СООБЩЕСТВО
СПИСОК АВТОРОВБорис Херсонский
ПЛОЩАДКА ПОД ЗАСТРОЙКУ
10-03-2007
ПЛОЩАДКА ПОД ЗАСТРОЙКУ
Двор-1
Всплеск вороньего грая. Значит — уже рассвело.
Выходишь за дверь — так оно и есть. Туман
немного рассеялся. Снаружи стекло
окна выглядит мутноватым. В руках стакан
крепкого чая. Стальной подстаканник. Звенит слегка
ложечка: дрожь в руке не унять. Хлебнешь два глотка —
и станет легче. С грохотом черный грецкий орех
падает с ветки на крышу сарая. К черту всех.
Два голодных кота ходят, сужая круги:
старый рыжий и этот, белый, с пробитым лбом.
Надо бы накормить, но не с руки
с ними возиться. Взгляд упирается в дом,
повернувшийся расколовшейся спиной-стеной
к населению, трущему веки, чтобы увидеть ясней
неподвижную маску Одессы. И ты постой,
погляди в пустые глаза, попрощайся с ней.
Нам сказали — все это снесут. Не сказали — когда.
Колонка. Из ржавого крана струйкой вода течет.
Все это рухнет ближе к весне, не причинив вреда
никому, кроме времени. Но время — оно не в счет.
Сороконожка
Это была устрашающая коммуна
в слишком хорошем доме,
в слишком хорошем районе.
*
При прежнем режиме
оттуда нельзя было выбраться.
При нынешнем
в ней нельзя было остаться.
*
Не очень-то и хотелось,
так говорили в детстве,
не очень-то и хотелось.
*
Но, проходя мимо окон,
я отвожу глаза,
не могу смотреть,
не правда ли, глупо?
А если честно,
вообще стараюсь реже
проходить мимо,
как при прежнем режиме
избегал проходить мимо здания,
где размещалась госбезопасность.
*
Хотя здесь дело иное,
совсем иное, — не страх, а горе.
*
Хотя о чем горевать?
Разве о сгорбленной
седовласой бабушке,
молодых родителях,
мальчике, чуть полноватом,
неловко прыгающем
перед любительской кинокамерой,
восемь миллиметров,
черно-белая пленка.
Не могу смотреть этот ролик.
*
Но сначала отселили безумцев,
живших в квартире напротив,
самостоятельной небольшой квартире,
до потолка заваленной хламом,
грязным, зловонным хламом,
который эта пара
таскала с ближайшей свалки.
*
Этот хлам вывозили на двух самосвалах.
Выбрасывать было нельзя:
ведь это была частная собственность
двух разнополых безумцев,
все, что у них было,
кроме квартиры в хорошем доме,
квартиры, откуда их отселяли
в лучшую квартиру, но в худшем доме,
в худшем доме, в гораздо худшем районе.
*
Позже нам рассказали,
что все было иначе.
Хлам отвезли на свалку,
безумцев свезли в психушку,
где наконец разлучили,
ибо мужчин и женщин,
повредившихся разумом,
принято содержать раздельно,
кабы чего не случилось.
*
Все подписанные ими документы
были заведомо незаконны,
ибо безумие автоматически
влечет недееспособность.
*
Когда думаю об этом времени,
вижу себя, стоящего
посреди двора, смотрящего
на отравленную сороконожку,
довольно крупную, она ходит кругами
по асфальту, как заводной трамвайчик
с ослабевающей пружинкой.
*
Все медленнее и медленнее,
пока не остановилась.
Все медленнее и медленнее, все.
Двор-2
То-то и плохо, что, выходя на крыльцо
видишь беленый, почти деревенский
домик с кирпичной трубой
и зеленой калиткой, лепящийся у глухой стены
трехэтажного дома. Застегивая пальтецо,
следишь за старой лозой, возносящейся над тобой,
с темными гроздьями, ржавыми листьями. Сочтены
годы этой идиллии. Трещины — сверху вниз,
в них весною гнездятся ласточки. На карниз
осторожно ступает кошка. Воробей — конечная цель.
Трещины на всю стену. В каждую щель
улетает тепло наших тел куда-то туда,
где нет ни чувства вины, ни чувства стыда.
Не имеет смысла одежда. Там — абсолютный нуль.
На ограде эдемского сада — выбоины от пуль.
Как будто там уже состоялся последний суд
и привели в исполнение приговор.
Скоро нас всех отселят. Скоро все это снесут.
Но пока здесь обычный одесский двор.
Белье под дождиком мокнет. Соседи смеются, галдят.
Подглядывают в окна, но в глаза не глядят.
Выбалтывают секреты. Оставляют детей одних.
Выносят два табурета, чтобы гроб поставить на них.
Поневоле взгляд сквозь ресницы спотыкается о небосвод,
естественную границу верхних и нижних вод,
где теснится столько мечтаний отчаявшихся людей,
что места нет для метаний скорбной мысли твоей.
Толкучка
А куда потом? На квартиру? Но там со вчера
Серый сидит с бутылкой и крутит свою попсу.
Вечерний туман. В двух шагах не видать ни черта.
Зябко гулять, но лучше, чем водкою колбасу
запивать, тасовать колоду, сдавать, затем
сидя на прикупе, взглядом следить за строкой
на измятом обрывке газеты. Каких затей
ты ждешь от конца недели? Кому такой
ты на хер нужен? Слышь, Пугачиха дает!
Арлекино, блин, Арлекино, награда, смех.
Славка, тебе сдавать и — полный вперед.
Что посмеешь, то и пожмешь. Отстань! Не смей!
С утра в зеленой эмалированной кружке горячий чай.
Раскуришь заныканный, достойной длины бычок.
А вот и Нинка в дверях: «Слава, а ну кончай
тянуть резину! Ноги в руки — и на толчок!»
Напротив еврейского кладбища, за кирпичной стеной
переполнен угрюмой толпой асфальтированный плац.
В крылатых сандалиях и шапочке юноша озорной
над воскресным торжищем в облаке затевает пляс.
Подсобка
По темному коридору
разваливающейся коммуналки
она проходила молча,
глядя только вперед.
*
Мимо дверей, перед каждой
из которых стояли два табурета,
грубо сколоченных, щедро
покрытых масляной краской.
На каждом из табуретов
стояло два братца:
примус и керогаз.
Кухни в то время не было.
*
То есть семья Савицких
еще проживала в комнате,
которую превратили в кухню.
*
Перед ее дверью
не было табурета.
Она не готовила пищу.
Питалась в столовых.
В спецстоловых — так говорили.
*
Ее называли «сексотка».
Ее не любили, но, кажется,
по количеству ненависти
на душу населения
нашей злосчастной коммуны
она дала бы фору
даже злобной старухе,
доживавшей за дверью справа.
*
Психологическая задачка:
скопи всю ненависть,
которую испытывают к тебе,
приумножь ее и храни.
Она поступала так.
*
Странно, но слово «сексотка»
мне тогда было незнакомо.
Думал, оно имеет отношение к сексу.
Только позже мне объяснили:
секретная сотрудница, стукачка.
Она была на пенсии,
но у нее были заслуги.
Она хорошо помнила:
у нее были заслуги.
*
Она не понимала,
что ее время прошло,
и заслуги как бы не в счет.
Они испарились, как вода
в чайнике, который
не сняли с огня.
В сухом остатке
накипь, ненависть.
*
Было странно думать о том,
что время, отведенное человеку,
может закончиться раньше,
чем сам человек,
в частности, эта женщина,
проходящая мимо нас
к двери в конце коридора,
хлопающая дверью,
запирающая ее изнутри
на два оборота ключа.
*
Ей полагалась квартира.
Об этом она вспоминала
раз в четыре года,
когда страна единогласно
выходила на выборы.
*
В этот день она оставалась одна.
Она не шла на участок.
Это был бессильный протест,
бессмысленная попытка
напомнить стране о своих заслугах.
Я доносчица, я стукачка,
как же вы обо мне забыли?
*
В конце концов к ней приходили,
приносили маленькую красную урну,
напоминавшую почтовый ящик.
Ей льстили, ее убеждали.
Наконец она соглашалась.
*
Так мужчина склоняет красотку
отдать ему свое тело.
*
В данном случае имел значение голос.
Да какое значение? Результаты
были известны за две недели
до выборов. Все же
она должна была опустить
бюллетень в урну, похожую
на красный почтовый ящик.
*
Фрейдисту это смешное действие —
опускание бумажки в щелку
показалось бы символом
полового акта, то есть
акта любви, которого
никогда не было
в жизни нашей соседки.
*
И все же ей дали квартиру.
Или она умерла?
По крайней мере, мебель
она с собой не взяла:
мебель вынесли в коридор,
чуть позже на лестницу,
потом — во двор.
*
Там был павловский секретер
карельской березы
с бронзовыми накладками.
*
Надежда Сергеевна, вот как ее звали.
Надежда Сергеевна.
*
В ее комнате позднее была подсобка.
*
Вспоминая соседку, называю ее
не сексотка, а подсобка.
Место, где она была,
а вот, погляди, нет.
*
Я доносчица! Я стукачка!
Как же вы меня позабыли?
Успокойся, я тебя помню.
Двор-3
Тает снег. Валится штукатурка,
обнажая блоки известняка.
В окне соседей фарфоровая фигурка
дебильно-советского моряка.
Рядом несколько кактусов и лиана.
Занавеска из тюля. Там, в глубине,
светится черно-белый квадрат экрана.
Дикторша возвещает, что случилось в стране,
которой не существует. Не существует дома,
вернее, флигеля. Срублен грецкий орех.
Даже дворовая кошка мне не вполне знакома.
Само собой разумеется, не существует тех,
кто пялился на экран. Если не смерть, то кома.
Дыхание, пищеварение, смертный грех.
На грубом дощатом столе,
покрытом потертой клеенкой,
бутылка с зеленою этикеткой,
каких не сыскать теперь.
Вот оно, полупрошедшее,
под полупрозрачной тонкой
пленкою отвращения.
Звонят. Откройте дверь.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney