РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Екатерина Симонова

ХОР

23-04-2012 : редактор - Женя Риц





***
уходишь на дно, не успев допеть,
пузырями надутые рукава,
больше тебе не ждать, терпеть,
перестилать кровать,

больше не нужно во тьме освещать окно
бледной свечою – треснувшее стекло -
жадная память твоя – густое вино,
раздавленный виноград.

нежность моя, это уже не ты,
темные занавеси колеблются на ветру.
время сотрет не тебя – только твои черты,
как ласточку на лету.

ХОР

1

Какая печаль-тоска тебя обнимает,
на ухо что-то шепчет,
к груди своей прижимает
руки твои, чтобы ты слышала, как бьется ее сердце,
чтобы не отворачивала от нее лица,
полупрозрачного и нездешнего, как вода
в ладони листа,
чтобы ты продолжала говорить с нею,
чтобы повесть свою, сладко горькую, как варенье
жимолостное, продолжала рассказывать и варить,
и опять говорить.

Мария, Мария, что делаешь ты со мной?
с моей любовью,
со своею судьбой,
закрывая ее от меня, как окно,
глядя на меня сквозь него,
в твоих глазах отражаются птицы и бесконечное небо,
темнеющее, исчезающее ветром сорванной простыней,
и все.

2

Cнег падает,
падает снег,
снег падает,
дерево во дворе прикидывается вазою,
в которую из облаков падает луч света,
и кто-то сверху долго глядит на это,
пересекаясь, возможно, взглядом
с Анной, стоящей с деревом рядом,
а может, немного дальше:

рада ли, Анна, ты нашей встрече,
потому что больше тебя мне порадовать нечем,
потому что твой взгляд горячей моего,
потому что за моими плечами –
пустота, поедающая дома, выпивающая, как вино,
чужую радость, пока над холмами
белеет луна, как статуя в синем густом саду,
увядающем поутру,
поэтому сбереги себя
за оградою дня –
не для меня.

Дыхание Анны легким шаром
поднимается вверх, обернутое в снегопад, как подарок.


3

Сон спасает нас от тоски –
не ждать, не сидеть, сжимая виски,
пока осени медленные плавники
беззвучно, как сосны, колышутся,
пока тяжелый ее поворот
пугает тебя во сне,
и кажется – дом встает
и идет вслед за ней,
и в призрачной ночной глубине
под желтой листвой ручей
извивается, будто клубок змей,
Марина, очнись, иначе беде -
не быть, но плыть
по жизни твоей, как по густой воде,
видишь, рыбы и водоросли
туго сплелись в ней,
так что если воткнешь весло,
так и будет стоять торчком,
как пугало, как человек,
в пронзенной тоской и солью тьме
стоящий внизу – слышишь ли стук перстней,
глухо падающих в рты земли
и сворачивающихся, ожидающих - там, внутри?

4

ты оборачиваешься в полукруге окна,
слепящего до самого дна,
за светом твоего не видно лица –
утешительного, как роса
на траве, когда осень садится напротив,
переплетает темные облака,
под которыми замирает вода и бежит лиса,
под которыми и ты ждешь кого-то, пока -

Ирина, Ирина – наверху поют голоса,
тянут тебя за волоса,
тебя ждут многие чудеса
над тобою выгибаются радуга и дуга,

в калитку за домом плещут - стучат луга,
в которые небо
закидывает гусиный невод,
вытягивая наверх веселый улов –
тебя, стопку твоих снов,
вышитых гладью, выглаженных ласковою рукой,
сложенных в самый большой
сундук - с громом и звоном медного лба,
небыль и быль, точно жучков резьба,
его проточили от крышки до дна,
ты оглаживаешь его бока,
как бока старого пса,
который лежит, устав,
глядя на твои рукава,
белые, как тишина,
шелестящие, как листва,
закрывающие твое лицо,
помогающие свету стирать его.

5

Дикий шиповник –
о, пальцы исколешь,
на указательном выступит капелька крови,
выкрасит все белые лепестки от боли,

а цветы на кустах шепчутся, шелестят: «Зоя,
почему ты так холодна и чиста,
точно Дева-Луна,
которая, оленя взяв за рога,
мчится на нем сквозь спящий лес,
и снег зависает в воздухе, будто на ветке орех?
Это ли, Зоя, не грех –
жить, никого, кроме себя, не видя,
обрывать лепестки – белые, красные – так и не дав созреть
ягодам и словам,
потому что молчанье твое – это черная сеть,
хотя кажется, что душистый бальзам,
самая сладкая смерть,
трепетный свет».

Падает, рассыпаясь, букет.

6

Елена сидит у окна, смотрит,
как зима вышивает по белому полю:
вот заячьи лапки,
вот черная галка,
вот дерева брошенная палатка.
Ветер сурово подрубает по краю леса белый шовчик,

хватит тебе сидеть без дела, чернушка,
видишь, как в горизонта игольное ушко
проходят медведи -
со звездою во лбу -
и все на свете
хранит молчанье, тяжкое, будто сундук в подполье –
с жемчугами пресветлыми, будто совесть,
с ковшами серебряными – разливать густо-медвяный вечер:
перебирай – не переберешь,
черпай – не вычерпаешь до дна.

В трубы витые трубя, смерть собирает застолье,
скатерти белые расстилает,
окна высокие раскрывает,
ветру – на радость, подругам – на горе.
Взгляд Елену ведет за собой, вдаль уводит,
поземка поле колышет, будто море,
Елена плывет и уплывает.

7

Ольга шьет-вышивает веселое покрывало,
на нем шерстяные цветы, круглое золотое
солнце, катящееся по вышитому краю,
будто кошка свой дом, запоминая,
и живым становится все неживое
под ее рукой, над ее головою:
дождь проливается в свои сроки,
лето приходит,
зима наступает,
разливаются реки, потом высыхают,
глядя на Ольгу издалека, вздыхают,
перламутры ей собирают,
выплескивают у ног,
как гостей дорогих на порог.
Она же вшивает их туда, где ночь и чудо,
чтобы они светили оттуда:

Укажите тот путь.
с которого не сойти, не свернуть
тому, кто ищет меня,
чтобы ко мне на грудь
склонить голову и навек заснуть.

8

Каждой Валентине – по Валентину,
красногубому червовому королю,
праздничному, будто корзина
с подарками – вот мне, вот тебе,
потому и люблю,
потому и хочу,
потому и молчу,
зардевшись, ресницы, сияющие на солнце, опустив долу,
пока за окном подруги играют в мяч на лугу,
пока под окном проплывает лодка,
и плеск весел похож на плеск моих бледных волос,
настолько густых, что в них застревает щетка,
когда одна я плачу о том, что ты меня не унес,
не согрел,
что не назвать мне тебя «мой ночной гость»,
когда б ты смотрел
лишь на меня одну,
пока помощники божьи с неба снимают одну за другой теплые грозди звезд,
пока выдавливают из них сок,
пока закатывают в подвалы бочки с чудесным вином,
чтобы зимой оно пролилось на мой дом
снегом, долгим, точно спокойный сон,
и чтобы он напомнил мне о тебе,
а тебе обо мне
хотя бы во сне.

Однако я стою и молчу,
слушая лишь, как подруги поют на лугу:
«Валентина, беги к нам,
зачем тебе плакать о том, что он отдаст сам
любой, которая не попросит,
заплутав, как средь трех сосен,
в чужой любви,
и своей ему не найти»

9

чему тут научишь, когда ничего
нет разного:
ни тела, ни возраста,
ты – мое отражение, мое темное
напоминание о том, как волосы
отрезаны,
как просто дышать – весело,
как скрипит лестница,
когда по ней идешь тайком.
ветер закидывает тебя песком,
очищая от лишнего,
это ли не благодать – сиять
светильником легким,
далеким домом,
когда вокруг – никого,
кроме тебя и меня,
и ты взглядом отталкиваешься, как веслом,
от берега этой жизни,
мешающей, как соринка под веком.

это ли не мудрость, Софья,
это ли не то, что люди зовут любовью?

10

вероника плачет в свои волосы
струящиеся как
вода по скальным уступам выгладившая их
до нежной прохладной спины
и теперь даже косточки напросвет видны.
в омертвевшем воздухе только всего и слышны
что голос слез и волос
шептанье

вечно с этими волосами одно наказанье
чересчур длинны

вероника плачет горюет
на водостоке доме напротив воркуют
голубь с пестрою голубицей
он распушает грудку
она его не боится

что еще тебе осталось бедная вероника?
только жаловаться голубю с голубицей
(голубь все ближе и ближе и она его не сторонится)
вытирать слезы промокшими до корней волосами
потом на них повеситься
или начать веселиться
как будто все что было
было не с тобой

было не с нами.

11

Дым, мята и мед –
вот
то, что находишь в сердцевине
вечера, разломленного на двоих, как пирог,

все-таки женское сердце, вылепленное из глины,
хрупко, хоть и обожжено.

Глядя на огневой востока рог,
оправленный в зимнее серебро,
в очередной раз заучиваешь один и тот же урок:
то, что прошло – прошло
безвозвратно,
так увядает всегда цветок
сорванный –
теперь он просто цветок,
а не сад, продолжающий парить над ним,
жизнь покидает, как дым,
засахаривается, как мед,

голос стелется по траве, как туман, без ответа:

Елизавета.

12

дверь по имени анна
окно ирина
свет в нем висит теплой периной
пух разлетается в прах
живой и пьяный
ставни поют и поют осанну

раскрывая скрипучие створки объятий
выходи, дево, выходи же гуляти,
есть, пить, любить, плясати,
цветы воровать под чужим окном,
пока горит в небе звезда, пока спит весь дом,

какое дело тебе до того, что судьба
в железном ларце для тебя припасла,
когда воздух юн – не как весенняя роза, но как супруг,
подхватывающий тебя, когда подломился каблук,
и ты на него глядишь снизу вверх – в первый раз, не дыша,
как пеночка-птичка в силках, хороша,
это все быстро проходит, пойми, дружок,
отламывая от пирога кусок

самый сладкий и потому самый желанный

скорбно скрипит за спиной дверь по имени анна
и закрывает окно ирина
позолота слетает с потолочной лепнины -
предела женского взгляда
шелком кровавым подбитого, точно футляр, сада

и екатерина (ольга, елена - голубиное имя любое, произносящий это, тебе по плечу)
задувает себя как свечу


***
мы засыпаем, устав до сна.
яблоко выпускает, уснув, рука,
яблока форму запоминая,
яблоку оставляя запах тепла.

ночь повторяется наяву –
старое фото в замерзшем саду –
ты улыбаешься, не уставая,
только такой вот и сохраню,

не узнавая уже ничего,
что просыпается или живет,
яблоком желтым прочь убегая,
только вот эта нежность и лед.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney