РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Сана Праедгарденссон

Боги, ходившие в люди. ГАЛВАР

13-07-2010 : редактор - Женя Риц





Боги, ходившие в люди


ГАЛВАР


Рассказик о том, как женился МакЛарен


Вот это ненавижу... Стою по пояс в холодной солёной воде, к рукам прилипла дрянь, под ногтями – грязь, и в горле пересохло... А он устроился на сухом, сапоги чистые, руки на груди, в шляпу воткнул перо... И смотрит мне в спину, я прям чувствую, как взгдядом он сверлит мне затылок... Мать моя Вода, когда я вызвался ему помогать, был ли я пьяный, или на мне отдыхала природа?.. Он сидит там, на камне, и чешет под рубахою пузо, а я стою здесь, в море, и ожидаю прилива... Третьи сутки текут, совсем как песок из-под моих босых ног... -Халваро, - спрашивает он в сотый раз, - а какая она будет?.. – Красивая, - отвечаю я... А про себя, - и дура, надеюсь... Ведь умные все от Данди до Дамфиса хором тебе отказали... –Халваро, - кричит он мне снова, -а, может тебе верёвок принести.., чтоб уже.., а то ж не удержишь вдруг снова... –Ларене, дружок, - говорю я сквозь зубы, - заткнись и крест приготовь... Тихо так говорю... Ведь не вижу её, но уже ощущаю... Слышу, как плывёт она под водою, красавица серебристая, скользкая... Младшая из моих дочек... Она где-то рядом совсем... Кружит и поёт... Море поднимается выше и уже мне по плечи...Водоросли это, или волосы Морэны моё щекочут запястье? Медленно текут сквозь напряженные пальцы... Нет, я решаю, трава такой не бывает... Такой нежной, такой шелковистой... Раба моя Вода, мой грех мне отлей... Молюсь сам себе и сжимаю кулак крепко-крепко... Держу концы её кос, и кручу, накручиваю эту роскошь на руку... А она орёт и дерётся, бьёт мне в бок сильным своим хвостом.., ногтями норовит лишить зренья... Я же Бог твой, набитая дура, что ж ты делаешь, истеричка-русалка... Извивается и воет, но я тяну, перехватив её тело между человеком и рыбой.., из моря её тяну и ступнями уже чувствую берег... По берегу бегает, словно свихнулся, товарищ мой в килте.., в руке его изумрудные четки с крестом золотым... На опрокинутой лодке сидит и совой ухает МакБрайд, святой отец католический... Глауд, свидетель от человечества, нажрался и в коме... А я... Лучше мне сгинуть... Чтоб ещё раз когда-нибудь я взялся провернуть эту глупость – женить мою девку с шотландцем... –Ну-ну, - говорю ей на ушко, - не плачь, моя рыбка, это ж не смерть твоя, а только лишь замуж... И пока она, пришиблена, сбитая с толку, ворочается на песке и ртом ловит воздух, я беру бусы у ошалелого Ларена и на шею ей одеваю... Она вопит так, что свидетель наш воскресает, а отец святой валится на колени и начинает умолять Иисусову Маму помиловать его и взять под защиту... Новобрачный несёт плед и накрывает невесте своей новорождённые ноги... Кровь бьёт фонтаном и стекает мне в море... Она не стонет уже, только ест свои губы и смотрит на меня тёмным глазом... –Что поделаешь, - бормочу, - такая судьба у тебя... – Чтоб ты сдох, Морской Бог, властелин оголтелый, - отвечает мне шопотом... Я б с радостью, детка, но я ж не могу, - думаю это, поднимаюсь, с колен сбиваю песок и пытаюсь с бёдер соскрести прикипевшую её чешую... Не могу... – Всё, - говорю ни к кому не обращаясь, - я пошел... Вы тут без меня уже как-то... А я своё дело сделал... На раз оборвал род Морэнов и начал немедленно летопись храбрых МакЛаренов, клана и автоконюшни...



Рассказик о том, как я был вороной


Ну и вот я, Алварио – Бог-В-Море-Всемогущий, вишу на дереве, на самой его верхушке, шатающейся и стонущей... Вишу себе и думаю: - Если б я в тот час умопомрачения, когда мне захотелось новых впечатлений и приключений весёлых, поселился б корове, я бы сюда не вылез... Не вылез бы и не застрял бы тут... Не застял бы я в этих ветках и в этом идиотском положении... Ну чего ж мне в людях то не жилось?.. Чего мне в людях не хватало?.. Люди.., люди.., люди... Мужчины и женщины, юные и не очень... Входишь в тело, из которого только что сбежала душа; разворачиваешь лёгкие, запускаешь сердце, пробуешь руки-ноги; и рывком - на поверхность... До свидания, море! Снова здравствуйте, воздух, солнце и люди... Настоящие , те, в ком никто не сидит... А ти – в ком-то, и тебя принимают за своего: от утопленника тебе досталось не только тело, но ещё голос, чувства и чувствительность, памяти чуть-чуть тоже... Мечтаешь, думаешь... Мечты держишь при себе, мысли отпускаешь... Трогаешь, пробуешь... Живёшь!!! О чём это я?.. Живёшь – это когда ты – в человеке... А когда соль ударяет тебе в голову, ты говоришь себе: - А почему всегда люди? Почему бы не попробовать кого-то, кто не мечтает, почти не думает и совсем не говорит... И ты пускаешься на поиски экзотики... Животного, например... Вот кит выбросился на берег; если дождаться его смерти, можна подбежать к нему волной, одновременно поднять его тело и поселиться в нём... Сделаться голубым великаном... Но фигушки, мы надоели друг другу при жизни... Иначе с чего бы ему затевать самоубийство, а мне – не мешать ему в этом...Вот корабль застрял в экваториальном штиле и капитан дал команду: «Груз за борт!» Лошади, которых везли из Европы, в небе делают кульбит и падают в горячую воду, какое-то время плывут, потом тонут... Можна было бы попробовать войти в жеребца... Но до Америки – ого-го.., плыть и плыть... Это скучно, во-первых, да к тому же и бог, когда он в коне, имеет одну только конскую силу... Да, а идея казалась шикарной... Сейчас, вот прямо сейчас!!! Или я лопну и в центре Атлантики будет огромное синее пятно – терпение Галвара, бога Морского, оно тоже не вечно... И вот, когда я уже аж пищу: «Хочу! Хочу! Хочу!», сверху мне на голову летит птица... Тупые, недобрые дети решили из неё, камнем подбитой, сделать чайку и швырнули с утёса... И тут я, не веря в такую удачу, подарок судьбы хватаю и бегу с ним на глубину, вниз и вниз, к камянистому дну... Там, на острых крышах, я добычу свою кладу крестом и в миг, когда глаза её мутнеют, и в кровь вливается горечь с илом пополам, я прыгаю... Я миллиардом иголок вонзаюсь в кожу под перьями... Проснись, милая птичка, проснись и пой... Под вечер я выбираюсь из пены на черные валуны... Сушусь и к крыльям примеряюсь... С пятой попытки над землёй таки поднимаюсь... Летать – это супер! Летать – это счастье! Но только тогда, когда на пути твоём нет громадных деревьев... В которые ты, ошалевший от ветра и радости, врезаешься на скорости Ferrari... но дубы ростут там и тут, а ты паришь низко над степью, раззеваешь рот и не видишь ничего... Упс!.. И вот ты уже застрял в упругих, зелёных ветках на самой верхушке... Застрял.., висишь вниз головой... Висишь и думаешь: - Сдохну ли я тут с голодухи, или от стыда это будет быстрее?.. Боже ж ты мой... Наэль, братец! Убей меня градом!.. Молишься... А солнце в море на бок ложится.., красное разливается, перетекает медленно в чёрный... Ночь... Крона шелестит и в шею вростают побеги... Люди, простите, я изменять вам не буду... Если б я мог, я бы закричал, я б заплакал... Но, всё, что осталось – погрузиться в воспоминания, в темноту и прохладу... Всё, на что я способен – ждать терпеливо друга Гранаду... Рано утром, до рассвета он прийдёт, станет под деревом, подымет глаза, руки протянет, улыбнётся и скажет: - Алвар, придурок, крылья сложи и падай...

Рассказик про моё горе



- Бог мой, Наэль, я так не напивался с тех пор, как был Вильямом Дэкком... – Что ты говоришь? – брат мой, Пресной Воды бог, наклоняется и в тошнотном моём лепете пытается разобрать смысл... – Зачем, говорю, я так надрался? – я поднимаю голову и Наэль отшатывается... Ну да, аромат от меня ещё тот... – Потому что у тебя, рыбка моя, горе, - отвечает он в сторону... – Горе?.. – Ну, наверное, - пожимает плечами, - ты сам мне сказал сегодня утром... В голове звёздочки и мошки бьются о череп. Кости вот-вот затрещат... Я пытаюсь припомнить – какое же у меня может быть горе... Ничего... Пустошь уэльская... Вакуум... Кто выел мой мозг? Кто? Кто? Кто?.. Ты?.. Неужели ты?.. – Галвар, заткнись, - Наэль вытаскивает меня из лужи водки-сыра-колбасы... Пережеванное и смешанное... Брат кладёт меня на грязную стену, коленом придерживает мои разбегающиеся в разные стороны ноги. Рукавом рубахи вытирает мне рот... Добрый бог, терпеливый и нежный... – Дыши, Галвар, только не мне в лицо... – Что за горе у меня? – Язык спотыкается о зубы. – Скажи мне – что у меня за горе?.. Наэль перегибает меня – голову к ногам и поднимает на плечо... – Большое, - последнее, что я успеваю услышать... Я делаю глубокий вдох – родной запах Наэля, боже, как я, оказывается, скучал по нему... Выдыхаю и падаю в сон... Просыпаюсь... Просыпаюсь и чувствую – пустоты в голове уже нет... Наоборот, она переполнена – звёздочки и мошки уже не лупят друг друга, и не бьются о мой висок в поисках выхода, но за ночь их расплодилось столько, что масса давит и кожа на лбу под этим давлением в любой момент готова прорваться... Сажусь на постели, заставляю себя повернуть чугунную голову на медной шее и посмотреть на подушки – не вытекли ли мои мозги из ушей?.. Нет... Ну и слава мне, богу Морскому, слава... Пропев себе оссану, сбрасываю ноги с кровати... Под ноги прыгает раскалённый пол... Зачем же так?.. Я и без этого – омар варённый... – Подымайся!.. Вспоминаю мистера Дэкка... Лучшие стихи его были с похмелья... Боль он умел вылить словами... А слова складывал так, чтобы всем болело, кто слышал его или читал... Молодец, Билли Дэкк! Как давно это было... – Вставай давай! – приказываю себе снова. Подчиняюсь... Сползаю с простыней... Осторожно несу внутренности свои в ванную комнату... После нагретого солнцем линолиума – кафель – просто райские реки... Открываю синий кран... На руки прыгает струя холодной воды... – Спасибо за воду, Наэль... Спасибо за то, что притащил меня домой... И за то благодарю, что не остался до утра и не стал сейчал расковыривать топлённый мой мозг, пёстрый салат созвездий и разноцветной фасоли... Спасибо... Спасибо... Спасибо!.. Но что-то я забыл, что-то забыл... Ах, да, горе моё, горе... Что ж за горе у меня?.. Лицо опускаю в ладони, полные влаги ледяной... Умываюсь и поднимаю голову, чтоб глянуть в надтреснутое зеркало, висящее над розовой раковиной... Один взгляд... О горе!!! Я в теле Соменко Петра!..

Рассказик про поэму


Об IQ Эрио я, кажется, уже рассказывал когда-то… Нужно было бы ещё добавить, что он – хозяин с придурью… Ну вот, например, иду я как-то вечером, вижу – сидит… С девушками… В веночке и рубашечке вышитой… Пальчиками маленькими теребит ленточку синюю, а на губах – улыбка дурацкая… Все поют и эта тоже подпевает… - Бог Огня Всякого, откуда у тебя эта склонность селиться в девках безмозглых?.. Подхожу, говорю: - А ну-ка пошли, разговор есть… Поднимается, подружкам говорит, что вернётся скоренько и идёт послушно за мною… Вылитая овечка… Когда прошли последнюю мазанку спрашиваю: - Не надоело тебе ещё? – Нет, - отвечает, - не надоело… Вот дурак… - Сам дурак! – Вспыхивает, мысль мою ухвативши… - Ничего ты не понимаешь, - буркает, - Галвар, Солёной Воды властелин!.. А глаза карие прямо горят и улыбка из смущенной превращается в победную… - Ну, чего я не понимаю? – Спрашиваю у него, ведь и правда не понимаю, что он в них такого находит… - Знаешь, это такое ощущение, - берёт мою левую руку и кладёт себе на живот, - вот здесь, внизу, такое ощущение, как будто что-то тлеет потихоньку, а потом разгорается сильнее и сильнее… И уже всё тело горит… - Когда? – Иногда…- Иногда?.. – Угу… Мы чешем через бледно-зелёное, белое почти в серебряном сиянии поле… Молочные колосья дотягивается туда, где минуту назад лежала моя ладонь… Звёзды над нами одна за одной прорывают облака и начинается ночь… - Тебе домой не пора, слышишь, как там тебя теперь?.. – Катя, - отвечает, - нет, не пора… Пройдёмся ещё… Видишь… Какая ночь! Все звезды до единой тепло и кротко в душу смотрят вновь, и в воздухе за песнью соловьиной… - Ого, - думаю, - кто же это тебя такому научил, Эрио мой милый?.. Но вслух не говорю… Молчим… Идём… Приближаемся к краю пшеничному… - Ну, что дальше?.. – Ничего, - отвечает, а сам пояс развязывает, сорочку задирает и ложится на землю… И ко мне, одеревеневшему, обращается: - Ну что ж ты, Галвар, скорей давай, а то я замёрзну… - Что тебе давать? У меня в горле перья выросли как будто… - У тебя же потом проблемы будут, деточка, тебе ж топиться придётся… Наэля гневить… А бог Огня голову из травы поднимает, в глаза мне смотрит, будто в пепел обращает… И говорит: - Давай, сволочь, делай хоть что-нибудь… Я хочу, чтоб он про меня поэму написал!.. – Кто этот он, Эрио, опомнись! – Сам опомнись, - и голос его смягчается, а на глаза слёзы нежности наворачиваются, - Тарасик… Чтоб он про меня написал… Ну пусть не поэму… Пусть хотя бы стишок маленький…


Рассказик о Гранаде и остальных



Эрио когда-то сказал: Гранада и его братья – лучшее, что ты сделал в своей жизни...Комплимента его IQ заявление такое, увы, не делает… И к тому же бог Огня Всякого не только туп, но и не наблюдателен…Он так и не понял, как будто смотрел, но не видел совсем, что было всё то против моей воли, что я никогда не любил их мать… Она меня тревожила… Тревожила и пугала… Пугала, но я возвращался к ней снова и снова… Каждое новое тело, стоило мне в нём поселиться, из штанов выжимало воду, ладонью на голове прилизывало волосья, на лице делало улыбку и шло к сеньорите Андалусиа, словно на эшафот… А она встречала меня в дверях своего огромного дома, спрашивала: Чего тебе тут снова нужно?.. Чего ты припёрся?.. И, не выслушав ответа, далала шаг назад, впуская меня… Я входил и оставался… Кадис родился вдруг… Гранада неожиданностью уже не был… Потом в мир этот явились Альмерия, Хаэн, Кордова-без-царя-в-голове, Уэльва, Севилья и Малага последним… Между собой непохожие абсолютно и всё-таки одинаковые… Потому, что были детьми разных мужчин, но одного отца… И их уже я любил всей своей силой, всей сущностью бога и океана… Я сделал открытие – я был способен на чудо за пределами своего царства, вне мокрой и солёной стихии… И я был способен повторять этот фокус снова и снова… На песчаный берег, пустой и от пустоты аж звенящий, последняя волна прилива выносила пену, оставляла немножечко соли, радужной чешуи и щепок сосновых, вздыхала тихонько и, пятясь, отступала в море, домой… А, когда возвращалась года через три, лет через пятнадцать, вместо дюн и диких пляжей видела огромный город с верфью, портом, таможней, пылью и зеленью, воробьями и скальными голубями, срущими на головы памятникам… Видела лошадей, дорогие автомобили, жёлтый трамвай, медленно тащащийся в гору… Видела церкви, мосты, дома кирпично-стеклянные, собак, котов и людей… Людей… Людей… - Уэльва, ты здорово вырос… Ну-ка, покажи папочке, как ты умеешь… - Севилья, солнышко, я обязательно куплю тебе громадного черного коня, точно такого, как у дядюшки Урмина…Ну, неужели не сказка?.. Неужели не волшебство?.. И неужели не удивительно было видеть, как она, такая маленькая и хрупкая, она, горячая и сухая Ама Андалусиа рожает одного за другим сыновей, томных и пылких, обречённых брать чужую кровь, означенных для бессмертия… Утром я приходил в её комнату, садился в ногах на кровать и смотрел на новое дитя, спящее у неё на груди… - Вот, посмотри, Магрин, что ты наделал, - говорила она, едва разлепляя губы, - когда-нибудь ты и твоё потомство сведёте меня во гроб… Да-да, именно в гроб… Я склонялся, целовал в лоб жену и крошку Малагу в маленькие тёплые губы… Я говорил: Ну, что ты, дорогая, тише, тише, и выбрось из головы эти дикие мысли… Я так говорил… Но я знал… Я знал – так и будет… Она умрёт в родах… Умрёт, рожая ребёнка… Не догадывался я лишь о том, что ребёнок тот будет не мой…В тысяча восемьсот шестьдесят четвёртом осень отчаливала со страшными штормами… Бешенная буря била дом Андалусийки в то время, когда выходило из её тела её девятое чадо… Меня не было рядом… Я вернулся через неделю, в первый день декабря, когда о мятеже, поднятом водой и ветром, напоминали новенькой черепицей залатанные крыши и ямы в земле там, где росли старые скрюченные вишни… В её комнате было сумрачно и влажно… Дитё лежало в колыбели… Она была в постели, спала, свернувшись калачиком, с головой укрытая тяжелым верблюжьим одеялом… Я подошел посмотреть на младенца… Я увидел огромные глаза… Бездну печальную и голодную… Я стянул с Амаранты покрывало, стал трясти её тело… И, когда она наконец подняла голову, я спросил: Чей это ребёнок?.. Слышишь меня? Чей это ребёнок?... Она смотрела на меня, как на привидение, она смотрела сквозь меня, она не понимала…Но потом, где-то в желчной её глубине проснулось сознание… Сознание постепенно вошло в её зрение и её слух… На миг госпожа Андалусиа воскресла, протянула тощую, серую руку, притянула мою голову к своим устам и сказала тихи-тихо: Гранадина… Со словом этим она Ама меня отпустила… Упала назад в желчь, в темноту, на слезами пропитавшиеся подушки… Мне тоже больше нечего было делать в том теле, в том царстве, в их страшном мире… Я встал с колен и направился к двери… На пороге я услышал: Галвар… Я остановился и ждал… Ждал, пока она выдохнет боль, скажет последние слова и отвернётся лицом к стене… - Галвар, - повторила она, - если он узнает, я тебе никогда не прощу… Никогда не прощу, понимаешь?.. – Понимаю, - ответил я… И сразу же вышел из её склепа и как мог плотнее прикрыл за собой тяжелую дубовую дверь…

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney