РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Мария Кузьмина

Деревянные зубы Бенджамина Франклина

30-04-2011 : редактор - Алексей Порвин

Максин Чернофф (Maxine Chernoff) – американский поэт и прозаик (род. 1952). Стихотворения в прозе, составляющие данную публикацию, взяты из её книги Evolution of the Bridge.
(Salt Publications, 2005)

1. Зубная боль

У меня никогда не болели зубы, но желание почувствовать зубную боль неотступно преследовало меня. Однажды, ощутив нечто вроде зубной боли, я обратился к врачу, который объяснил эти болевые ощущения тем, что какое-то насекомое укусило меня в щеку С того дня я оставил надежду почувствовать когда-либо быстрый болевой удар или же настойчивую ритмическую пульсацию. Мои зубы были неприступной твердыней для захватчиков, оазисом здоровья в немощном теле.

Иногда я замечал человека, потирающего щеку, горячую как летний тротуар. Одержимый завистью, я падал со стульев, ступенек, велосипедов, пытаясь приземлиться на щеку. Я занимался медитацией и изучал биологическую обратную связь, чтобы создать хоть какое-нибудь ощущение боли на моих зубах. Подобно детям, уставшим от подарков приезжей тетушки, они оставались безучастны.

В конце концов, совершенно случайно, я нашел способ принести себе облегчение. С помощью оригинальной медицинской процедуры дантист удалил один мой здоровый зуб и поместил на его место другой, большой и гниющий. И вот, когда с хрустом разгрызаю ледяной кубик, боль продолжительна, боль сложна и запутанна, как средневековый гобелен.

2. Его развлечение

Мужчина задержал дыхание. Не так, как прочие люди, которые только на мгновение задерживают дыхание, а потом с силой выпускают воздух, как небольшие разрывающиеся сумки, нет: этот человек задержал дыхание на много дней. Он бросил работу и перестал есть. Его лицо стало синим, как форма полицейского, потом – черным. Даже тень его, в неподвижности замирая на полу, задерживала дыхание.
В редакции газеты услышали об этом человеке, решив поправить дела за счет его дыхания. Они послали репортера, чтобы осветить эту историю. Мужчина, задержавший дыхание, угостил репортера пирожными и чаем. В ответ на первый вопрос репортера мужчина вежливо выдохнул, и его дыхание ураганом опрокинуло все в комнате.
Совершенно не впечатленный, репортер поднялся из-под стула и со звоном разбиваемого фарфора уронил чайную чашку. На следующий день по пути на работу мужчина, который задержал дыхание, прочитал статью, посвященную жуликам, фанатикам и искателям острых ощущений.

3. Водяная музыка

В последние годы жизни глухому и изнуренному бедностью Бетховену казалось, что он слышит повсюду свои произведения. Стулья гудели, напевая его увертюры, столы, как бубны, присоединялись к тем же темам, а чайники насвистывали начало Пятой. Его внук подносил к уху Бетховена морскую раковину, и Бетховен восклицал: «Ach, Gott! Mein Pastorale!».

Постоянно сбиваемый с толку ребенок взрослел, убежденный в правоте своего деда. Он пытался присвоить себе право обладания всеми морскими раковинами. Двадцатого числа каждого месяца, независимо от погоды, он приходил к океану, чтобы послушать, как морская звезда и еж, а также актиния хором исполняли An Die Freude.

Он начал приглашать важных гостей послушать музыку деда. Однажды, наутро после одного такого сеанса по воде поплыли странные предметы. Монокль на черной вельветовой веревке, парик с едва видными следами белой пудры, а также серебряная дирижерская палочка, - вот все, что осталось от семерых герцогов, пяти герцогинь и одного графа, посетивших собрание.

Власти постановили, что публика утонула, перенеся свои стулья в прибой, чтобы услышать соло пикколо в Девятой симфонии Бетховена.

4. Навигация

Бенджамин Франклин любил лежать голым на воде, привязав воздушного змея к ноге и позволяя ветру мягко нести его, как парусное суденышко, по глади пруда. В те дни, когда погода была особенно приятной, можно было слышать, как он говорит сам с собой, заглушая трескотню разных прудяных тварей. В этом жидком веществе он написал свои остроумные эпиграммы. Он объяснял это тем, что вода говорила с ним законченными предложениями, так появилась концепция ономатопоэи.

Однажды в дождливую ночь он чуть было не погиб, когда молния ударила в хвост его воздушного змея. Электрический ток прошел сквозь тело Бенджамина, воспламенив его деревянные зубы. Около недели он лежал без сознания с усмешкой хеллоуинской тыквы, показывая покрывшиеся волдырями десны.

5. Вентилятор

Я захожу в комнату, в которой шумно работающий вентилятор поет: «Воздух! Воздух! Воздух!». Я вижу, что это вовсе не вентилятор, но ребенок, стоящий лицом к стене в дальнем углу комнаты.

В противоположном углу комнаты сидит мужчина и гладит свою бороду. Он не перестает повторять: «Да, это превосходно. Воздушные вафли. Воздушные вафли».

Я выключаю вентилятор – и мужчина с ребенком вдруг замолкают, словно каждого ударили в лицо.

6. Ежегодный пикник

Огонь пришел на пикник. Он аккуратно разворачивает свое переливчатое покрывало, приближается к семейному квартету.
Дети замечают это первыми, роятся, словно мотыльки, вокруг его покрывала.
В разгаре софтбольной партии взрослые замечают мрачную тишину, тяжелую, как унылая парка, нависшая над полуднем.
Огонь занимает их внимание, подобно некоему аукционисту.
Худощавая женщина, направленная департаментом здравоохранения, сходным образом погружает бумажный стакан в кружащуюся массу.
Два понятых подписывают Огонь на трехногую гонку.
В конце концов наступает вечер. Серые автобусы медленно плетутся прочь от ворот.
Огонь спит под соседним деревом, пьяно удовлетворенный летней прогулкой.

7. На высоте

Сосед вытащил длинную деревянную платформу из своего окна. Каждую ночь я вижу, как он возвышается над городом, его рост – двадцать шесть этажей. С пунктуальностью пригородной электрички появляется он к восьми часам. Он всегда одет в оранжевые плавки и черные ласты. Белое полотенце величественно волочится за ним.
Он сгибается пополам, вытягивает свои длинные лебединые руки и подпрыгивает вверх-вниз три раза. Он всегда удачно приземляется на ступни.
Позднее, вечером, он и его жена наслаждаются прогулкой к краю платформы. Держась за руки, они сидят рядом. Затем, словно голодные птицы, они открывают свои глубокие рты и смотрят прямо в небо. Зачастую они сидят там целыми часами наподобие настольной чаши с фруктами.
Когда к полуночи женщина уходит, мужчина совершает заключительное действо. Он обнимает себя ногами и опрокидывает голову назад с такой силой, что платформа стонет невыносимо. Он закрывает глаза и завывает голосом странного животного.

8. Веник

Веник разозлился на туфлю. Два дня без всякого успеха он пытался вытащить туфлю из-под кровати. Его ловкие удары (а бил он долго) напоминали гениального ребенка, его игру на арфе. Коричневая туфля уселась в самый далекий угол, словно кошка, уютно устроившаяся на подоконнике.
Веник осознал, что туфлю можно достать, повредив ее. Но что же тогда станется с веником? Следовало ли ему для обеспечения собственного благоденствия подобрать видные ему крошки, уроненные хозяйкой? Веник знал, что это отнюдь не сказка. Он не мог растянуться до невероятных размеров, как прославленный Джеком бобовый ствол или сделаться серым и морщинистым, как хобот слона из мультфильма.
Той ночью, когда женщина поставила веник в его обычный угол, он не стал отшатываться вправо, как пьяница в дверном проходе. Он стоял прямым и упругим, как напроказивший мальчишка, гордый своим изгнанием из классной комнаты, в которой остались презренные. «Придет утро и зазнавшаяся туфля и спокойная хозяйка узнают кое-что – и не только это», - думал веник. Он чувствовал сильный жар, отягощающий его длинные щетинистые прутья и заставляющий разряды электрического тока проходить по ним.

9. В лунном свете

Лошадь слышит шелест, в то время как сонные мухи кружатся в ее длинном лоснящемся хвосте, как искры на ветру. Подсолнечник, все еще закрытый, видит во сне свою будущую желтизну.
Я просыпаюсь, чтобы найти комнату, наполненную светом. Стены пульсируют в молчании, как двадцать сердец, сверху и снизу, бьются в унисон. Единственный звук, начищающий кромки комнаты, - бульканье в аквариуме.
Заскучав, я обдумываю возможность побега: пройтись по подоконнику, ступая осторожно, чтобы не бросить тень туда, где в огромных бочках хранится тьма.
Тогда я, словно кошка, спрыгнула бы с невероятной высоты и мягко приземлилась бы на ноги; как может кленовое зернышко, пронесенное ветром через два штата.

10. Чрезвычайное происшествие в огороде

Утром в моем огороде появился нежданный гость: мрачного вида сорняк с коричневой волосообразной ботвой. Я пытаюсь его выдернуть, но он оказывается на удивление упруг. Напрягая все свои силы, словно матрос, поднимающий якорь средь бури, я чуть не падаю навзничь.
Из земли показывается голова мужчины, привлекательного, лет сорока, шатена с волнистыми волосами. Небольшая белая бабочка, прилетевшая с капустной грядки, опускается ему на ухо. Я полагаю, что Гоген появился на Гаити приблизительно так же, а пораженные островитяне вытащили его из песка цвета ревеня. Но, кажется, этот мужчина состоит единственно из головы. Я не могу понять, что он делает в моем саду, земельном наделе, гораздо меньшем и менее привлекательном, чем даже Райская Гостиная дальше по улице. Я спрашиваю у него об этом, но он, уставившись на белую изгородь, пребывает в окамененной немоте.
Я не могу понять, является ли эта голова обычным происшествием, сродни заусенице, которой мы, несмотря на всю её обычность, всё же посвящаем несколько слов. Обращаясь к соответствующим пособиям, я нахожу в перечне огородных чрезвычайных происшествий упоминания о грибах, паразитах и заморозках; больше ничего. Ни одного упоминания о голове, бесцеремонной, как пожарный кран посреди пустыни. Я зову соседей - посоветоваться. Они сочувствуют, но не могут сказать ничего определенного.
Этой ночью я сижу в своей кровати, наблюдая за светлячками, кружащими над кувшинообразной головой. Я спрашиваю себя, что случится, когда наступит осень и я соберу или законсервирую весь урожай. Я представляю, как я вспахиваю свой сад, погребая голову под могильным холмом земли и надеясь на скорую вьюгу. А что если голова станет выходить на поверхность каждый год, быть может, выросши вдвое, отстраняя прочие растения от солнца? Одним движением своей лопаты я могу уничтожить ее так же внезапно, как она и появилась. Но что если она закричит? Столь упрямо молчащая голова может оказаться необычайно горластой. Не в состоянии заснуть, я слушаю сверчков, они похожи на законсервированный смех.
Покончив с утренним кофе, я рассеянно читаю газету. За окном голова, как неразговорчивый мафиози, управляет садом. Распродажа в оранжерее решает проблему: к 10 утра я покупаю дюжину гераней. Пушистые листья бегонии заплатой легли на не закрывающиеся глаза. Как умелая модистка, я искусно покрываю голову розовыми и оранжевыми цветами. Я вешаю табличку «продается» на двери дома и жду покупателя. Надеюсь, покрытая лиственной аркой, голова поклялась хранить молчание.

11. Ров

Ненароком я встречаю на улице двух солдат, которые выдают себя за деревья. Зная о том, что они могут быть вооружены, отвожу взгляд, задавая внутри себя вопрос о причинах столь необычного переодевания. Иду дальше с единственной целью – поравняться с двумя деревьями, что прикидываются солдатами. Делаю вид, что деревья и солдаты совершили равнозначную рокировку и, будучи осведомлена о том, что деревья могут быть равным образом вооружены, отправляюсь напрямую к себе домой.
Прибыв к месту только с наступлением темноты, я замечаю, что подвесной мост уже поднят. Сравниваю свое положение с положением куска мяса, предназначенного для обеденного сэндвича; куска, обнаружившего, что хлеб, который он должен был занять, больше не доступен.
Перспектива пересечь вплавь узкое полотнище канала занимает меня. Раздеваясь по пояс, я замечаю, что моя кожа отражает зловещие отсветы луны и я выгляжу как больная малокровием. Это мрачное наблюдение лишь увеличивает мое нежелание плыть.
Я опустошаю карманы, чтобы было легче плыть, пряча в ботинок несколько монет, ключи, обрывок билета; ботинок оставляю на берегу. Едва я погружаюсь в темную воду, обнаруживаю, что не могу думать ни о чем другом, как только о синих блестящих сливах. Несмотря на видимую одержимость моего сознания, замечаю, что мои руки и ноги ритмично двигаются. Если б они были политиками, они смогли бы членораздельно изъясняться.
Подрагивая, я выхожу из воды и настойчиво стучу в дверь. Дворецкий Джеймс, открывает ее. Он удивляется, видя меня наполовину раздетой. Его реакция поражает меня до глубины души, ведь впервые за сегодняшний вечер я осознаю, что я – женщина, а он (я осознаю это впервые за все время его службы у меня) – мужчина. Кланяясь грациозно, он передает мне сухое, белое полотенце.
Я зову слуг и обнаруживаю, что никто из них не знает, почему мост подняли до того, как я вернулась домой. Успокоенная их ответом, я устраиваюсь в кресле, чтобы скоротать вечер. Мне приносят чай, такой же горячий и ароматный, как и всегда, и я, уютно укутавшись в свою белую шерстяную шаль, переливающуюся в свете луны, приступаю к чтению довольно мрачной книги афоризмов.

12. Последние зубры

К обеду отец надевает оленьи рога – такие большие, что его голова напоминает небольшое зимнее дерево. Мы более не переглядываемся, просто продолжаем есть. Мать, кажется, также ничего не замечает. Она попросила нас обращаться с отцом так, как если бы ничего не произошло. Поначалу это было тяжело. Слишком многое попало в газеты. Все в городе писали именно об этом. Видите ли, отец разрушил весь туристический бизнес. По сути он разрушил единственный в городе бизнес, если не считать коров – это был музей, в котором выставлялись последние зубры.
Последний зубр, предок современной коровы, умер в Польше в 1627 году. Жители того небольшого городка пожертвовали в качестве жеста благой воли его останки и некоторые артефакты нашему городу лет десять назад. А поскольку отец сражался в этом городе во время войны, они сделали его смотрителем музея. Он хранил останки в стеклянном ящичке, в комнате, на двери которой висел потускневший звонок и в центре которой располагались корыто и специальный мешок, куда зубрам клали корм – корыто и мешок всегда были наполнены кормом и свежайшей люцерной. Поскольку до нас не дошли изображения зубров, мы были вынуждены сами додумать, как они выглядели: пушистее и больше, чем сегодняшние коровы, с более грустными глазами и благородным взглядом.
Отец любил свою работу. Он не стал бы специально палить музей даже под страхом смерти. Пожар случился потому, что он проявлял чрезмерную заботу о музее. Когда он приходил домой, мать спрашивала его, как прошел день. Он всегда отвечал, что хорошо, что туристы приходили, что он звонил им в зубриный звонок. Ничто из того, что он говорил, не могло объяснить его изнуренный вид и красноту его опухших глаз. Мы никогда бы не поняли причину его грусти, если бы не услышали однажды ночью шум на заднем дворе.
Мы дружно подбежали к окну и увидели, что отец танцует – он делал круговые движения в свете луны, а на голове его были эти огромные рога. То был прекрасный танец, танец, в котором отец выразил ту тоску, которую испытывал последний зубр, тоскуя своему другу. То был брачный танец, который до сих пор встречается в бычьей среде. Он продолжался до рассвета.
Отец никогда не говорил с нами об этом. Он приходил к завтраку сонным, а после спокойно уходил на работу. В скором времени он перестал заботиться даже о своем костюме. Его рубашка была грязна, пуговицы оторвались. Пляска продолжалась ночь за ночью. Он довел до совершенства крики, сопровождавшие танец. Патетическое мычание, гортанное, низкое.
Теперь и мать стала выглядеть изнуренной. Она была обеспокоена. И вот, однажды ночью, на заднем дворе оказалось уже два зубра - отец и мать: она тоже надела рога, странным образом прикрепив их к своим волосам. Она подражала его танцу, но танцевала грациознее. На его крики она отвечала столь нежным голосом, что мы чуть не рыдали. Но внезапно, посреди танца, как раз в то мгновение, когда наше волнение достигло пика, произошло нечто странное. Отец возопил: «Это ложь! Они не вымерли! Это ложь!». Он пошел в дом, и впервые за несколько недель заснул здоровым сном.
С каждым днем отец уходил на работу все позднее и позднее. Музей страдал от того, что отец перестал уделять ему достаточное внимание. Однажды ночью загорелась папка с бумагами. Музей сгорел, до того как мы успели спасти потускневший звонок или хотя бы часть остова. С тех пор отец не желает разговаривать с матерью. Он не снимет свои рога и даже не произнесет слово «корова». Иногда я замечаю, что он отсылает письма. Он посылает их в тот самый польский городок. Почта отправляется каждый день. Но ответа не следует. А он то и дело грустно подвывает, наблюдая за тем, как высокая трава колышет сад.

13. Рождение стула

«Дерево нельзя измерить деревянными смыслами»
Френсис Понж

Стул говорил со столом: «Стол, я наблюдал за людьми много лет. Я готов стать одним из них». Молчаливая, как и обычно, грубая древесина стола блеснула на солнце. У нее не было секретов, и она была довольна жизнью.
Хозяин стула обнаружил в нем перемену с того же дня. Когда он на него садился, то мог практически слышать, как тот бормотал: «Я устал» или «Дождливый день – причина моей боли». Человек был практичен и приписывал себе особую чувствительность в отношении к вещам. Он с большой чистоплотностью натирал стул и никогда не разливал соус на молчаливый стол.
Однажды в стуле произросло довольно неуемное стремление. «Давай сыграем в одну игру!», - сказал он столу. К тому моменту он развил в себе полноценное воображение. Он настойчиво влачился по комнате. Сначала сломалась его ножка, потом сиденье грохнулось на пол, словно коробка яиц.
К тому времени человек вернулся с работы. Увидев то, что осталось от стула, он почувствовал облегчение, поскольку его чувствительность начала его напрягать. Он вынес стул на помойку. Стул вздохнул и обратился к мусорному баку: «Бак, я наблюдал за человеком в течение многих лет. Я готов стать одним из них».
«Это глупо», - сказал мусорный бак и заснул.

14. Сеанс

«Восьмого ноября 1985 года Рентген сфотографировал руку своей жены. Его загадочные лучи стали широко известны, обозначенные загадочной буквой X, но некоторые из их важных свойств стали известны несколько позже. Тем временем предприимчивые фотографы учредили «Студию Рентгена» и сделали хороший бизнес на икс-лучевых сеансах».
Очередь формируется ранним утром каждое воскресенье. Беременные женщины приносят своих только что сформировавшихся детей. Влюбленные снимаются, обнявшись, создавая смешение костей. Один пожилой мужчина, весь в черном, сказал, что он пришел сделать изображение своих адски скрюченных рук. Хорошо одетая семья чопорно дожидается своего череда. Мать приводит в порядок широкие уши дочери, будто они – ветви карликового дерева. Мужчина с вожделением смотрит на икс-лучевой портрет знаменитой куртизанки.
«Не может быть двух одинаковых», - говорит рентгенолог. Его тонкие, чувственные руки держат рамки со снимками: на снимках - люди из Академии, собака, проглотившая ключ. Мужчина, доящий свою призовую корову. Королева-мать. Воздушные тени: даже толстая дама выглядит изящной в свете благосклонных лучей.
Когда приходит вечер, офис пустеет. Икс-лучевая машина, ностальгируя как генерал на пустом поле битвы, жужжит в ночи.

перевод с английского - Мария Кузьмина

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah

πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney