РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Кирилл Стасевич

два квартета в восьми снах

14-10-2014 : редактор - Андрей Черкасов





Детский квартет

I
первое знание о смерти произошло сильно после
дедушки, бабушки, бабушки,
одного суицида,
рук в крови после уборки последствий,
опасных болезней близких родственников, опасных болезней близких родственников

однажды я видел, как жена убиралась в комнате, где спал муж
и она дважды слегка останавливалась и присматривалась -
он достаточно пожил, чтобы сделать это, не просыпаясь
это было там, между.

II
так странно, когда закрываешь глаза
и чувствуешь, как что-то растёт под руками,
ладони лежат рядом, но на чём-то большом,
это большое растёт и растёт, но руки по-прежнему лежат рядом

и в то же время всё наоборот: части тела разбегаются на парсеки и парсеки
бесконечно уменьшаясь, но оставаясь чёткими до тошноты,
как будто ты смотришь на них вплотную
наверно, это всё рост молодого организма
такая тоска, как будто одновременно смотришь в микроскоп и телескоп,
оба игрушечные

детский кошмар, лучше бы снился бег на месте.
в детстве хоть помогало открыть глаза.
и вот возвращается снова, хоть открывай глаза, хоть закрывай.
остаётся одно - поднять руки
и никогда не опускать, никогда не касаться.

III
кресты для них что прописка, равно и памятные камни
они приходят к вечеру, путаются под колёсами, питаются цветами
души погибших в автокатастрофе, или, если угодно, привидения
место жительства почти не совпадает с местом пребывания

если бы кресты и камни ставили ещё и другим бывшим живым
ежам, лягушкам, кошкам и воробьям
то на всех дорогах уже давно были бы шумоизолирующие щиты
из знаков памяти и внимания
путь из пункта А в пункт Б был бы выше нашего понимания

IV
(случай из жизни)
...так и смотрел сквозь внутренности
раздвигая их пока ещё несозревшей, пока ещё кротовой лапкой младенца,
ещё не родившись —
— рой майских жуков покрывал лобовое стекло
тонким и влажным слоем смерти
и свет фонарей на нём выпадал кристаллами
острыми, красивыми



Взрослый квартет

I
на замёрзшей тёмной остановке
сколько бы ни ждал - не вспоминай
своего того кто умер
не корми солёный снег бычками и слюною
не горюй - а то появится автобус
поезда сильнее и быстрее самолёта
(что уж говорить о прочих видах транспорта)
увезёт тебя неведомым маршрутом
в те края, где не бывал ни разу,
где всегда так рано, рано, рано
возвращайся потом из чужого района
спрашивай, как до метро добраться

II
чего вы, веточки:
1) чего
2) куда
3) куда
4) зачем идёте вы
без листьев, без корней,
"утратив почву под ногами"?..
гнилой валежник, кто тебе сказал
встать и идти?

вы делаете мне темно,
стуча в окно

я отложу lightsaber
и выйду к вам с открытым
налью воды
и поведём мы долгий разговор
о времени и о вещах, о пространственном континууме,
о королях, о милости господней
о вашей ярости и невечернем шуме

III
Kindertotenlied
 
("...Живые снова занялись – кто чем."
Роберт Фрост - Григорий Кружков)
 
Нет лучше как смотреть
на смерть в глазах ребёнка
от года и до трёх
(ну, может, четырёх).
Ни папа-мама, ни другие предки
тут не подходят - они несоразмерны,
они лишь спят, уехали, нескоро воротятся.
Вот рыбки, птички там - совсем другой табак
(ну, может, братик иль сестричка).
 
С пронзительным и радостным уиии
дитя бежит на стаю голубей
в стремлении поймать,
те - прочь,
и лишь один, взъерошен и понур
сидит на месте (и почти что так же, заметим в скобках,
с сестрою брат лежат под одеялом
в бреду, в жару, с глазами мутными)
Пощупать, пощипать, за палец потянуть,
крылышко ли, ручку, ножку покалечить,
как барби, голову сорвать.
 
Так вот - нежданная удача: птица,
едва взлетев, пикирует в асфальт
.......................
но радость быстро гаснет
.......................
сердиться, плакать? тоже невозможно
ударить - но кого? тут нет стола
чью ножку можно было бы поколотить,
от боли собственной вопя всё громче.
 
И тут в глазах ребёнка что только не увидишь!
Симфония планет, поля и кварки, выход
рыб на сушу, рождение Венеры!
И чёрная прекрасная дыра
глядит наружу в эти ясные глазёнки
как бы в вопросе — я ль на свете...
ну и так далее
 
тут может вопль обиженный раздаться "папа!"
но папа смотрит рыбьим глазом
и говорит он непонятно и неслышно
и пахнет он зелёной чешуёй
и вот уж из него колонны и кресты
растут, увитые плющом
он стал какой-то тёмной рощей
куда ни звери не идут ни птицы не летят
 
а, кстати говоря, другие птицы — что? ну,
живые, смотрят сверху,
у них — свои дела.

IV
Зимний путь
(«No country for old man»)
Т. Бар-ой


Живые белые мужчины
вошли с мороза на мороз
сидят в каких-то неудобных позах
друг другу знаки подают

в сухом стакане лёд звенит
язык шершаво гладит руки
пока его несёшь ко рту
или передаёшь соседу
или баюкаешь, к уху прижав —
speak, lullaby

...в чистом поле ходит старый Leiermann
(вдаль бежит дорога гаснут фонари)
в хриплом горле ходит ледяной туман
(и никто не слышит и никто не ви)
зимние качели холоднее смерти
(холоднее лба)
смоляное чучело морозная труба
жаром весь измученный липнет к ней язык
и железное горло гудит и болит,
как пароходик во мгле
как самолётик, летящий на крыльях ночи...

...так идём в тишине по колено в колючей крупе
облетающей будто с какой-то гигантской космической твари,
и жизнь проплывает в глазу соринкой,
пересекающей небо с неспешностью каравана
(на который скучно смотреть, не то что грабить —
так, какие-то бусы, специи, сказки),
и струна из последней слюны звенит, замерзая, в ночи,
предвещая дальнюю дорогу куда-то туда-то,
только иди и смотри
вечно туда, где нет кантри,
нет кантри для старых мужчин...

...во льдах идём, как мамонты, не тая...

сестра тяжёлая и сестра продолжительная
сидят меж ними ухаживают
вот тебе тёртая морковь для глаз
вот свекла для крови
вот розмарин для памяти
вам бы разноцветных витаминок
да лёд и пламень всё пожрали
осталась одна аскорбинка
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney