РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Дмитрий Дедюлин

КРОВЕНОСНАЯ СИСТЕМА ПОДЗЕМНОГО МИРА

28-01-2020 : редактор - Женя Риц





ПЕЙЗАЖ, НАПИСАННЫЙ МАСЛОМ И САЛОМ ПРИ СВЕТЕ ПОЛНОЙ ЛУНЫ


голубой негр? – негры бывают разные – синие белые красные – этот негр был
голубым – он долго сидел рассматривая свои руки – голубую кожу, линии
на ладонях – извилины, трещины, след синяка, ссадина и порез а потом
брался за работу – брал лейку и шёл поливать цветы в сад – цветы были
голубыми – от нежно-лазоревого оттенка до глубокой синевы переходящей
в черноту – так уж случилось что негр называл синий тоже голубым и никто
не мог его переубедить в этом – после того как он полил цветы – он
приступал к завтраку – он шёл в столовую и там готовил яичницу – плита
находилась в одной комнате с обеденным столом – и делал себе сэндвич –
куски сала с чёрным хлебом и помидором и луком – после ел и опять смотрел
на свои руки – руки не занимавшиеся рукоблудием так как негр любил
цветы – он шёл на 5-й трамвай – негр жил в Сан-Франциско – и ехал на нём
до бухты где он работал в маленькой лавке торгующей приправами
и целебными кореньями а также теми травами запалив которые теряешь
рассудок – выходишь на балкон и начинаешь ходить по перилам на высоте
9-го этажа напевая про себя что жил король в Тулоне и девок ублажал





ПОХАБНЫЙ БЛЮЗ ОДИНОКОГО МУЖЧИНЫ


и он сказал себе: «если тебя не любят женщины тебя полюбит одиночество –
оно придёт к тебе с бутылкой водки в руке и вы сядете вдвоём на табуреты
у столика в ржавом гараже – поговорите о политике, об автомобилях – твой
требует ремонта а запчасти нынче дороги а потом обсудите баб – какая даёт –
какая не даёт – с какими из них лучше связываться – «твой идеал женщины,
одиночество?» – скажешь ты и одиночество ответит: «голубоглазая стройная
блондинка образованная и толковая двадцати пяти лет» – а ты ответишь: «а я
предпочитаю крестьянок и работниц – уставшие девочки охотней дают –
купи им что-то из одежды, колечко, серьги, своди в ночной клуб и дело
в шляпе» – а одиночество не ответит тебе – прищурит левый глаз, выпустит
клуб дыма в потолок и развернёт газету начнёт читать объявления из раздела
«Знакомства» громким гнусавым голосом – так чтоб ты повалился со стула
и катался по полу сжимая голову руками и громко воя о своей потерянной
юности и не нашедшей применения зрелости – воя в углу там где стоит банка
с начатой краской и обляпанное ведро всё в окурках, скомканных бумажках
и ветоши – а в это время синица будет прыгать у порога – вы открыли гараж
широко – и смотреть жадными глазами на недоеденное сало, куски чёрствого
чёрного хлеба и маринованные огурцы из банки что куплена
в супермаркете – там за дорогой, на перекрёстке двух оживлённых улиц –
там, где цены дёшевы, а вино «Левада» стоит пятьдесят гривен
и какие-нибудь шпроты всегда найдутся под рукой чтобы взять их с куском
 ржаного хлеба и заесть эту жизнь горькую как водка и как слеза комсомолки
так и не выдавшей фашистам явки, пароли и адреса»





КАРТИНА НА ФОНЕ ЗРЕЛОСТИ


я пью американский стаут и улыбаюсь тебе, моя милая беби – моя милая
любовь в платье из зелёного крепдешина – у тебя такие яркие бусы
из чёрного камня и янтаря – ты так обворожительно смела – хлопотливо
готовишь званый ужин для гостей что толпятся в гостиной а ты жаришь
свиные рёбрышки и разливаешь пиво по бокалам – пока в гостиную подали
только маленькие бутерброды нанизанные на пластмассовые мечи –
куртуазная выдумка производителей ширпотреба учитывающих нужды
широких масс – ну вот гости выпили пива и расселись по своим местам –
потекла ничего не значащая беседа а ты стоишь в дверях и оглядываешь поле
сражения – кому налить пива или вина, у всех ли есть тарелки а потом
уходишь на кухню там где розовые ангельчики витают в облаках пара
и в диковинной смеси запахов, там где пахнет пряностями и даже старуха
Судьба заглянув на мгновение в этот кусок юдоли к творению коей она
причастна улыбается и уходит придерживая шляпу чтобы её не унесло
ветром и не бросило на влажную землю покрытую ржавыми мягкими
древесными серёжками которые сбросили окрестные берёзы ибо весенние
ветры буйны – так и норовят то оторвать сук, то отогнуть железный лист
нависший козырьком над гаражом а то и вовсе закатить это медное солнце
далеко за горизонт чтобы не сразу оно поднялось и озарило печальный
увядший мир прощающийся с зимой но уже ждущий лета а потому надевший
эту пыльную трепетную зелень слегка подрагивающую лоскутами своих
листьев и шевелящую белками упорных почек а также частоколом травы
растущей то там то сям посередине двора





DONNA, DONNA, DONNA


парень на футболке которого написано то ли «Violence» то ли «Silence»
неспешно направляется к мусорному баку и выплёвывает в него потухшую
сигарету – жалкий бычок который он жевал в уголке рта – две девицы
в розовых кофточках проходят мимо него и оживлённо смеются – грузчик
вынимает из машины деревянные лотки с хлебом, чумазая бабка
однообразно и заунывно тянет «купите игрушки, деточки, мягкие игрушки» –
её нехитрый скарб разложен перед ней на пледе – я смотрю на это и
умиляюсь – как же вас прижало, дорогие мои горожане и жители села,
выброшенные в город – жизнь разметала вас взрывной волной и у вас в руках
остались жалкие осколки, лохмотья тряпок которые вы пытаетесь продать но
никто не берёт – москательный товар никому не нужен, лавка
старьёвщика закрыта и архивариус так и не созданного музея советских
времён живёт на покое и считает галок сидя во дворе на скамейке возле
подъезда окружённый пятиэтажками уперев трость в асфальт
и сгорбившись – его тень лежит рядом с его лавкой и летний ветер шумит
листвой тополей и широколистых клёнов





ЧИНГАЧГУК – КОМАНДИР ЧАПАЕВСКОЙ ДИВИЗИИ


я – вождь краснокожих советских разведчиков – пламенных розовых парней
в плисовых шароварах и кумачовых рубахах пляшущих джигу на гробах
мирового империализма – когда мы снимали скальпы с белых ублюдков
которые хотели привезти нам огненную воду и белый порошок
с таинственного тлетворного Запада мы пели гимн Третьего Интернационала
стоя, хором и держа на отлёте свои кепи пропахшие порохом и пылью
которая клубилась когда наш эскадрон скакал навстречу заходящему солнцу
по просёлочной дороге мимо валуна, какой-то каменной бабы
и покосившегося креста, мужик вёз на телеге бочонки с мёдом со своей
пасеки, слева виднелся лес и одинокая баба лазала на огороде выдирая
сорняки и задирая юбку и поднимая покрасневшее лицо и относя вырванные
стебли на край поля – кидая их корзину – видимо, для скотины а мы скакали
на Запад – хутор остался сзади и исчезал в ночной мгле и первые звёзды
светили нам в лицо – нам вестникам Пурпурного Паладина принесшего
свободу в этот тёмный скованный мир где только одинокая звезда не знает
печали и потому беззаботно умирает в чёрных глубинах холодного
беззвучного космоса





ОБ ОДНОЙ СТРАННОЙ ОПТИЧЕСКОЙ ИЛЛЮЗИИ


культуры нет а знание эзотерично – холода и хаос ждут бедных изгнанников
Зимы на печальном Острове среди чёрных ветвей и красных свиристелей
бродящих там и сям среди павшей листвы возле бронзовой статуи Онасиса –
великого государственного деятеля прошлых лет соединившего Канаду
с Америкой и с Гренландией а потом их всех вместе с Антарктидой –
материком тайным и зловещим в своей недоступности – там где
за прозрачной плевой льда бродят чёрные человечки в тропических лесах
получающих свой кусок солнца сквозь толстую линзу нерушимых
белоснежных или стеклянно-ясных покровов хранящих великую землю в её
девственной пустоте





* * *


Птибурдуков, отчаянье моё, зачем увёл мою Варвару? зачем мою Варвару
ублажил? зачем с ней нажил геморрой и похоть? земных небес зачем с ней
снял покров и обнажилось торжище людское – они топтали Божий мир Отца
как людоеды и как свиноовцы и не закрыл наш Божий мир лица – смотрел
на них в испуге и сомненьи – готовил нож, топор и три костра и падало
в ночи стихотворенье – моя прекрасная и юная сестра взяла пюпитр –
разучивала ноты и пела с ангелом – а Ты её спаси – пусть для неё Твои
святые квоты составит Божий Раб отец Василий – но не было во тьме
туманов знойных, но не было козлов и палачей, я знал конвойных,
взорванных конвойных, гуляющих среди Твоих лучей, но мрака не было и
не было в квартире лазури бешеной и золотого дна а тот кто тырит –
по карманам тырит – к тому плывёт зелёная казна лесных ручьёв и белых
богомольцев спешащих в храм – в дали колокола – а ваши кольца, ваши сны
и кольца, земная жизнь сегодня увела





* * *


я шёл измученный нарзаном к своей задумчивой стезе а надо мною вечер
пьяный клонился к белой полосе заката алого – откуда мы знаем то что знали
вы? но жизнь бежит – слепое чудо – сквозь буераки, реки, рвы чтобы
остаться
там – на бреге иного сна и бытия не вспоминая о ночлеге, где падаем и ты и я
на ложе бледное во мраке – а за окном луна скользит – я думаю о буераке
в который ты вошёл пиит и скрылся в сумраке убогом а я плыву куда нельзя
и думаю что жить – так много, в себе мгновение неся пустого страха, тени
зыбкой – красотки в белом неглиже – в тебе лишь чистота улыбки
а в баночке лежат драже – пилюли алые – их примешь и снова славен
и спасён гордишься жизнями своими в весёлой пустоте знамён





СКОЛЬКО СЕБЯ ПОМНЮ – ВСЕГДА ПИЛ ЗЕЛЁНЫЙ ЧАЙ


в просторах вечности есть разведывательная гигантская и напичканная
ангельской электроникой станция которая всё и всех пишет – мельчайший
поступок, тень мысли, малейшее слово – всё что возникло и либо было
актуализировано либо требовало, желало актуализации – Божественная
Канцелярия – это фикция но это и древо проросшее своей верхушкой семь
небес подземного Иерусалима – я мистический писатель блуждающий
на складе соответствий которые стоят как ровные отрезы пластика
и гипсокартона и я подбираю себе нужные – вот сейчас буду строить себе
квартиру в сияющем воздухе пустоты пока Боженька тщательно записывает
на бумажке нужные мне параметры – я найду этот клочок и выучу его
назубок а пока я подбираю себе материал открывая ключом великие
подземные склады и снимая паутину с позолоченного идола который глядит
на меня незрячими глазами и как будто улыбается и как будто говорит: «всё
что было уже есть – просто оно находится на нужном отрезке пути – там –
за пакгаузом где горит жёлтым глазом семафор и зелёный тепловоз
неторопливо тянет теплушки с каким-то домашним скотом или с мешками
муки или сахара или это запасы драгоценного угля добытого в одной из тех
чёрных шахт что располагаются на востоке и уходят прямо к сердцу Земли –
к тому самому белому окошку в конце туннеля куда мы мчимся торопливо
пристёгиваясь ремнями безопасности и разрывая пакетики с сахаром чтобы
высыпать его в чай и пригубить горячее зелёное блаженство с лимоном
спрятанным внутри и несколькими сморщенными листьями налипающими
на ложечку но оттого не делающими блаженство меньшим – пусть длится
вечность и пусть великий Аллах сметает своим веником осколки звёзд пока
темнота превращается в несколько чреватых туч понуро и одиноко висящих
над горизонтом»





О ЛЮДЯХ


о людях – ситуация у всех одна-одинёшенька – выводы у этих людей
разные – где-то там – в глубине праздничного своего а может быть чужого
и далёкого сознания мы выбираем свою несчастную жизнь –минуя
перекрёстки мы идём под холодным дождём подняв ворот пальто
приближаясь к брезжащему алому закату и понимая – очень отлично
понимая, что сейчас сядем в золотую пирогу и уплывём в широкое лобное
скуластое море в глубине коего, если считать воздух отливающий синевой
частью его, на горизонте висит зелёное облачко и является частью нас –
частью нашей ноосферы и мы ищем на прилавке лихорадочно листая
буклеты, перебирая постеры, тасуя диски, призрак – признак хоть какой-то
истины и не находим и тогда мы уходим закрывая за собой тяжёлую дверь
в праздничный гам и шум улицы чтобы там курить сигарету и читать
случайные надписи на стенах пока не произойдёт такое долгожданное – как
шёпот нарисованных волков, озарение – щёлкнет что-то в голове и всё станет
на свои места и тогда мы заходим в кафе и заказываем чашечку кофе и берём
и открываем книгу одного неизвестного – да что уж там, забытого, а когда-то
бывшего известным писателя – и читаем погружаясь в каждую фразу, пробуя
каждое слово на вкус и чувствуя как белый дотошный звон в голове
превращается в роскошный цветок возле пестика и тычинок коего и
проведём свою вечность запуская воздушных змеев в небеса и катаясь
на игрушечном велосипедике по бесконечному кругу





* * *


о дю Бартас и д’Обинье – один из них траву курил – другой стоял бухой
и синий и повторял что он – дебил, но про себя – вот так все люди – один
вдыхает – другой пьёт и то что будет то и будет и никогда наоборот – звезда
катИтся с небосклона, шальная музыка сипит – так было встарь – во время
оно и будет так и ты пиит увы не в силах переделать заёмный мусикийский
строй – стоишь пред ним весь в чёрно-белом как перед каменной горой
и поднимаешься отважно– вот розы, вот уступ, вот море а вот валы блестя
шумят – тебя никто не переборет – ты – зачарованный отряд несущихся
в даль самураев и слышен стук и звон копыт а море в темноте сгорает и свет
звезды во тьме дрожит





ЗАПИСКА, ЗАСУНУТАЯ В КАРМАН СТАРОГО ПИДЖАКА


я ничего не усваиваю и не осваиваю, дружище – просто блуждаю
по безоблачному пепелищу – я был бы нищим если бы считал целый мир
чужим – а так я живу на кладбище – вкушаю Богов разноликий дым и пью
этот Рай тот который в жилищах пытается притворится твоим – жизнь лишь
сказка рассказанная странником заблудшему бересклету стоящему на пути –
голубая краска которой красят на карте Итиль и поэтому не надо меня
природою и Сахарой пугать – мы все здесь по-тихому проданы но всё же
идём там где гать проложена прям над бездною и синие огоньки кажутся
тайною местною но всё переврут старики поэтому тёмными водами и тёмной
пустой лабудой и белыми в небе разводами не надо раскачивать дом – всё
будет как надо и сбудется судеб этих каменный том поэтому чёрная курица
останется белым врагом пшеницы, червей и растений которыми двор устилал
Отелло чей сумрачный гений на майке весёлой играл – ношу эту майку
повсюду – на ней мавр с гитарой сидит и моет ногами посуду а ангел по небу
летит





ИГРАЮ В ТРИК-ТРАК САМ С СОБОЮ В ТЁМНОЙ ПРИХОЖЕЙ
ВЕЛИКОГО МИХАЙЛОВСКОГО ЗАМКА


«тайный закон Ньютона гласит о том что борьба с насилием всегда
порождает насилие» – сказал мне ангел и растворился во мраке – я посмотрел
на белый зрак луны висевший надо мной и помолился Господу о тайном
знании распятых вавилонянами иудеев и пошёл в свою комнату где открыл
альбом с картинами художников Возрождения и подумал что человек
заполонил собою космос но вот он уже сам начинает сдуваться как резиновая
кукла проколотая шилом превращаясь из гигантского монстра в маленького
человечка любующегося своими маленькими ручками, маленькими
пальчиками и маленьким зонтиком и маленьким мраморным пресс-папье
стоящим на бумажонках на маленьком зелёном столике – он такой маленький
крохотный человек – такой мимишный что скоро понятно что его не будет
а будет гусиная кожа сдувшегося резинового шара и покрытая маленькими
пупырышками и мраморное пресс-папье на столе упавшее набок –
бумажонки разлетелись и теперь не под силу даже великому Архивариусу
Вселенной их собрать и склеить их в единое целое – благо что его и не было
а было несколько перьев, сургуч и несколько стеклянных бусин оставшихся
от разлетевшегося ожерелья





КРОВЕНОСНАЯ СИСТЕМА ПОДЗЕМНОГО МИРА


выпил три бутылки «Русского стандарта» и окосел – то ли стандарт был
не мой, то ли зелёный кролик прыгающий по полу отвлёк моё внимание но я
свалился со стула и долго лежал глядя на потолок смотря как лампочка
в патроне висящая на пыльном проводе выползает как змея из-под абажура
и приближается к моему неподвижному лицу – она смотрела на меня своим
катаральным глазом и не мигала – тогда я раскрыл рот и она залезла в него
и захрустела на моих зубах – «я пожиратель света» – подумал я – белый свет
плавился в моей утробе и летел махая крыльями к невидимому горизонту
моего внутреннего мира прячущемуся между узоров дорогих обоев – благо
моя квартира была мной а сам я лежал на полу и смотрел в неподвижный
потолок которой приближался ко мне смотря на меня глазницей пустого
плафона и постепенно сливаясь с наступающими сумерками
в которых ярко загоралась луна как лампа ночного света мелькая между
клочковатыми облаками несомыми ветром в сторону Гиндукуша –
единственного места где живут подлинные монахи у семи малахитовых
стволов на которых держится балдахин нашей Поднебесной – великой
империи построенной в незапамятные времена в параллельном мире
и попавшей сюда как попадает тюлень в приморское озеро плывущий
подземными туннелями и преследующий рыбу шевелящую железными
жабрами и медленно вздыхающую подо льдом





САЛАМАНДРЕ СНЯТСЯ ЗОЛОТЫЕ ДУБЛОНЫ И СЕРЕБРЯНЫЕ ЦЕПИ


дело в том, что нас шесть миллиардов, и нас всех заперли в маленькой
стеклянной банке – а так всё ничего – Иван Иванович потолстел и всё играет
на скрипке, Пётр Петрович делает бумажные самолётики, а Марина
Ивановна пишет свои стихи золотой паркеровской ручкой на розовой или
лиловой бумаге и несёт их в кружок любителей поэзии а потом читает их там
захлёбываясь, судорожно сжимая пальцы свободной правой руки или махая
ей в воздухе – Марина Ивановна – великий поэт и экзальтированный
эксцентрик то и дело поправляющий очки на носу которые она кличет:
«пенсне» – и читает свои гениальные великие стихи, которые никто
не понимает и не может понять кроме одинокого завхоза в старом пиджаке –
завхоза мебельной фабрики, сидящего в углу небольшого помещения где
и происходит всё действо и волшебство самодостаточного мира тонущего
как воздушный шарик в темноте – шарик, упущенный на балконе
одиннадцатилетней девочкой – а так-то мы в стеклянной банке –
поднимаемся кверху как пузырьки и лопаемся с еле слышным шелестом – это
сифон с газированной водой который несёт слесарь Вася в далёком 1979
году – дома лежит вишнёвый сироп в бутылке – Вася придёт и будет делать
ситро а потом будет долго пить его на своей маленькой кухне наполняя
гранёный стакан – Вася завязал на время – да и не пьёт он летом водку –
и вытирать мокрые губы отдышавшись как после длительного нырка
в густую зелёную воду заводского бассейна





ОГОНЬ МОИХ ЧРЕСЛ


а вы помните как заканчивается «Лолита» – роман кудесника Набокова? – я
не помню – смутные воспоминания покидают меня как слёзы резиновой
 куклы наполненной водой – они текут у меня из глаз и падают на одежду –
вот так – так вот – сдаётся мне как козырная комбинация на руки что старина
 Гум убил себя – Куильти ведь только двойник Гумберта Гумберта –
отражение поражённое в безобразном зеркале – та тёмная и сильная часть
любвеобильного Гума которая отвечала за его жизнь, за его жизненный рай –
за тот вечный двигатель который однажды остановится так как жизнь бьёт по
 нему, по этому насекомому, железным молотом – остановится чтобы снова
возобновить свои вращательные движения – закрутить свой маховик
Сансары но уже при другом рождении а пока он разбит – этот медноликий
 ангел который был тобою, бледный человек падает на бок в тюремной
камере – шарлотка была не доедена и безумный Гум осудил себя и привёл
приговор в исполнение и так как красавица Луна не может жить без своей
тёмной стороны так и Гум был обречён на заклание – он принёс себя в
жертву но не купил у милосердных Богов для неё, для Ло, хорошую жизнь –
для своей девочки которая умерла и которую он изгнал из детского рая в
который сам так хотел попасть но который он смог только уничтожить
потому что мы уничтожаем то что любим и чем сильнее мы любим тем
вернее и быстрее оно погибает в наших руках

 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney