РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Маргарита Ротко

ЗЕМЛЯ НОМЕР ТЫ

28-01-2009 : редактор - Павел Жагун





*****

я была осторожной
висела в серебряном ведёрке ожидая
пока родители зачерпнут меня в близлежащих озёрах
поджимала ножки чтобы вместиться в конверт
приходящий раньше времени к башням роддома
втягивала внутрь лёгкие чтобы криком
не вспугнуть этот трусливый мир вздрагивающий
от перенаселения
а потом
никогда не ездила между этажами универмагов на лифте
только ножками
я была очень осторожной
но
всё равно потерялась

это были двадцать две секунды осознанной комы
двадцать две секунды наполненные
мелками и грифелями
я дорисовывала рога трамваям и крылья кошкам
я расчёсывала волосы небоскрёбам и гладила мусоропроводы
пытаясь обнаружить хотя бы обрывок своего адреса
я перепробовала десяток дверных звонков
попадая пальчиками точно на сантиметр ниже
ремней брюк
мне говорили
девочка
возьми конфетку
конфетки были сладкими
я отказывалась
мне хотелось домой и соли

через двадцать две секунды я забрела в анатомичку
забралась на стол
и стала изображать медузу
целлофановую бадью с ядом
в грудном отсеке

желе-железо смеялся ты
вспарывая запотевшие швы целлофана лезвиями
отсекая кусочки слизи пропитанные
сероводородом и прочей похабщиной
вплетая в мою прозрачность
суровые нити в тон моих локонов

желе растаяло
говорят в это время
в стране шли дожди со снегом
а лужи улыбались особенно наивно
по-младенчески
проверяя прочность первых зубок
попытками ухватить прохожих за подошвы

возможно врали

впрочем
какое это имеет значение
главное связываться с тобой в узел
сплетать локти
целоваться пяточками
слушать как в подушках с поливариантной пропиской
укореняется черемуха
цветёт черемуха
пахнет черемуха
ощущать как она осыпается на наши головы
вечным январским утром

отныне
мне придётся быть ещё осторожнее
чтобы не вспугнуть того
кто отправляет черемуховые плоты
через текущее вспять лето
хотя
я ведь уже знаю свой адрес
написанный на мне твоей анатомией
выжженный во мне твоим потом
простой и понятный
земля номер ты


*****

здравствуй
вчера мы жгли на костре веру
надя стояла в очереди красила глаза
люба поправляла ей стрелки
перед смертью главною – быть неотразимой
чтобы потом
не отражаться в зеркалах
это –
такой стресс для перепуганных –
увидеть её обугленной
в чёрном саване из собственной кожи

вчера ты сказал что уезжаешь
я ответила: надо же
вчера
мы таскали каштаны из костра
не надевая перчаток
было холодно
они обжигали рот как поцелуи
пломбы скатывались в прелые листья
пахло больницей

завтра
я начну закладывать каналы
белой взрывчаткой неотличимой от
эмалированного прошлого
ты – не станешь
мужчины боятся дантистов
для них это – как признать своё поражение

милый
ты выиграл –

место в первом ряду
там костёр особенно ощутим
там пахнет жареным
стрелы любви разлетаются как птицы от пепелища
главное
чтобы ни одна из них не клюнула в глазное яблоко
иначе…

милый
позавчера был ливень
мы мыли лук
лучшая профилактика всех болезней
жаль не распространяется на казни
впрочем
кто говорит о казни?
просто тени танцевали под софитами фонарей
очередной сценарий…

посвяти его мне ладно?

вчера ты ещё не знал
ты предчувствовал
кусал губы
почему-то свои
гладил волосы
от утюгов ладоней шёл пар
наверное я виновата –
гасила костёр слезами
слёзы кончились когда вера стала короче на треть –
как раз до линии бёдер
это ничего
это спасло любу
сухой огонь быстрее она
даже не почувствовала

софиты гасли
осенью рано темнеет
осенью всё рано
осень живёт лелея рану в предплечье
лечиться лень да и денег –
только на билеты в одну сторону
и все с пометкой «м»

милый
твоя софи умна
завешивает зеркала перед тем как прижаться к тебе
холодным треугольником
я знаю она завешивает
я вижу её
стоя между простынёй и прозрачностью
а на плечах у меня – три девочки
нам здесь очень тесно милый
приходится уходить
не успев даже произнести «здравствуй
вчера мы уме…
нет
просто вчера было мы»


*****


Фонарщик заклинит фонарь в беглой смене часов,
за сутками сутки летят под лапландские топи,
летят, незамечены, мимо таможни, постов,
микробов полиций, поллюций и просто микробов.

Пробирка наполнится, ладо, храни, Николай,
непарных животных, замешанных мимо селекций.
Храни нас троисто, чтоб боли тупая пила
не слишком вгрызалась зубцами логических следствий.

Храни нас в единстве, забытых в чулане детей,
облизанных швабрами будущих жертв антресолей…
Меняй нам слова, словно загнанных в кровь лошадей,
пока их не вымолчим, в бочке пока не засолим…

Храни нас, пока что подмышкой ещё тридцать пять,
пока электричество живо и колет глазницы.
Фонарщик стальной, он веками откажется спать.
Щелкунчик скорлупкой засыплет по крыши больницы…

Храни нас, угодник, непарных, ковчежных, храни!
Хрипит дрессировщик, пятнашит беззубые морды.
За сутками утки несутся сквозь неба гранит,
и этот полёт не назвать ни текучкой, ни спортом.

Подмышкой уже холодает, и ртуть-вертикаль,
свернувшись клубочком, хвостом изолирует уши…
Заботливо прячет варенье в подвал Николай,
и, словно фонарь, выключаются смутные души.


*****


Нет, это уже не город – балконы-крыши,
да, это – ещё не город, – пески да зыби.
Тут, видишь, щекочут ивы водичку вишней,
тут, знаешь, осетр Харона везёт транзитом.

Тут солнце посахарило крышонки клюквой,
и голуби-леденцы на пожарной ржавой
младенчески поразинули губки-клювы –
романсятся заунывно и чуть шершаво…

Закат маргарином мажется в закамышье,
на камушках – солнца кашица цвета бронзы.
Мы ивовой гибкой вилкой по водам пишем,
мы с судьбами занимаемся мягким боксом.

Из ковшика звёзды падают – и дробятся,
из Млечного кисель-кровь не к добру сочится –
знамения на песко-полосе препятствий
– нам спрыгнуть бы, икарушкам, с колесницы…

…давай мы построим дом и вживим нам жабры,
Давай, зашифруем речь – перейдём на идиш
по Китежу под водою – мы натянем бархат
невидимый над волной, – только ты да… видишь, –

и выберем простоту, и наш хрупкий выбор
из будущих всех времён так чрезмерно будущ,
что быть нам – слегка песком, и журчать верлибром,
которых ведь, как назло, ты совсем не любишь.


Под крышами, где крюшон-голубки романсят,
под бархатом водяным, под ковшом земного
семь вечностей танцевать отраженье вальса
под дудочку призрака-крысолова.



*****


карлики прячущие присыпанные сахарной пудрой рты
в карманы рахат-лукума
кролики пялящие розовые пенсне
на ноги
циклопы вставляющие слуховые аппараты
в невыросшие глазницы

всё это отражается в казённых чашках чая
в закопченных чашках чая где растворяется
невидимый сириус
ударяясь
об отсутствие серебряных подстаканников
звонко-звонко
совсем как мои локоны
о твою шею
слышишь?

я слушаю тебя звучащего закатом над затылком
я слушаю тебя слизывая застывшие на губах ненужности
пытаясь услышать голос нашей веры в свет
когда мы его выключаем
и чай
мягко светится в полумраке

слышишь
допивай его
слышишь
и мы будем вслушиваться в сны
держась друг за друга
мы будем впитываться в сны
как капельки пота в подушку
мы будем вжиматься в нас приснившихся
ямками и коготками
подобно мышонку сжимающему в лапках головку мечты
пока в него впивается капкан
мы будем

слышишь?

камышовые всхлипывания
простынный скрип
шепелявящий остров

наверное
это остров пасхи на котором
туземцы красят сны временных иммигрантов
шелухой бамбука
наверное поэтому
вы не встретите здесь ни одной слезинки у женщин
а мужчины будут гордиться своими грифелями
не-крошимыми на кромке миров

по крайней мере
около половины седьмого
когда природа почти в зените
и остаётся
всего лишь один луч до того
как заварится ещё одна чашка чая
и в неё упадёт
дневной сон сириуса

тссссс



*****

над нами тихо-тихо кашлял бог.
его слюны пять капель клофелином
по кафелю стекали, говоря
как будто то, что было между строк
книжонки смерти, если только глина
способна жить, а големы горят
от влаги…

если только чёрных блюд
осколки, на которых, как на гречке,
стояли в наказание за то,
что не дошли до лёгкого «терплю»,
способны зачеркнуть «я есть» и «будь»
у маленьких ничтожных человечков,
разменянных полтыщами по сто
и отданных на мачты кораблю
в затучье…

засыпали на раз-два
на пятой – оставались только тени,
и их последний полупоцелуй
катался отпечатком по полу.
шатались окна, будто бы листва,
дома дышали тучей привидений,
размазанных по ломкому стеклу
луной, вонзившей в них свой хищный клюв.

...и мир кончался – големов и кукл,
кончался от любви и клофелина,
молчанья, что таилось между строк,
не вылившись…

сажая едкий лук
под облаком, обросшим мхом и тиной,
чихал от недовитой паутины
людишек и надрывно кашлял бог…


blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney