РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Марк Кирдань

СТЕКЛЯННЫЕ ГОРОДА

21-02-2009 : редактор - Гали-Дана Зингер





Сквозь Город

1.

Старинный город, иссеченный
безмолвной пляской.
Куда идешь, развратник черный
в трясине вязкой?

Что сумрак падает под ноги,
шипящей пеленой.
Ты видишь свет в вечернем смоге,
....


И ты ль один, иль пыль сомкнула
твой третий глаз,
забрезжут вороны понуро
сквозь новых нас,
прозрачным воздухом гремели,
и пеленой,
Куда идешь, развратник смелый,
сквозь хохот зданий?
всеядны утренние змеи,
их томный гной,
проникнет в дали и пределы,
в траву и в камень.

2.
Трава, трава, там ждет многоугольник,
дворов оставшихся, проникнутых тобой,
там скриплые калитки и качели,
там ходит нищий с медною трубой,
трава, трава - тоскливых заклинаний
полны и скаты крыш, усы стрекоз -
там поднимаются хитиновые крылья -
над мертвым и ночным, который нес
свое сквозь завесь желтую поток латанья
сквозь зависть мертвых и живых друг к другу
там сквозь запруду,
просеку, развал
горящих шин и трупов на диване,
там насекомые показывают грани,
и город умолкает, чуть горит, там узел лист запястья жгут ключиц
приводят нас к священному испугу
немного к сумраку звенящих белых птиц
...
ты видел лебедей осоки холод
дымящиеся плиты, тихий город

3.
Пропасть бы у окраины совсем
вот пух, вот капельки мои.
враждебные, в сосновой полосе
мелькают огоньки.
и с братом брат о смерти говорит,
вот пропасть края темная горит,
икают карлики лемуры за плечами
мы скоро насовсем туда отчалим,
кто б ни был я, комар или старик,

кто б ни был ты, там рези странных окон,
и муравьи наполненные соком,
зеркальные разбиты небеса,
и два цветка и красная роса.


Мальчик синяя голова

мальчик идет к пруду (котел остывает) ласточкой плещутся сосны
берег залит огнем, ясных созданий дно, листья нежны и грозны
шелест коротких фей – фей шестилапых, тонких, немного крылатых,
мальчик срывает круг радостных лепестков, держит в ладонях сжатых.

(вой надо всем вокруг яростный вой рядом каждого древа имя
падает и ревет тенями имя в ночь (от каждого камня) в сыне
тоже такая дрожь квакает каждый куст рушатся небосводы
мальчик идет к пруду годы его шагов долгие звоны).


*
лáзурь, алмаз, мифрил, ярок для тела свет, небо пронзают горы
луч попадает в синь, воды зеркалят глубь, в далях все выше хоры
красных соцветий и рыжих, разъятых стай – рассаженных кем-то
небесных, чудных садов, мраморный мост молчит, (падает лента),
берег полон лучей, ноги в немой прохладе, мальчик глядит, смеясь,
где-то такая высь, может быть, это смерть, где-то такая власть,
мальчик учится красоте, неподвижности, глубине, ароматам, покою
пруд вырастает, день, золото, птиц круги, мальчик машет рукою.

махнет рукою, дернет ногою, котел остывает, падают книги,
синяя голова, падают стулья, ленты, мятые миги,
ревет человек, тянет москва, талая тяжесть, газы, гудки, картечь,
трещины в потолке, только блекнут сады, стоит еще прилечь,
меркнет призрачный пруд, горных, гордых небес, меркнут белые дали,
мальчик грызет картон, кровью его дела, легкие его сжали,
когда-нибудь этот свет, когда-нибудь эта смерть... задумчивы воробьи
через стекло глядят, трогают, шелестят, выйти болезнь зовут, золото принесли.


Там ли кончается наша жизнь

Нет больше слова, даже этот звук -
- дрожит надежно, хочется сорвать,
как малый лист, и с яростью безбожной
звук-слово грызть
и грызть и растоптать.

Я видел форму снега, где бы здесь
свою болезнь словесную примерить?
Есть молчаливые хранители снегов,
есть белоснежное движение тумана,

но слова нет им,
какое-то демоническое покрывало,
окутало молчанием бывший прежде мир,
и сталась скука, материя твердой стала,
мы думали - мы мертвы, но некуда умирать.

(я знал одного мертвеца, он заглядывал
в другие миры, потом возвращался,
он говорил, что нет удивительней нашего человечества,
что он с удовольствием здесь бы родился,
но сколько раз получалось все не то -
не по-настоящему, ревом он оглушал
наши долины и берега, печальные города,
как если б дубиной исподтишка – так визжал,
разрывающий сам себе глотку и прочее,
он удивлялся - как водку
выпил, так охлобысть,
что просто теряешься сам не свой,
к тому же и тяжесть, и нервы играют,
вот что значит родиться у вас).

Шел вечер.
В пространство электрической земли
упала тень разрозненного дома,
как неуверенно колесо со своей колеи
сходит, так и нам кажется, что кроме
существующих теней и их просветителей
бывают ни к чему не причастные субъекты -
(объекты сами себе)

Смеркалось. Медленно греша -
там души догорали, там и там.
Вот тоже - и моя душа,
тенькала чуть слышно, затаенно,
мечтая оказаться формой снегиря, или фонаря,
или белым, непричастным огоньком,
или оголившимся кустом.

И сталась удивительной вся жизнь -
одна крепилась из маленьких неважных впечатлений
и вот она свистит вьюном и вовсе, вовсе умолкает.
и было удивительно - мы все
как бы не вместе в этом гулком мире,
мы и не люди даже, просто так.
соединение бессмысленных цепей,
звон волнительной травы,
немного падающая сосна.

Вот кошка сидит у окна.
Смотрит пристально в мерцающую ветвь,
и больше ничего нет.
и больше – даже не говори.
ты будешь задыхаться и смотреть,
нить слов вытягивает смерть.

Там ли начинается любовь, когда
любовник поцелует деву в темя –
и вдруг увидит в темени окно –
и сквозь него, сквозь жилки и сцепленья –
сквозь наспех сколоченное лицо,
натянутый кожаный капюшон,
надетые неправильно глаза –
сквозь все это – белые города и
синие хвостенковские волы.
И там ли кончается любовь, когда
любовник не увидит ничего –
- попеременно щелкающих скул,
размеренных румянцев на щеках,
и шаткий черепа овал,
и дальше – стонущий провал.

Там ли кончается наша жизнь, когда
за ширмой подобных, каменно-снежных дней –
- падает птица с капельками на глазах –
мы видим обрывки газет, горящие на ветру,
чуть бесноватые наши глаза,
в чуть подвывающую дыру.
Там ли кончается наша жизнь, смотри
- вот идем мы и вон там тоже мы,
мы бесконечные дураки,
от края земли до края земли,
мы в вертикалях и плоскостях,
мы на костях,
Там ли кончается наша жизнь, смотри,
где начинается жизнь других.
В каждом последнем вздыхании на ступень
падает вовсе не наша тень.

Над пропастью задымленной шел дождь.
Шел пар, подснежники белели,
так оголтело вглядывались в дождь
безумные, полуденные звери...
так оголтело вглядывать вокруг,
и все переживать на этом свете,
и радоваться пропастям вокруг,
удерживая сон в заснувшем теле.


Никита

Он ждал раскаянья – раскаянье пришло.
Оно пришло в лазурные глазницы.
Светящим яблоком, овалом, сквозняком
прошило тело. Радужные птицы
над ним повсюду. И внутри, везде –
мельканья рыб, узоры темных далей,
и зыбь волны. Скучающая ночь
насмешливо тиха. Внутри бодали
настойчивые хлюпики: «Уйди...
Уйди, уйди, тебе не нужно верить»
Не уходил. Раскаянье рвало.
Из темных свай небес в него глядели звери.
В него глядели
шипящие дорожные цветы, листы
последние чешуйки темноты,
гранатовая сладость слепоты.
Он сделал шаг вперед и растворился –
и прошлое отпало кожурой.
А хлюпики что черти – поругавшись,
бежали восвояси.

Что с Ним?

Он ждал раскаянья, раскаянье пришло.
Оно раскрылось светом белым, диким,
распалось все – вчерашняя сирень...
вот всплыли деревянные вериги...
а вот сирень лиловой сыпью утекла
и нету отражений у стекла
еще чуть-чуть и маленькая нить,
соединявшая тот мир и этот,
наш купол золотой и синие глаза
безумного, великого над нами –
растает; балка упадет.
И там! – воскликнет водоносица одна – И там!
я видела
богатырей
идущих к смерти
по черной линни глухого небосвода
в краснеющие рты закатной вьюги.


Стеклянное там

слабые камни, там лики слабых камней,
бедные люди, там солнце мокнет над ней,
я открываю, следующий снежный след,
трель существует, там каждый немного слеп,
точки заката, там голуби вяжут дым,
кто-нибудь прячет свои самые первые лица,
если бы смог, да, да, я "умер бы молодым",
что называется, осталось немного родиться,
там между зданий, мерцают фонарные звери,
там окруженный крылами влюбленных жуков
мальчик шагает смело в положенный чином гроб,
там отовсюду гудит, и в это возможно верить,
там ведь возможно верить, купол белым-бело,
родина предполагает, каждому купим зло,
ветки паучьей формы, спутаны у окна,
там бородавчатый призрак, машет тугим метлом,
как же меня пугает, елочная стена,
парусы, флаги, лики, там рези пожарных глаз,
кафели вероники, там мир упадает в нас,
я понимаю реки, бедные и стучат,
реки бегут по кругу, бедные и стучат,
столько сяких мечтаний вложено в мир людей,
жаль наших жил и мощи, остались одни болезни,
лепеты, плачи, кучи, но только не оскудей,
там между клумб и клубов, собаки воркуют бездне,
переговоры ночи, мохнатые переделки,
пьяный сосед, милиция, ветер, безумный град,
там ли окраина, ток, электричество, там ли сосновый скат,
там ли жуют резину одетые в граждан белки,
там ли свистят дороги, ангелы лижут мед,
каждый ли прав убогий, или безумный скот,
место дано стеклянным, медным, пустым внутри,
воздух наследуют лилии, тянут из года в год,
землю наследуют свиньи и, может быть, пономари.


***
у крыльца, под сиреневой тенью, под светом
говорили картавые листья со снегом,
оглаголены пролежни, темные ямы и льдины,
чуть нагретые, слизью слипаются слезы и глины,

гробовая тоска над веселою детской гурьбою,
красота в основании строилась темною кровью,
и границы созданья смешались за ветряный месяц
между шорохов дней и пролетов испуганных лестниц.

вот достойная смерть – промычал бы смешной бонапарте
утекать и висеть на посмешище радостным братьям,
и Россия кликуш и Россия юродивых старцев,
поприветствует нас, и научит нас не удивляться –

ничему ни за что, лишь вглядеться в полуденный отблеск,
сквозь картавую смерть видеть вечно-единственный облик.
и хранить, и терпеть, и греметь своей вечной свободой...

Мы, наверно, одни, мы вступаем в горящие воды.


***
Мы просто говорили:
тень и тень.
И либо ты пропал,
и либо время,
наверное. Песок остался.
Какая-то уверенность в земле.
Ты будто здесь стоял
и говорил.
Пускай.
По голому холму – три тени,
три ветромаха, три (других).
И в чем-то -
полупрозрачном, полунепомерном -
они казались просто шумом
где-то в уголке меня.


***
сверчок упадет на плечо,
дрыгнет ножкой –

«Ах, как мало я совершил!»

Мрут червячки и букашки,
умер всякий, кто жил,

«Ах, как мало вы замечали моей печали!» -
скажет он напоследок.

(темнее пыль на столе, н
е слышно стука

колен).


***
над резью гор светильники стоят
трепещут крылья стрекозы над резью
просторных гор и там небесный сад
спадает к нам овражьей перевесью

скулит отважный ветер камнепад
колючий голод сковывает груди
среди столбов светильники стоят
младенцы белые в мерцающей посуде


***
Я сидел на скамейке, цвела черешня,
бодро грудь распахнул, был чистый вечер,
все мне казалось простым, немного легче
светлого волоска, настолько здешним -

хочется плакать, петь, кусать запястья,
хочется говорить с любой пушинкой,
облако в твороге красном вязнет,

вязнут в песке
мои ботинки,

вечерело, и сваи небесных линий,
до горизонта дома давили,

здешним казались и тумбы, клумбы,
скверы, восходы фонарных сосен,
крики котов, бульдогов губы,
шелест газеты, затишья просек,

мягко слегка дрезбезжанье лунно
там, где просветы, голубь недвижна
колокол, тьма, солдат латунный
трепет прохожих, невидный кришна

в эти минуты, когда свобода,
пряна, ласкает, чарует, давит,
хочется верить в Большого Бога,
и в бесконечность, и в мелкий гравий,
и в череду безупречных жизней,
птицы летят, золотятся дали,
тысячи солнц в мотыльковой призме,
словно цветы в дорогой эмали,

грязь пристает к штанам, колючий вечер,
пасмурь, рыдает в парке безумный нищий,
носят машины, мадам при простом берете
стучит сапогами мимо, ветрище свищет.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney