченью паутинок беглых, –
Зеленое, янтарное, сквозное –
Под небом белым.
Кристаллизуется из воздуха дыханье,
В верхушках тополей – корабль, и клады
Ссыпаются, темнея, умолчаньем ранят:
Обрывки «Илиады».
Лишь после тонут и на дно ложатся слепо,
Прочитанные, преданные выцветанью.
Явь желтого хитона выгорает, бьется слепок –
Вот пиршественный танец:
Написанное кровью, явь театра –
Ахимсой, рассыпанием и чистым промежутком.
Меж капель тонут корабли: и quinto, quarto…
Под затворенным утром.
---
И семена летят над головою: вещь и время
Сошлись настолько, чтобы прорасти друг в друга.
В писаниях одних лишь существуя, зрея,
На быстром круге.
И вещь одна через другую жизнь находит,
«Что» станет только, только «через что».
На темечке, как родинка природы,
Отпавшим заусенцем – черешок.
***
У вещи тело есть, вещами
Мы суть меняем, примеряем, носим,
Хвосты и панцирь ощущая,
Меня или тебя с самих себя отбросив.
Сознание, вернувшееся в тело,
Не знает, чье оно, как бесприданнец.
Легко моё твоим хотело,
Но я врастала в то, что станет.
Поняв впервые, что так можно.
Я знаю, ты меня не обмануло,
Дневной жарой и шорохом двуножным
Он был – и кровным ровным гулом,
Гасивший свет и поднимавший солнце.
Я знаю, знаю, ты завидовала, славя,
Что он в тебе – а не ты в нем – смеется,
Как океан тебя шуметь
Оставив.
ЦВЕТ
Скульптурно темны эти листья салата,
Гроза стекает по шпилю.
Зачехлена комната подслеповато,
И нечем пролитое вылить.
Кувшин быть карминно-кирпичным обязан,
Набитая вата – перечно жаркой.
Чтобы говорить, называть и навязывать –
Цвет нужен, притирка, помарка.
Когда улыбаться в стеклянную воду,
Цедить её холод зубами,
Цвет должен ходить штормовою погодой,
Рычащими жёлтыми львами.
И чтобы войти, и сказать, оказаться,
Быть временем прошлым и бурым,
Себя настигать, как безумного зайца,
В прыжке тут же будущим утром.
ВОДА И ГЛИНА
Колечки эха и волос колечки,
Серёжек капельный, чуть хрусткий звон,
Глаза у камней и косноязычье речки,
Коленей двух насмешливый поклон.
Что зрит? Из шариков набившегося пуха,
В траве от ветра спутавшего паука,
И тронувшего мочку уха,
Захлопнувшего рот гребка, –
Тончайшее, как свист полынный, – это тоже,
Что от рассвета млечного вдохнуть.
И глина, загорелая, как кожа,
И выпуклая, словно грудь.
ЛИСТВЫ УЗЛЫ
...птица зовет во тьму
О. Дернова
солнце за пядью пядь
словно за жизнью жизнь
тихо пониже присядь
волосы расчеши
молча тверди слова
дерева кисть услышь
вяжет ночная листва
тропические узлы
бабочка жёлто летит
золото этих альп
те кто не могут идти
наших богов чтят
громко рокочет пальба
видимо смерти нет
бабочка возле столба
жёлт её чёрный свет
***
Над зарослями полыни, тимьяна, мяты.
Шатаясь вверху в одежде помятой,
Вслепую рыдая,
Темноту обнимая,
Высматривает слеповато.
Кого ты зовешь?
Ты ищешь живых в поле?
Со стоном приходит рассвет.
Воинство небесное
Отгрузилось на корабли,
И боле –
Здесь никого нет.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney