СООБЩЕСТВО

СПИСОК АВТОРОВ

Сергей Круглов

ПРО О. ФИЛОФИЛА

20-06-2018









Однажды к о. Филофилу пришел совопросник века сего. И стал спрашивать : "А как вы, батюшка, относитесь вот к этим персонажам - священник украл у прихожан миллиард и благоденствует? архиерей растлил епархию и получил повышение? священник стал педофил и срок получил?..."

На это о.Филофил сказал, подумав: "Ну...есть заповедь: люби их как душу, тряси как грушу. А вы - как бы посоветовали поступить?"

Тут соворосник вдохновился и произнес речь на столько часов, что о. Филофил махнул рукой, взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал "ВЖЖЖУХ!" и стал жить по-старому, как мать поставила.

 

О. Филофил проснулся посреде ночи: ему приснилось, что в тот момент когда он, вздев руки, возглашал на литургии "Твоя от Твоих", зазвенел звоночек в дверь.

Приснилось?...нет, точно звенел.
Противненький, велосипедненький.
Не зазвенел, а забрынчал
(Как водка "Брынцалов", если кто помнит).
Как в раннем детстве школьном: идешь по скверу, а там - клубятся; надеешься, что тебя не заметят, а они - раз и заметили, и почти ласково, повелительно : "Э, очки! Сюда иди!..."


О.Филофил потно поворочался, помычал мятым лицом в холлофайберную подушку, оторвался от нея, встал. Подобрёл к входной двери квартиры.

-Кто там?

- Открой.

-Ага, щас... вы кто?

-Мы души покупаем.

-Вы офигели!...я ж священник.

- Твоя что, дороже? Открой, договоримся.

"---И что вот им сказать?! ---- Придите утром, как все люди? ---Ошиблись дверью? как же, не ошиблись они.... --- Полицию вызову? какое там! там - такое инферно... разорвут полицию, коридоры изукрасят кишками.... ----"

И тут о. Филофил вспомнил, что души-то у него нет!

Что собственной ея он не имеет - а всю полагает во Христе.


-Э!!! - облегченно крикнул он сквозь дверь в пустоту лестничной клетки. - Я перепродал, правда! Нету у меня! Если что - ко Христу вопросы! Без обид, чуваки!

...Тут о. Филофил окончательно проснулся.

- "Господипомилуймя" - подумал он.

Пошел навел стакан коктейля: корвалол+валериана+пустырник+боярышник, в живой воде, в хрустале.
Выпил.
Взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал "ВЖЖЖУХ"! и пошел спать по-старому, как мать поставила.
 


О. Филофил любил книги Толкина и фильмы Джексона, причем первым скромно гордился, второго же - стремался.

Вот в тонком сне снится ему: словно бы он - Бильбо, а перед ним -все эти гномы, уговаривают его пойти туда и обратно; и седобрадый Гэндальф (про которого , кстати, сам Гоблин сказал, что - ЗиЗиТоп), сдвинув волшебную бейсболку набок, начинает против него шаманский баттл, читая:

"Выходи из комнаты, бро, соверши ошибку!
Купи пачку " Слънце", брось эту " Шипку"!
За дверью все полно смысла , особенно -- молчанье горя!
Какая спасенному уборная - жми за край моря!"

Очнувшись, о. Филофил подумал, что слишком перечитал текстов своего фб-френда Олега Пащенко (Oleg Paschenko), перевернулся на другой бок, взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал "ВЖЖЖУХ!" и стал спать по-старому, как мать поставила.
 


О.Филофил обладал женою и осьмнадцатью дитьмями, но не настолько был оными обременен, чтоб быть чужду созерцанию Богозданной красоты.

За то однажды было ему попущение: пришла к нему, представившись исповедницей и чадой, бабища облая, огромная, озорная и лаяй, ухватила его за бороду и потащила к ближнему пруду.

Пока вела, пел про себя о. Филофил обреченную старую песню: "Вот поп идет по городу, ведом козой за бороду".
Привела та того к пруду, ткнула в воду и заорала: "“Почерпни воду с одной и другой стороны! Одинакова вода или одна слаще другой?!" – “Одинаково одна другой слаще”, – отвечал бы, пуская пузыри, о. Филофил, да боялся не то чтоб, отвечая, покривить душой, а попросту захлебнуться...

Тогда-то он вовремя очухался и из глубины к Богу воззва.
Воззва, вылез из воды, утерся, откашлялся.. А никого как не было, так и нет; был сон - а стало сение, морок и блазнь. Взошел тогда о. Филофил в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал "ВЖЖЖУХ"! и пошел спать по-старому, как мать поставила.
 

Листая на досуге современные экклезиологические страницы, о. Филофил задался вопросом: "Так сколько же все-таки церквей создал Господь наш Иисус Христос?"

На что могущий хор ему сразу же авторитетно возгласил: "Сто восемнадцать!"
 
О.Филофил не смог вместить такой мысли, а потому, накрыв главу свою мантиею, быстро взошёл в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал "ВЖЖЖУХ"! и решил веровать по-старому, как мать поставила, пока вся эта слякотная стужа не кончится и весна уже не придёт.
 


- Что за имя у тебя такое - "Филофил"? - раздраженно сказал епархиальный секретарь, заполняя анкету. - И в святцах не встречал... Кто у тебя ангел-то хранитель?

-Дед-Мороз, - ответил о.Филофил, взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал: "ВЖЖЖУХ!" и, оседлав ёлку, как ракету, по-старому, как мать поставила, взмыл и помчался - к новому.
 

Прихожанки как одна так и расцветали навстречу о.Филофилу, как срединнотундровые розы навстречу краткому комариному лету, когда бежал он по храму на требу с кадилом в руке, другою придерживая полы подрясника.

-Ах батюшка! - восторженно щебетали оне. - Какая ваша была сегодня проповедь, какая проповедь!... Как вы умеете коснуться православного сердца!.. И ведь какие слова находите, чувствуется, что не по книжке, а всё так крафтово, и когда слушаешь - так всё серендипно!...

"Вот так я, вот так...эээ!..." - сам себе серендипно изумлялся о. Филофил.
 
Вечером, потирая руки, взошел наконец он в клеть сердца своего, затворил дверь и с нетерпением открыл гугл, дабы выяснить, что такое есть "серендипно". Первым же делом о. Филофил наткнулся на чтомый некогда в детстве, но потом вытесненный из травмированной памяти сборник арабских сказок, перечел, как Синдбад-мореход сотоварищи поплыл на остров Серендиб, а вместо этого попал в страну мохнатых обезьян, и как и в каких извращенных формах оные обезьяны обходились с путешественниками, и власы, увлажненные хладным потом, зашевелились под скуфиею его; отшвырнул он раскалившийся гугл и некоторое время не мог сглотнуть; потом представил, что же в таком случае может означать "крафтово", в ужасе влез с головой под одеяло, накрепко смежил веки и пытался сказать: "ВЖЖЖУХ!", но вместо этого в голове пылало и пульсировало : "Ох эти бабы!... Наговорят же!...", и вместо того, чтоб спать по-старому, как мать поставила, о.Филофил морочился и вздрагивал до самаго светлаго утра.

 

- Батюшка, а ведь в иордань окунаться нельзя...- озабоченно сказал церковный сторож.

- Как - нельзя? - недоумел о.Филофил.

-А сами посмотрите...

Глянул о.Филофил в иордань - и верно: не вода, а нефть какая-то, чорнобурая, вязкая и смердит, и тамо гади, имже несть числа, помыслы и прилоги малыя с великими. И то сказать - сколько лет окуналось туда в крещенскую ночь местное население, смывая во иордани свои грехи.
Взошел тогда о. Филофил в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал "ВЖЖЖУХ"! , достал старую паяльную лампу и стал ее починять, чтобы очищать людей от грехов по-старому, как мать поставила.
 
 


Длинное навечерие с его тринадцатью паремиями и сугубым постом прошло; сгустилась, прозвенела рубленым льдом, гиками и гуканьями ныряющих, утихла, подёрнулась мгой, а потом дрогнула и просветлела ночь; день Крещения Господня наступил; вот и литургия.

Кому читать Апостола? читай ты, изжелтабурый от седых трудов, обросший трешатым хитином , вековечный церковный сторож.

"Премудрость!" - сказал ему о.Филофил, а сторож ответил, что - Послания к Титу святаго апостола Павла чтение, а тот тому - что вонмем.

"Чадо Тите.." - просипел сторож ; помолчал; прокашлялся; и - на глас нежный напевно продребезжал : "Чадо Тите !..." И замолчал снова; и концентрированная синильная слеза проела сквозь щетину себе русло, уползла ниц, канула в неть, расплылась в белесой синеве наколки, в пяти ея куполах.
 
Когда всё закончилось, о. Филофил шел, думал, что и веселие птиц, и водворение сиринов - всё-то он сегодня повидал; взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал "ВЖЖЖУХ!" и стал спать по-старому, как мать поставила, но и всё же, всё же - немного, но как-то совсем по- новому.
 
 

Диакон басовито возгласил:
 

- Гооосподи, спаси благочестивыяяяя!
 

Народ в храме истово подпел:
 

- Гооосподи, убей малочестивыяяяя!
 

О.Филофил тяжко вздохнул, поозирался, но взойти в клеть сердца своего, затворить дверь и сказать : "ВЖЖЖУХ!" не было возможности - шла литургия, Христос был тут же, в алтаре, тоже тяжко вздыхал, но стоял на Своем месте по-старому, как Мать поставила.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------


О.Филофил пощелкал в микрофон ногтем, откашлялся и сказал:

"Дорогие друзья!
Фейсбук работает на алгоритмах.
Мой медвежонок Паддингтон - на батарейках.
В Церкви всё работает Духом Святым.
В нашем с вами отечестве всё вековечно работает , увы, через...эээ...удаленнаго помощника.
А наш церковный сторож работает за спасибо.

Широк спектр сей зело!
О чем это говорит?
О том, что главное - работайте!
Потому что движение - это жизнь!
Каковая есть сущая награда сама по себе в самой себе !"

 
В полном молчании (только микрофон еще с полминуты фонил) и под дикими взорами недоумеющаго президиума, о. Филофил покинул градообразующее собрание, взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал: "ВЖЖЖУХ!", и стал спать по-старому, как мать поставила.
 
 

Смеркалось.

В дверь клети сердца о.Филофила робко поскреблись.

 

-Батюшка...открой, я знаю, ты здеся...
 

О.Филофил осторожно приотворил дверь, заложенную на цепочку. За дверью стоял понурый вековечный церковный сторож, он же, по недостаточеству кадров, чтец и прочее. О.Филофил снял цепочку, просочился в щель, захлопнул за собой дверь и для верности привалился к ней спиной:
 

- Ну, чего тебе?
 

- Да регентша наша...чтоб ее, простигоспади...
 

- Опять ко мне за поклонами послала?
 

- Ну.
 

- Сколько?
 

- Говорит, пийсят.
 

- И за что на этот раз?
 

- Ну... Я читал пасалтырь... а там эти..." Царие земстии и вси людие, князи и вси судии земстии, юноши и девы, старцы с юнотами", чтоб их, простигоспади...
 

- И чего? Прочитал "старцы с енотами"?
 

- Ну.
 

- Понятно, - о.Филофил вынул из кармана поклоны, отсчитал.
 

- На тебе твои пийсят, да читай уже внимательно!
 

Сторож ушел. Дождавшись, пока он завернет за угол храма, о.Филофил снова приоткрыл дверь, заглянул в клеть, произнес туда громким шепотом: "Вроде ушел...давайте! ", отворил дверь пошире.
 

Из кельи осторожно, стараясь не шуметь, выбрались несколько старцев, на руках у каждого был енот ; один вез енота в украшенной розовыми рюшами кукольной колясочке. Молча и степенно поклонившись о.Филофилу поясным поклоном, старцы построились гуськом и растаяли в темноте.
 

"С енотами!.. Сам ты енот несмысленный!.." - усмехнулся о.Филофил, быстро возвратился в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!" и стал приуготовляться спать по-старому, как мать поставила.

 

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------



Благодаря недоведомому промыслу Божию, о.Филофил был не чужд не только горнего, но и дольнего.
Например, в один из дней матушка его и осьмнадцать детей сели на реках вавилонских, зарыдали, обесили на о.Филофила свои органы и сказали, что дома надо делать ремонт. До которого не хотела коснуться душа о.Филофила, вагула, бландула.

Опытно зная, что плетью поста и молитвы не перешибешь обуха послушания, о.Филофил приступил к ремонту, утешая себя расхожими православными поговорками, как-то: "Начать да кончить", "То, что зришь ты сегодня как "сегодня", потщися, и сие же узришь послезавтра как "позавчера", "Если дома нету денег, в афедрон воткните веник", и прочими такими же. Матушка же и осьмнадцать детей стояли близ , внимательно наблюдали за его действиями и с укорою направляли их ("Красы, укоризны вечерней зари...", бормотал о.Филофил строки Набокова, не забывая впрочем и прибавить, что "помяни уже мя, р.Б.Владимир, во царствии твоем").

Наконец, заветный день настал. Половину его о.Филофил посвятил репетиции, выстроив осьмнадцать детей в коридоре и разучив с ними песнопение, на манер старинного циркового туша: "Советский поп умеет делать чудеса!". И дал отмашку.
Пока осьмнадцать детей бодро и яро, подражая их любимому персонажу - мальчику из фильма "Жестяной барабан", маршировали по коридору туда и сюда и вопили разученное, не давая матушке вставить укоризненное замечание, равно же и подойти ближе и пальцами указать на немногочисленные ремонтные огрехи, о.Филофил быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал: "ВЖЖЖУХ!" и срубился спать по-старому, как мать поставила.
 


Под утро о.Филофил увидел во сне эти бедные селенья, эту скудную природу, а посреди природы по улочкам селений брели его матушка и восемнадцать детей, одетые в рубищи и просящие подаяния. "Беда, барин, буран!" - подумал о.Филофил; и точно, поднялся буран, улочки, небо и землю заволокло белым, непроглядным; сквозь белое послышался стук да звон: из бурана выскакали попы на мерседесах, числом не менее эскадрона. Искушая о.Филофила, они кивали на него главами и обличали пухлыми ухоженными перстами; восприяв щит веры, о.Филофил противустал и громко произнес во сне заклинательную молитву:
"Кто честной бедности своей
Стыдится и все прочее,
Тот самый жалкий из людей,
Трусливый раб и прочее!"
"Аминь!" - стройно пропел в вышних ангельский хор.
Перевернувшись на ложе, о.Филофил выскреб из-под бока острые крошки ржаного сухаря, который тайком грыз по ночам под одеялом, сказал : ВЖЖЖУХ! и стал спать по-старому, как мать-нестяжательность поставила.


********************************************************************************************************************************************************************************************************
Язи, при и мелкопоместные суды происходили с о.Филофилом повсюду и на всяк день, а при посещении приходской библиотеки - уж непременно.

О.Филофил был поставлен своею пастырскою совестью следить за фондом оной библиотеки, в которую регулярный прилив прихожанских приносов книг, натебебоженамнегожий,  наносил всякого.

Первым делом о.Филофил энергичным шагом шел к куче у порога - там на всесожжение сваливали "еретическое" , и спасал оттуда Новые Заветы издания "Гедеоновых братьев", разных Бердяевых, Райтов с Клеманами и прочее; маленькие бледные испуганные отцы Мень, Афанасьев и Шмеман тянулись к нему из кучи, привставали на измученные цыпочки, плакали распахнутыми своими очами : "Спаси нас из гекатомбы, возьми на ручки !", и о.Филофил бережно брал их на них, под поджатыми, как блеклые губы, косыми взорами присутствующих верных, и относил в безопасное место.

Затем он просматривал кучу, приготовленную к прославлению, и извлекал и оттуда нецыих – чтобы, наоборот, ввергнуть в кучу номер один.

Вот и днесь: только коснулся он зачитанной книжки про старческого отрока Славика Чебаркульского, только аккуратненько и гадливо приподнял сего за шкирку, только прокашлялся, чтобы, - как младая библиотекарша (православные пряди выбились из-под платка, очи светятся как день, вся как молодогвардейка , «и в это мгновение генерал увидел на самой обочине шоссе одинокую стройную девушку в белой кофточке, с длинными черными косами. Все шоссе на громадном протяжении опустело, девушка осталась совершенно одна. С бесстрашным мрачным выражением проводила она глазами этих промчавшихся над нею раскрашенных птиц с черными крестами на распластанных крыльях, летевших так низко, что, казалось, они обдали девушку ветром»…), ревностно и смиренно вскричала:

- Батюшка, благословите! Ну и что, что!

- Что – «что»?...

- Вы сказали то, что «не благословляется»!

- Эээ…так ведь…

- А народ Божий более лучше знает! Он верует!

- Позвольте…

- А времена последние!
И апостасия!
Старцы говорили: всё будет сказано!
А он чтимый!
Чтимый!!
Чтимый!!!

И этим «чтимый» хлестала батюшку, молодо и наотмашь, как Ульяна Громова – какую-нибудь Вырикову.

«Есть тонкие, властительные связи…» - только и бормотал о.Филофил, прежде чем, с охапкой спасенных им нещасных еретиков, быстро взойти в клеть сердца своего, затворить дверь, сказать: «ВЖЖЖУХ!» и перевести дух по-старому, как мать поставила.
 


Когда после исповеди прихожанка, вертя в руках листочек, по которому читала перечень своих грехов, спрашивала: «А с этим , батюшка, что делать?..», о. Филофил советовал обыкновенно что-то вроде : «Сделайте самолетик».
 
Затем быстро всходил в клеть сердца своего, затворял дверь, говорил : «ВЖЖЖУХ!» и отключался по-старому, как мать поставила.
 
 
- Батюшка, что такое – контекстная реклама? – спросила у о.Филофила  молодой пользователь инета  – пожилая прихожанка.

- А это, например, не успел я на вопрос : « Правда, что женщине в критические дни нельзя в храм заходить и к иконам прикладываться?» ответить: «Чушь какая, конечно, можно! Вы же в эти дни крест с себя не снимаете? Ну и вот!», а уж при выходе из храма меня встречает суровая демонстрация мироносиц с транспарантом: «Отстаиваем священное право на женскую нечистоту!» - ответил о.Филофил и, дабы пресечь прю, быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : «ВЖЖЖУХ!» и притаился по-старому, как мать поставила.


 


- Батюшка, а наложите епитимью, - просила у о.Филофила прихожанка после исповеди.
 

- Ээ…ну зачем вам?.. На вас жизнь и так вон уж сколько всего наложила… - бормотал о.Филофил.
 

- Нет, батюшка! Вы обязаны ! – возвышала глас прихожанка.
 

- Ну что же… Если вы так настаиваете… Сейчас…
 

О.Филофил , краснея, неловко рылся в карманах, наконец находил кусок чудом сохранившейся зачерствевшей прошлогодней епитимьи, сдувал с нее крошки, возлагал на прихожанку и смущенно говорил при этом : «Приношу извинения за предоставленные неудобства».
 

Затем быстро убегал, всходил в клеть сердца своего, затворял дверь, говорил : «ВЖЖЖУХ !» и приходил в себя, по-старому, как мать поставила.
 

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------


Перед сном, для скорейшего усыпновения, о.Филофил всегда читал книгу; не всегда одну и ту же, так как книг имел в доме более, чем вмещала кубатура дома.

Вот и сейчас: протянув руку, он достал книгу; то оказалась "Аврора" Бёме; открыв оную на случайном месте, о.Филофил прочел: "В этом месте, царь Люцифер, надвинь себе шапку на глаза, чтобы тебе этого не видеть: снят будет с тебя небесный венец, нельзя тебе больше царствовать в небе. Теперь еще немного постой спокойно: мы сначала посмотрим на тебя, какая ты безумная дева, и не можешь ли ты еще смыть нечистоту любодеяния своего..."

"Безумная дева. Вот оно как. Ох и крепкий ты старик, Якоб! - подумал о.Филофил. - Совсем как неутомимый старик Баранов! Наварил же ты в комнате бензину..."
 
А вслух сказал  только: "И дуни, и плюни на него", быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал: "ВЖЖЖУХ!", и стал спать по-старому, как мать поставила.

 
                                                                  
Памяти И.В.



О. Филофилу приснилось, будто усы и борода у него совсем выпали, а вместо этого выросли чорные длинные курчавые бакенбарды.

И будто имеется у него в руке, придерживаемое ногтями, старинное гусиное перо, и оным пером пишет он какой-то даме в альбом:

"Мне сухарь
Не лезет в харь,
Винегрет
На ум нейдет,
Редькой постною дыша
На тебя, моя душа!"


И будто подымает он глаза на даму - а то не дама, а сам г-н голландский дипломат барон Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн де Беверваард, и лицо у него воблое, и еще блесое и мелкопористое, как безкислотная бумага, а глаза светятся как два фонаря крови...

Тут о.Филофил проснулся с  колотящимся сердцем и весь в  поту.

"Господи...помилуй мя... говорили же мне старцы: негоже Великим постом на ночь Пушкина читать..."
О.Филофил окинул взором клеть сердца своего, удостоверился, что засов на двери задвинут, перекрестился, повернулся на другой бок, взбил подушку, сказал : "ВЖЖЖУХ !" и стал подвизаться по-старому, как мать поставила.
 

На ночную пасхальную службу батюшки обычно приводили в алтарь всех своих несовершеннолетних детей мальчукового пола, вставляли им в глаза специально освященные спички и сурово , блистая отческой истовой  суровостью один пред другим, понуждали  их стоять всю службу руки по швам, не спать и молитвенно радоваться.

Глядя на непередаваемые словами выражения лиц сих деток, каждого из которых словно бы нарисовал Гойя, а раскрасил Сутин, о.Филофил желал уже сейчас, сообщив каждому,  что Христос воскресе, и выдав по яичку и куличику, отправить спать, а равно  с жалостию думал : «Вот так некогда и растили безбожников, которые  потом в восемнадцатом году попов в алтарях вешали…». При сем о. Филофил обыкновенно старался стать в укромное место, чтобы дети хоть его в лицо не запомнили.
 
В приличествующие же моменты службы, например, когда читалось чье-нибудь особо длинное праздничное послание, о. Филофил быстро всходил в клеть сердца своего,затворял дверь,  говорил : «ВЖЖЖУХ!», и по-старому, как мать поставила, кратко впадал в чуткий  литургический сон.
 


Когда в ходе приходских розговин благочестивая прихожанка спрашивала о.Филофила: "Батюшка, а Мария Магдалина и прочие мироносицы чем яйца красили?", тот обыкновенно отвечал: "Чудом!", а, если видел замешательство вопрошавшей, добавлял : "И не жалели кошенили !".

Затем же ретировывался из-за стола, быстро всходил в клеть сердца своего, затворял дверь, выпивал молока из розоватых глин (прочего не позволял постпасхальный панкреатит), говорил : "ВЖЖЖУХ!" и засыпал по-старому, как мать поставила.
 
 

О.Филофил обыкновенно всюду старался искать прежде всего спасения.

Потому, попав однажды в паломническую поездку во Святую Землю, он не пошел вместе с прочими батюшками деловито затариваться в арабских лавочках деревянными крестиками и дешевым ладаном, а в Кане - вином, а сразу отправился искать известного своей премудростью ребе Гиллеля.

Ребе Гиллель работал уличным сапожником. О. Филофил застал его в пекле, то есть сидящим прямо на тротуаре на остановке иерусалимского трамвая, нацепившим на нос треснутые очки, перемотанные изолентой, и тщательно кроящим из блохи голенище.

Припомнив все приличествующие случаю выражения из туристического разговорника и обильно сдабривая их словом "слиха", о. Филофил обратился к ребе Гиллелю:

- Ребе, скажите, в чем главная суть вашей иудейской премудрости?

- А с какой целью интересуетесь?

- Ну...во всем, что ни есть в жизни, стараюсь искать спасения.

- А... Ну, тут всё просто. Станьте на одну ногу, а вторую поднимите . Стали?

-Э...да...

- А теперь, стоя на одной ноге, не делайте людям того, чего не хотите, чтоб делали вам, уважаемый. Это - суть Торы. А прочее - комментарии. Поняли?

- Да...но...не совсем...

- Чего - "не совсем"?

- Для чего на одной ноге стоять?

- Послушайте, вы же сказали, что спасения ищете?

- Ну да.

- Ну и вот. Вот стоите вы такой на одной ноге, кое-как, на мааааленькой твердой кочке. А прочее, которое вокруг - болото. Опустите ногу, шаг в сторону сделаете - и всё, с толстым удовольствием за вашу, как говорится, уважаемую память, не дай Б-г, конечно.
 
О.Филофил закрыл глаза, балансируя на одной ноге, подумал : "Это не спасение, это прямо цигун какой-то!..", и, приноровившись наконец к позе, даже слегка взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!" и представил себя дремлющим по-старому, как мать поставила.
 


Однажды о.Филофила послали в космос - освятить орбитальную станцию.

Готовя батюшку к полету, старый космонавт говорил ему, что наш ангел-хранитель Гагарин в космос летал и хотя Бога и не видал, потому в СССР и жили без Бога, но зато он , глядя оттуда на Землю, не видал также коррупции, инфляции, СПИДа, гей-парадов, биткойнов , синих китов и ЕГЭ, потому в СССР всего этого тоже не было, а видал родину-мать, дружбу народов, мороженое за семь копеек, стакан газировки за три, мирный атом, Деда-Мороза, крепкие ячейки общества, билеты на самолет в профилакторий за бесплатно и колбасу из натурального мяса, потому все это в СССР, напротив, было и являло собой приметы золотого века.

Прихлебывая крепкий и душистый космонавтский чай из тюбика, о. Филофил слушал всё это вполуха, а сам думал о своей тайной мечте, ради которой, собственно, и согласился на совершение космической требы: увидеть так и оставшуюся, по преданию, летать на орбите знаменитую ясную улыбку Гагарина.
 
Взойдя в клеть сердца своего и затворив дверь, о.Филофил, применяя к себе космонавтское правило : "Давайте-ка, ребята, вздремнемте перед стартом, у нас еще осталось четырнадцать минут", сказал : "ВЖЖЖУХ!" и уснул по-старому, как мать поставила.
 

О.Филофил, помимо прочих дат, всегда отмечал двадцатое апреля. В этот день он всходил в клеть сердца своего, затворял дверь, наливал себе коньяку, садился у окна, раскрывал, как монах волосатыми пальцами - сентябрь, книгу стихов и читал в ней: " Париж-кораблик в рюмке стал на якорь..."


По апрельским ночам с двадцатого на двадцать первое ему неизменно снилось всякое; на сей раз ему приснилось, что он приехал в Питер, пришел на митьковскую выставку и увидел там на стене картину : "Митьки ловят Пауля Целана, падающего в Сену с моста Мирабо".

 
"Дык, ёлы-палы! Спаси их Господи!" - с теплом подумал, проснувшись, о.Филофил. Однако, вспомнив, что в апреле есть и еще одно двадцатое число, а еще есть и двадцать второе число, и так далее, он долго ворочался, кряхтел, скорбел, по-всякому поминал тех и других, и лишь под утро, решительно сказав : "ВЖЖЖУХ!", заставил себя уснуть по-старому, как мать поставила.
 


О. Филофил сидел в церковном дворе на лавочке и читал книжку, когда в соцсетях разгорелись срачи,  из самого пекла коих  выскочила воспаленная прихожанка и, кинувшись о.Филофилу в ноги, возопила:

-Батюшка, вот вы объясните!

- Что объяснить?

- Одни говорят, что нельзя ребенка грудью кормить в общественных местах прилюдно, а другие – что можно! Так как же правильно, если  по канонам?

О. Филофил осторожно заложил книжку пальцем – книжка была старая, зачитанная, изданная каким-то левым издательством в девяносто каком-то году, плохо проклеенный блок ея распадался на листочки – и ответил:

- Можно, можно. Ибо вот тут  (он поднял книжку повыше)  сказано: вымя есть, а хересу нет.

Прихожанка раскрыла рот, чтоб возоплять и далее, но о.Филофил, поняв, что почитать уже не удастся, аккуратно стасовал книжечку, как колоду карт, сунул ее в карман подрясника, быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал: «ВЖЖЖУХ!» и пораньше улегся спать   по-старому, как мать поставила.
 


Известная прихожанская внебогослужебная акция «За советом к батюшке» сведена была о.Филофилом к партии легкого пинг-понга:

- А посоветуйте, что бы такого посмотреть, легкого и ненапрягающего!

-Как прекрасен этот мир, посмотри.

-А посоветуйте, что бы почитать!

-Почитай отца и мать своих, и будешь долголетен на земле.

- А сколько раз?..

-Шестьсот шестьдесят шесть. Или сорок без одного. Или семьдесят раз по семь, как вам больше нравится.

-А почему?..

-По священнокочану.
 
Так-то наигравшись, о.Филофил быстро всходил в клеть сердца своего, затворял дверь, говорил: «ВЖЖЖУХ!» и ложился спать по-старому, как мать поставила.
 


Лето; полая, полная всклень пылающего мёда жара – звенит.

Прихожане – на дачах да в египтах.

- Июль да июнь – на попа хоть плюнь, - припомнил вслух о.Филофил известную поговорку, и как накаркал: уверенным шагом вступил в храм комсомолец в стрижке-канадке, с краснокожей паспортиной Нового Завета в руках, и презрительно плюнул в о.Филофила:

- Учишь людей иконам кланяться! А в Библии сказано: не поклоняйтесь идолам! Язычник!

И так же уверенно удалился .

- Нет, действительно скотина! Ворвался в дом, наследил, испортил хорошую вещь! - в сердцах бурчал о.Филофил, разгибая согнутую духовную скрепу.

- Ничего, милок!.. – морщинисто улыбаясь, сказал ему с иконы святитель Никола Чудотворец. – Оно ведь как: блажен, иже и скоты милует…да…

Святитель, который, пока в храме было по-летнему пусто, присел посидеть – мучали его мозоли – встал, поохал, поправил съехавший набок старенький, но аккуратный, до мягкого блеска начищенный нимб, пристроился на обычное место - нести вахту.
 
«Далеко мне до блаженства-то… Господи…» - думал о.Филофил, быстро всходя в клеть сердца своего, затворяя дверь , говоря : «ВЖЖЖУХ!» и укладываясь покаянно поспать, по-старому, как мать поставила.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

О.Филофила нередко одолевали не только вопрошатели, но и просто просители; вот и сейчас - на паперти подступил, отделившись от стены, какой-то сутулый, бледный сзелена, в сертучке тесноватом, в длинных прядях темных тонких волос, сквозь них глаза заплаканные мигают, нос длинный шмыгает, и усы под носом топорщиком:
 

- Ваше преподобие...смиренно прошу вашего...аз окаянный...вашего отеческого... благо...прощения... разрешения... прошу Христом Богом...
 

И разрыдался. И листок бумаги, ввосьмеро сложенный, мелко трясется в перстах.
 

О.Филофил как мог успокоил просителя:
 

-Ну полно, полно... Что у вас?
 

Выперстил листок, развернул:
 

- Что это?
 

- Это записочка...о поминовении...невинно убиенного...-  всхлипывал носатый. - Это... прошу, помяните ... это я окаянный убил его!..
 

- Ох...Господи, помилуй... Как же оно вышло?
 

- Давно было... единственно от гордыни моей, каюсь... он был юн, и я был зело юн, глуп... помяните, прошу ...
 

О.Филофил перекрестил просителя именословным благословением, обещал поминать, вошел в храм , передал записочку кассирше за свещной ящик:
 

- Вот, оформите на завтра на панихиду.
 

Кассирша, плотно занимавшая собою весь объем свещного ящика таким образом, что естественным мнилось, будто она так и родилась - с деревянным прилавочком, украшенным ценниками, ниже талии, прочла записку, выщипанные в струнку брови ее полезли вверх, под газовую косынку:
 

-Это что же?..
 

- А что?
 

- "О упокоении убиенного р.Б. Ганца". Это кто принес?
 

- Николай Васильевич.
 

- Постойте...это который? Это спонсор что ли наш, у которого турфирма?
 

"Сама ты дурфирма", - нехорошо вдруг подумал о.Филофил, но тут же и укорил себя за нехорошее и сказал:
 

- Нет, это другой.

 

- Но он хоть крещеный?!

 

- Думаю, да.

 

- А...что за имя такое - Ганц? Немец, поди?

 

- Пожалуй, что и немец... - О.Филофил откашлялся и, придав лицу начальнической (как он мнил) строгости, продолжал: - Послушайте, матушка, вы ведь "Игры престолов" смотрите?

 

Маленькие губки кассирши поджались и вкупе с поднятыми бровками составили лик.

 

- А что? Я ездила к старцу, он благословил!..
 

- Мне на молебны записочки о здравии и супружестве р.Б. Иоанна и Дарии подсовываете?
 

-Ээ...
 

- И о пьющем р.Б. Терентии?
 

- Пи...пишу...
 

- В записке "о ненавидящих и обидящих нас" р.Б. Цецилию пишете?
 

Сочетание бровок и губок на пылающем пятнами лице кассирши складывало собою уже рисунок страстотерпчества:
 

- Я...батюшка...
 

- Вот и оформляйте, - твердо заключил о.Филофил, вышел из храма, быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!" и отер проступивший на челе пот по-старому, как мать поставила.
 


 



Когда братья-сослужители спрашивали у о.Филофила: "А ты что, разве не хочешь митру?", он отвлекался от непрестанного умного делания, взглядывал на них ясненьким взглядом младенчика и кротко отвечал: "Нет, я Христа лучше хочу. Хотя... про Митру, Зороастра и Кришну ничего плохого не скажу, вы не подумайте ...".

Когда же ему, покрутив пальцами у виска, показывали, какую именно митру должен хотеть церковнослужитель, он только со вздохом указывал в ответ на свою плешь, влас на которой и так оставалось немного, зане, как пояснял о.Филофил, последние норовили уползти внутрь головы, а прорасти в ноздрях, ушах и иных неудобьсказуемых старческих местах. За это братья-сослужители меж собой так иногда свысока и называли о.Филофила: "А, ну-ну, этот-то, который старец".

Взойдя же в клеть сердца своего и затворив двери, о.Филофил облегченно снимал перед зеркалом резиновый парик плеши, расчесывал огнегривую свою шевелюру, говорил : "ВЖЖЖУХ!" и продолжал жить по-старому, как мать поставила, бормоча при этом: "Митру, ... ! Макитру, ... !" и другие энергические нрзб глаголы.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
 

Девятого мая о.Филофил шел с бессмертным полком и пел : "Христос воскресе из мертвых".

Бессмертный полк ему подпевал.

А бессмертный полковник улыбался в пшеничные усы и издалека кивал о.Филофилу, де исполать: "Сейчас, батюшка, потерпи, дойдем до места - выпьем пива новаго !.."

И не хотелось о.Филофилу никуда всходить, затворять, говорить : "ВЖЖЖУХ!", а хотелось, пока ноги носят, этак-то идти да идти по свежему, просторному - ввысь.
 


Однажды о.Филофил сидел в изрядной очереди на прием к епархиальному секретарю. Большинство в оной томящихся  являли собой трепет и тугу; не являли сих только трое: сам о.Филофил и два молоденьких безбрадых иерейчика с беленькими новенькими крестиками.

О.Филофил осторожно заглянул к соседям: безбрадые уткнулись русыми головенками в ларёчный  журнальчик из пипифаксной бумаги и увлеченно разгадывали кроссворд. «Греческая сушёная рыба, одиннадцать букв?» - шопотом вопрошал один, а другой, секунду похмурив блесые бровки,  уверенно отвечал шопотом же : «А-В-Т-О-К-Е-Ф-А-Л-И-Я», после чего  первый чиркал карандашиком, внося уловленное в ячеи.
 
«Воистину прав пророк: очередь есть разновидность советского медленного танца!..» - подумал о.Филофил , быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : «ВЖЖЖУХ!» и задремал по-старому, как мать поставила.
 


Условия загадки: ехали в одном купе петербургский казак, тамплиер и о.Филофил.

Вопрос: когда ночью вагон тряхнуло на стыке, кто упал с полки?

Ответ: о. Филофил. Потому что все остальные - существа мифические.

Упав с полки, о.Филофил обнаружил, что батарея планшета села и лента новостей отключилась сама собой, потому он влез обратно , взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал: "ВЖЖЖУХ!" и стал спать - тадамм-тадамм - по-старому, как мать поставила.
 
 


-Тук-тук.

-Кто там? - спросил о.Филофил, а у самого сердце сжалось и замерло: он уж знал, кто.

- Откройте.

О.Филофил открыл.

- Пасху отдайте, пожалуйста.

"Что, уже пора?" - хотел было спросить о.Филофил, да не спросил: глупо, что он будет как маленький. Будто , в самом деле, календаря не выучил за столько лет...

Вынес, развернул тряпицу, подержал в руках в последний раз. Глубоко вздохнул, задержал в груди воздух, быстро там внутри стекленеющий в колючий, под горло катучий ком, бережно передал.

- Тут только вот...- он старался, чтоб голос не дрожал, но тщетно, - тут , простите, немного вот потерлось...и уголок вот отломился... Дети, понимаете, что с ними сделаешь, с Красной горки катали, ну и вот... Но тут незаметно совсем... Если что, я мог бы...

-Ничего-ничего, мы сами починим. Распишитесь вот тут.

О Филофил накарябал закорюку в графе: "Отдание Пасхи произвел----", рядом с графой : "Претензий при приемке не имею ----"

Взмах крыл, свет слеп, злат, шшшух, взмыв пыль, прах - ввысь...

Унесли Пасху обратно.

А завтра - Вознесенье, запоют на глас шестый: "Опустела без Тебя земля..."
 
"Как он это всегда на взлете своими крылами , ловко, эффектно - ВЖЖЖУХ...ВЖЖЖУХ..." - думал , стоя на крыльце клети сердца своего, о.Филофил, голову запрокинув в небо, чтобы слезы затекли обратно, чтоб можно было проглотить стеклянный ком, жить по-старому, как мать поставила.
 


Во время очередного визита на приход архиерей восхотел посмотреть, как его попы живут в быту.

"Ты наш отец, мы твои дети..." - бормотали ошалевшие от священноужаса попы, всяк по-своему аврально наводя марафет в своих бытах.

Один о.Филофил не шуршал как сраный веник - надеялся на некоторые фокусы, которым научил его старый друг Гендальф.

-Ну  что ж!.. - сказал архиерей, проницая о. Филофила, его квартирку, матушку, осьмнадцать  детей и сделанный недавно ремонт. - А покажи-ка ты мне теперь своё настоящее обиталище - клеть сердца твоего.

-Благословивладыкосвятый, - быстро и чётко, как подобает, ответил, держа по-уставному очи долу, о.Филофил, и неопределенно указал воскрилием старенькой рясы куда-то в пространство.

Чем хороша греческая ряса (чем плоха - и так всем известно)? Тем, что обла и широка, и в ея воскрилиях можно скрыть что угодно. На сей раз о.Филофил скрыл там свой "ВЖЖЖУХ!", совершив оный неприметно.

И пред архиереем открылась голограмма поддельной клети сердца о.Филофила: банька с пауками, в две доски нары, покрытые солдатским одеяльцем с вышитой надписью  "НОГИ" в головах, в углу , рядом с самоваром и согбенным младым келейником, пятитябловый иконостас с портретом архиерея посередь, слепое оконце,  на подоконнике - книжки "Училище благочестия", "Жена да убоится мужа своего"  и "Три сотницы глав о мерсе шестисотом" (последняя книжка намекала на интенцию, что плох всякий поп, не стремящийся быть архиереем, а эта интенция, в свою очередь, была в тренде, или, инако, по древлему благочестию рещи, в общем ментальном поле, отражающем идею о полноте Церкви, иерархии в ней ценностей и прочем таком же).

-Ишь ты! - сказал архиерей. - Идиоритм какой! Ну-ну.
 
Проводив удовлетворенного архиерея колокольным звоном, о.Филофил стёр голограмму, быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал настоящий "ВЖЖЖУХ!", а другу Гендальфу - мысленное спасибо, и прилег отдохнуть по-старому, как мать поставила, даже не пытаясь  понять, похвалил его архиерей или обругал словом "идиоритм".
 


Хотя о.Филофил довольно часто уединялся в клети сердца своего, он вовсе не был то, что называется анахорет. Напротив, он был довольно общителен и имел  френдов, с которыми имел немало общих френдов.

Однако в некоторые критические дни, когда  звезды сходили с осей своих, Солнце прожигало себе систему яростными протуберанцами, а земную природу сотрясали магнитные бури,  по таинственным причинам вдруг возбуждались пути и халуги, и оттуда на стогны града прихлынывали прибои массового зафренда. Тогда  о.Филофил вытаскивал из моря свои соцсети, развешивал их сушиться, а сам быстро всходил в клеть сердца своего, закрывал двери, говорил : «ВЖЖЖУХ!» и  затаивался по-старому, как мать поставила.

«Анахорет оно мне надо», - резонно говаривал в такие минуты о.Филофил.

 
 


О. Филофил любил и почитал святителя Николая Чудотворца.
Все его праздники.
Особенно - Николу Осеннего.

Взойдя в клеть сердца своего и затворив дверь, о.Филофил топил маленькую кособокую печку, смотрел в огонь, слушал, как осенний ветер по-бабьи хлопает снаружи сырым бельем , как шумят, облетая, дерева, тихонько пел тропарь Николе Осеннему:

- Сквозь рощу рвется непогода,
Сквозь изгороди и дома,
И вновь без возраста природа,
И дни, и вещи обихода,
И даль пространств - как стих псалма -
 
и всё не говорил : "ВЖЖЖУХ!", всё ждал, что заглянет к нему кто-нибудь; но никто не заглядывал, и он всё ждал и ждал по-старому, как мать поставила.
 


О.Филофил очень любил котов.

Дома у него котов жило три.

Никакой аллергии на оных у гостей, имеющих посетить семью батюшки, а равно и невычищаемых волос на стареньком синтетического габардина подряснике о.Филофила, скверны в тапках и прочего, никогда не бывало: один кот был Чеширский и жил за окном среди ветвей в виде улыбки, а другой был кошка и всегда отсутствовал, шляясь где-то сам(а) по себе со всеми своими феминитивами.

Третий, правда, периодически наличествовал, но формально это был кот не о.Филофила, а Шрёдингера и жил у батюшки на передержке. На этого последнего соседи по подъезду иногда пытались организовать охоту, выйдя в ночь с факелами и скандируя:  "Слушай, сволочь, перестань ссать в подъезде ты в герань!", но никогда не преуспевали: охота, волею математического случая, всегда приходилась на период неналичия коварного кота.

Когда соседи уж больно допекали, о.Филофил отвечал им: "Неблаженны, иже скоты не милует... Самих бы вас на польты на рабочий кредит...", на время прощался с семьею, забирал всех котов, всходил с ними в клеть сердца своего, затворял дверь, говорил : "ВЖЖЖУХ!" и проживал там, пока всё не утихнет, по-старому, как мать поставила.
 


Однажды к о.Филофилу  прибежали, выскочив из своих соцсетей,   возбужденные прихожане и вскричали:

-Батюшка, убили известного журналиста! Сволочи!

О.Филофил молча пошел, раздул кадило и отслужил заупокойную литию.

Через некоторое время возбужденные прихожане,  вновь выскочив из своих соцсетей, прибежали к о.Филофилу и вскричали:

-Батюшка, журналист оказался жив! Это была подстава! Сволочи!

О.Филофил молча пошел , паки раздул кадило и отслужил благодарственный молебен.

Но  возбужденные прихожане, вскочив обратно в свои соцсети, уже оттуда снова  вскричали:

-Батюшка, а ты-то чего молчишь?!  Вырази , наконец, свое пастырское и гражданское ко всему этому отношение!

О.Филофил молча, пока кадило еще не угасло, взял оное и отслужил молебен пред иконой Божией Матери «Прибавление Ума».
 
Затем быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : «ВЖЖЖУХ!» и стал укладываться вздремнуть по-старому, как мать поставила, перед сном пересматривая  скабрезный, но умный мультсериал  «Южный Парк», в котором в конце одной серии персонажи кричали: «Они убили Кенни! Сволочи!», а в начале следующей серии Кенни опять оказывался жив.
 


Внезапно о.Филофила обступили молодые прихожане с раскрашенными лицами, дуделками и в разноцветных шарфах.

-Батюшка! Оле-оле-оле!

- Прости, Господи?.. - не понял о.Филофил.

- Батюшка! Великое же событие - мундиаль начался!

О.Филофил хотел было сказать, что он думает по этому поводу, но вспомнил последний епархиальный циркуляр, в котором работа с молодежью строго-настрого именовалась приоритетной, и воздержался.

- Батюшка, ну вы хотя бы открытие чемпионата посмотрите! Это такое торжество! Всего!! Обещайте, что посмотрите! А то не отстанем!

Делать нечего, пришлось обещать.
 
"Раз обещал, что ж, посмотрю..." - подумал о.Филофил, быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ !" и раскрыл альбом репродукций Босха.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

Проталкиваясь по улицам, заполненным по случаю футбольных празднеств веселыми иностранцами, о. Филофил нос к носу столкнулся с Бенедиктом Камбербетчем.
 

- О !.. Сколько лет, сколько зим!..
 

- Принимай, Россия, блудных детей!..
 

- По-прежнему подвизаешься?
 

- По-прежнему гуляешь сам по себе?
 

Толком поговорить им так и не дали: стайка россиянок, издали узнав своего кумира, завизжала , содрала с себя импортозамещение и бросилась к ним через проезжую часть. Завидев их, Камберкотч выпучил глаза, выгнул хребет, ощетинил хвост щеткой и, подвывая цыганскую кошачью мелодию из сериала про Холмса, по водосточной трубе ловко исчез на чердаке ближнего дома.
 

Возвращаясь в клеть сердца своего, о.Филофил бодро мурлыкал про себя: "Зато меня любят таксисты, и пьяного возят домой!.." Затворив дверь и сказав : "ВЖЖЖУХ!", он распахнул окно и долго еще любовался на неузнаваемо преобразившийся город, поющий, плящущий и братающийся на всех языках мира, по-старому, как мать поставила.
 



На чемпионат мира по футболу приехало множество иностранцев; среди них - и те, кто к футболу был равнодушен, но, пользуясь бесплатной возможностью, под видом болельщика приехал  повидать своего старого друга о.Филофила.

С одним из них, Бернарду Суарешем, помощником бухгалтера из Лиссабона, о.Филофил засиделся до утра. Темное тонкое вино в бокалах давно остыло ; двери и окно клети сердца  были распахнуты в ночь, свет не зажигали, и на горлышко  бутылки  села, слепив и разлепив крыла,  огромная бабочка, вся в  незрячих очах.

- Раньше я часто пытался понять, грустишь ты или унываешь, но так и не смог...

Гость улыбнулся, послюнил палец, примагнитил им столбик пепла, упавший на брючину, аккуратно переместил его в пепельницу:

-Между мною и жизнью - тонкое стекло. Для того, чтобы четче видеть и понимать жизнь, мне нельзя его касаться.

- Но ты-то, ты! разве  не касался когда-то?..

-Касался. Но снова в очарованном тумане громко звучали утихшие крики, и собаки бродили по аллеям. Все было бессмысленным, как скорбь, и принцессы из чужих снов гуляли вне монастырей бесконечно...
 
Провожая гостя до поворота, о. Филофил думал: "Ливро де десассоссего... Впрочем, все печали - печаль, и кто может с уверенностью сказать, что она - не по Богу". Вернувшись в клеть сердца своего, он затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!", улегся и стал слушать старую, как мать поставила, тишину.

 



- Батюшка, вот есть такой православный сектор рунета... - начала разговор прихожанка, изловив спешащего на требу о.Филофила, под предлогом якобы "только благословиться".

- Секатор ранета? Это вам к нашему сторожу, он же суть и садовник...- пытался отшутиться о.Филофил,  но было не тут-то.

- Батюшка, там идет пря! Пря за веру православную! Что есть ли у геев душа! - возвышая глас и покрепче вцепившись в рукав батюшкиной рясы, чтоб не уклонился, продолжала прихожанка.

О.Филофил вздохнул:

-Ну и что же, к какой точке зрения вы склоняетесь?

- А я не склоняюсь! Потому что от святых отцев! А это геи пусть склоняются! А вот вы мне скажите, како веруете!

-Так-таки и како?..

-Како!!

На это о.Филофил отвечал, нечувствительно выпрастывая рукав рясы из цопких прихожанских перстов :

-Вот у меня кот живет на передержке, одного знакомого кот... Такой, знаете, велиар... Он мне через день мышь дохлую приносит. Я про него стишок сложил:

"Жил-был кот-богослов,
Исследовал он богословских основ.
"Где ты,  душа  мыша?" -
Мяучил, мыша душа".
 
Тут о.Филофил, воспользовавшись прозиявшей в беседе паузой, решительно извинился , сделал от прихожанки озабоченное обманное движение по церковной ограде как бы в сторону требы, сам же быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ !" и затаился по-старому, как мать поставила.
 


Однажды к о.Филофилу заглянул его старый товарищ, о.Сергий Круглов.

В келью не пошли, сели на лавочке во дворе храма, в тени: о.Сергий был кратким проездом, с требы на требу .

- Ну, ты как?

- Жив пока, слава Богу! Как сам?

- Взаимообразно!

- Белое облачение припас?

- А то! В котором ни разу не служили!

О.о. поулыбались : таков был у них привычный пароль-приветствие, с церковной юности еще.
Помолчали.
О.Филофил спросил:

- Что, все так же живешь, тянитолкаем? Спереди священник, сзади поэт?

- А то как еще... Слушай, Филофил, вот как думаешь, отчего так бывает : в молодости литератор пишет вроде всё духовное да любовное , а к старости вдруг - суетное да политическое ? Словно он в молодости - человек, а к старости стал - слабоумное дитя? И Сорокин, гляжу, так-то с Пелевиным... И у меня в стихах то же самое... Типа будьте как дети, или что?

О.Филофил пооткашливался, снял очки, попытался протереть их подолом старой габардиновой рясы, не протер, только равномерно распределил мутность по поверхности стекол, - думал, что ответить.

- Или что.

- Угу...Вот-вот. Чего-то еще хотел сказать - забыл...ну, ладно. Пора мне... жара еще эта велиарская... Ну, обнимай своих!

Попрощались; о.Филофилу стало вдруг как-то жалко старого товарища, захотелось отечески поцеловать его в плешь,  прикрытую остатками прически, стиль которой не менялся с пятнадцати лет (плеши этой, из-за роста о.Сергия, снизу обычно никто, кроме о.Филофила, не замечал), но не стал - не заведено у них было. Вспомнил, с чего началось их знакомство во втором классе : один страдал от своего маленького росточка и был наездной, другой - от своего большого роста и был застенчивый . "Э, у тебя скока росту? - Стока-то... - Хорошая палка говно мешать!" ; высокий от обиды заревел, полез на мелкого драться; потом помирились, потом подружились, так и годы промелькнули...

"Значит, в молодости пишет про духовное, в старости - про суетное... Так это понятно : рождается писатель с неба на землю, пока летит к земле, пока еще в полете, и небо вроде пока еще вот оно - это молодость, а как долетел и бряк - это старость, а как землю пробил и дальше полетел - о!..вот тут-то только всё и начинается, тут-то всё и расцветает, да так несказанно, что эх!..." - всего этого о.Филофил товарищу не сказал: во-первых, он и сам всё знает, во-вторых, летний полдень выдался уж больно душный, паморочный, какие тут разговоры.

О.Филофил быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал: "ВЖЖЖУХ!", кинул в стакан зеленого чая пару кубиков льда из морозилки, включил вентилятор и прилег справить сиесту по-старому, как мать поставила.
 


В клети сердца  о.Филофила было, между тем, и окно в мир.

Время от времени окно приходилось держать открытым, чтобы проветрить, а в летнее время - особенно.

Что было особенно же и невыносимо: в кустах сирени, во влажной благоуханной заоконной ночи, гнездились парочки и прайды, неумело любились, пускали по кругу портвешок, потом дурачились, голосили , хохотали, терзали гитару. Например, так:

СМООООК
ИНЗЕВОООТАААА!!!

ТЫМ-ДЫМ-ДЫММ!!!
ТЫМ-ДЫМ-ДЫДЫММ!!
ТЫМ-ДЫМ-ДЫММММ
ДЫДЫМММ!!!

О.Филофил не выдержал, вылез в распахнутое окно, продрался сквозь кусты:

- Ну кто так играет?! Что за какофония?

Девчонки захихикали, а юный блэкмор, подавившись окурком сигареты, приклеенным к губе, даже в темноте было видно как пошел пунцовыми пятнами:

-Ээ!.. А чо!..

- Да ничо. Гитару держать научись, балалаечник.

- Ты чо, дядя! Да я!.. Да это ж Дюпабал!!

-Дай сюда.

О.Филофил настроил шестиструнку ("наклейками-то облепил... не инструмент, а полено..."), побренькал, потом залихватски и почти идентично натуральному пейджу ("ишь ты, помнят пальцы-то") выдал соло из Stairway to Heaven. Дети притихли, блестя в темноте растопыренными глазами.

"Впрочем, что то избитое старье, что это... Но смотри-ка, попал ведь не куда иначе, а в родной двор, старый пень !.. С этим окном всегда так: не знаешь, куда портал откроется..." - влезая обратно, думал о.Филофил. Аккуратно, плотно прижав створки окна , он сказал : "ВЖЖЖУХ!", сосчитал до десяти, покачал шпингалет для верности, открыл снова - ну вот, слава Богу, ни сирени, ни музыки, ни души за окном.

Извинившись перед гостями, о.Филофил пролез на свое место, но те, похоже, не обращали на него внимания: Иоанн Синайский увлеченно объяснял патриарху Иакову свою конструкцию лестницы на небо, чертил что-то чайной ложечкой по скатерти, патриарх скептически хмыкал в ветхозаветные усы, возражал Иоанну, тот кипятился; о.Филофил чикнул чайником, насыпал в заварочник свежей заварки и стал слушать по-старому, как мать поставила, пытаясь уловить мысль спорящих.
 
 


- И Ты что же, каждый день приходишь? - спросил о.Филофил.

-Каждый, - сказал Христос.

Помолчали. О.Филофил залил чайничек кипятком по второму разу, нарезал еще пару кружков лимона.

- А сегодня - к кому? К незначащим мира сего?..

Христос помешал ложечкой в щербатой старой чашке с синей надписью "КРАМАТОРСК" на боку, отхлебнул .

- "К незначащим!".. Как скажешь тоже иногда!.. Это , по-твоему, к миллионерам из нигерийских писем или к ботам из соцсетей? Или котикам проповедовать ? Типа, братец Иисус такой, няша кавайная?

- Нет, ну... К мытарям там, к блудницам... К гонимым, в общем.

-Эх, Филофиле! Будто не знаешь: все сегодня гонимые - завтра , глядишь, сами гонители... Моментально скор он, ряд волшебных изменений милаго лица мира.

- Тогда... тогда...что же?..

- Да, мой дорогой...да. Чего тут мудрствовать, оно от века и поднесь всё то же, принцип пришествия Моего - один.

- То есть...опять к нам? К своим то есть?!

- К своим, Филофиле. В первую очередь. К кому же еще.

-Ох!.. Спасе, может, не надо?!

Христос положил Свою ладонь сверху, ласково, но твердо - левую на побелевшие костяшки пальцев о.Филофила, вцепившихся Ему в правую.

- Ну как это - не надо. Как Я могу иначе.

- Но ведь... распнут же опять?! Господи! Нет, как хочешь, а я не пущу!

- Спокойно, спокойно. Именно - как хочу. Не пустит он... Ты всё-таки не Пётр. Да и Я уж не тот... Нонича - не то, что давеча, Филофил. Я ведь воскрес , ты забыл?

- Я-то нет, но они-то, похоже, забыли!..

- Да, может быть, и они не забыли... Ну, видно будет.

Христос встал.

- Не провожай... Пора мне. Эх, чай у тебя хорош! Прихожанки, поди, батюшку заваркой снабжают?

- Они.
 
- Ну вот! Пока женский род мироносицкий жив - глядишь, и мы с тобой выживем!.. Ну, ничего. Говори свой "ВЖЖЖУХ", да ложись спать по-старому, как мать поставила. Только двери клети сердца своего не затворяй - даст Отец, еще приду к тебе на обратном пути.

 


Когда о.Филофила спрашивали, почему он в моменты наивысшего накала чувств нет-нет да восклицает : "Сестра моя жизнь!.." , а не как прочие : "Мать моя женщина!..", он говорил, что женщина тут совершенно ни при чем, а жизнь, напротив, совершенно при чем.

Когда же к нему приступали с расспросами, о. Филофил вспоминал свою младость, когда не был он еще никаким о., а был просто пылким православно ориентированным неофитом и часто предавался блиц-стяжанию совершенства, блиц же умерщвлению страстей , усиленной аскезе, неспанию, неядению, непрестанному молитвенному деланию по репринтным книгам отцов-исихастов, коих прочитывал во множестве, и прочему такому же.

За это на нем исполнились слова столь любимых им старцев-пустынников, которые советовали, узрев сопливого мальца, своевольно лезущего на небо, сдернуть его поскорее за ногу, ибо влезание на небо для оного неполезно.

И вот пришла однажды к юному Филофилу, занятому вышеозначенными вещами, сестра его жизнь и сдернула за ногу.

Да так ловко, садко - нна! - с оттяжкой, с коей пьяный от крови и горилки козак во время погрома раскраивает как трещавый арбуз главу петляющего пред ним по улочке местечка кадыкастого ошалевшего портного; сестра его жизнь вообще владела всякими подлыми блатными приемчиками , уверточками и подковырочками, гопница она была и есть, белоглазая сестра его жизнь.

Сидели, отдыхивались. Сестра жизнь пристроилась на корточках, свесила на них руки, курила, цыкала слюной через блестящую фиксу, ловко попадая в одну и ту же точку.

Филофил запрокинул голову, всхлипывал, одной рукой неловко зажал нос, унимая кровь, пальцами другой осторожно пролез меж разбитых губ, пошатал осколок зуба:

- За что же ты...так-то?... Всей мордой об асфальт... Я ж все-таки не подвижник...

Внимательно, холодно посмотрела из-под челки, ухмыльнулась:

- Не подвижник? Ну, твое счастье.

Потом встала, иэхххмля! - потянулась, покрутила шеей вправо-влево. как это делают боксеры перед выходом на ринг, поддернула синие треники с белой надписью "abibas", хлопнула Филофила по плечу, кивнула: иди за мной, пацан, чего покажу.
 
Вот тогда-то сестра его жизнь и показала Филофилу впервые клеть сердца его, научила, как в нее быстро всходить и как затворять двери, и показала ему заветный ВЖЖЖУХ . И тогда же, после велия своего падения, Филофил, будущий о., освоил всё это и утвердил на основание старое, как мать поставила.
 


К о.Филофилу часто приходили прихожане, но не реже заходили и захожане.
Однажды в храм зашел один подающий надежды заслуженный писатель и сказал:
- Мне посоветовали обратиться к вам за советом.
- А почему ко мне?
- Ну как же. Это же ваша обязанность, по удовлетворению нужд. Вы же...ээ...божественный.
- А, ну если в этом контексте...- пробормотал о.Филофил. - И что вас интересует?
- Я заслуженный писатель, подал немало ценных надежд. И мне предложили вступить в Союз писателей. И вот прямо не знаю - как оно, если по-божественному? Что в Библии говорится?
- Сейчас... - О.Филофил раскрыл Библию и сделал вид, что читает. - Тут сказано: "Если кто позвал тебя вступить в Союз писателей, вступи с ним в два".
Затем, воспользовавшись паузой, быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!" и по-старому, как мать поставила, оплакал тот день, когда научился читать и узнал, что на свете бывают писатели.

 

Путешествуя в летнюю жару, один из привалов о.Филофил обыкновенно делал у ограды Царства Небесного - было там одно уютное местечко:  буйные лопухи в человеческий рост и тень от этих лопухов.
Лежал на спине, дремотно плыл глазами в горней сини... Вдруг - захрустел кто-то лопухами: апостол Петр запер КПП, зашел тоже в тени посидеть.
О.Филофил поднялся, испросил благословения.
- Да лежи-лежи, Филофиле... Филофиле-простофиле.
Шутка у старенького апостола всегда была одна и та же; посмеялись.
Петр  утерся рукавом ризы :

- Ну и пекло сегодня... Хорошо хоть, посетителей нет пока... А то и не отойдешь. У нас тут сиестов нету...не Бразилия чай какая. Где в лесах много диких обезьян.
Это была еще одна и та же апостолова шутка; опять посмеялись.
- А ты чего? Всё путешествуешь?
- Ага.
- А у вас там как?
- Ну как... Пост.
- И как там они, постом-то ?
- Да как... Всё так же.
- Бьются?!
- Бьются...
- И опять про пост?!
- Про что им еще...про пост. Каждый раз одно и то же... На этот раз война прямо какая-то. Инфоповодов других нету, лето ведь, мертвый сезон, вот и ярятся...Одни, как всегда, кричат, что искажение, изуверство и устарело, другие - что апостольский, и кто не постится - апостасия и кощунство...
- И мною грешником бьются?!
- И тобою, пост-то Петров...
- Господи...ахти мне грешному!.. - Петр вскочил, всплеснул руками, заморгал , как ни за что ни про что обиженное дитя, закапали с воспаленных век частые ясные слезы. Отвел лицо , стал рыться в ризе, искать якобы платок, прокашливаться, не подавать вида :
- Да где ж оно... Вечно в этих карманах...
Вытащил платок, какой-то большой, как бы большое полотно, развернул, держа за четыре угла, посмотрел внутрь: увидел четвероногих земных, зверей, пресмыкающихся и птиц небесных. Свернул , сунул обратно, вынул снова - на этот раз платок был обыкновенный, носовой; сморкался нарочито долго, трубно, на о.Филофила не смотрел, хмуро, тщательно складывал платок в осмь раз. О.Филофилу стало жалко старика:
- Да ну, ничего...пусть их. Ну, бьются...до смерти не убьются. Наши, они такие, их об асфальт не расшибешь... Покалеченных, конечно, много будет, а так...
Петр только махнул рукой, ничего не ответил, полез через лопухи обратно.
О.Филофил шел по жаре, ярой, но все же доброй, какой-то галилейской, шел - улыбался.
Предвкушал, как вернется к себе в клеть , затворит дверь, скажет : "ВЖЖЖУХ!" и поставит токающие усталые ноги в тазик с холодной водой, по-старому, как мать поставила.
 


Рабочий день давно закончился, когда в запертые ворота храма требовательно постучали.
Старик сторож пошел отворять.
За воротами стоял средних лет   лысоватый человечек с худым решительным  лицом изжелта, в перемотанных изолентой роговых очках, в футболке с полинялой надписью «GLASNOST» и сандалиях «Скороход». На шее человечка имелся милицейский мегафон, а в руках он сжимал древко с приделанным к нему рукописным плакатом: «Позор кагэбэшникам в рясах!».
Сторож с минуту оценивал человечка особым  взглядом, отчего тот стал часто сглатывать слюну и перехватывать   пальцами  древко то вверх, то вниз, словно мартышка – ствол пальмы, по коему вверх и вниз  носит она на себе драгих своих блохастых мартышат. Наконец сторож перекрестился, цыкнул через фиксу слюной человечку под ноги и иронично просипел:
- Ты че, раб Божий? Рамсы что ли попутал? Тебе случаем не в лихие девяностые, не?
Человечек пару раз моргнул мультяшными огромными глазками сквозь мощные диоптрии очков, на всякий случай отступил сандалиями на шаг , лицо его стало трибунного окраса, и открыл он было рот возгласить, но тут в калитке показался отодвинувший сторожа в сторонку о.Филофил:
- В чём дело?
Увидев о.Филофила, человечек ободрился, приступил назад отступленный шаг и возгласил таки:
- У попов под рясами погоны!!
О. Филофил непонимающе поглядел перед собой, потом, вдруг вспомнив что-то,  просиял, заохал:
- Ох!...Спасибо вам!.. Извините!..  Я и впрямь!.. Ох, голова садовая!..
Лихорадочно расцепив крючочки и пуговки, о.Филофил стащил с себя рясу. Под рясой у него и в самом деле были  погоны. Погоны цвета были нежнолазоревого, маховые же перья первого-третьего порядков на них были жемчужные и как бы ровненько мерцали изнутри, а плечевые были кремовые с отливом в мягкое злато подпуши. О. Филофил поцокал языком, расправляя замятости : «Слежались за день… Всё беготня да  суета, совсем забыл, а надо же следить…», подвигал плечами, потом осторожно подвигал погонами – погоны выросли и расправились. Блаженно улыбаясь, о. Филофил – ВЖЖЖУХ! - взмахнул погонами уже смелее, поднялся в воздух сантиметров на сорок, потом повыше, сделал осторожный круг по церковной ограде и, совсем освоившись, уверенно ушел ввысь ,  скрылся за колокольней.
- Ку…куда это он? – растерянно спросил человечек.
- Куда. На кудыкину гору, воровать помидору.  Не дадите отдохнуть батюшке… Иди уже отсюда, раб Божий, да ложись спать по-старому, как тебя сявку мать поставила.
Сторож заложил ворота на засов. Подумал, снова вытащил засов, раскрыл ворота и хотел уже торжествующе выдать  напоследок: «А вы на земле проживете, как черви слепые живут, ни сказок про вас не расскажут, ни песен про вас не споют!», но не выдал – некому было.
Пусто уже было за воротами.
Только ласковый вечер поднялся, всколыхнулся всем собою во всю свою ширь и медленно опустился на мир, словно  укрыл  умотавшегося за длинный летний день, срубившегося не помывши избеганных  ног  мальчишку теплой и прохладной простыней: доброй тебе ночи, сыночка, спи  посыпай  да добра насыпай.
 



Кроша капусту на постныя щи, жена о.Филофила напевала : "Гляжу в озера синие..."

- А я так, матушка, в озера синие давно не гляжу...- сказал о.Филофил.

- Чего так?

- Там окна постоянно всплывают.

- И чего рекламируют?

- Да фигню всякую, прости, Господи... "Увеличим вашу джигурду на 15 см"...

Жена на секунду задумалась; нож завис в воздухе, потом опять бодро застучал по разделочной доске.

- Угу... Ну, идите уже с кухни с Богом, нечего тут ...

О. Филофил вздохнул, быстро взошел в клеть сердца своего, сказал : "ВЖЖЖУХ!" и запустил в клеть осьмнадцать своих детей , чтоб в ожидании обеда поиграли по-старому, как мать поставила.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
 
О. Филофилу приснилось, что идет он, а навстречу ему – Пригов.
- Здравствуйте, Дмитрий Александрович! – воскликнул о.Филофил.
- Еще как здравствую! – радостно отвечает тот.
- Ну как ? Возлег Рейган с Милицанером?
- А то ! Еще как возлег!
- Значит, удалось вам ?
- Эх, батюшка, - смеется Пригов, - так мне ведь еще ТОГДА  удалось!..
- А, ну да, ну да!.. А живете-то где ? В Беляево?
- Так точно! Нет краше моего Беляева! Вон оно, внимательно только смотри ! – и пальцем показывает ввысь, в самую синеву…
Проснулся тут о.Филофил   - хороший сон, ясный! -  вскочил  с постели  бодро, словно  мать поставила, смотал ВЖЖЖУХ обратно в тугую спираль, растворил дверь, вышел из клети сердца своего, и всё улыбался, и смотрел , смотрел.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------



Очередная прихожанка завзыскивала духовного и пришла к о.Филофилу за наставлением, а там, глядишь, и в надежде выцыганить окормление – как беседа пойдет.
В том, что беседа таки пойдет, она не сомневалась: о.Филофил последние пару дней пребывал в благодушном настроении.
- Скажите, авва, а вот хульные помыслы – откуда берутся?
Напившийся только что холодного бодрящего настоя  каркаде, сиречь суданской розы, она же в крещении гибискус, о.Филофил сидел в тени под  яблоней, поглядывал  в кучевое летнее  небо, чая дождика, дождик вовсю обещал быть, а о.Филофил отвечал ему сердечной взаимностью, и по такому случаю проглотил «авву» не поморщившись.
- Ну, это просто. Это единственно от глупости сатаны.
- Неужто?!
-Конечно. Это когда он пытается нас совратить на грех, чтоб похулили мы самую дорогую для нас святыню  в самую для нас святую минуту – а добивается только того, что возблистывает у нас внутри молния когнитивного диссонанса, а в этом возблистании его, идиота, моментально становится видно.
- Страсть какая!..
- Да какая там страсть. Неразличимость и маскировка  – его главное оружие, а тут-то он сего и лишается. А нам нечего в данной ситуации особо переживать: чего нам из-за него, собаки, переживать, это его грех, а у нас своих полно…
- Спаси ж вас Господи, авва!
- Да не за что! – благосклонно отвечал о.Филофил, в голове которого эхо подхватило: «…есть за что!.. есть за что!..»
Беседа у них потекла своим святоотеческим чередом, а потному размаянному сатане, притутулившемуся   с той стороны яблони передохнуть в ожидании того же дождика, стало чрезвычайно обидно.
«По глупости, значит?! Вот сволочь!   Ладно!.. Перевернется, якоже рече народ, и на нашей улице телега с пряниками!.. Я тебе , засранцу, не поленюсь, устрою когнитивный диссонанс…Ты у меня хлебнешь каркаде… » - нехорошо усмехнулся печальный до того момента дух изгнанья, отряхнул кожистые крылья от травинок и муравьиного сору , покинул яблоню  и пошел к Богу.
- Господи, ты слышал?
- Ну, слышал…
- Признаешь, что он сам напросился?
- Ну, признаю…
- Бинго ! Ну, так я пошел?
- Ну, иди…
- Только чур, не вмешиваться! – уставил сатана в Бога длинный, нахальный,  с  нестриженым  ломким когтем,  в заусенцах и в ободке расплывшейся наколки-перстня палец, которым, бывало, столько раз заключал он разнообразные пари.
Бог сдвинул брови:
- Но-но! Ты, однако,  не забывайся ! Чуркает он!.. Иди уже!
Сатана принял  демонстративно  смиренный, но понтовый вид – такой вид имеют перед вошедшим в камеру начальством сидящие на кортах , хотел было, зажав ноздрю,  высморкаться  себе под ноги, но все ж таки  побоялся,  прощаться не стал ,  засвистел «Мурку» и моментально выскользнул за дверь.
О.  же Филофил  тем временем, закончив душеспасительную беседу и благословив прихожанку именословным перстосложением, так и не дождался дождика. Заметив, что день уж вечереет, он отправился в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : «ВЖЖЖУХ !» и стал укладываться  спать  по-старому, как мать поставила. О.Филофил и представить себе не мог, какой длинной,  длинной окажется для него эта ночь.


------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
 

В дверь квартиры о.Филофила постучали. Жена, вытирая руки фартуком, пошла открывать.

- Мир вам !

- С миром принимаем...

- Мы - из епархиальной комиссии по расследованию кризиса семей клириков.

"Так по расследованию чего, кризиса, семей или клириков?.. Кто на ком стоял?.." - поморщился присунувшийся тут же о.Филофил , но вслух промолчал.

- Матушка! - торжественно сказал плотный, с бородавками и чем-то вроде опросного листа в руке. - Священноначалие выражает обеспокоенность тяжким положением семей нашего клира. Мы имеем благословение на мониторинг ситуации по приходам нашей епархии. Судя по документам, у вас осьмнадцать детей. Скажите, вот вы - давно отдыхали?

Та растерянно оглянулась, словно ожидала увидеть за своим плечом озвученную бородавчатым матушку, и неуверенно сказала:

- Ну...позавчера...

- Так! - с интонацией нетерпеливо торжествующего печалования молвил другой, моложавый, в залысинах и ряске , но без креста, а с академическим "поплавком", пришпиленным в области сердца. - Вот видите - позавчера! Всего один день?

- Ну почему один!.. Ой, простите, это я не так выразилась... Просто позавчера домой вернулась как раз... прилетела из Ниццы...

- Вы...откуда? Из Ниццы?..

- Да нет! Это я только прилетела домой из Ниццы-то, - расплылась в лучистой улыбке жена, - а так-то улетала на Красное море. Потом - Египет, Хургада... Ну, а потом любимые места - Венеция, Равенна, Рим... Пинакотека там, знаете, а то в прошлый раз закрыто было, не попала... Ну, потом в Париж к друзьям, а там уж и в Ниццу...

Комиссия в лице этих двоих, а за спинами их смиренно мыкалась по лестничной площадке еще и какая-то в косынке, пораженно замерла.

- Гхм... - сперва тоненько, перехваченно, а потом и басовито прокашлялся наконец бородавчатый. - Это... Это что же вы, часто так... отдыхаете?

- Да как Господь управит... Это, в смысле, если далеко куда-то? Ну, три-четыре раза в год летаю...

- Но. простите...это ж сколько денег надо?!

- Да каких там денег! - махнула жена рукой. - Откуда они у нас, деньги-то... Я не работаю, у батюшки зарплата - одни слезы, на требах ничего не натребничаешь, а тут вон осьмнадцать детей... Да и что - деньги! Ведь разве в деньгах-то счастье? Верно же?

Не найдя что возразить и вторично пораженная, на этот раз глубиной открывшейся истины про деньги, комиссия снова помолчала.

- Но если без денег - как же вы летаете?!

- А про это уж у батюшки надо спрашивать. Это он всё делает, у него это запросто. Филя?.. - обратилась жена к о.Филофилу.

Помрачневший о.Филофил дернулся было помыслом в сторону чего-нибудь по-быстрому соврать, но воздержался, не стал брать греха на душу. Вместо этого он молча полез в карман и протянул бородавчатому на ладони свернутый в тугую спираль ВЖЖЖУХ.

"Пусть их смотрят, ей, Богу содействующу... Всё равно ничего не поймут", - подумал о.Филофил.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Загремели фанфары, всколыхнулись ветры поновлений церковных, и прошел по епархиям указ : всем клирикам , вне зависимости от сана, возраста и груза несомых послушаний, готовиться к курсам переподготовки.

Маститые протоиереи, мужи славы, роптали. Не роптал только о.Филофил: во-первых, он не был маститым протоиереем, во-вторых, привык к откуда ни берущимся возложениям бремен неудобоносимых, а в-третьих, помнил мудрое присловье : "Началось гиком, да кончится пшиком", и только воздыхал.

Ночью видел вьюношеский сон: какие-то неправильные глаголы, нагие, жилистые и багрововозбужденные, преследовали перелесками бледное продолговатое Преполовение, откинувшее в обезумелости ловитвы на спину ветвистые рога ; глаголы орали: "Преполови его! Преполови! Отполовинь! В Марковы главы загоняй!"; просыпался, пил кипяченую воду, корил себя за то, что вместо учебников листал на ночь рассказы Вуди Аллена, отворял форточку - проветрить клеть сердца своего, говорил : "ВЖЖЖУХ!" и переворачивал пропотевшую подушку прохладной стороной наверх, по-старому, как мать поставила.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
 

О.Филофил раскрыл ноут, заглянул в почтовый ящик и увидел письмо. На аватарке отправителя имелась реклама шведского зеленого горошка.

О. Филофил кликнул «открыть» и прочел:

"Дорогой братец, с днем рождения! Желаем тебе здоровья!

Как ты поживаешь?

У нас всё хорошо. Недавно наш парламент принял-таки долгожданный пакет законов о правах животных (из выпуска новостей узнал, что об этом нашем проекте знают и у вас в России, и называют почему-то по-гречески - "apostasia"), и Финдус получил свой первый биометрический паспорт. Пришлось разбить его копилку, и он съездил в Англию, осуществил свою давнюю мечту - посмотрел на английскую королеву; правда, как я его ни просил описать королеву поподробнее, глупыш не мог толком связать двух слов, и у него выходила какая-то мышка на ковре; ну, да ты ведь знаешь Финдуса - в изящной словесности он никогда не был силён!..

Ждём ответа, как Финдус - омлета!

Твой троюродный брат Петсон".

О.Филофил поулыбался , вздохнул, положил перед собою лист бумаги, взял фломастер и крупными буквами написал на нем:

"Hej till dig, broder!

Tack för grattis!
Jag önskar dig och din reumatism hälsa!
Passa min kyss till Findus! Utan en katt och livet är det inte!

Din Filofil"

Свернув из листка самолетик ("Ох уж эти европейцы..почте доверяют... как дети, честное слово!..") , о. Филофил отворил форточку, сказал : "ВЖЖЖУХ!" и запустил самолетик в зенит, по-старому, как мать поставила.

Кот Шрёдингера,  как раз случившийся существовать, на минуту перестал тщательно вылизывать свои и без того безупречные бубенцы, сощурился на о.Филофила и сказал из-под вытянутой ввысь лапы:

- Не боишься, что ВВС собьют над границей?..

О.Филофил только ухмыльнулся:

- Ничего!.. Аналоговые носители - они, знаешь, самые неуничтожимые.


--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

О.Филофил , облепленный осьмнадцатью детьми, смотрел мультики по телевизору.

- Филя, к тебе! - донеслось из коридора, и в комнату, смущенно бормоча : "Молитвамисвятыхотецнаших...", вошла прихожанка.

Совершив пару широких, "по-морскому", гребков сквозь слой кишащих детей, о.Филофил вылез на поверхность, благословил прихожанку, предложил присесть. Та благочинно присела на краешек стула, с робким, но живейшим любознанием зыркнула из-под платка туда и сюда - у батюшки!! дома!!! - и вторично благословилась - спросить.

- А вот , отче, в Евангелии сказано : "Будьте как дети". Как вы это святоотечески толкуете?

- Святоотечески? А просто. Сейчас покажу... Вот, например...

О.Филофил взял заляпанный вареньем пульт и долго в него тыкал, ибо пульт, за почтенным возрастом и утратой нескольких кнопок, работал через раз. Наконец, путем приноравливания перстов на кнопки под разнообразными углами и регулировки силы нажатия, переключить удалось, и на экран судорожно выпрыгнул канал новостей.Там осатаневшие люди в камуфляже стреляли друг в друга среди дымящихся развалин какой-то деревни, кто-то надсадно что-то орал в рацию, пытаясь переорать железный вертолётный дакдакдакдак, на переднем плане лежала в луже крови сраженная шальной пулей коза. Прихожанка тихонько охнула и перекрестилась.

- Вы же знаете, что делают взрослые в телевизоре, когда канал выключен? Нет? А вот смотрите.

О.Филофил сказал над пультом : "ВЖЖЖУХ!". Экран мигнул и тут же засветился снова. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто на них не смотрит, стрелявшие побросали оружие, вылезли всяк из своего укрытия, стали вытирать пот, стаскивать осточертевший камуфляж и со смехом переговариваться. Коза встала, лужа крови под ней исчезла; остекленевшие козьи очи просветились лимонножолтым разумением, и, побродив между расположившихся посидеть и полежать в теньке людей - кто не спеша курил, кто жевал травинку, четверо сели в кружок перебрасываться в дурачка, бородатый парень настраивал гитару и , вращая глазами, что-то говорил хихикающей медсестре, - коза остановилась и стала вдумчиво жевать угол какого-то воззвания, приклеенного к стене дома. Синее, как рубаха, небушко вновь наполнилось - словно кто заткнул пробоину - полдневной летней тишиной. Недовольный тем, что его прервали, оркестр цикад еще немного оскорбленно понемотствовал, выжидая, что придут извиняться, не дождался, бросил выпендриваться, потенькал - и грянул.

- Или вот, - на сей раз с экрана ударил по глазам и ушам канал "МузТВ", на котором показывали концерт поп-классики. Карамельных расцветок существо пищало , дергаясь под стробоскопами в объятиях мускулистых подтанцовочных парней, пергидроленных и облаченных в стринги: " Ты целуй меня визде, васимнацать мне уже!!" Снова "ВЖЖЖУХ!" - и кислотные огни погасли, подтанцовка исчезла, а существо, оказавшееся девчоночкой лет тридцати, забилось с ногами на диван и, вытащив затрепанный том Пруста, жадно погрузилось в прерванное чтение; над диваном возникло окно, и в него уютно застучал осенний дождик.

Еще щелчок - на экране возник солидный лысоватый депутат в неброском элегантном костюме от "Бриони" и золотых очочках; с компетентно-доверительным выражением лица депутат разъяснял кивающему головой , как собачка на панели под лобовым стеклом маршрутки, ведущему головокружительные перспективы пенсионной реформы. "ВЖЖЖУХ!" - мама подняла хнычущего депутата под мышки, твердо и ласково поместила в придвинутый к столу стульчик, повязала поверх дорогого пиджака слюнявчик и поднесла ему ко рту ложечку "Агуши". Депутат успокоился, перестал хныкать, глазки его заблестели, он звучно зашлепал ладошками по подлокотнику стульчика и , захлебываясь слюнями, прокричал маме: "Сяся!!.."

- И так - куда ни ткни... А вот, например...

Щелк - и на экране снова возникли мультики. "ВЖЖЖУХ!" - ничего не изменилось. И другой раз, и третий, и одиннадцатый совершал о.Филофил над пультом своё, заветное - но мультик происходил своим чередом.

- Вот видите? Сколько бы раз я ни переключал - этот Лунтик как играл со своим другом кузнечиком Кузей, так и играет, и даже внимания не обращает!..

Пока прихожанка думала, глядя перед собой, о.Филофил аккуратно передал пульт детям, взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!" еще раз и прилег полежать по-старому, как мать поставила - телевизор весьма его утомлял.


---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

- Как страшно жить, батюшка! - внезапно вскричал на о.Филофила выскочивший из соцсетей прихожанин.

- Отчего это ?..

- Да как же - отчего! Пойдешь в поликлинику - а вдруг доктор-то Менгеле ! Запишешь ребенка в школу - а вдруг учитель-то Чикатило ! А в церковь и вовсе - придешь, а вдруг поп-то !..

О. Филофил, по привычке настроившийся было отшутиться, стал серьезен.

- И что вы предлагаете ? Как же тогда - жить?

- Как-как!.. Ну вот в писании, например, сказано...Вот, сейчас... - прихожанин лихорадочно залистал карманного формата томик, нашел нужное, - вот : "Не выходи из комнаты, не совершай ошибку !"

- Оно так, конечно... Но смотрите, ведь еще в писании сказано, - о.Филофил взял из рук прихожанина книгу, перелистнул, ткнул пальцем, - вот здесь: "В чем, скажи, твой неутешный опыт? Пить не сладко? Будь же сам вином!"

Вернув томик, о.Филофил быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!" , долго листал свой экземпляр писания , наконец, отчаявшись, захлопнул книгу, улегся по-старому, как мать поставила, в позу эмбриона и накрыл главу свою мантией. Но уснуть не мог, ворочался : да, последнее слово в разговоре вроде бы осталось за ним, однако дуэль-то авторов писания - и о.Филофилу было про то доподлинно известно - к концу еще ох как не подошла.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

- Что это у вас? - спросил о.Филофил выскочившую из соцсетей распаленную прихожанку.

- Как - что?!! Да вы полюбуйтесь! Это же просто очередной вопиющий факт!

- Какой-то он у вас полудохлый... - О.Филофил осторожно переложил факт к себе на ладонь. Тот действительно выглядел не очень: глазки подернулись пленочкой, клюв раззявился, лапки судорожно поджались, меж сорных перьев в проплешинах копошились паразиты. - Бедняга... А ну-ка...

О.Филофил подул на факт, сказал : "ВЖЖЖУХ!", аккуратно расправил ему перышки, выбрал паразитов и стал осторожно отпаивать его слюной, по-старому, как мать поставила. Прихожанка оторопело перекрестилась.

- Тьфу, срамота!..

- Сама ты срамота, - не удержавшись, резко и по-детски снеполиткорректничал о. Филофил. - А это - факт. Вопиющий. Поющий, вопиющий, взывающий и глаголющий. Ну, лети !..

Факт перемигнул глазками, повертел головой, перешагнул по ладони, цепляясь коготками, туда и сюда, прислушался к себе. Потом чирикнул и вспорхнул ввысь.

- Вы уж простите за резкость, Христа ради... - смущенно сказал прихожанке о. Филофил. - Просто он, скорее всего, летал да в медиаповод попал, ну и запутался там...

А сам подумал: "Очередной вопиющий факт. Сколько ж там у ней еще их на очереди...Господи, помилуй".

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
 

Дверь за спиной о.Филофила с лязгом захлопнули. Стены в камере были сырые, в бетонной шубе, а свет чутошный и откуда - непонятно.

- Что, батюшка, опять? - сочувственно хихикнул сосед.

- Опять...

- И за что на этот раз, если не секрет?

- Да прихожане, понимаете, у меня - всё из соцсетей выскакивают как бешеные... Прямо под ноги...

Сосед вздохнул:

- Да, понимаю вас... У меня вот тоже - старушки...Из окон всё вываливаются. Ну что ж... Добро пожаловать! Располагайтесь.

И он подвинулся на узких, прикрученных к стене, откидных нарах. О.Филофил поблагодарил, кое-как улегся, накрыл главу свою мантией, сказал : "ВЖЖЖУХ!" и смежил вежды по-старому, как мать поставила, надеясь проснуться все-таки у себя, в клети сердца своего.


____________________________________________________________________________________________________________
 

Храм, в котором служил о.Филофил, ввиду близости его (храма) к проезжей части России, время от времени посещали иностранные туристы.

Вот и сейчас вошла группа пожилых, увешанных фотокамерами. Имея вид компетентности, молоденькая гид что-то уверенно лопотала по-иностранному; глаза и зубные импланты старичков сияли.

- О, как интересно! - обратилась гид к о.Филофилу. - У вас идет роспись стен? А вот это - что изображено?

- Это...ну...Страшный Суд. Это, видите ли, традиция такая...

Гид снова громко залопотала было по-иностранному, но осеклась, вытаращив глаза в левый нижний угол росписи. Туристы запереглядывались, как встревоженные обитатели птичьего двора, удивленно вытягивая пергаментные шеи, поворачивая головки друг к другу и спрашивая друг у друга же что-то вроде : "Ке?.. Ке?.." .

- Гхм... Видите ли... Работы благословлены настоятелем... - неравномерно заливаясь краской, пробормотал о.Филофил. - Я не в курсе... Мы вот сейчас у художника спросим...

Пожилой сторож, он же садовник, он же по совместительству и богомаз, кряхтя, слез с лесов , вытирая руки тряпкой, с достоинством приблизился.

- Сие есть мучение грешников во аде.

- Грешников...что?.. - переспросила гид.

- Во аде. Вот это конкретно - узники совести.

"Ке?..Ке-ке?..." - снова оживились иностранные пенсионеры ("Чего они кекекают? пуэрториканцы, что ли?" - подумал о.Филофил) ; молоденькая, подыскивая слова, перевела. Те возбудились еще больше, одна в оранжевой щетине на черепе и черных очках взвизгнула по-английски: "Wow ! Freedom fighters, victims of KGB?!! " Гид замотала головой: но-но, но! - и в бессилии обратилась за смыслом к автору, натужно ему улыбаясь и делая руками широкий приглашающий жест типа " позовем снегурочку, дети".

- Узники, в смысле, совести. Это строго по преданию старцев всё. Они , ну, грешники то есть, сожженные в совести своей. Вот и попали в узилище. Вот это, видите - совесть. Вот она их теперь и мучает.

- Вы...вероятно, в иконописной школе учились? Это ...какого же письма?.. - в панической растерянности что сказать сказала наконец молоденькая.

Сторож ухмыльнулся всем морщинистым лицом и блеснул фиксами:

-Э, доча!.. Наша школа - два класса и коридор... Жизнь учила многогрешная наша, да промысел Божий. Я вот этими рученьками знаешь сколько марочек сделал людям - без чаю-курева на хате не бывал!..

Молоденькая дико блеснула на него глазами, как птичница, согнала подопечных в стаю и, что-то снова быстро лопоча по-иностранному, стала направлять их к выходу. Туристы на выходе поворачивались, часто-часто по-китайски кланялись храму. Один из них, совсем сухонький старичок , лысый и в опереточных бровях, на самом пороге вдруг затормозил, повернулся к о.Филофилу и, уставив в него тусклые глазки калибра 7,62, на чистейшем русском ("Откуда они все-таки?.." - опять мелькнуло у батюшки в голове) вполголоса процедил:

- Я в свое время, между прочим, за куда более невинные картинки знаешь сколько у себя в Фейсбуке народу заблокировал, по всему миру ? Кого на трое суток, кого на год, а кого и вообще, в солнечный Магадан!.. Эх, не наша нынче власть... вспомнили бы, кто такой Цукерберг...

И вышел вслед за всеми.

- Ну как? Нехай знают наших? - довольный собой, сказал о.Филофилу сторож.

- Уфф... Доведешь ты нас когда-нибудь до цугундера, честное слово! - ответил о.Филофил. - Сколько раз просил: ну ты хотя бы на тех штуках, которыми у тебя совесть узников терзает, нарисуй черные прямоугольники, что ли!..

- Это всё правда жизни! - обиделся сторож и полез обратно на леса. - Как у древних мастеров! У меня благословение настоятеля!..

- Ты, древний мастер, не уповай на то, что настоятель в искусстве ничего не смыслит и к тебе под руку с указаниями не суется. Как рассмотрит однажды, да как покажет тебе правду жизни...

Махнув рукой, о.Филофил быстро взошел в клеть сердца своего, затворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!", запил водой таблетку персена, прилег и стал размышлять о соотношении канона и свободы творчества, по-старому, как мать поставила.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

На престольный, после службы и крестного хода, за столом в трапезной разговоры велись, как обычно, самые что ни на есть приходские.

- Ой, да не говорите, на этом Западе у католиков вообще уже, прости, Господи ! Там уже, слышал, выпускают священников-роботов!

- У нас тоже роботов хватает... - не утерпел о.Филофил. - Вон, у того батька все зубы вставные, у того - шунт в сердце, у третьего вон - протез коленной чашечки... ничего, служат.

Все замолчали, только юный сынок просфорницы, приносивший и уносивший тарелки, сдавленно фыркнул.
"Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил..." - подумал о.Филофил, вылезая из-за стола, быстро входя в клеть сердца своего, затворяя двери, говоря "ВЖЖЖУХ!" и укладываясь переварить обед по-старому, как мать поставила.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------


Прибежали к о.Филофилу дети, второпях зовут отца:

- Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!

Рассмотрев притащённого - вид у того был действительно тот еще: всё в нём страшно онемело, опустились руки вниз, и в распухнувшее тело раки чёрные впились - о.Филофил утащил его обратно, выстроил осьмнадцать своих детей в коридоре, сделал им суровое внушение и воспретил два месяца подходить к компьютеру, ибо не для того им подарен оный, чтоб они в соцсетях шарились, а для учёбы.

- Тятя, кто это хоть был-то? - шмыгая носами и изображая мимикою своею раскаяние, спрашивали дети.

- Кто-кто... Это Оскорблённое Религиозное Чувство был, вот кто. Это такой, знаете, - ухх!.. Такого только вылови - суд наедет, отвечай-ка, с ним я ввек не разберусь... Бегите уже, да смотрите у меня!

Затем, быстро взойдя в клеть сердца своего, затворив дверь и сказав "ВЖЖЖУХ!", о.Филофил затаил дыхание и по-старому, как мать поставила, стал прислушиваться, не стучится ли кто-нибудь под окном и у ворот.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Один человек сильно болел глазами, и извёл на врачей всё своё состояние, и ни одним не смог быть вылечен, и наконец, отчаявшись, он проклял всех врачей и всю медицину, как традиционную, так и нетрадиционную, как доказательную, так и совершенно бездоказательную, и, наученный своей православной тёщей, пришел за исцелением в храм Божий, попав как раз на о.Филофила.

О.Филофил выслушал пришедшего, спорить насчёт полезности медицины с ним не стал, а поставил его у иконы, отслужил молебен о здравии, помазал елеем, совершил что положено, и произошло чудо: отчаявшийся человек согласился попробовать еще раз и вновь пойти на прием к врачу, про которого о.Филофил заверил, что на этот раз - врач проверенный, его личный знакомый, и что вот пойдёмте к нему прямо сейчас .

А на самом деле повёл полуослепшего к себе в клеть, отворил дверь, сказал : "ВЖЖЖУХ!", усадил больного на стул, а сам послал срочную смс-ку другу своему Гэндальфу.

Старик явиться не замедлил, причем , известный любитель спецэффектов, обставил своё появление такими огненными потехами, что больной испуганно побледнел, сполз со стула и хрипло промямлил: "Батюшка, а это...а как же... мне тёща, она у меня верующая, все посты соблюдает, говорила, чтоб к экстрасенсам там всяким - ни-ни?..Что Господь накажет и всё такое?..", а о.Филофил поспешил усадить его обратно и всячески успокоить, что мол этот - наш, и он не всякий и вообще не экстрасенс, и что всё будет норм и во славу Божию, и что руку лечащего врача как раз Господь и направляет, и лекарства Господь через врача назначает, и рецепт куриной скорописью через врача пишет, и что не лечиться у врачей - это мракобесие и суеверие, и прочее в таком роде.

Узнав, в чём дело, Гэндальф хмыкнул, собрался было что-то сказать о.Филофилу и даже наставительно подъял сухой коричневый перст, но передумал, пожевал кончик длинной седой брады, приподнял больному заплывшее зеленоватой слизью опухшее веко, секунды две глядел в глаз, потом наклонился и что-то прошептал сидящему прямо в ухо.

Тот некоторое время был неподвижен. Потом лицо его просияло:

- И...что? И это всё?

Гэндальф величаво покивал.

Человек вскочил, обрадованно засуетился:

- Спасибо!.. Вот спасибо вам!.. Ну, я пойду, значит?

И исчез.

- И что это было? - спросил о.Филофил.

- Да всё просто, - сказал Гэндальф. - Начитался в соцсетях всякой злобы дня, и бревно в глазу воспалилось.

-Да?.. Но как же?..

- Да вот так же!..- передразнил Гэндальф. - Ты учитель Израилев, и ты ли этого не знаешь.

- Надо же... А почему же я-то не разглядел?..

- Ты у меня что ли спрашиваешь? Я вообще-то некрещёный...

Попрощавшись с Гэндальфом и заперев двери клети сердца своего, о.Филофил ещё долго повторял : "Ну надо же!.. А я-то!..", рассматривал себя в зеркале, осторожно потрогивал комли собственных брёвен, торчащих у него как из десной, так и из шуей глазниц. Брёвна были кряжистые, корявые, какой породы - непонятно, но, судя по количеству годовых колец на срубах, весьма почтенного возраста: пора, давно пора удалять, батенька.

В очередной раз начитавшись в интернете разных ужасных новостей, о.Филофил всходил в клеть сердца своего, затворял двери и молитвенно звал Бога.

Бог, как правило, всегда был тут как тут, и разговор у них происходил один и тот же, примерно такого содержания:

- Господи! И где же Ты есть, когда такие ужасы происходят на белом свете!..

- Я где? Будто не знаешь. Лежу на сохранении.

Тут о.Филофил поперхивался молитвенным.

- То есть как?..

- То есть - так. Помнишь, что про все эти ужасы написано? Ну-ка, прочти вслух.

О.Филофил зачитывал: "Востанет бо язык на язык, и царство на царство: и будут глади и пагубы и труси по местом: вся же сия начало болезнем..."

- Вот видишь - "болезнем".

- И что?

- И ничего. Токсикоз на раннем сроке.

-А...

- А дальше - рожу всё новое.

Тут о.Филофил всё понимал, плакал слезами облегчения и лепетал:

- Ох!.. Ну конечно!... Господи, да спаси же Тебя Го...! - ох!...то есть, я хотел сказать... Спаси Себя Сам!... как правильно-то... уж Ты прости меня!..

- Да ничего, нормально всё. Ты не переживай - переживём... Иди-ка, умойся лучше. Да скажи : "ВЖЖЖУХ!", да ляг поспи по-старому.

- Как мать поставила?
 
- Да. И как Отец.

 






 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney