РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВДмитрий Сидоров
Фонарик, кукла света
21-05-2019 : редактор - Сергей Круглов
1.
***
Август. Гость дорогой. Милорадович в золоте шитом
Во дворце государя. Кончается летний парад.
Наступает пора возвращенья к заботам забытым.
Август – время надежд, понимающих цену утрат.
Как солдатик царя, что всю ночь простоял в карауле,
Все торопишь зарю, значит, лето прошло не за миг.
Голубые глаза начинают смыкаться в июле,
И над бездной-рекой разгорается месяц-ночник.
Я по белым ночам, как по белым заморским паркетам,
Проходил, чуть дыша, и боялся оставить следы.
И казалась мне жизнь уступающим ночи рассветом,
И была эта ночь голубее и тише воды.
***
Десять лет Петрограда.
Серебром пуст карман.
Отчего ты не рада,
Что окончен роман?
Десять глав, и в начале
Каждой, с красной строки –
Жар январской печали,
Холод смертной тоски.
Приближение к бездне –
Шаг за шагом, а вслед –
Лебединые песни
Поражений, побед.
Разве можно оттуда
Было знать, что, спустя
Век, как новое чудо,
Под ногами хрустя,
Снег январский в сугробы
Спрячет новый рассказ –
Серебро той же пробы,
Оправданье для нас.
***
Воробьи так кричат, словно дворник за этим кустом
Не листву шевелит, а метет воробьиную стаю.
То ли холода ждут, обживаясь на месте пустом,
То ли рады теплу, то ли дворника гонят, не знаю.
А ему все равно, он как будто бы спит на ходу.
Самарканд далеко, и не слякотно там, и не пусто.
И деревья в цвету там бывают два раза в году.
Как сейчас там тепло! И арбузы созрели до хруста.
Воробьям невдомек, что бывают такие места.
Что не дворник стоит перед ними, а вестник с востока.
Как они гомонят, отгоняя его от куста!
Видно, вправду в отечестве нашем не сыщешь пророка.
Парк
Лодка по солнечному пятну –
Словно Луна по лесному краю.
Парк, почему я в тебе тону? –
Друг мой единственный, сам не знаю.
Здесь я – как жук в коробке пустом,
Сжатом в ладони, ладонь в кармане.
Я по тебе покружу листом,
Скроюсь, как призрак, в твоем тумане.
Может быть, вылечу на заре,
Выметен дворницким резким взмахом.
Ты не костер, но в твоем костре
Жмусь к скоморошьим твоим рубахам.
Слова не скажешь – и я молчу.
Веткой поманишь, и я – навстречу.
Разве ты врач? Но к тебе, врачу,
С болью, которая стала речью,
Снова иду, о твои пруды
Острые грани свои стирая.
Горькая капля твоей воды –
Черной земли сторона вторая.
Парк, почему я с тобой на «ты»?
Я – ни к кому не ходивший в гости?
Видимо, это твои мосты
Сгладили разницу нашу в росте.
Вровень стоим, для меня такой
Вид равновесия – труд и чудо, –
Как в пустоту наступить строкой
И ничего не пролить оттуда.
***
Чересполосица дождя.
След карандашный без нажима.
Во двор, как в омут, заходя,
Чужую жизнь проходишь – мимо.
Ты на нее глядишь тайком,
Ничем себя не выдавая.
Ты с ней как будто незнаком.
Чужая. Для тебя – живая.
Сейчас ты в дом войдешь и дверь
Закроешь, и задернешь шторы.
Ты замкнут. Это не теперь
Пришло. На все свои запоры
Ты запираешься, открыв
Замок, и выходя навстречу
Слезам простосердечных ив
(Давай, хоть их очеловечу).
Ты заперт. Каждому из нас
Даны ключи для пониманья.
Не говори, что день угас
Без всякого к тебе вниманья.
Он гас, как гаснет небосвод,
Когда, уставший, вдруг заметишь
Звезду, которая придет
К тебе, когда ты ей посветишь.
А ты не светишь никому.
Вернее, сам себе не веришь.
Ты презираешь эту тьму,
Которую шагами меришь.
Что твой последний капитал?
Надежда? Взгляда тощий лучик?
Ты от мучительных устал
Разлук и временных отлучек.
Они – скопленье черных дыр.
Беги. Оттуда нет возврата.
Печаль, сошедшая на мир –
От них. Бессмысленная трата
Того, что означает «свет»
По-прежнему невосполнима
В печальной череде сует,
Где жизнь – автограф анонима.
Прогулки
1.
Выбирая дома-полустанки,
Мимо теплых домов-крепостей
Ты идешь по веселой Фонтанке
С гордым видом восьмерки крестей.
Жизнь как будто бы в самом начале.
Ноги держат, гудит голова,
И куда-то уходят печали,
И приходят – откуда? – слова.
Эти люди, идущие следом
И навстречу, – кому-то из них
Снится музыка чудом и бредом,
До конца не разгаданный стих.
Город, словно фонарь незажженный,
Полный тени, но ищущий свет,
После общей их ночи бессонной
Полон слов, перемен и примет.
День, не знающий цену разлукам,
Пущен по ветру. Что ж, не впервой!
И Нева выгибается луком,
И Фонтанка звенит тетивой.
Воздух невский, соленый и влажный.
Спуск к воде по ступеням крутым.
И на шпиле кораблик бумажный
Не успел еще стать золотым.
Камень, ставший на легкую воду,
Золотое копытце моста.
Утро. Устье. Впаденье в природу.
Горизонт, досчитавший до ста.
Все текуче, певуче, и вьется
Безымянная речка-судьба,
Как рукав той рубахи, что шьется
Прямо здесь, при тебе. Для тебя.
2.
Под синими куполами
Со звездами из фольги,
Под старыми тополями,
С которыми не враги.
С немногими адресами,
Которые наизусть.
Под уличными часами
Застывшими, ну и пусть.
Под бег разнородных стрелок,
Под их непрерывный лёт
На край площадей-тарелок,
Разбитых поверх болот.
Под медленное, на шпице,
Круженье его крыла.
Летаешь подобно птице,
Но чувствуешь тень орла.
3.
Не просыпаясь – осыпаясь,
Стоят деревья круглый год.
Во сне чему-то улыбаясь,
Других не ведая забот.
Нет, ведая, но только эти
Заботы людям не ясны –
Застыли, как цветы в букете
На дне рожденья тишины.
Как гениальные ошибки
На строгих схемах теплотрасс,
Как неоструганные скрипки,
Стоят, далекие от нас.
Но, слыша музыку, мы все же
Убеждены, что скрипка – дрожь
Смычка над деревом без кожи.
Без кожи… Как же ты живешь?
***
Вот тополиный строй,
На месте, где когда-то
Был храм, с его игрой
В артиста и солдата,
С его календарем,
Где святцы и помянник,
Со сменой полудрём
И служб – дотошных нянек.
Вот желтая листва,
Вот снег, как лист, раскатан.
Вот праздник Рождества.
Вот колокол раскатом
За благовестом вслед
Звучит все тише, тише,
Врастая в шепот лет
И в гром четверостиший.
Непрочный сквер обрит.
Пехотный Тополиный
Полвека здесь стоит,
Мешая щебень с глиной.
Бесхитростный урок.
Невидимая схватка.
Вот Бог, а вот порог.
И детская площадка.
***
Город пепельно-зелен.
Сух и полон, как стог.
Город смешан, разделен
И дымит, как пирог.
И как будто начинка,
Появляясь в окне,
Непогода-горчинка
Подступает ко мне.
Это зерен кофейных
В небо брошена горсть,
Чтоб в подвалах питейных
Засидевшийся гость
Тусклый купол собора
Мог увидеть, и чтоб
Дождь неслышно и споро
Стекла мутные скреб.
По распахнутым окнам
Ветер бьет, как под дых.
Поздно спрашивать: кто к нам
На залетных гнедых?
Если Ангел, то с чем он?
Если с вестью – с какой?
Или сумрачный демон
Машет смуглой рукой?
Строгий скептик и оптик
(Лишь бы не было слез),
Глаз скорее синоптик
(Но и слезы – прогноз).
Он не чувствует выгод
От прозрений и зрит,
Точно делает выпад –
Контур, цвет, габарит.
Но в небесном заглазье,
Там, где купол и шпиль,
В мировом несогласьи
Поднимается пыль.
Не похоже ли это
На циклон? Да, вполне.
Високосное лето
Неспокойно вдвойне.
Город дышит, как кратер.
Ждать ли нового дня?
Темный кинотеатр
Крутит фильм про меня.
В тихом шепоте: «Где он?».
В толпах – этой и той –
Смотрят Ангел и демон,
Как из меди литой.
Город делает выдох.
Наступает пора
Разобраться в обидах,
Подступивших вчера.
Как они начинались,
Полыхая огнем?
Отчего вспоминались
День за днем, день за днем?
Город к небу, как к нёбу,
Пересохший язык
Тянет, к медному зобу
Птиц из сказочных книг.
К теплой туче лиловой,
Где, как в склянке, полно
Валидолинок новой
Жизни, бьющей в окно.
Тут уж прятаться глупо!
Сумасшествие? Пусть!
С этажа, как с уступа.
Скинуть прежнюю грусть.
Вниз спуститься. Подняться
С непокорных колен.
Перемены мне снятся.
Как я жду перемен!
2.
***
Это не новости биржевые,
Не беллетристика, не кино.
Запах травы я узнал впервые
На сенокосе, давным-давно.
Мчится мой велосипед безродный
По косогору, гремя звонком,
Как колокольчик души свободной,
Не поминающий ни о ком.
Там еще косят, а здесь девичник –
Травы подвядшие ворошат.
Я залетаю в стожок, как хищник,
Тот, что пока еще из мышат.
Что-то меня в этот день толкнуло
В самое сердце пяти-шести
Лет, – и сейчас я встаю со стула,
Чтобы скорее туда идти.
Вечер
Перышко вечности. Больше ни слова.
Звезды, которые примут любого.
Травы, с которыми стоя в обнимку,
Делаешь рамку к звездному снимку…
***
Соломенное одичанье
Белоголовых одуванчиков.
Едва заметное качанье,
Покачивание на ветру –
Так брат баюкает сестру.
Но нет ни брата, ни сестры.
Здесь каждый вечер одинаков.
Средь отступающей жары
И мак толкущей мошкары –
Непредставимо поле маков.
Там светом залиты луга,
И красное – не цвет, а сила.
А здесь и увяданье мило,
И скоро вырастут стога –
Такая общая могила.
Такая общая судьба…
Что видно с птичьего полета? –
По белой дымке неба кто-то
Идет, похожий на тебя.
И все же умиранья нет.
Среди лесов, вокруг оврагов
Идут – качаются – на свет
Поля белоголовых магов.
***
Осень отогревает.
Делает дом родным.
Лишнего не бывает.
Иней. А что под ним?
Тоненький нимбик лета
Тих и похож на вздох,
Как перекличка света
С сумраком – «ах» и «ох».
Заморозок. Стеклярус.
Мерзни, но пламеней.
Сердце – как алый парус
Жизни. А что за ней?
Зелень уходит в прожелть.
Снег еще так далек.
То, что нельзя умножить,
Ветер с души совлёк.
Ветер листву сминает
В лавочке жестяной.
Осень сама не знает,
Что с ней. А что со мной?
***
Из дома сонного иду – прочь
А может, это и не гонка –
За званьем первого поэта
Начальной осени – ребенка,
В котором цвет – изнанка света.
Но что ни осень – галерея:
Собрание цветного ямба,
Лесная графика хорея...
И что ни ночь – другая лампа
Отогревает в доме сонном
Благое пятнышко страницы.
А ты в пальто демисезонном
Уходишь прочь, и все синицы
Из головы твоей с шуршаньем
Выпархивают – ну же, ну же!
Записываешь с поспешаньем,
Поскольку память злей и уже
Становится. Всеобщий шепот.
Осенние скороговорки.
Душа вышептывает опыт,
Листва ложится на задворки.
***
Собираю часовенку, и в сосновом бору,
И на улице, и на пригорке.
Собираю часовенку, а когда соберу –
Стану чист, как бродяжка на светлом пиру.
Дайте черного хлеба Егорке!
В этой странной стране, чуть тревожной, но зла
Не державшей на стужу и смуту,
В этой странной стране Ты меня берегла,
Не отдав ни злодею, ни плуту.
Так куда мне идти? Я и так на коне –
Деревянном на палочке тонкой.
И земля моя – грусть снова кажется мне
Засмеявшейся русой девчонкой.
Гордость
Медленное, как карабканье,
В неге живого сада
Каменное строительство.
Крепость.
Глухой тоски
Заросли над подвалами
Порохового склада.
Тяжесть.
Из нападающих –
Белые лепестки.
Ночной ливень
Не гордись. Что положишь в карман – то твое.
Что положит мечта – не прибыток.
Небо в кадку земли опускает бельё,
Черный свитер стирая, как свиток.
Ты стоишь посреди океана воды,
Весь разобран на капли и струи.
И как будто бы тают подкожные льды,
Как бывает в ночном поцелуе.
Ты не просто промок – ты почти что размяк.
Отчего ты не двинешься к дому?
Что, сквозь этот поток ты все ищешь маяк,
Направляющий к месту святому?
Или снова тебе захотелось пропасть,
Раствориться, как горсточке соли,
В этом море воды, и почувствовать власть
Над причинами смерти и боли?
Ты как будто решил, что тебе повезло.
А вчерашний сказал бы, что это
Просто дождь, исхлеставший лицо, как стекло,
И готовый хлестать до рассвета.
Но ведь это не просто шальная вода,
Ведь тебя же затронуло что-то.
И душа твоя звонко ответила: да! –
Словно птица большого полета.
А вчера ты считал, что навеки бескрыл,
И от этого был, как без дома.
И не верил себе, и забыл, что любил.
А сейчас, под раскатами грома –
Может, это она? Неужели пришла
В эту ночь к твоему изголовью?
А известно ли ей, что щека от стекла
Отличается внутренней кровью?
Если сердце готово застыть навсегда –
Нужно мять его, комкать до боли,
И когда оно выдохнет первое «да» –
Перестать уж кричать: до того ли?
Вот и небо стирает последний халат
Из лиловой и черной фланели.
И звезда потянулась к земле наугад,
И небесные громы отпели.
Значит, это любовь? Получается, так.
Пусть немножечко нервно и страстно.
Это гордость разжала размокший кулак.
Зябко. Ветрено. Страшно. Прекрасно.
Это словно прощенье, которого ждешь
Много лет, и оно наступило.
Это черную память смывающий дождь,
Это в сердце вошедшая сила.
Ничего, ничего я уже не хочу,
Кроме этого светлого мига.
Я пришел к тебе, небо, как будто к врачу.
Где твоя медицинская книга?
Лес
Мне всей листвы не перепеть
И каждой ветки не коснуться.
Но как же я хочу успеть
В лесу неведомом проснуться.
Пройти в его сырую близь
Вдали от всех дорог и просек,
Где в тесной сетке улеглись
Паук и листик-долгоносик.
Лес будет слушать: свой – не свой?
К спине, как трубку, ставить ветку,
Чуть слышно шелестеть листвой
И птицу посылать в разведку.
Она вспорхнет из-под руки
И тут же затаится, глядя
На муравьиные полки
И на рябиновые пряди.
Лес будет смешанным, как тот,
Кто в этот сумрак предстоящий,
Чтоб уберечься от невзгод,
Войдет – и тоже станет чащей.
И будут мысли как стволы,
И будут чувства словно кроны,
И вдруг окажутся малы
Его вчерашние законы.
Я вдруг увижу, что вокруг
Всё сеть и кружево, и тайна,
Что я, как листик и паук,
Здесь оказался неслучайно.
И это чувство неслучайности
зерну души – как благо,
Как встреча светлого луча
С землей, где ждут тепло и влага.
С землей, которая всегда
Была со мной, уча, что участь
Зерна – ссыхаться от труда,
Не веря в радость и везучесть.
Ее кривые зеркала
Меня ловили понемногу,
И жизнь была и не была,
Всегда в строю и всё не в ногу.
А здесь, куда ни посмотри,
Все живо, и опять без страха
Затягивает пустыри
Лесная колкая рубаха.
Я сам соломинкой залез
За воротник ее колючий.
Я чуда ждал – и вырос лес,
Чудесный, как счастливый случай.
- - -
Уже близка моя пора.
Забыв, что всем одна дорога,
Проснуться ночью у костра,
Как у заветного порога.
И вспомнив вдруг, как в стороне
От Царских врат, с сердечной дрожью,
Шептал о горестной вине –
Просить свершиться волю Божью.
Просить и, жалуясь, стоять
Все в той же очереди длинной
К Нему, ловя рябины прядь
И тонкий волос паутинный.
И точно азбуку уча,
Прочесть под общий шум и трепет,
Что жизнь, хоть тает, как свеча,
Но душу воском не залепит.
3.
***
Ветер и время мчались, душа летела...
Вышел из дома, не выходя из тела.
Вот бы – из дома вышел, а тело бросил –
Ветер попутный, значит, не надо весел.
Ветер попутный, значит, пора сниматься
С места-насеста, в новом кино сниматься.
Новом, но старом, чуточку торопливом.
Время уходит. Следуем за отливом.
Время уходит. Там, за спиной, все шире
Памяти версты. Помнишь, часы спешили?
Это они в насмешку, а мы в починку
Их относили, чтоб поменять начинку.
Как это было?. Память была полоской
Дикого пляжа – узкой, а старость – плоской
Старостью древних на черепашьих спинах,
Но омывалась сказками о дельфинах.
Было ли это? Может, и было. Штука
В том, что смотря картинки, не слышу звука
Голоса – песен, страсти, веселья, спора.
Ах, как не хочется в сердце пускать тапера!
Пусть он играет музыку новой встречи,
Даже не зная, чьи обнимает плечи
Ветер на дальнем диком заросшем пляже.
Время уходит. Значит, и мне туда же.
Кончиком стрелки время метет по кругу
Маленький дворик. Сделай одну услугу:
Выйди оттуда. Не подходи – как хочешь.
Ветер попутный. Выйдешь? А ты хохочешь.
Ветер попутный. Ну посмотри, как туго
Парус натянут платья, любви, испуга.
Я этим ветром память свою стираю.
Это в последний раз. Что потом – не знаю.
***
Помирать буду летом – вспомню зиму,
Вспомню домик бревенчатый, печку с дымом.
Есть что вспомнить усталому пилигриму,
Только не был ни разу я пилигримом.
Был волчком, рикошетил куда попало,
Словно пуля из мнущегося металла.
Оставлял свой след на губах жемчужных –
И опять на север от красок южных.
Что мне в нем? Ведь ни корма там, ни свободы.
Санный путь да спящие огороды.
Или летняя глушь над цветком картошки,
Или старая книжка в дрянной обложке.
Все мое бесприютство из той породы.
Я влюблен в те заросшие огороды,
В те бугры, где когда-то стояли печи.
Ничего не забыто. До скорой встречи...
…………………………..
Там огню достается не сладкий пряник
Смоляной, а, скорей, ледяной сухарик.
И грызет он его, и сосет, и лижет –
До утра за щекой уголек мурыжит.
А под утро простынет изба и снова
Топишь печь, составляя портрет съестного.
Он уже разгорелся, а ты все варишь,
Злишься: сытый голодному не товарищ.
Там дорога похожа на нить из пряжи,
Из болота пришла и уйдет туда же.
А пока – по овражку да по пригорку.
Перетрется – и снова вдевай в иголку.
И по спущенным петлям лесных тропинок
Выбирайся из елок да из осинок
На поля, что засеяны льном и рожью,
Подчиняясь великому придорожью.
Там на нитку тропы не цветные бусы –
В тех местах не привились такие вкусы –
А боярышник русских дворов наколот.
Эта горькая ягода слаще в холод.
***
Много лун тому назад...
И.Б.
С фонариком не вышло разговора.
А свечка догорела накануне.
А в августе уже не как в июне:
Темно и рассветет еще не скоро.
За что мне этот страх в конце недели? –
В избушке, где ни свечки нет, ни печки.
Одно лишь электричество при деле –
В приемнике бубнит свои словечки.
Приемник мой вполне одушевленный.
Не цифровой, от батарейки «Крона»
Работает. Голодный или сонный,
Мурлычет джаз и не поет шансона.
Не знает, может? Все равно спасибо.
Но вот и он уходит в область хрипа,
В свой тихий сон. А я лежу, как рыба
Ученая, твержу «Царя Эдипа».
Фонарики я покупал без счета,
Но никогда не оставался с ними
Наедине. Поговорить охота,
А он глядит глазами неживыми.
Выходит так: фонарик – кукла света.
(Не кукла Света (имя) – кукла света).
Когда недостает живого света –
Включи фонарик, но не жди ответа.
А с кем я говорил все эти годы,
Вопросы подбирая под ответы?
Со знатоками завтрашней погоды?
С блюстителями правильной диеты?
О чем угодно, только не о главном
И с кем угодно, только не с любимым, –
С фонариком, горящим ровным, равным –
And I was thirty-two – неисцелимым.
Замкнутая жизнь
1.
Радость – это ходьба, несчастье – бег.
Пробовал по-другому – выходит плохо.
Делаешь шаг – пропадаешь почти на век,
Как скоморох в эпоху царя Гороха.
Стоит качнуться – катится голова,
Хрупкая, как копилка из грубой глины.
Катится мелочь, похожая на слова.
Дальше лишь хрип от пришедшей навек ангины.
Жизнь – это хлопоты. Дерево, хлопоча,
Тянется к свету не суетно и не страстно,
И в лесорубе не чувствует палача.
Дерево, даже в гибели ты прекрасно!
Где-то ошибся. Знать, что не виноват, –
Значит соврать: это вина-загадка.
Жизнь, как вьюнок, тянется наугад,
Как-то цепляется там, где темно и гладко.
Слабое сердце стучит вопреки всему,
Дружбу ища во всем, но себе не веря,
Словно бы морщась: ну что там еще ему
Нужно, какая еще впереди потеря?
Это ведь не орлянка, а жизнь. Копи
Денежку на проезд в незнакомой лодке.
Хочется спать? Не смущайся, ложись и спи.
Пусть-ка немного похнычут дела-сиротки.
2.
Дергается струна, щека, строка…
Воздух любую дрожь переводит в звуки.
Общее у музыканта и у стрелка –
Знающие как быть золотые руки.
Щуришься, значит – целишься. Эти пять
Ниток завешены, словно белье стирали.
Как это жить? Неужели с листа играть?
Значит, с ошибками, как и всегда играли?
Значит, ошибки в правилах? Значит, их
Каждому хватит, как в детстве конфет «горошек»? –
Липких и сладких, гибельно-ножевых –
Целое море конфеток и хлебных крошек.
В юности, помню, скрипка меня вела.
Раньше, до этого, флейта внушала что-то.
Детского сердцебиения «ла-ла-ла»
Стало опять сбивающимся со счета.
Дни стали, словно клавиши, западать,
Черные – понедельники или даже –
Си, до – воскресные. Счастье – рукой подать.
Только куда податься в моем пейзаже?
Медные трубы, значит, вы таковы.
Медь на губах и в толосе. Медь в природе –
Как седина. У падающей листвы
В ангельском чине и в среднем небесном роде
Нету других желаний, как лечь и знать:
Все совершилось. И падает лист осенний,
Не понимая, что общая их тетрадь
Разорена, и нету других спасений.
3.
Пришей-пристегни. Все равно куда.
Свобода? Кому-чему?
Оторванной пуговицей беда
Быть, в петельку – не в тюрьму.
Пусть белые нитки. Какие есть.
Держаться – держать – любить.
Быть пуговкой малой – какая честь!
(Надежда – а может быть!..)
Жить в складках дороги. Ни в брошь, ни в глаз
Хрусталиком – не из той
Закваски. Срываться – в который раз –
В отчаянья мрак пустой.
Захлебываться и идти ко дну
(В отчаяньи нету дна),
Подумать успев: «Хорошо. Тону» -
И вынырнуть, как Луна
Из скопища туч на морской песок,
А как это вышло – нет
Ответа, наверное, Бог помог.
Такой у меня ответ.
Качаться на ниточке бытия,
И пуговичный свой труд
Тащить на загривке, как ком белья, –
Такое не отберут.
И стягивать, стягивать что есть сил,
Как пестрые лоскуты,
То небо, которое я любил
И землю, что любишь ты.
Быть пуговкой малой. Почти не знать,
Как вышло, что ты один,
Что, если таких же, как ты, собрать –
Получится исполин.
И будет вращать он гончарный круг
С прожилками синих рек.
И время ему подчинится вдруг
И свой остановит бег.
***
Платье – скажу, а глаза смеются.
Прочие вещи уже не вьются,
Просто лежат. Эта служба тоже –
Часть ненадетой тобой одёжи,
Зимней, подобной монашьей схиме:
Стул с подлокотниками сухими,
Старый топчан с тюфяком из ваты –
Словно вопрос без ответа: чья ты?
Что-то я больно охоч под сорок
Лет до манжет да бантов-заколок.
Кружево чту, как комар залетный –
Сетки паучьей рисунок плотный.
Старость ли это? А может, снова
Счастье сближенья числа и слова –
То, что и было когда-то мною…
Вот и узнаю, чего я стою.
Платье… А что, если в каждом ветре
Столько же тайны, как в этом метре
Пьяной материи? Ведь, похоже,
Платье и ветер – одно и то же.
Воздух, выходит, подобен ткани.
Тихое слово твое стежками
Свяжет меня с пролетевшей мимо
Стайкою птиц или струйкой дыма.
Стихи, подаренные вместе с маленьким фарфоровым ангелом.
Н.
Подарю тебе ангелочка, смотри какой –
Бесполезный, ведь польза ангелов, как известно,
Не доказана. У этого под рукой –
Сладкозвучная лира, а это уже полезно.
Почему ангелочек? Но не было, извини,
Оганезовской статуи или хотя бы фото.
Но ведь ты же любишь ангелов, не темни,
Кто без них проживет, все мы ангелы для кого-то.
Так что это почти портрет самое себя.
Ты не думай, что он мальчишка, а ты девчонка:
Все мы ангелы, я повторяю, но жизнь груба,
Да и черти не спят, и плетут свои сети тонко.
Не всегда и поймешь, то ли крылышки за спиной,
То ли рожки в кудрях, то ли фига в кармане скрыта,
Но ведь он не такой, даже если чуть-чуть земной –
Бесполезность его отрывает его от быта.
Он бы мог оказаться кружкой для молока
Или даже масленкой (о пепельнице – ни слова),
Если он разобьется – поднимется в облака,
И оттуда начнет звучать его лира снова.
И тогда он уже на месте, чего и нам
Пожелаю с тобой: оказаться на месте, каждый
На своем, окликая друг друга по именам,
На старинный манер называя разлуку жаждой.
Песня
1.
Роза – это странный цветок.
Отраженье женской мечты.
А у нас – цветок-ноготок,
Потому что он – это ты,
Потому что я никогда
Не бывал в твоих цветниках.
А теперь – все время туда,
Чтоб тебя носить на руках.
2.
Странная догадка: а вдруг
Роза не цветок, а душа
Каждого цветка? И недуг
Глаз моих уснуть мне меша…
Звал тебя святой простотой,
Жизнь твою, как ситец, кроя.
Взял тебя к себе на постой,
Думая, что ты – это я.
3.
Как же нам с тобою порой
Тяжело бывает вдвоем.
Если это стало игрой –
Странную игру мы живем.
Мечемся у всех на виду,
Спорим о таких пустяках…
Так зачем к тебе я иду? –
Чтоб тебя носить на руках.
ОСЕНЬ
Доморощенный Палех – в сторону.
Пятерней зачерпнешь из чана
Охры, вымажешь крылья ворону,
Платья осени – рдяно, пьяно.
Побежит от тебя, засветится...
Как влюбленный, стоишь и смотришь...
Почему нам дают с ней встретиться
Под конвоем зимы раз в год лишь?
***
Потому что больше нет «потому что»,
Потому что в небе нет облаков,
Потому что мне так ясно – неужто
Из-за этих пустяков-пятаков
Я готов оставить хлебное место,
Даже зная, что не раз и не два
Пожалею, что сбежал с-под ареста,
Где учили мастерству воровства?
***
То ли я прорастаю,
То ли я зарастаю,
То ли таю – а если б и так?
Ненадежная жизнь привела меня в стаю
Беспокойных и странных бродяг.
Я читал про подобные чувства у Блока.
Этот век промелькнул, словно взмах.
Если нашим сердцам на земле одиноко,
Как нам жить в воспаленных умах?
4.
***
В споре между ручкой и машинкой
Выбираю ручку с сердцевинкой
Темной и тягучей, как смола.
С шестеренкой, кнопочкой, пружинкой.
Линию прямую провела –
Холодно. Словечек из колечек
Наплела – и счастлив человечек.
В этот лабиринт я сам полез,
Презирая след автомобильный.
След чернильный вел в чернильный лес.
Шел по следу человек чернильный.
Шел и тихо плакал, и от слёз
Вовремя не сделал перенос.
Так бывает: кажется – один!
Не туда зашел, пропал, и ладно!
Доведут чернила до седин.
На исходе ночи: Ариадна! –
Крикнешь – чиркнешь спичкой – знак подашь –
И найдешь в кармане карандаш.
***
Мою желтую ручку в метро узнают.
Припаркована в левом кармане.
Мой невидимый глазу карманный уют,
Непохожий на ваш – на диване.
Мой почти незаметный карманный озноб.
Бой часов, чесуча и чесотка.
Буду сбит на пути – не клади меня в гроб
Безымянным, луженая глотка.
То, что выберу сам, то и будет моим,
Сам себе собираю поклажу.
В этой желтой штуковине тесно двоим,
А один я с дорогой не слажу.
Я не вырулю в этом потоке вестей.
Желторотик мой в левом кармане
Не читает газет, не строчит повестей,
Не мечтает о новом романе.
Я его не могу ни беречь, ни стеречь.
Он цепляет меня по-цыплячьи.
И ложатся на гулко-перронную речь
Затяжные вагонные плачи.
***
1.
Империи языка, и каждая – море света.
Расходятся корабли, возводятся города,
Теряются голоса... И только слова поэта,
Как дальние маяки, не денутся никуда.
2.
Мерцающий тихий свет на спуске вблизи Тамани.
У каждого свой запрет от Бога и от властей.
Тяжел контрабандный груз – и легок, как слог в романе,
Который, как сон, возник из маленьких повестей.
***
Мне с ней в одиночку не сладить,
С той прозой, которая бьет
Копытом, которую гладить
Поэзия мне не дает.
Я так и не понял науку,
Как разом двоих оседлать,
Когда они лезут под руку,
Толкаясь и требуя: «Гладь!»
Философская лирика
Моя физика лирику не берегла,
Это лирика физику грела –
Безнадежно, поскольку согреть не могла
Изначально, хотя и горела.
Что то третье, которое лирике вслед
Разгорается словом ли, светом?
Ладно – физик не знает, но ты-то, поэт! –
Ты не можешь не думать об этом.
***
Ольха – придорожное дерево. Растет как хочет.
Другие не приживаются, а у ольхи
Такая уж конституция – как прыщик, вскочит
Ни к месту, как я не вовремя пишу стихи.
Другие не приживаются. А кто-то сразу
Рифмует, как будто саженцы втыкает в грунт.
А я по неделе комкаю, ломаю фразу,
А если не получается – готовлю бунт, –
Я просто не вижу способа жить с рифмой в мире –
Неловкая революция, когда верхи
Отказываются от почестей, на все четыре
Строки – стороны – приветствуя росток ольхи.
И будто я этим прутиком опять подхвачен.
Что было со мной – касается уже двоих.
Уводит меня, как мальчика, от всяких всячин
Ольховая даль, похожая на белый стих.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney