РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Николай Мех

Новые Таймс

06-06-2006





Фотография в старой комнате

О, пыльный пилигрим!
Ты голоден и мил,
я - гол на блюде,
бел под пёстрым пледом:

ты - пустынен,
я - безлюден.

Ты полон молока,
ты лёгок,
и постель твоя легка;
я - липкий, словно леденец,
и липок
на руках моих младенец,
липок мой венец.

Ты видишь сквозь стекло мои глаза,
и волны на бумаге - будто шрамы
Потертость - словно седина власа,
меня хранят в разбухшей раме,
во мне одна
сухая белена...

О, пылкий!

Ты прекрасен,
я - многолик,
я пропил грим,
и потому тебе не ясен
мой язык -
мы говорим,
а ты в смятенье
отводишь взгляд от нашего стекла.

Опилки улеглись.
Спустилась тень.
Ты в комнате один;
она по-прежнему не смотрит в объектив;
я - раб своей жестикуля-
ции,
мой господин
бездвижно спит,
на век тебя опередив.


Дневной сон на завалинке

Проснулся дед.
Распахнуто окно.
Снаружи - стружка,
крошки хлеба,
рваное сукно;
внутри - калоши, сапоги
и твердые постели. За дверью - небо,
я уже одет,
старушка,
полетели!

Мать вяжет шарф,
за печью - внук,
он чуток к суете,
но гомон на крыльце
не ранит слух
и тени пляшут на его лице;
Отважная душа!
Он ловит мух
искусными движениями рук,
при этом сам рискуя полететь.


***

Раздевать ненавидящим взглядом
Горевать раздувающим пламя
и детей усыпляющим горем,
что по ветке крадется к стволу
и цепляет его, цепляет
и царапает, и ломает
пополам и корежит щепки,
и кору ловит,
и жидкую
смолу - это
просто, как бросить
камнем в калеку,
отогнуть уголок
коленкора и броситься
глубоко-глубоко
с палубы линкора.
Можно течь, как янтарь,
застывать, будто ком
в горле
застревать глотком
холодной воды
из Антар-
ктики
глубоко-глубоко,
где часы уже тихи
а киты
делают
тик-тик -
только там ты один на один
с океаном, и одну
лишь лелеешь мечту -
и ее б донести - доползти, догрести
и, устав, прикоснуться ко дну.



1.

Тумана исполненное поле
Дали приподнимаю край
И непослушной тушью ржи
Пишу свои шаги


2.

Потух писклявый мотылёк
осела пыль у керосинки
пылает потолок
пылает Херосима


3.

Ласковые косы и склоны
Скалы мои и косогоры
Голоса моего слуги и клоуны
Колосите весть мою скорую!


4. Скульптурное утро

С мизинца лунного скатился
заусенец-месяц
на месте звезд - предутренний замес
Рассветный мед намазав,
Растянулись облака -
как славно: не надел
всевышний судия
сегодня парика.


5. Между шестью и семью

Рушится дом
Падают
стены отец
мать сын
стены отец
мать сын
постель постель
постель
постель пуста
к брату уста
обратила сестра
сливаясь со страхом
толпы усталой


8. Августовская канитель

Клочок послеобеденного счастия упущен
Сосет березовую кость осенний ветер
Голы рощи гложет
Плюет лузгу листвы на тротуар
Полощет в луже фетр

Ловкий ветр-задира
Сдирает штукатурку с бела света
И в шкатулку мира прячет
головешки веры
Для весны грядущей
расставляет вешки.


9. Преимущества ночных автобусов

Город кривляется: на голове - крыша
с голубиным пером,
Голова - крохотная, рыжая,
лоб облупился, треснул поперек.

Подъезд. Мокроты.
В дома набиваются прохожие
с запахами кожи и огорода
У города нос заложен.

В окошке под крышей
Появился, пропал силуэт
На балкон вывалилась грыжа:
Половицы, ругань, плэнэр, сигареты

На улицу свернула ночь:
Простой человек ищет монетку
Один-одинешенек, последний звоночек
Остановился - неужели позвонить неоткуда?

Дома заморгали часто,
отпрянули чуть - пропустить ночь
Вдруг человек подпрыгнул от счастья:
на мостовой - грязный маленький кружочек!

Улица втянула живот, огладила пуп,
оплетая перекрестками тьму
Стиснула фонари, впилась в клубмы
Охровые лужи баламутя

В спутавшихся изгородях переулков
За звоном монетки в водостоке
Гудком в неповешенной трубке
поплыл ее сдержанный стон.

Голую мостовую одевал сор.
Мир, который сотворил дворник
колебался: колыбельная, вальс?
Просыпались воры. Хлопали фортки.

Город чихал, прочищал глотку
холодноватой праздностью в носовой платок
с лихой росписью переходов и остановок -
и прохожие вновь оказывались на околотках:
каждый попадал в свой поток.

И каждый старался, держась за брелок
Завернуть за угол непохоже, иначе,
чем выходит из телефонной берлоги
неминучий прохожий
Ночь.


10. Эхо

Я Переславль чуть пересолила,
говорит Москва, поправляя фартук.
Он молчит: настраивает радио.

К брезгливым волнам Н**ского залива,
морем и сушей
приговорённого к помойкам,
принес мой старый
хлеб насущный
и молока ежевечернюю кварту.
Стар, страден.

Ветер рвет у него из рук строки
переворачивает, волочит тетради.

Прислонился к камушку, снял ботинки
Поддел ногой консервную банку
Схватил гальку. Хотел бросить.

Шикарный закат не перевесит возраста
Не просеет проседь.

...Днепропетровск не провисает,
не провисает Днепропетровск!

Вдох;

По рации:
архангелогородцы!..
будьте бдительны...

В трубку:
целы?
как?
дети как?
давай...
из окна плеваться?
нет! сидите дома!
ну, пора, целую!

По рации:
цепляй, братцы!

Реки Сибири не перемещены.
Города остались.
По улицам шастают оборванцы
Снег растаял.
Груды листьев.

Вдох;

Встает, карабкается, держась за траву.
Вот он стоит, отряхивается на дорожке
И вот он перед окнами, на фоне островов
Звонок. Эхом звонка в голосе дрожь.

Я, прости, чуть пересолила -
говорит
со злобой
поправляя фартук.

На утро оставила
молока...
Зевает, вынимает из ушей вату.

Закрыта дверь.
За дверью - корыто
и гулкие вздохи
чужих людей

Он верит, что сдохнет,
не уверен, жив ли,
но знает, каким сокровищем
он владеет -
неужели день?
неужели день?
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney