РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Дмитрий Ларионов

AMARE

24-01-2016 : редактор - Женя Риц





                  ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

                  Можно слушать секундную стрелку,
                  не признавая электричества сподручный шум
                  в квартире. Вплоть до запаха, до камня, до молекул —
                  возвращаться в некое себя; и оставаться человеком,
                  что вопреки судьбе вышагивать не волен.
                  Что вне семьи — и в горе — он не воин,
                  а в поле — одинок. Подобен
                  внеречному голышу...

                  I

Это — мера меня: череда ускользающих слов,
непомерная радость и букв вереница.
Лишь пристойная речь донесет о любовь
невесомую синь; с каждой страницы —

всю — отбросит — тебе. Ни числа, ни совета
/говорить, говорить/... Здешнее коротко лето,
зачастую дожди на оконном экране;
мир был тогда целым, а я — таким ранним.

Даже в долгие зимы /и они скоротечны/
мы были — одно, и немногое знали.
Делили судьбу на крутом междуречье
/где-то между Москвой и Казанью/.

Но шумят голоса. Емлет город в таблицы
и списки: заносит то одних, то других вперебой.
А, все-таки, знаешь, я буду с тобой,
покуда небо — бескрайне, а ласточка — птица.

                  II

Всю городскую ночь: нам сыплет. Сыплет
в чернильное окно; а за окном — необитаемый район.
Наверное, соседи убыли в Египет

на Рождество. Не слышно их. Я потушил айфон,
водопроводною водой заправил чайник.
Всю городскую ночь — ревут ветра протяжно,

качают провода; и если уезжать, то надо брать такси.
Но я смотрю, как снег, почти бумажный,
полощет сам себя. Пью чай /что точно эликсир

в такое время года/ — выбор не случаен.
Хотя, куда теперь без коньяка и литра кока-кол?
Что есть поэзия такое? Поэзия — глагол.
-----------------------------------------------------------------------
Подставишь губы, вышепчешь мотив,
смешав в гортани белый цвет и запах,
и — Рождество — ухватишь в объектив:

вот — снег, звезда, над ней — лампада...
А у ларька, напротив, мнутся пастухи,
где скорый ангел выпачкан шалфеем.

И прочий синий — им — начертан от Луки,
и белый — нам обоим — от Матфея.



                  ИЮЛЬ И МОЛЧАНИЕ

                  ... там падают
                  все наши поступки,
                  прозрачные как стекло.
                  Туда, где нет иного дна,
                  кроме нас самих.

                  Тумас Транстрёмер

                  I

Ни одной большеглазой слезы обо мне
не вытянешь. Окажешься в далекой стране,
на Адриатическом побережье,
где свойственно думать о прежнем

лишь в порядке сравнения — с мыслью вздохнешь,
губы ладонью прикроешь; там вода сплошь
льнущая к телу жажда фиалок ночных.
Вспомни, бывало, с тобой говорили о них

глазами. Всякий божок хранит тебя
в черепичном городе Будва.
Я в России. Смотрю голубое утро,

выдыхаю табачный дым; птица, паря-
щая над кварталом, кричит: «Всё иначе
теперь! Большеглазая — не заплачет...»


                  II

Сорваться некому в бездну голоса
общего. Внесены ударения
на каменистых дорогах Родоса;
там, где ты стала стихотворением.

Его не пропеть. Взять бы выше чуть?
Только здесь я один тебя вышепчу.
Вот и деревья наполняют скверик,
точь бьющие волны в песочный берег.

                  III

Повторенья не будет вовек.
Смысла нет, посему, ей учить эти строки.
Я ведь, кажется, был человек

легковерный, а она была с поволокой
в глазах. Памятен пятый этаж;
таки да, памятно каждое время суток.

От счастливой слезы макияж
растекался... ношу в себе этот рисунок.
Волочу до сих пор здесь арбу,

что бесплатно досталась в прямое наследство,
льдинка жизни коль дрогнет на лбу:
не вернусь. А приду к ней — из книжки, из детства.

Всё, что я так любил, что лелеял и трогал:
сейчас мне — и этого — много.


                  * * *

                  Память – секунды апреля
                  бериллового; не моя, не твоя, не чужая...
                  Стремится туда, где на первых качелях
                  тебя к облакам приближаю.

Вспоминаю тебя, что грозу из детства:
размытые контуры, цвет голубой,
твою речь и улыбку. Смена последствий

приводит к искомому. Но за тобой —
далеко < … > я выжег болотную сырость,
тополиную память. Слух впредь — не остр.

Откуда сейчас это всё объявилось?
Слышу с дерева запах твоих волос.
Ни режим пропускной, ни график рабочий,

не сладит порядком уже ничего.
Неоном цветут среднерусские ночи,
и смеётся луна — бохарый монгол.

И всегда будет помнить отрок недавний,
как в жизни он слушал добытый прибой;
ему остаётся — язык очертаний.
Разлёт проясняется: свет голубой...


                  ОТСРОЧКА

                  I

Прости, что не смог тебя уберечь,
что скупа моя талая речь.
Звуки — были небрежны и гулки.
Прости, что любил переулки

и площади. < ... > я гуляю один,
без гроша; как последний кретин
веду подсчёт обложных голубей.
Отнележе — мой ум огрубел.

Грядущего нет. Чужая жена —
та своим счастьем и прошлым грешна.
Чадо укроет, посмотрит в окно:
в уличном свете исчезнет фантом.

                  II

Есть в скором слове «навсегда»
слепое благородство,
но ты для времени — еда.

Твой волжский город — остров,
где и трамваи и метро...
Фиброзный колокольчик

кленовой патокой ветров
в груди застыл. Полночный
взгляд бросает <...> в уютный дом

пришел, отгладил вещи.
«Жизнь коротка, — шептал; и то,
что — Господу завещан.

                  III

Какая радость от того, что всё конечно:
интриги, ложь, строительство судьбы
и прочие — законы пения и речи.

А остальное — попросту забыл.
Забыл о том, чего враги мои не знали;
домой бреду, косясь на фонари.
------------------------------------------------------
Но где-то за двойным окном живет она и
два ангела, танцующих внутри...


                  НА ВСТРЕЧНОМ ПОЧЕРКЕ

                  I

                  1

То лето было без тебя,
посередине выспренных десятых;
смотрел в него из сентября...

когда хотел поехать стопом в Ялту.
Я понял, счастье — это труд.
И, в самом деле, не назвать привычкой —

что так-таки болело тут,
под белою рубашкою тряпичной.

                  2

Опять считаю до пяти
/передо мной стоит вокзал «Московский»/,
чутка подземкою пройти —

встречаю друга с поезда. Пиковский
Паша, спой! Брат, ты только спой
о том, какая в Питере погода...

Звени натянутой струной,
а бравый шуцман пусть идёт поодаль.

                  II

                  3

О, жизнь! — зелёная тетрадь,
в которой шифр; в ней почерк методиста:
«Дано лишь раз во мне застрять,
и выпить красного: “Вины — по триста!”»


                  III

                  4

<...> готовь назначенный обед
ему. Грусти в своей квартире новой,
болтай о всякой ерунде,
о блядской лжи — такой тебе знакомой.

                  IV-V

                  5-6

...................................................................
...................................................................
...................................................................
...................................................................

                  VI

                  7

Пусть я листал тетрадь сперва,
теперь дополнишь ты; родная, помни —

о чём — к чему — чем ты права
была — всего лишь — линия в ладони.

         _______________


* * *

Рабочий посёлок в режимной зоне.
Январь. Карьер. Снежит.
Говоришь мне: «Ты ничего не понял.
Я — не хочу так жить.

И давно не живу»
. Бормочешь имя,
каждый в удушье слог.
Та обоюдно добытая миля
пала. У наших ног.

Весной /не забыл/ продавала обувь;
не удалось сгореть
в беспамятстве. Дикое сердце — голубь —
отпугивало смерть.

Вот смотрю на тебя, многое чуждо.
Молчу. Чего уж там.
Но жизни намного больше, чем чувства
в ней. А сейчас — устал.

Прощай. Да, прощай! Как с линейки класса...
пусть слабой солью быль
сахарит тебя. И Марио Касас
пусть пригласит — в свой фильм.

Опричь всего, лучше случайный образ —
потяну, точно блик:
сыплет, сыплет снег на родную область,
снег — в глубину земли...

«Прощай». «Что?» «Прощай!» Наигрался в прятки,
раз — в ноябре ослаб.
Ту, что декабрь мне подарил из Вятки —
я — полюбил в глаза.


                  AMARE

                  Льдинка жизни — у тебя на лбу,
                  которую — любил; которую — люблю...

                  I

Обманчивая плотность ожиданий
растёт во мне, а жизнь невелика:

переживут растения и камни
любовь мою; перетечёт река.

                  II

Слова уйдут. Перекочуют смыслы
в иную речь, в иное вещество —

и человек, которым небо мыслил,
тогда не скажет вовсе ничего.

                  III

Рассеянные путники исчезнут.
Отправятся по липовым делам.

Переведут на скорые диезы
часы свои; и вот исход тепла

теперь уже никак не обозначен.
И только дивный мир — гвоздим тобой.

                  IV

И как оно бы ни было иначе,
я верю в чудо. Чудо — есть — любовь.
................................................................
................................................................

                  V

Поле маиса под акварелью неба —
ты. Смотришь живыми глазами

на детей босоногих. И в час посева
муаровый ветер сползает,

как прежде, на твои тонкие впадины.
На локоны злаков цветущих,

что только мной по любви обокрадены
были. Вместе — выпили тучи.



blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney