СООБЩЕСТВО

1
мухи амурные бродят на цыпочках ах
красным несёт за версту – скоро октябрь
нежности шею цыплячью свернули зачем?
я не хочу не хочу делать из мухи слона

кто-то мой дом срисовал на ладонь и унёс
сердце кошачье ты не мяучь не мурлычь
если бы я говорила на всех языках
то не сказала бы ни на одном ничего

что-то уже навсегда изменилось в крови
словно вспорхнул воробей и с ветки осыпался снег
я иногда понимаю зачем я живу
но не скажу никому ни за что никогда

2 
вдруг георгины – выдох, осень – выдох, вдох
фаланги длинных пальцев мне мерещатся в стихах на курьих ножках
я истекаю содержаньем книг когда луна
и оседаю пылью на предметах
и тени мелом обвожу…
нет-нет, не помогает
они молчат как палец на губах
нет хуже ничего, чем быть одной из них…

рывками осень начинается и глохнет
теряя скорость, превращая воздух в дождь кромешный
нет-нет не то… послушай, вот послушай
оконное стекло сожрало за ночь профиль
овал лица на подоконник сполз осенней лужей
в которой отразятся облака и дна не будет видно…
как отвратительны порой бывают небеса…

вот-вот ноябрь
вот-вот прольётся акварельной речью голос
вслед наспех скомканных подробностей октябрьских
чем ближе к ноябрю, тем больше пауз – и
как комментарий к одиночеству – в глазах
по самые зрачки нападал за ночь снег.


                                                          Патриции

изумрудным снегом истекает лето
думали зима – заблудились позже
плакали – весна и влюбились где-то
между золотым и небесно-мокрым…

вспоминали детство – запустили змея
думали по белому – чёрным не страшно
думали по-чёрному тем страшней чем дальше
чёрно-белый текст становился злее

выплакали глазки – принесли другие
в городе у моря всё не так-то просто
…не мурлычит птичка не рычит ворона
не горит бумага не живут стихи.


                                                       Саше Белых

Всем тем, кому давным-давно за осень, за
полночь, Саша, мельниц ветряных хватает ветра
чтобы загнулись наперстянки, колокольчики, левкои
слова, покинувшие опостылевшие книги
и мудрецов в расшитых кимоно…

Там, Саша, там воруют воду водоносы
там мягким языком шелковым, зализывают, говорят одновременно
там словно изумруды, слова мерцают в воздухе и вне
страшно думать на языке китайском
о пыли, что вернулась в место,
где только что ты не был... или был? – какая разница…
как пусто Саша думать вообще
в метель японскую из пенных брызг морских
слетевших со страниц
полуистлевших иероглифов, вишнёвых лепестков
и прочей дряни…

Здесь, Саша, разорённый сад
войди по линии разорванной бумаги –
там мальчики, сидящие у врат, тебя пропустят
не потому, что дождь и некуда идти – никто не знает почему…
здесь, Саша, думают на языке богов не чаще, чем на птичьем,
обмениваются шелудивыми словами,
плетут лавровые венки – и целый день
пьют молоко, не крошат хлеб, ни с кем не говорят…

Здесь небо перечёркнуто ветвями и те`нями земля,
ты никогда не угадаешь, где встанет солнце,

кого б ты не душил в объятьях –
тоска всё та же…

Здесь, Саша, дерево есть (то ли вишня то ли слива) под которым
Мисима косточки выплёвывая плачет… что-то пишет
справа налево, иногда кричит…
но ничего не слышно, Саша, сильный ветер…

когда отступит море, оставляя
на берегу ракушки, мидии, креветки –
ты встретишься слева направо с ним…

::

Снег совсем скоро, вот-вот – что ещё?
В пальцах пылится распятая ватная кровь.
Чувствую, речь доведёт меня, Свифт говорил
надо бы вылизать с шерсти ей мусор и блох.
Светом трепещущим в чёрной воде обожжёт
лёд, и опять еле зелёное небо и снег –
в нём я брожу сероглазая божия тварь
щурясь на бледное солнце с улыбкой в зубах.
Снилось мне, веришь ли, веришь ли ты
окаменевшей травы убежавшая съёжившись плоть.
Джонатан Свифт! Насвисти, помнишь, фиутить-фьють!
я уже умерла...
чёрт-те кто живет вместо меня, чёрт-те кто.

::

Охота. Охота. Охота.
Лица стёрты багровым ветром
сутки растянулись во всю длину ветра
брошенное натощак слово рассекает наподобие древка
стремление выпасть или же, наоборот, впасть
в сладкую зимнюю спячку, и уже давно непонятно
я ли это стою и несётся навстречу мне или же
я, превращая окрестности в месиво глины, воды и листвы
голову в плечи втянув – коченею в полёте
пришибленный ливнем пейзаж оставляя невинному взгляду.

Сердца кровь моего говорит – что стучись не стучись
навернулся слезой – сладко падать и знать – что уже навсегда;
абрикосовой косточкой, коркой арбузной не стыдно лежать
под сугробами дивных бледно-синих снегов.

И кричи не кричи, дай мне руку – мне лапу мне – хоть что-нибудь
ястребиного пуха мне, о опери мне глазницы, чтоб можно во все
чтоб во все мне глаза, во все глаза мне смотреть – не проглядеть
нафталиновой кровью блистать по щекам
по рукам и ногам.

Эх, не там я, не здесь, где меня оставляли, не сторож ему –
не проси, не проси, чтобы встал в человеческий рост
как искусство сдирания кожи дракона пьянит
и не столько остёр наконечник стрелы сколь ядовит.

О китайская грамота нежного русского слова…
изумрудная поросль пробьёт завшивленный рот
как словесная плоть, оставляя одежды, течёт
как империя речи, чахотка, кленовый сироп…

и дырявит метель, не впуская обратно, зоркий и колкий
леденящий рёбра зрачок.

::

оставляя на крыльях пыль и тепло юга
слезящимся глазом косит назад птица
между вскриками пастухов на раннем рассвете
и пролитым молоком на закате
дремлет ужас убитого времени в чашке чая…

и когда ты возвратишься ко мне красивейшей старухой
снег доисторический будет падать тихо
белыми хлопьями в ледяную кирпичную воду
и не будет времени болтать глупости
про кукушку в лесу и потерянный ключик.


Omnia mea mecum porto

выдави из меня зверя - раба – гада
млеко полыни – кровь комара – жабу
муравьиные яйца – жало – смех – влагу
рафинад страха – суку – стерву – заразу
выдави дуру - тварь – идиота
третий глаз - рыбьи жабры – урода
мертвеца – тирана – издёвку
страсти - хохот - позор - верёвку
выдави во мне кровь – тоску – печень
выдави из меня всё чтобы нечем
было излагать изрыгать давиться
чтобы нечем было с тобой проститься.

                                                     владивостоку с любовью

я надену для тебя из крапивы платье да
с недобитых мух и ос сделаю венок
рот порву ради улыбки ради светлой ради
и пущу по злачным венам ток
только не греми так громко временем в обрез над ухом
не в себе
только не води смычком звероголосым не зуди
на моём ребре

воздух воздух мухоморный город цап-царап
цыпа-цып мой цуцик затрапезный – цыц
цыц скуловорот –
ни сожрать тебе меня ни выпить я
сдохла на сто лет вперёд.

                                                Оксане Борисовой

воробей чирикает и не спрашивает
было это или не было
это есть
молчит девочка глазами коготковыми
смотрит смотрит булыжник на неё глазами влюблёнными
не без слёз
в чикчирикнутом городе кто над кем сжалится
кто ж над кем
а у него жилы полые
а у неё глаза голубые
да сердце
и другого нет

осень урбанистическая
в сложенных крылышках бражника
есть на то воробей – что же ты?
кто-то уже носом водил спрашивал
не съедобен ли воздух здесь?

и какого тут собственно воробья спрашивается…
хуже боли может быть только её отсутствие
воробей чирикает и не спрашивает
страшно ли тут кому
не страшно ли

                                                        Александру Дёмину (Дёме)

город оперных ветров да щекотных слов
заблуждаясь, легко взять за горло, смеясь
здесь, на пасмурном берегу великого языка
захлебнуться им проще, чем хлеб и вода
и жирует жирует земля от поэтов
преданных ей навсегда, навсегда.

это лирика мусорных урн
озверевших вещей одичавших дорог
я бегу, и бегу и бегу, и бегу и бегу
я всё сразу – стрела и мишень и меткий стрелок
и я убежать не могу.

и пока я училась смеяться всерьёз и прилежно –
совсем разучилась я плакать, не знаю что хуже
кровью набухнуть хочу я в предметах печали
пылью забиться под ногти ей, смерть, как охота
осень, представь, наступает в стихах как в природе
воздухом псовым алчно дышит охотник

нет ничего за что можно хвататься зубами
нет никого чтобы выбить мне зубы.

кошка-кот прошмыгнёт с воровством во рту
воробей промелькнёт сквозь лето из сердца вон
изо всех углов и щелей тянет в пустоту
утро браво поднимается кирпичною стеной
враждебной зеленью ощерится вдруг город мой
соловьём защёлкают вороны, поползни, коростели
спаси-господи-помилуй - пристрели.

::

открой глаза открой дверь открой окно
скажи, зачем сегодня такое число?

что там глянь: метель, ливень, листопад?
выбери что нравится, лучше наугад.

видишь - от дождя здесь какая тень
несмотря на ночь, несмотря на день

времени здесь нет, верь мне, под дождём
верь мне, пустота вытеснила всё

веришь, здесь слова рубят на дрова
на траве двора – рубят как дрова

позабудь число и захлопни дверь
и окно закрой и глаза зажмурь.

                                      Михаилу Павину

…есть лукоморье за углом
там ходят-бродят вверх ногами
пьют не закусывая воздух
подкуривая сигареты взглядом
там инвектива с парадоксом
пешком в обнимку по светланской
там чёрно-белый five o`clock
там ne quid nimis круглый год
там жёлтый шарф – fa brutto tempo
там это – то, а то – не это

я уезжаю налегке
с улыбкой в сжатом кулаке.