РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВНикита Бегун
Синойкия (часть 1. главы 1-8)
04-07-2011 : редактор - Тимофей Дунченко
Часть 1
1. Предисловие
Все мы часто слышим от стариков жалобы на то, что их внутреннее состояние совсем не соответствует дряхлеющему телу, заложниками которого они являются. Эти откровения наводят на довольно грустные размышления, острием которых является страх самому очутиться в подобном положении. Поэтому, наверное, мы и стараемся нахватать как можно больше всяческих ощущений в юные годы. Ведь воспоминания - это не менее значимая составляющая настоящего, чем непосредственно само течение жизни. Искусно вплетенная в мыслительный процесс, автобиография может стать пластинкой, каждое новое прослушивание которой все глубже погружает в зашифрованные на виниловых дорожках судьбы.
Есть и те, у кого эти воспоминания отсутствуют. Например, люди, с рождения лишённые возможности вести полноценное существование, но обладающие при этом достаточно ясным рассудком, чтобы осознать своё особое положение. Мне довелось наблюдать подобную трагедию, и она очень прочно засела внутри, утвердившись где-то на мощеных стогнах сознания. Теперь я попробую вытащить эту занозу и, крепко сжав ее холодными медицинскими щипцами, продемонстрировать читателю во всей красе.
В силу неизвестных мне причин, со своей родней я отношения не поддерживаю. Возможно, виной тому типично петербургская черта: формировать круг общения исключительно по интересам, не принимая во внимание семейный фактор.
Так уж повелось. Но тут - случай особый.
В ранней молодости религия понимается как-то по-особенному неправильно. К примеру, проводится резкая черта между человеком убившим дважды и единожды. («Как же, в два раза больше!») Да и вообще ведётся некий сухой счёт дурным и хорошим делам. Нагрубил - получай минус два очка. Маме помог - плюс одно. На зло, сдержавшись, не ответил - все десять твои!
Во времена подобных невинных заблуждений и началось моё общение с героем этой повести. Расписывая самому себе возможные будущие мучения в аду, я решил, что для восполнения баланса (слово «карма» мне тогда ещё не было известно) необходимо совершить какой-нибудь хороший поступок. Причём такой, чтобы он не был одноразовым, то есть его можно было повторять с определённым периодом, тем самым подкидывая монетки в копилку хороших дел.
Я вспомнил, что у моей бабушки есть сестра по матери, Людмила Юрьевна или «бабушка Мила», как она ещё просит себя называть, которой, наверное, можно будет чем-нибудь помогать. Всё-таки старый человек, 87 лет уже. Да и живёт неподалёку (1) . Таким образом, я стал раз в неделю заходить к ней в гости и закупать в магазине незамысловатый набор продуктов, пунктов 15-20, который она заблаговременно выписывала мне на листке.
В остальные дни некоторые вещи по мелочи, такие как свежий хлеб или молоко, приносил её пятидесятилетний сын, которому нельзя было поручать более серьёзные покупки по причине его болезни.
На белом свете эти двое остались совсем одни. Младший сын Людмилы Юрьевны умер от рака, так и не оставив после себя потомства. Старший, уже упомянутый выше, физически не мог иметь детей. Звали его Сергей, но почему-то все вокруг называли его просто Сержик. Возможно, это проявление свойственного Руси уменьшительно-ласкательного обращения к юродивому.
Впрочем, тут я не совсем правильно выразился. Он не был юродивым. Более того - человек, знакомый с ним всего несколько минут, мог принять его просто за человека со странностями. Одного из тех, кем полна наша жизнь.
Но в детстве Сержик переболел менингитом, и это оказало на него известное влияние. А именно: рассеянность, нарушенная координация движений, полное неумение сосредоточиться, повышенная возбудимость. Список можно продолжать и продолжать.
Он был болезненно толстый. Косоглазие, невероятно широкие губы, слюни, стекающие по подбородку во время разговора, нарушенная артикуляция делали его почти отталкивающе безобразным.
При всём при этом он всегда был очень приветлив, вежлив и даже жизнерадостен. Меня удивлял этот неизменно оптимистический подход к жизни, так не сочетавшийся с реалиями его существования. Теперь я понимаю, что в подобном оптимизме тоже есть нечто болезненное.
Итак, я начал приходить к ним.
2. История болезни
Не хочу вдаваться в подробности, скажу лишь, что с самого детства знал: моя бабушка находится не в самых лучших взаимоотношениях со своей сестрой. А начиная с какого-то момента, они и вовсе перестали общаться.
Единственными близкими Людмиле Юрьевне людьми оставались старые подруги-сослуживцы, да и те уже одна за другой оставляли этот мир. Все они раньше работали в «Смене» (2) , так что их встречи и даже простые телефонные переговоры были, как правило, посвящены истёртым до дыр сплетням, а также ядовитой ругани в адрес современной прессы.
Быть сумасшедшим - это одно. Сумасшедший, блуждая в геометрической неразберихе калейдоскопа своих фантазий, не осознаёт свою ущербность. Человек же, имеющий лишь некоторые симптомы этой болезни, действительно несчастен. Ибо надо осознанно прожить длинную жизнь, не имея таковой по сути.
Сержик худо-бедно окончил какое-то учебное заведение, преимущественно, впрочем, благодаря тщательной опеке Людмилы Юрьевны. Естественно, что поступить на хоть сколько-нибудь серьёзную работу не смог. С большим трудом его удалось пристроить курьером в издательство академии наук, располагающееся на Васильевском острове, где он и проработал почти всю свою жизнь.
С каким восторгом он отзывался об этой работе и о своих сослуживцах! Именно это чрезмерное восхищение познакомило меня когда-то с его лупой. Лупой я окрестил Сержиково обыкновение преувеличивать до невероятных размеров почти любое происшествие в окружающем мире. В одном из рассказов Довлатов описывает схожее качество зэков. В камере, юдоли печали и безысходности, любое событие, мало-мальски нарушающее монотонное движение пространства, становится чем-то особенно значимым. Тут тоже имеет место своего рода тюрьма. Тело, психика - камера заключения для духа. И каждая мелочь, происходящая в жизни, раздувается в знаменательное событие.
Помню я раз пришёл к ним в гости и застал Сержика крайне возбуждённым. Причём общение он начал уже по домофону. Перед тем, как впустить меня в парадную, он громко прокричал из безнадежно бледно-зелёного динамика:
- Никиточка, Никиточка! Вы уже знаете последние новости? Революция! Вы представляете! Как? Как вы не знаете?! Быстрее, быстрее поднимайтесь наверх, я вам обо всем расскажу. Покой нам только снится! Покой нам только снится!
Я поднялся на лифте на четвёртый этаж. Сразу за разъехавшимися дверями меня ожидал взволнованный Сержик, парадно одетый в изрядно отдающий нафталином пиджак! На отвороте почему-то красовался значок Есенина.
-Никиточка, Никиточка! Бегом на кухню, будем слушать последние известия с места событий, пить чай и есть бутерброды!
Мы прошли на кухню. Людмила Юрьевна понимающе взглянула на меня, разлила по кружкам чай и достала упаковку печенья. Сержик тем временем возбуждённо носился по кухне, роняя на пол посуду, в ожидании сводки новостей по радио.
-Сергей, перестань! - строго сказала, наконец, Людмила Юрьевна.
-Мамочка, мамочка. Точно тебе говорю. Своими глазами видел. Флаги, транспаранты! Суровые рабочие лица! Мелькают представители интеллигенции, лица еврейской национальности. Молодежь. Да и в редакции сегодня только об этом и говорят.
-Сергей!
-О! О! Внимание! Мамочка, Никиточка!
По радио начали передавать новости. Как и следовало ожидать, революцией оказался очередной «Марш несогласных». Я попытался было объяснить это Сержику, но он только отмахивался от меня.
-Никиточка, очень вас уважаю, но тут вы неправы. Не хватает вам политической грамотности, хватки, так сказать, чтобы оценить нынешний момент.
Настоящих друзей у Сержика, конечно, не было. Даже в детстве. Были только сочувствующие. Остальные ребята - молодые, красивые, сильные, волевые пионеры и комсомольцы не хотели водиться с «дурачком». Неправильную позицию тут заняла и Людмила Юрьевна - её чрезмерная забота превратила его, вдобавок ко всему, ещё и в маменькиного сыночка. Нянчилась она с ним всю жизнь. По утрам завязывала шнурки (3) . Не разрешала без её ведома пользоваться газовой плитой. Регламентировала список его знакомств. А как относятся окружающие ко взрослым маменькиным сынкам всем хорошо известно. И Сержик тут исключением не стал.
Возможно, надо было предоставить ему больше свободы, и он нашёл бы себя хоть в чём-нибудь. Впрочем, не мне давать советы воспитательного характера.
Иногда его странности приобретали типично детский характер. Как-то раз моя мама поручила передать им банку маринованных грибов. Сержик на них, что называется, подналег, но Людмила Юрьевна, проявив беспокойство о его желудке, не дала ему все съесть.
Ночью Сержик хищно прокрался на кухню и полностью опустошил банку.
-Никиточка! Очень рады! Очень рады! Мамочка, подарок судьбы, подарок судьбы, Никиточка пришёл, - с порога кричал Сержик, невероятно грассируя. - Превосходно! Гениально! Принц! Принц! Где это вы брали? Да, да в этой булочной за углом, гениально! - при этом он очень суетился и неуклюже пытался помочь донести пакеты до кухни, на самом же деле мешая мне войти в квартиру. - Знаете, очень, очень интеллигентная булочная. Недавно познакомился там с одной покупательницей. Проходите, проходите! Да, очень приятная женщина. Знаете, такая настоящая Ленинградка! Вы себе представляете, она специально с Садовой ездит к нам за хлебом. Да, ведь очень мало настоящих интеллигентных булочных в городе осталось. А у нас прямо с завода. Знаете, как я называю наш хлеб? Ваше хлебное высочество. Да. Ой, проходите, проходите. Сейчас я вам тапочки дам. Нет, нет, обязательно надо одеть. Простудитесь! По городу гуляет грипп! Мамочка, где у нас для Никиты тапочки? Ой, ой, обязательно, - мне были протянуты стоптанные советские тапочки с загнутым задником. - Да, вы знаете, у этой женщины сын в этом году поступает в Гидрометеорологический институт? Знаете такой? Да, да, он самый. Хочет обрести ту же специальность, что и его отец. Имел перспективу поступить в ЛГУ (4), но выбрал именно Гидромет! Вот она, потрясающая целеустремлённость. Ведь вы знаете, Никиточка, там нет военной кафедры. Но я ей пожелал, чтобы всё у её сына сложилось превосходно. Ну, ничего, отучится, послужит. Бывают приличные люди и в армии. Да, да, это необходимо. Конечно! Будем надеяться, сложится жизнь, возьмёт эту высоту. Так я ей сказал.
3. Светик, Дзержинский и Иисус Христос
Теперь я могу перейти к тому, о чём, собственно, и собирался рассказать. Это нелегко. Искренне жаль Сержика, и каждое написанное слово вонзается в меня своими острыми, безжалостными буквами.
В какой-то момент я осознал, что Сержик живет чужими жизнями. Это были как реально существующие люди, так и выдуманные им персонажи, внешность и черты характера которых он черпал из самых разнообразных источников.
Наверное, это что-то инстинктивное. Неосознанный паразитизм. Жажда собственной судьбы, пусть даже и такой.
Обычно люди в подобном положении ищут объект для вживания в телевизоре или литературе, но Сержик - случай особый.
Читать Сержик любил, но в основном это были газеты, сквозь которые он внешнюю жизнь и познавал. Оно бы в его положении и достаточно, но видимо что-то в небесном механизме сработало не так, и в Сержика влили чрезмерную жажду жизни, не дав возможность её реализовать. Газет и телевизора ему было мало. Персонажи сериалов, политики и звёзды шоу-бизнеса не могли сдержать эту жизненную разность потенциалов, и Сержику ничего иного не оставалось, кроме как присасываться, подобно морскому паразиту, к судьбам окружающих людей.
В определённый момент он стал жить и моей жизнью. Но обо всём по порядку.
-Ой, Никиточка! У меня к вам новости о Светике! Я вам уже о нём рассказывал? Да-да-да, это такое редкое имя - Светозар. Но я его называю просто Светик. Он сын моей сотрудницы в издательстве, Шапошниковой Лидии Павловны. Удивительный человек! Горячо я одобрил его решение поступить к вам, в университет, на немецкое отделение филологического факультета. Сейчас уже прорабатывает материалы, тезисы. Чудо-парень. Боксёр-разрядник, поэт, знает три языка, помогает родителям с младшим братом. Очень я этого человека, знаете, уважаю.
Светик был для него чем-то вроде несбывшихся собственных мечтаний. Что самое удивительное, он этого человека даже вживую не знал, как я позже выяснил. Всего раз Сержик видел его из окна, да и то со спины. Что-то о жизни Светика Сержик выведывал у своей сослуживицы, но большую часть он просто выдумывал или раздувал до огромных размеров своей природной лупой.
-Никиточка! Новости! Новости с фронта искусства! - кричал он в трубку телефона, разбудив меня звонком в 9 утра. - Светик записался на уроки фортепиано. Специально договорился с учителем в консерватории Римского-Корсакова. Удивительная воля! Прямо «Два капитана»! Пусть сильнее грянет буря, ведь правда? Никиточка! Повторю еще раз: вам просто необходимо познакомиться с ним! Будете вести беседы, обсуждения. Очень я вас люблю, Никиточка! Творческих успехов, всего хорошего, родителям большой привет и моё почтение.
Гудки. Я так и не сказал и слова.
На «вы» он, кстати, был со мною с самого раннего детства. Никогда я этого не понимал. Спросил однажды, а он:
-Никиточка, но я вас так уважаю! Вы же потомственный интеллигент и барин.
Система ценностей Сержика тоже во многом отдавала газетами. Во всех политических и общественных вопросах он строго слушался определённой группы бумажных изданий. Благо, направленность у них была одна, и ему нечасто приходилось сталкиваться с удивительным фактом: различной трактовкой одних и тех же событий. А если такое случалось, то это для него было событием поистине регионального масштаба.
-Тяжелый вопрос, Никиточка, развязалась нешуточная межгазетная дискуссия. Страсти накалились до предела. Общественность, затаив дыхание, ждёт каждый следующий газетный выпуск. У киосков по утрам – километровые очереди.
Особенно дико это было слышать по отношению, например, к вопросу «вводить обязательную форму в петербургских школах или нет?».
Есть такое морское животное: Coenobita clypeatus (5). Все привыкли видеть его в раковине, но, как выяснилось, он рождается голым и ползает так до тех пор, пока либо сам не образует её на себе, либо не найдёт пустую, оставшуюся после другого умершего животного. При этом за свою жизнь он меняет по нескольку раковин. Так что Coenobita clypeatus является своего рода паразитом по отношению к чужому жилью. У Сержика тоже наблюдалось нечто подобное. Он родился голым, безо всяких надежд на то, что сумеет сам образовать хитиновый покров и инстинктивно искал раковины для заселения
Светик был не единственной ракушкой, в которую заселился Сержик. Был ещё, например, журналист Дима, имя которого Сержик часто упоминал в разговорах.
-Димочка - прекрасный человек. Всегда здоровается со мной за руку. Знаете, он хоть и молод, но является типичным представителем старой советской школы журналистики. Где не было места лжи и фальши. Всё говорилось как есть. Строго, но справедливо. И вы себе представляете, какое безобразие: к Диме приехала тёща из Ростова и требует денег, а Димочка ей говорит: «Откуда, я ведь простой журналист». А она ему: «Тогда иди воруй». Никиточка, ну как же это так?! Вы знаете, я прямо до слёз расстроился, когда он мне это рассказывал.
Кстати о «советской школе журналистики». Сказано это было вполне искренне. СССР для него не развалился. То есть, конечно, Сержик знал о том, что этой страны более не существует. Переживал. Но рамки его мировосприятия не изменились. Он не принадлежал обществу, поэтому ему и не надо было подстраиваться под него, изменяться вместе с ним. И, воспитанный в советской системе координат, Сержик так её и не покинул.
Он не умел видеть ложь. В этом доверии было даже что-то святое. Узнав о том, что у меня скоро будет день рождения, он достал откуда-то потёртую книгу 1965 года «Первый Чекист», посвящённую Дзержинскому.
-Никиточка! Вот вам мой подарок! Читайте на здоровье. Читайте и думайте. Делайте выписки. Это книга о человеке с большой буквы, Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. Революционер, интеллигент, настоящий чекист (6) ! Кстати, вы знаете, что Дзержинский - ваш и наш родственник? Как не знаете? Это брат маминой мамы.
-Сергей! - Людмила Юрьевна взяла его за рукав.
-Да, мамочка? Так вот, Никиточка, вы знаете...
-Сергей! - было видно, что ей очень неудобно за сына.
-Мамочка, помнишь, брат...
-Его фамилия была ДзерОжинский - это раз, а во-вторых...
-Мамуленька, ну что ты! Как же так! Помнишь, тётя Зоя рассказывала? Никиточка, будьте уверены, мама это просто из скромности. В вашем роду были великие люди!
Был ещё балерун Борис, мой ровесник, живший с ними на одной лестничной площадке. Кстати, первая из Сержиковых ракушек, с которой я столкнулся. Им меня Сержик терроризировал ещё в детстве, когда мы с бабушкой на праздники заходили в гости к Людмиле Юрьевне. Единственное - с тех пор «Борька-сосед» превратился в «Бориса-балеруна».
-Никиточка, я вам рассказывал про выпускников Вагановского училища, балерунов Бориса и Наталью? Это мамочкины крестники. Очень интеллигентные ребята. Мы с мамочкой подарили им на день их рождения билет «Русского лото». Розыгрыш смотрели все вместе у нас дома. Устроили пир: пили «Байкал», мамочка сделала салат, на столе появилось печенье «Юность»! Вы знаете, ребятки так переживали, так болели! Кипели страсти, и ядрам пролетать мешала гора кровавых тел. Никто из них, правда, не выиграл, но главное - участие. Кстати, хочу поделиться большой новостью и радостью: Борис с труппой уезжают в турне. Они будут выступать в Японии, в Китае, в Корее. Надо вас познакомить с Борисом. Как знакомы? Ах, да, помню-помню на позапрошлый мамочкин день рождения. Но с тех пор вы так выросли. Стали молодыми князьями! Я так и представляю себе Вас, Бориса и Светика - знаете, такие три брата-помещика из рассказов Толстого (7) . Нет-нет-нет, обязательно вас надо познакомить. И журналиста Диму обязательно!
Борис и Наталья действительно были крестниками Людмилы Юрьевны, что Сержик никогда не забывал упомянуть в разговоре. Видимо, для него это было важно.
Признаюсь, взаимоотношения Сержика и религии - одна из неразрешенных мною загадок. Впрочем, как тут рассуждать? У таких людей всегда есть свой особый канал с Господом, и вряд ли можно гадать, как именно эта связь осуществляется.
Внешне, на словах, религиозность для него была сродни воспитанности и образованности. Что-то наподобие необходимого атрибута. При этом, почему-то, он был некрещёным. Возможно виной тому всё то же советское наследие.
Фразы из Библии он абсолютно невпопад мешал с газетными штампами, делая их элементами замысловатой эклектики своего языка.
-Знаете, Никиточка, только вот я иногда к евреям с недоверием отношусь, - сказал мне как-то раз Сержик.
Я удивился и спросил, откуда взялась подобная нелюбовь, на что он ответил:
-Они Христа распяли.
В нём удивительно странно, как проволока и молодой побег, переплетались Христос и Дзержинский, «молодые барчуки» и «настоящие комсомольцы». Но я убежден, что Сержик, сколь детски прямолинеен он ни был, играл некую роль. Внутри он знал гораздо больше многих из нас. И здесь дело не только в моей уверенности, что такие, как Сержик изначально стоят немного на другой ступени. Нет, тут дело в другом: пару раз Сержик забывал про свою роль и проговаривался.
Помню, будучи еще школьником, я спросил его, верит ли он во Христа.
-Знаете, Никиточка, нет. Просто такое слово неправильное вы выбрали. Я как-то это знаю. Знаю, что Христос был. Это факт, и слово «верю» тут неуместно.
Я запомнил эту фразу и долгое время считал, что тут играла та же часть его сознания, которая заставляла его не подвергать сомнению все то, что пишут в газетах. Дескать, раз так в Библии сказано, то что значит верю-не верю? Знаю! Ведь так там написано. Значит, так и было. Зачем им писать неправду?
Но потом я вырос и понял, о чём говорил мне тогда Сержик.
И если это правда (а врать Сержик не умеет), то он действительно в особых сношениях с небесами и у них есть какой-то секретный договор, детали которого нам никогда не станут известны.
-Никиточка! Новые известия о Светике! Блестяще сданы вступительные экзамены! Принят, принят на филологический факультет! Блестяще! Гениально! Бис! Это известие имеет резонанс у нас в издательстве. Светик уже изъявил желание выступать за сборную университета по боксу! Вот это парень! А вы как сдали сессию? А, ну ничего, ничего! Одна четвёрка - это не страшно. Сейчас отдохнёте, соберётесь с силами и вновь приметесь за учёбу, да? Никиточка, я вами восхищён! Вы прямо юный Ломоносов! До свидания, обязательно выходите на связь! До свидания!
4. Сержик и мама
Для меня долгое время оставались загадкой взаимоотношения Сержика и Людмилы Юрьевны. То есть со стороны Сержика всё было ясно: мамочка для него была кем-то вроде святой, нерушимым аксиоматическим понятием. В ней не было правды или неправды, справедливости или несправедливости. Она - единственный мост в реальный мир, который всегда был рядом. Кто знает, что стало бы с Сержиком без мамы? Ведь в мире необузданной фантазии, ограниченной лишь газетными штампами, ему было бы слишком тесно. И этот разгул, скорее всего, прорвал бы непрочные загородки.
Думаю, в одиночестве Сержик окончательно сошел бы с ума. И страшен был бы тот мир. Мир людей, одетых в газеты.
Был случай, Людмиле Юрьевне стало плохо с сердцем. Сержик позвонил в скорую помощь и стал возбужденно, в своей обычной манере, описывать сложившееся положение. При этом, естественно, ничего путного он так и не сказал. Дежурная просто-напросто повесила трубку, предварив это несколькими нелитературными фразами, что для неискушенного Сержика стало настоящим шоком. По счастливой случайности в это время к ним в гости зашел Борис. Он-то и сумел поправить положение.
-И вы себе представляете, Никиточка, пришлось артисту балета, занятому человеку, уговаривать эту хамку. Безобразие! Я-то не могу, я человек книжный, интеллигентный. Ой, спасибо Борьке! Он ей говорит: «Да как вы смеете! Это участница обороны Ленинграда, видный журналист. Немедленно высылайте врача!» А я так боялся, мне было так страшно! Знаете, даже расстройство желудка на нервной почве случилось
Всё время пока ехала скорая, Сержик бегал из комнаты в комнату с криками «мамочка, если что вдруг не дай Бог, я выкинусь из окна!». В результате Людмиле Юрьевне, лежавшей почти без чувств, пришлось собраться с силами и успокаивать его.
-Великолепная моя мама, - Сержик поцеловал сопротивляющуюся Людмилу Юрьевну, - вы себе даже не представляете, Никиточка, что это за человек. Большой журналист, видный человек. И главное - чистейший и порядочнейший человек. Вы знаете, как она помогла вашей бабушке в послевоенные годы?
Со стороны Людмилы Юрьевны всё было несколько сложнее. Возможно, я и сам до конца не понимал ее отношение к нему. Помню, бабушка как-то раз сказала: «Это ей Бог в наказание послал за поступки ее гнилые, теперь вот мучается». И она действительно мучилась. Кидалась из одного угла в другой - от самообмана до полной безысходности. Причём эти перепады происходили буквально за пятнадцать минут.
-Ой, Сережку так ценят на работе! Никита, ты себе не представляешь! Чаю подлить? Да, так вот, он ведь там незаменим! Я понимаю, он такой исполнительный, интеллигентный, мягкий. Все девушки от него просто в восторге! Целыми днями звонят, и такими, знаешь, кокетливыми голосами просят Сергея. Он вечерами только и делает, что в коридоре у телефонного аппарата стоит.
Проходит немного, и я слышу уже совсем другое.
-Ой, Никита, Сережа такой добрый, безобидный. Но ведь он больной человек! Почти юродивый. Несчастный! Ну, ничего, значит Богом отмечен, жить ему в граде Господнем. Никитушка, помру я - кто за ним следить-то будет? Он ведь такой беспомощный! Я ему по утрам шнурки завязываю. Он же лекарства не пьёт, пока я ему не напомню. Ой, не брось его. Богом прошу! Кто ему продукты будет покупать? Ну. Ну ты же знаешь, ему ничего поручить нельзя. Дашь денег, попросишь купить молока, хлеба и пельменей, а он домой красную икру принесет потому лишь только, что ему продавщица наговорит, дескать, это уникальный привоз и никогда уже он такой икорки не попробует. Он же доверчивый. Никита! Не брось его, Христом Богом молю тебя, не брось.
Я обещал, что ни в коем случае не оставлю Сержика, но в ответ было всё то же.
-Ой, болит моё сердце, боюсь я за Сереженьку. Совсем ведь он один останется. Никиточка, не брось его. Я и квартиру тебе в завещание оставлю, ты его только не бросай.
Я пытался объяснить, что помогаю отнюдь не из корыстных соображений. Но она лишь причитала и утирала навернувшиеся слёзы. Говорят, человека держат на земле обеты и неоконченные дела. В таком случае, именно благодаря Сержику Людмила Юрьевна сумела дотянуть до столь почтенного возраста. Умирать она просто не имела права. Это было бы сродни оставлению ребёнка в сданном врагу городе.
Всего один раз я видел, как они конфликтовали. Но об этом чуть позже
Однажды мне приснился сон.
Сержик. Большой, толстый Сержик испуганно бредет по желтому раскаленному песку на гладиаторскую арену. Он пробирается по коридору, образованному внутри людской толпы. И все хотят потрогать его, пощупать. На каждом из них - одежда из газет. Люди-газеты, пожирающие своего прародителя. А Сержик, большой, и оттого еще более жалкий, озирается вокруг и дрожащим голосом зовет: «Ма-амочка! Ма-амочка! Защити!»
5. Бабушка и Людмила Юрьевна
А кто ненавидит брата своего,
тот находится во тьме, и во тьме ходит,
и не знает, куда идет,
потому что тьма ослепила ему глаза.
(1 Иоанна 2:11)
Подобно игле, скользящей по виниловой пластинке, рассказ сам выводит меня на эту главу. Вначале я сказал, что собираюсь пройти мимо, но теперь становится очевидно - без нее повествование может потерять какую-то очень важную, несущую составляющую. Я не собираюсь воевать с собственным сюжетом и, превозмогая совесть и стыд, покорюсь ему.
Довольно самоуверенной выглядит попытка залезть в историю (8 )любых взаимоотношений (а тем более - семейных), длительность которых исчисляется промежутком, превышающим твою собственную жизнь. Старые обиды за столь долгое время выкристаллизовываются во что-то прочное и фундаментальное. О них уже даже не говорят. Да и зачем что-либо говорить, когда прощение, равно как и раскаяние, невозможно? В этом смысле людские отношения по форме и содержанию напоминают мировую историю . Они, как и история, отличаются от своего отражения в зеркале. Причём сколько зеркал - столько и отражений. Взаимоотношения моей бабушки и ее сестры в этом смысле показательны.
После войны, в голодные ленинградские годы, Людмила Юрьевна (9) убедила их маму отдать сестру в детский дом. По её словам, это был какой-то особый детдом для партработников, и она долго добивалась того, чтобы Наталью поместили именно в это заведение. Якобы даже в те голодные годы кормили там превосходно, и попасть туда считалось особой привилегией. По крайней мере, условия там были лучше, чем дома, ведь отца их семейства, героически сражавшегося за Родину, обвинили в том, что он был японским шпионом и отправили в лагеря (10) . Через четыре года, когда жить стало чуть проще, ребенка забрали обратно домой.
В таком изложении история имеет невинный характер. Нет ничего удивительного в том, что семья без кормильца не смогла содержать ребёнка и на время отдала его в приличный интернат для детей партработников. Обычная ситуация по тем временам.
В исполнении же бабушки всё принимает совсем другой оттенок. Прокормить-то всех могли и её в том числе. Ведь в то время кормилец у семьи нашёлся: муж Людмилы Юрьевны, Александр, тоже журналист и ярый коммунист. Но жили они тесно. В двухкомнатной квартире сразу шесть человек: бабушка с сестрой, их мать, муж Людмилы Юрьевны и двое детей: Юрий и больной Сержик. Естественно, дети носились по всей квартире, и жизнь взрослых от этого становилась совсем невыносимой. Для Александра моя бабушка была, в общем-то, никем. Отцы у неё и Людмилы были разные, так что она являлась всего лишь «сестрой жены от третьего брака их матери». В один прекрасный день он объявил: «Либо я, либо она». Выбрали, конечно, его. Людмила Юрьевна даже и не попыталась защитить бабушку. Кому хочется остаться с двумя детьми, маленькой сестрой и матерью в голодном Ленинграде?
Вот только почему в «роскошный детдом» Людмила Юрьевна отдала сестру, а не одного из своих детей? Когда я один раз, по молодой своей глупости, задал этот вопрос, она сделала вид, что не слышит меня.
По словам бабушки, это были худшие годы в ее жизни. Детдом есть детдом, неважно для партийных он или для беспартийных. И до сих пор она каждый раз плачет, когда на улице ей встречаются беспризорники.
И кто тут прав, кто виноват? Даже седовласое склеротичное время растерянно чешет затылок, пытаясь вспомнить. Всё затёрто, большинство свидетелей ушло из жизни. Правда осталась лишь вечно свежей раной на совести живых участников тех событий.
В силу некоторых причин, я склонен верить бабушке. Но кому от этого легче? Могло ли это не сказаться на дальнейших взаимоотношениях сестер? Ну конечно не могло. Оно всегда лежало бы как минимум на подкорке. Впрочем, на подкорке ничего не оставалось, а, наоборот, постоянно выплывало наружу в виде бесконечных ссор и обид.
-Великолепная моя мама, - Сержик поцеловал сопротивляющуюся Людмилу Юрьевну, - вы себе даже не представляете, Никиточка, что это за человек. Большой журналист, видный человек. И главное - чистейший и порядочнейший человек. Вы знаете, как она помогла вашей бабушке в послевоенные годы?
Знаю, Сержик, знаю.
А может и не знаю.
6. Сержик и я
-А как у вас дела в университете? Грызёте гранит? Что военная кафедра, посещаете? Ой, ну просто замечательно! Нравится мне в вас эта целеустремлённость. Крепко вы жизнь взяли. Держите, держите. И не спускайте высоту. Ой, а последние новости слышали? Вербицкая теперь будет президентом ЛГУ. Ой, простите, СПбГУ, все не могу привыкнуть. Это такая новая должность. А новым ректором станет бывший учитель Медведева. Мне об этом сказали у нас в издательстве. Да, а каково безобразие-то, сразу как выбрали - повсюду своих людей рассадил. И ректор этот, говорят, очень неприятный человек. Борис Лукьянович, наш бухгалтер, так и сказал: «Настали лихие времена». Ну, ничего, Никиточка, вы на это на всё внимания не обращайте. Учитесь спокойно. Знаете, я прямо счастлив, что с вами знаком! Так мне на людей везёт в жизни. Такое интеллигентное окружение!
Я тоже состоял в когорте этих Светиков и балерунов-соседей. Все, что недожил, недолюбил - всё это Сержик получал через нас, проникаясь нашей жизнью и страстями, возможно не менее глубоко, чем мы сами. Он - это мы отдельно от наших тел.
-Никиточка, а у вас на математико-механическом факультете студенты матерятся? Нет? Вот почему спрашиваю: недавно шёл мимо здания исторического и философского факультетов и наблюдал удивительную картину - студенты университета стояли у входа и матерились. Курили. Какое безобразие! Одна студентка висела на шее парня, и они прилюдно целовались! Ну куда это годится?! У вашего факультета такое не творится? Нет? Это, значит, только историки такие! Я подошёл к этим ребятам, пытался поговорить с ними, так они на меня ещё и ругаться стали. «Иди», - говорят, - «отсюда, мужик, пока по голове не настучали». Да ещё и матом добавили. И это студенты университета? А ведь раньше исторический факультет был очень престижным. Кстати, очень интеллигентные ребята учатся на факультете журналистики. Вы с ними не общаетесь? Как? Ну, например, на форумах, семинарах, диспутах. Разве в университете не проходят такие? Симпозиумы, опять-таки. Меня сегодня пораньше отпустили с работы, и я добирался на автобусе от университета до «Маяковской». Со мной ехали три студента факультета журналистики. Очень интересные ребята, такие задорные, целеустремлённые и, кстати, политически подкованные. Рассказывали, что пойдут на университетский бал. А вы, Никиточка, пойдёте на этот бал? Как не знаете? Ежегодный университетский бал, событие городского масштаба. Не умеете танцевать? Ну, это ничего. Просто время культурно проведёте. Эти ребята сказали, что хотели бы там познакомиться с девушками. И правильно. По возрасту. Главное об учёбе не забывать. В общем, я понял, мамочка, это уже к тебе в первую очередь относится, что судьба нашей журналистики в надёжных руках. А вы, Никиточка, читаете прессу? «Смену», «Правду», «Вечерку»? Зря, зря. Там часто поднимаются очень интересные дискуссии.
-Я много по телефону рассказывал о вас Светику! О вашем участии в конференциях (выступил на обыкновенном учебном семинаре), о том, какой вы турист (провёл пять дней на базе отдыха) и о вашей образованности могучей (тоже вопрос более чем спорный)! Светик вами так живо заинтересовался. Ну, ничего, придёт время, и вы с ним обязательно познакомитесь. Мамочка тоже наслышана о ваших последних успехах и хочет с вами поговорить. Мама, мама, это Никиточка звонит! Никиточка, внимание: сейчас слово будет держать заслуженный деятель культуры. Слушайте внимательно!
В один момент мне стало казаться, что я и сам начинаю сходить с ума. Что у меня две жизни, одна - моя жизнь, другая - жизнь, которую Сержик проживает за меня. Я даже стал чувствовать определённую ответственность за себя перед Сержиком. Как будто та, нафантазированная жизнь была мне дорога и события, в реальности не происходившие, могли волновать и иметь какое-либо значение. Это очень странное ощущение. Возможно, когда учёные научатся клонировать человека, люди станут интересоваться судьбами своих клонов, хоть те и будут совпадать с ними лишь внешне. Впрочем, это не лучшее сравнение.
-Никиточка, здравствуйте! Звоню, чтобы поинтересоваться, как там у вас идёт учёба! Я, знаете, уже представляю вас в роли доцента, уважаемого человека, прохожие будут оборачиваться и говорить: «Смотрите, смотрите, это прошёл доцент». Обязательно станете выступать с докладами на конференциях, иметь большой успех в научном мире. Нет-нет-нет, не сомневайтесь, не надо скромничать, мы с мамочкой на вас просто молимся. Я о вас рассказываю на работе, и все вас там уже называют не иначе, как вторым Ломоносовым. Кстати, у меня к вам новости о Светике! Вы себе представляете, он...
7. Грамота Сержика
В доме было большое празднество: Сержику дали грамоту за выслугу лет, скрепленную подписью «самого директора издательства». Такие грамоты делаются на компьютере тридцать секунд, ещё столько же печатаются, после чего отдаются на подпись с сотней-другой подобных бумажек.
Но для Сержика это стало настоящим событием.
В честь вручения грамоты было устроено застолье. Готовиться к нему начали за два дня, и мы с Сержиком несколько раз ходили в магазин, докупая недостающие продукты.
Давно уже квартира Людмилы Юрьевны не видела такого большого скопления народа, на всех даже не хватило стульев и их пришлось брать взаймы у соседей.
Пришли ракушки: я, Борис с сестрой, журналист Дима. С минуты на минуту ожидали Светика. Присутствовали бывшие коллеги Людмилы Юрьевны: несколько старушек, с материнской добротой и лаской общающиеся с Сержиком. Своей вежливостью, добродушием и болезненностью он очаровывал эти божьи одуванчики. Они абсолютно искренне обсуждали между собой значимость получения грамоты.
Были приглашены сослуживцы Сержика. Выделялись среди них несколько девиц лет тридцати-тридцати пяти. Скромно сидела в углу стола Шапошникова Лидия Павловна, мама Светика. Пришла не по годам бойкая вахтёрша, ещё с советских времен член общества воинствующих безбожников, Покадина Калина Прокопьевна. По непонятным причинам был приглашён охранник Анатолий - облачённый в потёртый джинсовый костюм тучный мужчина, который моментально выпил почти весь коньяк, покраснел как рак, отвалился на спинку стула и стал рассказывать несмешные анекдоты.
Я должен был помочь им накрыть стол и пришёл чуть раньше. Благодаря этому мне удалось присутствовать при довольно редком событии: перепалки, пускай и небольшой, между Сержиком и Людмилой Юрьевной.
Обычно во время еды часть пищи шла у Сержика мимо рта. Виной тому служило, уже упомянутое мною, нарушение координации движений. Поэтому Людмила Юрьевна подвязывала ему что-то вроде детского слюнявчика. В кругу близких знакомых и родственников это уже считалось нормой и Сержик не имел ничего против. Но тут было совсем другое дело - сослуживцы и приятели. Тем более - дамы. Из-за этого и произошла та самая перепалка: Людмила Юрьевна требовала повязать слюнявчик. Сержик наотрез отказывался.
-Сережа, ты собираешься ослушаться мать?
-Мамочка, ну это же дело чести. Как я могу появиться в таком виде перед сослуживцами? Слюнявчик! Я лучше тогда вообще не буду сидеть за столом! Это же внутрикорпоративный скандал!
-Сергей! Не спорь со мной! Ты меня доведёшь до сердечного приступа! Ой! Где корвалол?
-Мама! Мамочка... Врача! Ой, это я виноват в приступе! Никиточка, срочно звоните в 03. Катастрофа! Никиточка, катастрофа!
Естественно, Людмила Юрьевна легко взяла вверх и Сержик, подавляя смущение, сидел за столом, подвязанный этим слюнявчиком.
Празднование началось.
Сержик торжественно произнёс речь, рассказал о том, как он ценит свою работу, своих прекраснейших сослуживцев (при этом он поцеловал ручку Лидии Павловны) и как благодарен всем пришедшим.
-Ой, Серёжа, не пей вино, опьянеешь! - заволновалась Людмила Юрьевна.
-Мамочка, что ты. Я же буквально капелюшечку. Кагорчика, - засуетился Сержик.
-Ой, Серёжа, ты меня доведёшь до инфаркта!
-Ну, э, Юрьевна, дайте вы Сержу жахнуть, - прожёвывая кусок сырокопчёной колбасы, сказал охранник Анатолий.
Людмила Юрьевна даже не нашла что ответить. Повисла неловкая пауза.
-Ой, Толя, ты бы закусывал, - вступила в разговор Иннусик, одна из молодых девиц, почти весь вечер до этого общавшаяся со своими подругами, - всё-таки в интеллигентном доме находишься. Ведь я права, Людмила Юрьевна?
-Категорически правы, - похлопал ладонью по столу Дима. - Анатолий, мы все просим вас держать себя в рамках. Людмила Юрьевна, - Дима с мнимой серьёзностью посмотрел на нёе и вновь похлопал ребром ладони по столу, - я, как лучший Сережин друг, почти брат, присмотрю за ним. Не напьётся он. Немного хорошего вина - кому это мешало? Вот вы знаете, в Италии...
Всё это напоминало глупейшую комедию, в которой часть актёров знала свою роль назубок, а остальные, попав на сцену случайно, чувствовали себя весьма неловко.
Вновь повисла напряжённая тишина, различалось лишь монотонное чавканье гостей. А что может быть хуже подобной тишины, повторно пришедшей после попытки её оборвать? Я тем временем ещё раз оглядел присутствующих.
С одной стороны, все были очень разные, но при этом имелось что-то неуловимо метафизически общее. И в чрезмерном, но всё-таки ещё не до неприличия чрезмерном, макияже трёх девиц, и в тошнотворном лицемерии журналиста Димы, и в медали «за оборону Ленинграда», прикреплённой к синей вязаной кофте Людмилы Юрьевны (Людмила Юрьевна, в действительности, никаким образом к этой блокаде не относилась, она в то время находилась в эвакуации). Да и, наверное, в моём любопытствующем взоре на всю эту компанию. Атмосферу разрядил телефонный звонок.
-Светик! Светик! Наверняка, он! - засуетился Сержик.
Он возбужденно махнул рукой, опрокинув при этом бокал вина, и понесся в коридор, к телефону.
-Ой, Сержик, напился уже пьяный, - воскликнула Людмила Юрьевна и попыталась встать, чтобы вытереть расползающееся на скатерти алое пятно. Журналист Дима и Иннусик моментально вскинулись, не позволяя Людмиле Юрьевне сделать эту работу самой. При этом они, как бы невзначай, толкнули друг друга, сразу же, впрочем, извинившись.
-Пожилым у нас почёт, - отрапортовал Дима.
-Ванечка! Здравствуйте, замечательный Ванечка! - кричал тем временем в коридоре Сержик. - Здравствуйте! Что? А, спасибо, спасибо! Для меня это большая честь! И грамоту дали и материально поощрили. А вы будете? Как? Нет, обязательно приходите. Вы что, если не придете - для меня это станет настоящей трагедией. Знаете, у нас такая интеллигентная компания за столом! Питомцы университета, балеруны, представители рабочего класса, фронтовики! Процесс освещают представители прессы! За столом уже идут дебаты, обсуждения. Говорим о политике, вскрываем острые вопросы искусства. Впереди разговоры о спорте, театрах. Думаю, вам будет интересно. Подумаете? Ну, подумайте и обязательно приходите! Мы вас будем очень ждать. Приходите обязательно! Ещё раз спасибо за поздравления!
-Сережа, кто...
-...ой, мамочка, это Ванечка из театрального института! Помнишь, я тебе рассказывал? Я познакомился с ним на остановке. Сразу после вручения грамоты. Сейчас я вам всем расскажу. Я стоял на остановке, на набережной, после вручения грамоты. И, знаете, я такой счастливый стоял, такой радостный! Грамота! Отметили! Не зря работал! И вот я так стою, улыбаюсь. Всем, знаете, так в лицо улыбаюсь, сияю. И ко мне молодой человек с королевскими золотыми кудрями, и такими, знаете, тонкими, дворянскими чертами лица, обращается: «Чего это вы, дяденька, улыбаетесь?» Так мы и познакомились! Я ему показал грамоту, рассказал про неё. Он так живо ею заинтересовался. Оказалось, нам надо было в одну сторону ехать на автобусе. Мы дальше разговорились. Такой он оказался человек! Представляете, увлекается театром ещё с раннего школьного возраста. Долгое время являлся участником школьного театра на английском языке. После окончания стал там преподавателем. Владеет ещё несколькими языками, кроме английского. Танцует, играет на фортепиано. Ну, прямо-таки вундеркинд. Мы с ним за эти три дня так сдружились! Созваниваемся, спорим, обсуждаем!
-Сергей, как же ты зовёшь в гости человека, которого знаешь всего три дня?
-Мамочка, уверяю тебя. Это великолепный человек. Философ, мыслитель, газет из рук не выпускает…
-Ты доведёшь меня до приступа!
-Спокойствие, Людмила Юрьевна, - вновь тоном, не предполагающим противоречий, вступил в разговор журналист Дима, - ведь ещё никто не пришёл. Сережа, ты действительно неаккуратен. Зачем нам этот Ванечка? Он человек пока ещё непроверенный. А тут у нас избранное общество - все давно друг друга знают. А этот Ванечка - кто он такой? Что-то очень подозрительно, что он с тобою так сразу начал общаться. Ты, конечно, человек симпатичный, интеллигентный, но всё равно странно. Молодой парень - и вместо того, чтобы общаться со сверстниками, он подходит к тебе? Может, есть какая-то особая цель?
-Да-да, быть может, есть какая-то особая цель? - сказала Иннусик и выразительно, с ухмылкой, посмотрела на Диму.
-Цель. Особая, - не менее выразительно взглянул на неё журналист Дима.
-Э, я чёт не понимаю, чего вы тут перетираете? Или тут какие-то подводные камени, а я чего-то не знаю? А? - приподнялся со стула Анатолий.
Утвердилась тишина ещё более напряжённая и многозначительная, чем та, что была чуть ранее.
О, ужас! В этот момент я осознал, что наиболее близким мне человеком за столом является дегенеративный охранник Анатолий.
Настало время горячей пищи. Я пошёл на кухню помогать вытаскивать мясо из духовки. Людмила Юрьевна, воспользовавшись тем, что мы остались одни, попыталась завести старый разговор.
-Никита, как же я тебе благодарна! Ой, видишь, даже плачу. Я теперь хоть за Сергея спокойна. Знаешь, и умирать как-то не страшно. Я раньше очень на Наталью надеялась, а она так со мной поступила. Ох, я и не знаю, почему она меня так не любит. Сестры ведь все-таки. Я так ей помогала в послевоенные годы! Вырастила, можно сказать! Вот тут на днях ей позвонила - а она трубку бросила. За что она так со мной? А? Не знаю, ей Богу! Никита, не брось его! Я тебе и квартиру оставлю. Это очень хорошая квартира. Мы ведь Сталинской застройки, на века строили. Дома были для партработников. Еле выбили тогда эту квартиру. Ты ведь вырастешь, семьей обзаведёшься. Надо будет свою жилплощадь иметь. А тут как раз. Ведь и Сержик не вечен.
Переход к горячему напоминал начало нового акта в спектакле. Самого горячего акта. Актёры и зрители постепенно занимали свои места за столом, которому в этом представлении была отведена роль сцены.
-Ну что, предлагаю поднять бокалы за маму виновника торжества, нашу прекрасную Людмилу Юрьевну! - журналист Дима жестом предложил всем встать.
-Ну что ты, что ты, Димочка, - изобразила смущение Людмила Юрьевна.
-Нет, мамочка, всё правильно. Вот истинно интеллигентный человек. За тебя-то в первую очередь и надо было пить. Говорите, говорите Димочка! Прекрасный наш Димочка!
-Так вот. Давайте поднимем бокалы за Людмилу Юрьевну. Мужественную женщину, выдающегося журналиста, фронтовика (11). Подождите, подождите, не чокайтесь. Я ещё не договорил. Итак. Итак. Попрошу чуточку внимания, не чокайтесь. Итак, я хочу дать серию статей об этой удивительной семье. Возможно получится сделать телевизионную передачу. Возьму интервью у Сержика, обладателя этой удивительной грамоты, - Дима взял в руки грамоту и, как будто с интересом, рассмотрел её. - Необходимо, чтобы о ней узнала общественность. Как говорится - чтобы медаль нашла героя, - он со скромной улыбкой оглядел всех нас. - Ну и, конечно, о нашей фронтовичке, блокаднице, героине, любимой нашей Людмиле Юрьевне. Много ли у нас ещё таких людей осталось в городе? Людей с большой буквы! Я уже подготовил материалы для сюжета, и мы с Людмилой Юрьевной обязательно ещё встретимся тет-а-тет и обсудим пару моментов. Так что вот это и будет моим подарком в честь вручения грамоты: серия публикаций об этой семье. Начнём с интервью с Сережей. Я уже и название придумал: «заслуженная грамота» (12) . Как вам?
-Превосходно! - всплеснула руками Людмила Юрьевна.
-Ой, Димочка! Прекрасный Димочка! Спасибо вам большое. Только мне кажется, я недостоин. Предлагаю выпить за Димочку!
Обстановка немного разрядилась и за столом даже возникло некое подобие беседы. Тон, в основном, задавал Сержик, стремившийся поделиться огромным количеством информации, почерпнутой им из газет.
-Ой, Никиточка, а чего это вы весь вечер молчите да молчите? Вы вот рыбки белой возьмите. Маслиночек. Кстати, Никиточка, а вы уже смотрели фильм «Остров»? Он недавно вышел в прокат. Такой сильный, знаете, фильм!
Это действительно вызвало заинтересованность с моей стороны. Про фильм в последнее время много писали, и в глубине души даже теплилась надежда на то, что в кои-то веки наши сумели снять достойное кино. Я спросил, смотрел ли Сержик фильм (это было логично предположить, учитывая, что он назвал его очень сильным), на что получил типично сержиковкий ответ.
-Посмотреть, честно говоря, не успел, но хочу отметить: фильм получил такую крепкую прессу. Нет сомнений, что фильм выдающийся.
-Фильм очень глубок в религиозном плане, - сказал, промолчавший почти весь вечер, балерун Борис, - всё на сплошном контексте.
-Попики опять деньжищ наворовали - и давай этой дрянью народу глаза туманить, - сказала Калина Прокопьевна.
-Что вы, Калина Прокопьевна! - заволновался Сержик. - Я хочу повторить, фильм получил очень крепкую прессу.
-Да, но как туда могли пустить эту пьянь Мамонова? - всклокотал в священном гневе журналист Дима. - Однако, идейно, повторю справедливые слова Сережи, фильм на высоте. Только вчера смотрел и до сих пор нахожусь под большим впечатлением.
Дима кратко пересказал сюжет, после чего стал разъяснять моральную и идейную составляющую картины. Рассказывал о монахе, о том, как в молодости он согрешил, убив своего товарища, и о том, как потом оказалось, что тот, в кого он выстрелил, на самом деле не умер.
-…и, знаете, очистилась душа монаха, когда он об этом в конце фильма узнаёт. Как тонко это подмечено режиссёром. Со светлым взором монах ложится в гроб и…
-Извините, что прерываю вас. Я вот только одно не поняла, - заговорила, наконец, Лидия Павловна, - неужели этот факт грех отменяет? И неужто умирать от того можно спокойно? Грех-то совершается не в момент попадания-непопадания пули, а в момент нажатия на курок. И какая, по большому-то счёту, разница - жив или мёртв его товарищ?
Вечер приблизился к чаепитию. Со стола вновь всё убиралось, необходимо было очистить место для чашек, блюдец и праздничного торта. На этот раз вместо меня помочь Людмиле Юрьевне на кухне вызвался журналист Дима. Я же пошёл в ванную ополоснуть лицо холодной водой: в комнате было типично по-старчески душно и жарко (рамы не расклеивали круглый год).
Я набрал воду в ладони, умыл лицо и грустно взглянул на своё красное, с мешками под глазами, отражение в зеркальце. Тут до меня стали доноситься обрывки чьего-то разговора. Я невольно прислушался.
-Людмила Юрьевна, я ещё раз говорю - это чрезвычайно важный разговор, - я сразу узнал сальный голос журналиста Димы. - Нет-нет-нет, не поднимайте, я вам помогу. Вы что, такие тяжести. Я на что? Вы ещё долго проживёте, вы же фронтовичка (13) , крепыш! Но - все мы под Богом ходим. Если что - как с Сергеем поступать будем? Я думаю, нам с вами надо поднять этот вопрос. Потому что, я ведь хорошо понимаю, эту эстафету именно мне перенимать. А кому ещё? Да и Серёжа меня так любит. Как брат он мне.
-Димочка, так неожиданно это всё.
-Но ведь когда-нибудь этот разговор должен был состояться.
-Но не сейчас, на кухне. Вот когда материалы для передачи готовить будешь - всё обговорим. Димочка! Ой, как неожиданно всё это.
-Конечно, надо отдельно встретиться, обсудить. Давайте-давайте, ой, в сахарнице сахарку недостаёт. Где у вас мешок с сахаром, я досыплю. Да-да, обязательно.
-И что вы предлагаете по Сержику?
-Ох. Знаете, если крест дан, надо его нести. Такова уж, значит, воля небес. Я долго думал и принял очень тяжёлое для себя решение. Я решил...
-Ну же...
-Переехать к вам жить.
Дело в том, что в этих домах ванная комната соседствует с кухней. Наверное, многие знают такие планировки квартир сталинской застройки: ванная и кухня не только являются соседями, между ними даже есть окно (14).
Я понимал, что подслушивая чужой разговор, поступаю очень подло, но моё любопытство дало о себе знать. Некая подводная, теневая часть спектакля, показываемая лишь одному из зрителей. Мог ли я отказаться от такой роскоши?
Я простоял всё это время, ни разу не шелохнувшись. Так и не воспользовался полотенцем, оно беззащитно повисло у меня в руке.
И вот наступил самый интересный момент разговора. Тут, как назло, предательски заурчала вода в трубах - видимо кто-то этажом ниже решил принять душ. Разговор больше не был достоянием моих ушей. Я мысленно проклял сталинскую систему канализации, вытерся полотенцем, вновь взглянул на своё измученное продолжительной петербургской зимой лицо и вышел из ванной. Разговор на кухне уже был завершен - по коридору навстречу мне шёл улыбающийся Дима.
-Посторонитесь, посторонитесь, Никиточка, - ласково сказал он мне.
В голосе его чувствовалось ликование
За чаем, впервые за вечер, в разговор были вовлечены все. Только Анатолий, явно перебравший сверх нормы, морщился, делая вид, что переваривает доходившие до его ушей слова.
-Знаете, во времена моей учёбы в институте, - рассказывал Сержик, когда разговор зашёл о современном образовании, - со списыванием было куда строже, чем сейчас. Помню, у профессора Громова была учёная собака Бантик, которая ходила по рядам и искала шпаргалки у студентов. Так что списать, даже при желании, было невозможно.
-Да и люди-то совсем другие были, - вставил Дима, - на первом месте всегда стояли знания.
-Абсолютно верно, Димочка! Раньше, например, ценились учёные, доценты. Когда по улице проходил доцент, люди оборачивались и говорили друг другу: «Смотрите, смотрите, доцент идёт». Вот, например, Никиточка в будущем...
Я понял, куда ведёт Сержик, и вовремя сумел сбить разговор на другую тему. Стали обсуждать международные успехи балеруна Бориса.
-Жалко, что Светик не приехал, - сказал Сержик после ухода Лидии Павловны. - Кстати, Лидия Павловна передала тревожную информацию - из-за бокса у Светика возникли проблемы со зрением. Ему даже запретили выступать за сборную команду университета. Это такой удар для него! Лидия Павловна достаёт для него какую-то особую парную печёнку на рынке. Черничное варение, говорят, полезно. Короче говоря - всячески стараются спасти положение, поднять на ноги! Кстати, потому сегодня Светик и не пришёл. Был у окулиста. Ох, ну, будем надеяться на лучшее. Обещал вот позвонить.
А Ванечка так и не приехал…
И Светик так и не позвонил…
8. Ванечкино разоблачение
У меня в то время был приятель, учившийся в театральном институте. Недели через две-три после описанных выше событий, он позвал меня к себе в гости на вечеринку, где почти все приглашённые являлись студентами «театралки» с самых разных курсов и отделений. Не люблю массовые алкогольные студенческие сборища, но уж больно интересно было посмотреть, на чьи плечи возложено будущее нашего театра и кино.
Там я и встретил этого «Ванечку из театрального». Почему-то, хоть это имя и является достаточно распространённым, я сразу понял, что это он, и не постеснялся напрямую поинтересоваться, знаком ли он с Сержиком.
Заданный вопрос так его сконфузил, что сомнений у меня уже не оставалось. К тому же моментально ребята, сидевшие рядом, засмеялись и начали весело перемигиваться. «Три языка, гениально, гениально, наш танцор», - стали подтрунивать над ним собравшиеся. Понеслись и прочие фразы из сержиковского лексикона, достаточно точно интонационно переданные будущими актёрами (им, впрочем, грех было это не уметь).
Оказалось, что недавно Ванечка повстречал Сержика в метро, находясь в компании своих товарищей. Сержик сразу же подошёл, громко поздоровался, попросил представить его всем Ванечкиным товарищам и представился сам. Затем, о ужас, он стал расхваливать и без того смущённого Ванечку его товарищам. И про три языка, и про танцы, и про фортепиано. И даже «газет из рук не выпускает».
Несчастный ребёнок попытался улизнуть, сказав, что ему надо перейти на другую линию, но, как назло, Сержику тоже надо было переходить. «Ой, как удачно», - сказал он окончательно убитому театралу. Весёлая компания Ванечкиных товарищей беспощадно, в полном составе, хотя некоторым было совсем не по пути, вышла за ними, дабы досмотреть до конца эту сцену.
-Какая интеллигентная ватага! Ванечка, мне, знаете, так приятно идти в среде театралов! Чувствую себя прямо под лучами прожекторов. Прекрасно! Прекрасно! Аплодисменты!
Насколько я понял, после этого случая Сержик превратился у них в полукультовую фигуру. Дело в том, что Ванечка не обладал блестящими познаниями в трёх языках. Просто он сначала учился во французской школе, потом перешёл в немецкую, а оканчивал своё образование он уже в английской. В результате, все три языка он почти не знал. Примерно так же дела обстояли и с остальными достоинствами, которыми его щедро наградил Сержик.
Сержик не просто вживался в человека, болел чужой жизнью. Этого ему было мало. Он доживал, переписывал некоторые моменты. Он хотел въезжать в чистую квартиру - все объекты восхищения принимали в его глазах непогрешимость Папы Римского после принятия им этого сана. Самого человека и его судьбу Сержик брал в качестве основы, всё остальное он вычищал и придумывал нечто новое. Идеальное, с его точки зрения.
Сколь сильно отличается человек от своего отражения в глазах Сержика! Этот Ванечка в тот вечер вёл себя в высшей степени безобразно. Чувствуя свою вину (странно, но почему-то именно это слово пришло мне тогда на ум) за Сержика, он всё время пытался каким-нибудь образом реабилитироваться. Рассказывал юношеские небылицы о количестве выпитого алкоголя и горах побеждённых дев. Учитывая, что основная часть гостей была старше, этот номер не прошёл, его лишь подняли на смех. Потом он попробовал соблазнить какую-то девушку чрезвычайно грязным образом, на что получил резкий отпор. Ах да, Сержика он называл, если о нём заходила речь, не иначе как «тот дебил из метро». Потом Ванечка попытался устроить шоу, неумело изображал из себя поэта-декадента и кричал, что повесится на люстре. Возможно, подобное восхитило бы учащихся девятого класса реального училища №288 (уж не знаю, существует ли такое), но, само собой, на людей, большая часть которых уже несколько лет проучилась в театральном институте, это произвело самое жалкое впечатление. В довершении всего, он вдребезг напился, чем видно был очень горд, лез ко всем с объятиями и глупыми признаниями. Так что мы были очень рады, когда Ванечка, проведя определённое время в туалете, улёгся спать.
К слову, из театрального института его вскоре отчислили. Потом он впутался в сомнительные аферы, разорил родителей и...
Сержику он зачем-то сказал, что сдал всю сессию на «отлично». Я до сих пор слушаю речи о том, что страна скоро обогатится новым, талантливым и очень интеллигентным актёром. «Настоящим ленинградцем, Никиточка. Как Светик, Борис, Димочка и, конечно же, вы!»
Примечания:
1 До чего же мелочно! Но это действительно была причина, по которой выбор пал именно на Людмилу Юрьевну.
2 Ленинградская (а позже - Санкт-Петербургская) газета.
3 Почему нельзя было купить ботинки на липучках - ума не приложу.
4 Ныне СПбГУ (Санкт-Петербургский Государственный Университет). Сержик по-прежнему использовал все советские аббревиатуры.
5 Рак-отшельник.
6 Это было сказано с неподдельным восхищением.
7 При чём тут Толстой?
8 А что есть сама история, если не летопись человеческих взаимоотношений?
9 Она на 20 лет старше моей бабушки.
10 История этого человека заслуживает отдельной книги.
11 Наглейшая лесть! Ведь он точно знал, что она никоим образом не участвовала в боевых действиях.
12 Из серии названия для сборника Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека…». (Многоточие - обязательно).
13 « Ложь, произнесенная трижды…»
14 Назначение которого для меня всегда было загадкой.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney