СООБЩЕСТВО

СПИСОК АВТОРОВ

Анастасия Афанасьева

СЛУХ

09-05-2011





СЛУХ

1.

Мне было слышно изнутри,
Как будто слух переместился
В живот и грудь, и там дрожит
Воспринимающая пленка.

Иди, иди, послушай как
Стучится то не знаю что.

У неба молния в руках,
Перевернулось все вверх дном

И я стою на дне как тот
Кто молнии руками ловит
А после огненную ткань
Втыкает флагом на вершине

А после удивленно смотрит,
Не веря в то, что это он,
А также в огненные флаги
И дальше, в прочее такое

Но тот не знаю кто стучится,
Дрожит внутри мембрана слуха

2.

Потому что стоять с каждым годом становится все страшнее,
Я присаживаюсь на корточки и включаю плеер.
Там тихая женщина поет мне о неизвестном городе,
О его повсеместной тиши.

Я вхожу в ее голос и взлетаю на крышу

Все, что мне видно сверху - дрожит и трепещет,
Слышит и говорит, что не бывает такой сторонки,
Куда отойти можно, не существует такой ваты,
Которой весь можешь быть обложен.

Вата, белая вата!
Мой щит мягкий, мое облако, моя странная лодка!
Как нам белым-бело было вдвоем с тобою,
Когда я плыл в твоем коконе, будто дитя в утробе.

Вата, вата, я из тебя родился,
Стою прямой, и в каждое сочленение
Проникает голос,

Говорящий, что не бывает другого чуда,
Кроме прорастания песни -
Живого,
Танцующего,
Слепого,

Проникающего выше любой вершины
В безоглядном доверии голубом и веры
Золотой оправе

3.

Спи, стоящий, пусть тебя укрывает
Ткань огненного флага,
Пусть тебя укачает
Танцующий воздух.

По ту сторону яви
Тоже существует песня.

Ее неслышные
Самые главные
Отголоски.

Спи, стоящий, для них сосудом,
И ничем помимо,

Неси их внутри,
Как драгоценную воду -
Основу слуха.

Вода сверкающая!

Что, кроме нее, направит,
Когда проснешься
И встанешь во чистом городе
Без проводника и карты,

Что, кроме плеска,

Кроме внутри дрожания,

Кроме слуха?

Вода сверкающая,
Огненные флаги,
Растущая песня

ЕЖ

1.

Смотри, на земле происходит что:
Пространства – нет, а есть - решето:
все, что меньше дыры его
проваливается прочь.

А то, что больше - лежит в пустом
сверкает, как под ночным кустом
утерянный телефон.

И трубку некому взять.

2.

Растет забвение, растет,
стоит внутри во весь рост
во весь свой стеклянный рост
простое, как слово «да».

Растет как паводок, проводить
его нельзя, как ежа убить,
ибо убийцу потом всю жизнь
преследует тень ежа.

3.

Кто провалился в твою дыру,
способен кто рассказать кому?
Сказал бы речь, да вот только течь
давно, и у нас в борту.

Способен тот утонуть, кто здесь
найдет глубокую воду, кто
не верит сказавшим ему: вокруг
ни капли, одни пески.

Кто в раковине городской
узнает судьбу реки.

4.

Растет забвение, и растет
громадный плод его розовокожий,
он рассказать не может,
откуда он, и кто, и почему.

Я кожу гладкую его
своим прикосновеньем потревожу,
а позже плюну
прямо в лоб ему.

Течет по лбу слюна, как по катку.
Ему такие страсти нипочем.
Лицо его, лишенное изъянов,
не может быть
ни плакальщиком, ни смехачом.

Вот он обсох, и только больше блеска.
Он гладок, бел, и в нем так много лоска,
что я подозреваю: он же плоский,
и оттого так сладостно ему:

в трехмерном мире
не знает он объем и глубину.

5.

Смотри, происходит что:
кто смертельно тонул, тому открыла
земля свой черный проем.
О тех нельзя говорить ничто,
ибо - завершены.

И за это ушедшим на дно - хвала.

6.

Смотри, как твой зарастает холм,
где бил ручей – прорастает мох,
где течь, где брешь – там надежно щель
латает собой трава.

Твои места отпускает то,
что делало их твоими, и
они – не более, чем места.
Скамейка, за ней – ничего.

Смотри, как жизнь изживает нас:
что ты, как спицу внутри, носил,
летит копьем невозможным ввысь,
в полете теряя вес.

Кожа затягивается твоя,
ибо наш организм таков.

Смотри, как все зажило, и как
то, что стояло со всех сторон
как мировой океан

в белой раковине журчит,
и, когда тебя раздражает плеск,
то закрываешь кран.

7.

Смотри, на земле происходит что:
гладкой стала земля,
поросла асфальтами, как травой,
и дороги новые чернотой
белизну подчеркивают твою.

И воздух огромный внутри тебя,
проходит все отверстия сквозь,
вдоль позвоночника твоего
вбит забвенья стеклянный гвоздь.

Не вернуться туда, чего больше нет.
Не вернуться тому, кого больше нет.
Не дозвонишься тому тебе.
И некому, в общем, звонить.

Не оборачиваясь, ибо уже
пройдены рубежи,
ты едешь на прошлом, как на еже.

И другая зовет вода.

МАРТ

Воздух разрезан надвое утренним солнцем.

Слева – март, а справа, в тени – зима.

В тень уползает темно-синее, серое, иссиня-черное, морозный ветер,
хруст уползает в тень, нетронутый снег со следами собак,
отчаянное стояние под зимним небом, охота на белых неуловимых бабочек,
холод рук, непринадлежность и неприкаянность,
стояние в темноте, будто спиной к богу,
с огромной ямой пространства перед глазами,
прочие приметы зимы – отползают в тень.

Девочка в красной курточке выходит на солнце, ее собачка,
встречный прохожий в оранжевом пуховике, рыжеволосый мальчик,
отчаянная смелость, радостный прыжок в неизвестность,
к неизведанному, прочие приметы расцвета,
сильные, как рождение, и видимые, как само солнце –
прорастают в области марта, поскольку живое
обязательно прорастает там, где существует освещенное место.

Так я думала о том, что было бы, если бы все стало понятным.
Если бы обозначились четкие границы, а смешения отменились,
смешения несоединимого, но все же соединенного
в одном и том же.

Так мне хотелось взлететь, будто самолет, чтобы увидеть сверху всю божью сетку –
место своего узелка во всем плетении,
чтобы знать, за какие километры нитей отзывается
мелкое мое движение.

Как один человек становится причиной другого,
как мелкое событие предваряет значительное,
за счет чего само делается весомым.

Как две вещи формируют третью, как она преображается
и существует в последующей вещи, как последующая отменяет
предыдущую, полностью от нее завися.

Как он там так располагает и сталкивает детали.

Я хотела увидеть, какую форму и контуры имеет наше непостижимое
общее дело, если обозревать его в целости, а не из маленькой
точки собственного существования, с фантастического самолета,
как пшеничные поля со спутника.

Так мне хотелось, и в естественной
человеческой невозможности
я, соединенная, я, неотделимая,
чувствовала:

я – маленькая,

я – большая.

ХОЛОД

1.

В холоде больше сути, чем в избыточном лете,
с его увлажненным телом, тесным кольцом окруженья –
зеленым, желтым и красным.
В холоде больше веры, больше правдоподобия.

Только колючий воздух, круглый, как бесконечность,
да голубое на белом – вот вам и все пространство.
и человек, как камень, становящийся легче,
за счет отсечения лишнего - до абсолютной правды.

2.

Если сказать спасибо, только ножам холодным,
острым порывам ветра из легких того, другого,
кто любил, пока не заледенел.

Если благодарить - за высечение формы
собственной, но неявной,
пока не сработал скульптор.

Высеченной формы, способной стоять в открытом
городе, будто дома:
спокойно, бесстрашно, честно,

слушать музыку времени -
и не хотеть бежать.

3.

Соседка вчера потеряла собачку прекрасную, Тита.
Стоит и сжимает комочек снега в ладонях.
Руки ее без перчаток красны, будто стыд.
Вот что увидела я, утром выйдя из дома.

Иди, обними меня, будто мы знаем друг друга
и будто мы все еще можем друг друга утешить.

Уйди от меня, сумасшедшая, -
вот что сказала соседка.

Мне соседи мои не знакомы;
их странные лица,
что я встречаю в подъезде, идя на работу
или с работы.
Я тоже такая для них: лицо в полумраке подъезда хрущевки,
чужое, как снег, и как снег –
исчезающее.

Мимолетные люди, не люди почти что –
фигуры на фоне,
мы ли можем утешить друг друга?

Пространство не следует больше законам места,
мы в новых законах живем по-другому.
Нам изображение леса заменяет деревья,
а реку – поток информации

непрекращающийся,
безостановочный,
вечно несущийся, будто источник его –
не во временных людях,
таких же, как мы – мимолетных,

а в чем-то, что не имеет
конца и начала.

4.

Улице зимней тонкой,
сумасшедшей соседке,
пропавшей ее собачке,
скажем теперь:

хвала.

Тихим и голым веткам,
лицам таким же тихим,
жестокому зимнему ветру,
скажем теперь:

хвала.

Голосу еле слышному,
голосу настоящему,
правде, холодом высеченной
на нас –

хвала.

Неведомому Тому-то,
голубому на белом,
и тишине, звенящей
холодом:

хвала.

ДОМ

Я видел дом, он был и пуст, и полон: неразделимы «да» и «нет».
Как бесконечен, полный золотых уколов,
внутри меня растущий свет!

Я видел исчезающие знаки: они скрывались, поняты едва.
Легки, как самолетики простой бумаги,
легки насущные слова.

Как слово падало и глохло, как дом качался и скрипел,
как свет, как шум, врывался в окна,
как я его предвидеть не сумел,

Так золотые иглы прошивают
мою неудивительную брешь.

В новорожденной целости играет
еще не «да» и «нет», еще не речь.

ЖЕЛТЫЙ

Войди в мой желтый дачный участок,
Где только полнота присутствия есть,
Где каждый круг совершенен,
А линия непрерывна.

Мне хочется прямо говорить о солнце.
Мне хочется прямо говорить о нежности.

Сияющий ребенок потягивается на крыльце кирпичного дома,
Озаряет бетонную дорожку своими зрачками, будто прожекторами,
Ребенок, в свете которого все, на что он смотрит,
Начинает существовать в полный рост, в полном правдоподобии.

И каждая вещь становится близкой другой
Просто потому что находится по соседству.

Милая Софья, все, чего ты касаешься, играет с тобой.
Даже я, лежащая в одуванчиковом желтом
И звонящая по игрушечному мобильнику
Вымышленным воробьям и ежам.

Вымышленное – так говорю я о том, что в тебе настоящее и живое,
В чьем существовании не сомневаешься,
Ибо твое пространство вообще не допускает сомнений,
Ибо здесь, в нашем желтом дачном участке,
Все, что есть – это полнота присутствия.

Как вещи при твоем появлении начинают играть с тобой –
Так между мной и землей появляется странное родство,
Будто мы влияем друг на друга чем-то неясным моему уму,
Будто мы проявляем друг друга, будто я становлюсь собой благодаря ей,
А она – благодаря моему телу.

Странное родство, совершенно ясное твоему уму,
Ясному, как желтый луч, в его свете по мановению твоей воли,
По взмаху волшебной палочки твоего взгляда и воображения
На кухонном полотенце появляется выводок невидимых котят.
Ты нянчишь их на моих невидящих глазах.

Твоя странная нежность ко мне, человеку почти чужому
Подталкивает вступить в игру.
(Ибо в твоем пространстве не бывает чужого – так же, как вымышленного,
мы находимся по соседству и проявляем друг друга,
позволяем друг другу истинно быть)

Когда ты внезапно обнимаешь меня посреди желтого дачного участка
Предлагая посмотреть на твоих котят –
Я соглашаюсь, и вдруг вижу их в желтом свете солнца,
Играющих на кухонном полотенце среди желтых одуванчиков.
Спрашиваю, кто они, а ты называешь в ответ имена.

Я включаюсь в игру. Так я говорю «да» всему,
Что бывает и есть, всему, что нас окружает.

И больше не могу отделить себя от пространства,
Ибо сама начинаю быть местом, где оно проявляется,

Рождается,
Пребывает.

КРИСТАЛЛ

1.

Стоишь, по давности не помня ничего.
Как будто перешедший черный-черный
проспект по белым-белым полосам.
И каждая из них – твоя черта.

Из-за черты нельзя смотреть назад.
Тот, кто смотрел – не видел ничего,
Как будто отменились отраженья,
И в зеркале – ничто да и ничто.

Смотри, смотри, стоящий за чертой –
Как воздух превращается в кристалл
И как его с тобой не разделить.
Как все, что есть – одна взаимосвязь.

2.

Увидеть страшно пустоту вместо себя.
То, где дышал, отмечено штрихом,
Ростком, соединенья результатом.

А в зеркале не видно ничего.
Пустое, будто бы и нет его,
И в нем ничто, как нет, отражено.

Смотри, смотри, как стало то, что есть
Не только появлением своим,
Но исчезанием того, другого.

Молчу, не подобрав ни слова:
Отсутствие никак не назовешь.

3.

Звон, звон, звон

Там, чуть дальше
Только голову повернешь

Легкое движение, невидимое почти смещение
Перемена положения
Тела,
Изменение направления
Взгляда

Звон, звон, звон –
Зов, зов, зов

Я разворачиваюсь, слышу совсем рядом
Хор звенящих,
Зовущих,
Ишущих голосов

Отвернувшаяся от пустого,
Глаза закрывающая руками,
Но все же смотрящая сквозь пальцы –

И даже через эту щель видящая,
Как наступает пространство,
Которому ни конца, ни края.

Для него и слов не перечислить,
Ибо каждая частица
Имеет собственное имя,

Знакомое имя:

Стоит прислушаться,
И там, изнутри, оно поднимается,
Волной узнавания.

Произносится, как нечто
Само собой,

Как нечто,
Чего не отнимешь,

Ибо было
До и после меня,

Ибо было
Раньше, чем до и после.

4.

Как дождь, падают голоса, как капли,
Как ветер, голоса дуют, подхватывают, несут.
Голоса, острые, как сабли,
Голоса, чистые, как суд.
Падают, падают голоса, как судьбы,
Никогда не прогоняют,
Всегда зовут.
Так камень говорит изнутри себя,
Что он был и будет,
Так вода прибывает,
Заполняя пустой сосуд.
Сплошные, сплошные голоса,
Как огонь и вера,
Как жизнь, поющая изнутри себя.
Так открывается замысел –
В присутствии без меры,
В том, как летящего слепого
Голоса несут.

5.

Так получается тот, кто стал.
Так торжествует кристалл.
ГОРОД ПЛЫВЕТ

Город плывет, обложенный скомканной бумагой,
Как облаками,
Прожилки его голубые,
Свет, рассеянный между всеми –
И любой, поднимающий голову кверху,
Проваливается взглядом
До самого верхнего дна –
Дойдя до которого,
Начинает видеть то,
Что невозможно увидеть.

Город, город плывет.

Антенна, прямо стоящая на черной крыше,
Черная земля и прямой, в теле спрятанный, позвоночник,
Следы на асфальте сорвавшейся с места машины –
Следы внутри кого-то, оставленные человеком,
Дома, полные неизвестности –
Чужие люди, могущие стать близкими –
Город полон множеств,
Зеркальных удвоений,
Ни одна вещь не может быть одинокой в пространстве,
Где всякий всякому подобен,
Где идут друг на друга с боем
Или с любовью,
Стоит только подойти слишком близко.

Город, город плывет.

Но слишком близко никто не подходит,
И плывут мимо разноцветные машины,
Как раньше плавали лодки,
Плывут по размеченному пространству,
Предписаний не нарушая.
Для тех же, кто нарушает,
Немедленно наступает расплата.

Город, город плывет.

Город плывет по кругу, вместе с ним плывут
Его дома и деревья, тропинки, дорожки, шоссе и рельсы,
Школы, больницы, университеты.
И люди плывут, сидящие на кухнях,
И чувствующие, будто все неподвижно,
Будто уже ничего
Удивить не может.

Город, город плывет.

Все, что помимо скорости –
Менее различимо, но более близко,
Что упирается в грудь,
Если уменьшить собственную громкость,
Что всегда отвечает,
Если присутствует спрашивающий –
Что видишь впервые как нечто
Раньше всегда знакомое.

Город, город плывет.

Смешалось, и не различить, где что –
Город – единство пространства и человека,
Так, что уже не понять,
Кто кого строит,
Кто на ком возводит новые участки.
Всякая вещь в другой отражается,
Всякая другую умножает,
Так, что в этом разнообразии
Можно потеряться, как в лабиринте.
Люди, пойманные мобильными сетями,
Передающие свою мысль мгновенно
На громадные расстояния,
Отмена расстояния как такового,
Если речь не идет о прогулке пешком
Или дороге на работу.
Люди, похожие на анонимных гонщиков,
Бегущие все быстрее и быстрее,
От одной цели к другой,
Цели, что никогда не заканчиваются –
Их так же много,
Как тузов в шулерской колоде.

Город, город плывет.

Только само плавание единственно
И не имеет удвоения,
Только в свете его движения
Все становится видимым,
Только в нем внимательный взгляд проваливается
До верхнего дна,
Откуда невидимое и неизвестное
Узнается,
Открывается
Как родное.


blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney