СООБЩЕСТВО
СПИСОК АВТОРОВСветлана Бодрунова
[ПРОГУЛКА] УСЛОВНЫЕ НАЗВАНИЯ II
30-01-2005
ПРОГУЛКА. Книга стихов. СПб, "Геликон+Амфора", 2005
УСЛОВНЫЕ НАЗВАНИЯ. Часть II
***(кто камушком...)
кто камушком морским, кто пеною к ногам:
продолжиться, ожить, переродиться.
Усталые тела лежат по берегам
потерянного девства или детства
и шепчут: принимай; и шепчут: пеленай.
Как колыбель, поскрипывает галька.
срастание с землей, слияние с волной:
последний атом. ничего. нисколько.
***(птенец)
Пещерная нежность, и грубый помол поцелуя,
И голый птенец — да святится, аминь, аллилуйя!
Что нужно еще, кроме сырости, мрака и глада,
Чтоб странные счеты сводить в глубине Ленинграда,
В замшелом колодце, в надтреснутых дланях святого,
Как утлая лодка, несущих последнее слово…
Молчащий поведать, уснувший прозреть-оглядеться,
Что нужно поверх непокрытой головки младенца —
Мое ли весло над водой, ремесло ли отцово —
Последнее слово, последнее первое слово.
лермонтов
1
Я ехал на перекладных из Тифлиса.
Да что там, в неведомом этом Тифлисе?..
Ныряет повозка с повадкою лисьей
Меж гор разномастных, зубасто-скалистых:
Какая картина!.. дневная картинка:
Грузинка в начале, в конце осетинка,
Кокетка, красотка, крестьянка, кретинка,
И контрабандистка, и полу-блядинка -
В тифлисской одышке, на съемной квартире,
Где вонь изо рта, как в солдатском сортире,
И винные пятна на сальном мундире,
И дрожь хохотка: поделом же задире! -
А мне бы - черкеска, и конь незашорен,
И зову обучен, и мягко пришпорен!..
Пусть взгляд осетина прищурен и черен,
Пусть Фридрих рисует, пусть пишет Печорин -
Бумаги в дороге размокли, размякли,
И жалкие люди ютятся по саклям,
Живут и не ведают слова "не так ли",
Зигзагов позерства, фатальных пантаклей -
А только зигзаг, до оскомы знакомый:
Казбек и Дарьял, и усталые кони,
Я ехал в кибитке, я ехал на Коби -
В обнимку с метелью, в ухабной икоте -
Один над стремниной, ни конный, ни пеший,
Ублюдок режима, осколок имперский,
Рассказчик, узнавший из авторских версий,
Что кто-то умрет, возвращаясь из Персий
куда? - неизвестно куда.
2
зябнут плечи, ладони дрожат, холодеют виски,
а в раскрытые окна летят и летят лепестки -
так описано в книгах, - на горный похожие снег…
застываешь под шалью, по скатерти шаришь пенсне -
и не видишь, а слышишь сквозь сонную, ватную муть:
то ли злится на псарне убитый под Тушином муж,
то ли сосланный сын по-хозяйски стучит топором,
но не вырубит то, что написано этим пером,
и взметнется рука, и захлопнется с криком окно,
и Любовь сернокислую воду добавит в вино,
и война захлебнется нарзаном, шипением пуль,
и закатится сердце за гору, за вал, за патруль,
упадет со скалы офицерик с пробитой башкой,
и не то чтоб сие предвещало вселенский покой,
но коня расседлает последний разбойник и вор;
будет крепость стоять, но внутри не найдут никого;
лишь один еще жив, и лошадка не знает кнута,
и влачится кибитка - куда? неизвестно куда.
случайная реминисценция
про рецензию А.Немзера на книгу З.Гареева «Парк»
я хотела бы познакомиться с Зуфаром Гареевым,
его лет десять назад так мило рецензировал Немзер.
а еще мне хочется в Ревель, познакомиться с Ревелем,
нет, не с Таллинном-АнтиСталиным, компромиссным и компроматным,
матерщинным, смешным, печатным, пустым, бумажным —
а с нормальным городом, где голуби на карнизе,
где легко читается проза конца столетия,
где любое дерево — иллюзорная заграница
(я уж не говорю про Парк, там еще сохранились лебеди,
очень белые, очень вечные, прям как гипсовые бюсты Ленина);
подойди, толкни это дерево — подломится у самого низа,
будто срезанное, и на срезе будут кольца — не поколения,
а скачки инфляции и уколы европейского гормона роста.
ах, Проза Конца Столетия, человек — это звучит просто,
это звучит цельно и поэтому подламывается у основания;
это смотрит в тебя из книги и называет Таллинном Ревель.
мое дерево будет падать, задевать другие деревья,
и откроются кольца, лица, одинаковые с затылка,
потрясенная декорация, пустота листа, недоделка,
заштрихованные лебеди-голуби, городок без свойств и названия,
превращенный в литературку, как любой другой или третий.
я хочу познакомиться с тем, кто стрижет газоны в словесном парке,
кто, как я, подгоняет действительность под прорези в трафарете.
где ты, где ты, Зуфар Гареев, о тебе писали газеты,
я хочу с тобой познакомиться, отзовись мне, скажи мне, где ты,
это, видно, и будет жизнь, если ты отзовешься, парень.
пейзаж после битвы1
старая-старая пленка
скрипач сыграет для зеков
мнущихся на невытоптанном снегу
в автомобиле зеркало
скрипка и поллитровка
профиль искусанных губ
из-за дефектов пленки кажется — снег идет
нет, он идет взаправду
два, получается, снега
тот, что метет косым с неполосатого неба
и тот, отродье варкрафта,
пленочный, черный, мечущийся, как вражеский дзот
в нутре у прицела
я только хочу спросить: зачем там скрипка играет,
зачем там кто-то живет
в сорок таком году живет и не умирает,
когда у любого тела
навеки замер мирный его завод
я буду спрашивать, спрашивать,
там люди в подол набирают книг,
сидят, едят, разговаривают, скручивают папиросы
пустые вопросы
кто наши и кто не наши,
кого не нашли в могиле, откуда там снег возник
ответы написаны, очень прямые ответы
на белом лбу, на саване погребальном
на крыше костела и крыльях родившихся воробьев
никто тебя не убьет
я знаю об этом твердо
и люди стоят, поют, скрипка скрипка орган
люди светловолосы, подслеповаты,
теплолюбивы,
но заметены на треть
я думаю, проще смотреть на темные воды,
чем на пейзаж после битвы
просто так, без, кавычек, смотреть
1 «Пейзаж после битвы» — польский фильм про послевоенное время. «Темные воды» — японский ужастик. Они стояли рядом в программе передач на 20.05.2004.
лойко. "два ангела"
возьми подол, оборви оборку,
и в жгут сложи, и зажми мне рану.
такие руки играют богу –
в борьбе неравной и в юбке драной, –
что злиться глупо, рыдать – неловко.
пусти, пустись – отзвонили звонко,
и, как большак, разовьется локон,
и смех ребенка качнет повозку –
кричит душа у моей зазнобы,
танцует с посвистом на гулянке
золотозубый, золотозобый,
золотопятый цыганский ангел,
гремит мазница, чернит колеса,
и путь оборкою прилипает
к ногам, и музыка, как слепая,
глядит со дна в путевом колодце
рыба рыба
для л.в.з.
Ты дышишь, дышишь: ребро к ребру,
Потом ребро от ребра —
И только так усмиряешь дрожь,
И время сверяешь так,
И смотришь: Господи, я умру?
Поправь же меня, поправь, —
И слышишь вроде, что не умрешь,
Покуда вода чиста,
Пока река голубей небес
И поит мне голубей,
Пока раскиданы невода
И бредни мои святы…
Но реку тронет последний всплеск —
И волны слабей, слабей;
Но те, кто может позвать: сюда! —
Сподобятся немоты;
Но те, кто призван ловить других, —
Не хватятся ни о ком.
В лазури блекнет кусок луны,
Дробится в воде собор,
И рыба спит в глубине реки,
Прикрыв глаза плавником —
Глаза, которые не вольны
Закрыться сами собой.
Чего стоишь? Восходи наверх,
Течение раздвигай,
Скорей насаживай на крючок
Заждавшуюся губу.
Тебе всю жизнь не хватало век,
Но век шагнул через край —
И пусть сольется вода со щек,
Озноб пройдет по горбу, —
И ты ослепнешь, ослепнешь так,
Как будто навек прозрел:
Как мал лоскут водяной парчи,
Как мир смертелен и вскрыт!
И в ребрах будет сплошной наждак,
А в пальцах — ненужный мел.
Ты рыба, рыба: молчи, молчи,
Пока твой рот говорит.
***(виноград)
у кого шиповник, а кому виноград.
ничего не помни, прощай стократ.
никакой любви, никакого зла:
ни как цвел жасмин, ни как жизнь взошла,
ни как падал свет, ни как сад стенал,
как ползла трава по заборам вверх,
как лилась лоза через край стены:
что скажу лозе — не скажу траве,
а траве скажу: лепестки лежат,
семена-кунжут и фундук-орех.
что возьмет земля — не отдаст назад,
никакой любви, никакой не грех,
а лозе промолчу: через край ныряй,
оплетай алычу у дороги в рай.
у кого шиповник, пустоцвет, бесплод —
алычой наполнит увялый рот,
а вот кому виноград: в лозе, на краю,
взял простил стократ, забродил, пропал...
ничего не помню, всё узнаю —
как побег такусенький, как усик мал:
у лозы простившей плодов не рвут,
никакой любви — ко всему готов:
перелей под корни, уложи в траву
молчаливый уксус, лепестки садов.
mafiusi
Делитесь подарками всуе,
Делите с гостями приют…
Она безвозмездно танцует,
Они безмятежно поют
На летнем своем диалекте
С норманно-арабской гнильцой…
Ты взял из шарманки билетик,
Ты вызвал к себе на крыльцо
Непарные ноги тринакрий,
Усталые стопы Харит…
Дели обязательно на три
Всё то, что она говорит,
Дели и на сто и на двести
Веселые взгляды гостей.
Она не приносит известий,
Они не суют новостей
В лукошко пытливой хозяйки,
В ладошки твоих малышей…
Скорее плати попрошайке
Втройне от своих барышей,
Плати — и под скрип «Августина»
Пляши на гончарном кругу!
Она — Розалия, Сикстина,
Но дьявольски гнется в дугу!..
Приходят — а Бог их не знает,
Соседям — и тем невдомек…
Не весть, но примета дурная:
Приснится, что пляшешь, и взмок,
И выпачкан соком черешен, —
А утром в холодном поту
Проснешься — задушен, повешен,
С билетиком счастья во рту.
***(без названия)
....................эпиграф
Во 13-ти субъектах Федерации
население находится в прострации
а в семидесьти шести
жива места не найти
от желающих забыции-надрации
Во 13-ти субъектах нашей родины
озерца из пота, крови и блевотины
мой озерный чудо-край
кого хочешь выбирай
но избавь уже скорей от тягомотины
уж отправимся в круизы запредельные
уж надраим наши снасти корабельные
навигация проста
от купели до креста
под спасите-наши-души-колыбельную
Во 13-ти субъектах Федерации
наша жизнь не подлежит мелиорации
як цидрак и жак ширак
видят гордый наш варяг
и завидуют варяжьей нашей грации
ах шарман открыть кингстон и сделать ручкою
только мэны сиэнэны почемучкают
нам мешают говорить
«мама где ты мама пить»
и тянуться за небесною получкою
доложите президенту и правительству
мы к грабительству готовы и к мучительству
только к смерти не гото
разумеется никто
даже если это вид на небожительство
***(последний герой)
неумелое подражание Юрию Рудису
Ты посмотришь — как спросишь, и что отвечать?
Ты не спрашивал раньше о многих вещах,
А теперь и вопрос наготове,
Но гнездится молчание в слове…
Ты не спрашивал раньше, молчи и теперь.
Что-то варится — ешь, наливается — пей.
Я подсяду за стол… я помою…
Я застыну в тревожном покое:
За спиной телевизор — цветной инвалид —
Про людей говорит, умирать не велит,
Всё твердит «на кого вы похожи»
И «когда это кончится» — тоже.
Ты прости, но решать не ему и не мне.
В этой сонной, укрытой печалью стране
Мы живем — и не то чтоб не чуем,
Но как будто снаружи ночуем,
И молчим невпопад, и сидим в полутьме…
Наше плоское солнце сгорает в момент:
Взорвалось, полыхнуло, распалось…
Кроме нас, никого не осталось,
Так забудь телевизор и вспомни кровать,
Будем жить-поживать, ночевать, горевать,
И родится ребенок в июле:
Баю-баюшки, гулюшки-гули,
В волосах рыжина, на губах тишина,
Словно речь навсегда уже обожжена —
Не спасут ни вопросы, ни строфы
От такой бытовой катастрофы,
Где замкнувшее сердце тихонько искрит,
Телевизор рябит, это снег — говорит,
И шуршит, заминается пленка:
То ли летом не будет ребенка,
То ли осень настанет — и кончится роль,
То ли в телике сдохнет последний герой
На пустой государственной даче,
И никто по нему не заплачет.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney