СООБЩЕСТВО

СПИСОК АВТОРОВ

Александр Месропян

хутор бабочек • пейзажи и натюрморты

19-03-2007





<…>

вот вам причины рисуя ангелов
не отказываться от ярких красок

даже рисуя ангелов
  1. нам все равно зима


  2. нас все равно не спасти


  3. четверть века назад в метро напротив меня
    сидела мулатка на девятом уже наверное месяце
    с красным шарфом и такими глазами
    что я как дурак проехал до Юго-Западной
    и долго потом не мог понять что я здесь делаю

  4. до сих пор не понимаю


  5. пакет разорвался и мандарины рассыпались


  6. сосед Мыкола забил к Новому году свинью
    и сквозь прибывающий снег
    все равно
    проступает кровь

  7. ангелы есть


  8. смутно и совсем не холодно


  9. их все равно не спасти


    10. и т. д.
  1. все равно




<…>

Сидя — буквально — в глуши, поскрипывая расшатанным стулом с видом на слепую кирпичную стену, заплетаемую год за годом наизусть наглым девичьим виноградом, придумать себе вдруг выморочную какую-нибудь столицу:
какую-нибудь Прагу с преднамеренным еврейским акцентом, похожим на ночной дождь, похожий на все такой же елочный дождик мерцанием и шепотом всем, а не тебе одному, а ты как хотел;
или Токио с дождем во весь рост вдвоем на фоне залива (потом, в ванночке с проявителем, на снимке окажутся еще двое крупным планом в затылок почти в упор — случайный кадр, не сработала перемотка пленки и теперь ничего уже не исправить: мы вдвоем во весь рост существуем только в голове того, что справа, а левый, еще ни о чем не догадываясь, насвистывает навязчивую песенку из Сезона любви);
Москву, наконец, придумать, потерянную еще в восьмидесятом где-то в спутанных переулках у Чистых прудов специально, специально для того, чтобы найтись: мол, был бы повод, а Москва найдется, даже если не понадобится.
Скорее всего, не понадобится.
Но, почему бы не придумать себе столицу. Чтоб была. Удобных размеров и не очень внятных намерений. Как секретик под стеклышком: навсегда, но не больно.
Весь двор покрыт кровавыми пятнами раздавленных девичьих — не-винных и несъедобных — ягод. Вот еще отключить кулер на процессоре. Тогда, кроме тишины, останется только собачий лай и шорох безнадежных усилий бьющегося в оконное стекло бражника. Через полчаса картинка на мониторе замрет. Запахнет дымом. Наконец-то пойдет дождь.


<…>

они не знают страха

размахивай руками кричи кыш кыш проклятые стреляй хоть плачь
ничего не выйдет

медленно и тяжело они поднимутся в испуганный воздух наискось
не оглядываясь

уступят место на время переминаясь с ноги на ногу место за время
а тебе оно надо?

их покосившиеся заборы извечные тополя долгие провода по-над нами
за твою бессмертную душу

лишние слезы брат лишние слезы


<…>

Дело к Новому Году. Подарки еще не куплены.
А ничего уже больше не надо. М. б., потому что, и правда, не надо больше уже ничего. Только гудящие силовые линии насекомых инстинктов не отпускают своих. Не любят, но не отпускают. Обманываться ожиданием.
Дело к Новому Году. В саду у колодца зацвели фиалки.
Теплый декабрь старики у нас называли распахнутыми воротами пустоты. «Голод и мор ждет, — говорили, — страну, распахнувшую». Неопытные пасечники боятся, что пчелы сойдут с ума, и открывают в рождество летки ульев. Пчелы приносят воду и пыль, наполняют водою и пылью соты. А какая сладость в пыли и пустой воде всякий знает. Только некоторые знают поздно.
Пустые бабы в такие годы зачинают детей, ни на кого не похожих. Девочки рождаются закричать и умереть на выдохе, а мальчики молча ждут удобного случая ускользнуть из женских рук во время купания или любви, напоследок норовя кому-нибудь присниться напоследок
«Дело к Новому Году!» — вороны кричат оглашенные все до одной.
Улицы нет.
Бабушка просила:«Внучек, глянь-ка — улица есть?» Улица — это, когда соседки собрались на лавочке вспоминать. Не с кем поговорить, значит — нет улицы.
В теплом декабре сменяют друг друга поколения: пришедшим еще нечего вспомнить, а уходящих некому услышать. Ни стыда. Ни совести.
Хутор, потянувшись, сворачивается в клубок — как отражаясь в зеркальном шаре — прислушиваясь гуденью пчел несущих воду и пыль.


<…>

странные существа
невыносимые существа
их эрогенной зоной может оказаться вдруг
нижний ящик комода
подоконник с пыльным забытым кактусом
скрип четвертой ступеньки лестницы на мансарду
если не клавиатура то мышка уж точно
четверг
твоя небритая с прошлой недели щека
царапина на столешнице проведи по ней безымянным пальцем
сам увидишь
и несколько книг угадай какие и еще
сквозняк на кухне когда ты
куришь в открытую форточку в 0:45 по Москве
и думаешь о своем


<…>

Мне уже никогда не будет так страшно хорошо.
застиранный ситец смятый в руке до лучших времен никогда не будет так неподвижно в уме про себя приплясывать пыль в солнечных щелях роскошного чердачного полумрака рассыпающегося на глазах так навсегда что страшно дышать протяни только руку но не дотрагивайся и не бойся это здешний голубь испуган скорее как бываешь испуган собственным голосом захлопнутой им тишиной
Такая игрушка «ну-сделай-пожалуйста-все-сам». Такое задание на лето для немного расстроенного пианино «а-я-закрою-глаза-ладно».
Я буду молчать, а ты ничего не говори — не нам же за все отвечать. Бабочка все равно умрет всей нашей происходящей нежностью и любопытной любовью. На пальцах останется пыльца, а бабочка умрет.
И только не повторяйте, что вы этого не знали. Вы знали. Бабочка знала. Я знал. Вообще вся эта история — такая история, где все все знают заранее и валяют дурака, чтобы убить время, соблюдая законы жанра, объемы, предписанные договором. Такой Достоевский. Такой стыд кромешный.
Особенно, если закрыть глаза и молчать, а внутри — там нет ничего. А в земле — уже ворочается, раздвигая сырые жирные комья чернозема, разрывая корни бездомных трав. И дышит, где хочет.
Запах трухлявых стропил и секретных планов. Запах июля. Запах девочки ситцевой глазами из-под опущеных ресниц. Ясно помню, как прочел подпись под фотографией в советском журнале мод:«Юбка с зáпахом». Эта таинственная модель долго еще не давала мне покоя.
Пока не хлопнул ветер дверью чердака:«Тебе не холодно? Может мне уйти?»


<…>

перебрав ненарочно качнувшись в густую
давно непривычную крепленую тошноту
шел саша по шоссе и прислушивался

вот страх и трепет
перелетные шепоты вот такой вышины
шуршание шин за ушедшим дождем

предупреждали же по-хорошему
не ходи без калош саша простудишься
вот теперь тебя страх и трепет прощально

хоть не возвращайся домой
говорят есть надежный народный рецепт
сто пейсят с перцем и под одеяло баюшки

но саше уже пожалуй хватит
саше осталась одна забава
два пальца в рот до глубины души
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney