РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВИлья Имазин
Вечная битва
30-07-2019 : редактор - Женя Риц
Поэма в стихах и прозе
…словно неистовый вихрь грёз из древней персидской сказки
подхватил тебя, разомлевшего, и переправил на небо, в самую гущу облаков.
Местность, в которой ты оказался, или заоблачная страна
– это гигантская сфера ослепительной белизны. Под твоими ногами белеет
рыхлая, похожая на снег субстанция, и, бредя по этим небесным сугробам,
ты периодически проваливаешься и уходишь в них по колено.
Повсюду клубятся, то уплотняясь, то рассеиваясь, перисто-серебристые
сгустки тумана, завораживая магической игрой тончайших оттенков алого,
розового, золотистого и голубого, плавно и незаметно перетекающих
друг в друга. Облака то и дело расступаются перед тобой, открывая взору
расчудесные картины. Поначалу возникающие образы расплывчаты,
но вот кто-то наводит резкость, и остаётся лишь удивляться причудливости
и достоверности этих картин…
Наконец, ты останавливаешься перед огромным белым экраном:
подобно Небесному Иерусалиму, существует и Небесный Синематограф,
и его зрителем тебе предстоит теперь стать. На экране возникает
и наливается воздушными чернилами надпись, в которой ты узнаешь
пассаж из Откровения Иоанна Богослова:
Сии, облеченные в белые одежды, –
кто они и откуда пришли?
Затем ты читаешь краткую предысторию того, что скоро увидишь на экране.
В незапамятные времена два военачальника, Шварцман и Вайсман,
разделили между собой власть над отдельно взятой страной так, что первый
правил ночью, а второй – днём, при этом оба проявляли склонность
к авторитаризму и, что характерно, оба были персоны не местные, пришлые.
Вайсман явился из мира пуха и перьев, который походил на необъятную
хорошо взбитую подушку. Шварцман, человек ночного мрака, был родом
из страны древесной золы и каменного угля. Никто не мог вспомнить,
когда именно и по какой причине вышел у них раздор, но однажды Вайсман,
желая обрести всю полноту господства, собрал Белое Воинство и двинулся
войной на Шварцмана…
Белые пошли войной на черных – неужели фильм о шахматной игре?
Или в столкновение пришли мужское и женское начала, день и ночь,
свет и тьма? Неожиданно на экране появляется физиономия Вуди Аллена,
а под ней надпись:
«Всё, что вы всегда хотели знать о сексе, но боялись спросить…»
– Никакой пошлости, – заверяет ожившая физиономия. – Напротив,
драматично и познавательно, как череда эпизодов из военной истории
разных времен и народов. Силы мужского и женского организмов
вступают во взаимодействие, словно две великие армии – одна наступая,
другая – обороняясь. Фильм называется «Вечная битва».
Ты уже вырос из своей детской Швамбрании, но еще слишком юн,
чтобы ясно представлять себе такие вещи, как секс и война.
В лучшем случае, ты что-то читал о древнегреческом философе Эмпедокле
и его учении. Не более того. Измененное состояние сознания,
в котором ты оказался, позволяет тебе не только отчетливо видеть
физиологические процессы и соответствующие им эпизоды военной хроники
или батальные сцены, но и преобразовывать увиденное
в компактные стихотворения.
Прелюдия. Белое воинство делает первые вылазки и, не достигая цели,
несет первые ощутимые потери. Пятна на геополитической карте
приходят в движение, первые поползновения и сдвиги границ,
первые беженцы.
Партия беженцев сгинула в знойной пустыне.
Ей вослед отправилась в самое пекло Ада
Спасателей доблестных слаженная команда.
Но и ее – вот беда! – уже нет в помине.
И зачем куда-то спешить, торопиться?
Сиди в своем бункере и не высовывайся.
Нет же, вскочили и кубарем покатились
По семяпроводу к выходу. Дикие возгласы
Были напрасны – все они умерли.
Сквозь то густую, то разреженную пелену облаков проступают контуры
летней усадьбы. На террасе амурятся двое. Из колониальных дебрей
доносятся истошные вопли мартышек, синекрылый попугай ара повторяет
только что подслушанную пикантную непристойность, дюжина хамелеонов
приходит на террасу внимать музыке первого соития…
А на экране пульсирующие пятна, в которых смутно различимы очертания
свившихся тел – мужского и женского. Что-то вроде ранних абстракций
Кандинского – в них еще угадываются остатки преодоленной им
фигуративной живописи. Неуловимость форм делает изображаемое
еще более эротичным, но при этом далеким от порнографии.
Сумрачные пульсации. Комки и клочья вспенившийся суспензии.
Наконец, пятна, перегруппировавшись и сгустившись, сливаются
в более отчетливый образ конницы, скачущей на отдалении:
Путь всадников
Иссиня-зеленые глаза её расширились,
Когда что-то в нее пробралось
И застряло, как в горле кость...
Так вот во что его лобзанья вылились!
И все пришло в движение. Поход крестовый
Был начат у развилки чьих-то ног:
Отсюда всадники пустились на Восток,
Чтоб благодать снискать, осилив путь суровый.
Белели кони, стяги, бликовали шлемы,
Вулкан то замолкал, то просыпался снова.
Сюжет задуманной эпической поэмы
И не предполагал пути иного.
Из жерла вырывался дым, но немы
Остались Звери Града Золотого.
Дальше – всплеск, большой взрыв или, лучше, – что-то вроде извержения
вулкана, только вместо огненной лавы – бурлящий белый поток,
мощный, как полноводное течение Ганга:
Извержение
Прилив, не предполагавший отлива.
Жгучая, как разливное пиво,
Белая, как Пегасова грива,
Журча и вспениваясь игриво,
По семявыводящему протоку
Струилась жидкость семенная,
Стремясь найти причины и истоки,
И радости утраченного Рая.
Она струилась, не подозревая,
Что где-то там, в далеком макромире
Уже одежды сбросила Даная.
Одна Природа в том была повинна,
Что, все вокруг безжалостно смывая,
Изверглась жуткая, безумная пучина.
Пассионарный импульс, сдвигающий исторические пласты, приводящий
в движение скрипучее колесо Сансары. Наверху то же самое, что и внизу:
тьмы и тьмы поспешно мобилизованных, толком не понимающих,
ради чего вся эта заваруха, ведомых чувством долга (а выхвати одного
из могучей кучи, ответить не сможет, в чем состоит его долг), на погибель
обреченных, не тысячи – миллионы облеченных в белые одежды…
А что же в лагере противника? Там, похоже, блаженное неведенье:
Тише воды, ниже травы
Царила благодать в лугах предгорных:
Птиц трели над округой разносились,
Свирель пастушечья играла.
В стане черных
Беспутничал воитель, дева веселилась.
Когда б они знали, что в их луга и сады
Скоро вторгнется светоносная рать Джедая,
Они бы сидели ниже травы и тише воды,
В засаде противника поджидая.
Но нет же! Не знают они, что коварный набег
Задумал свершить кровожадный тиран Чингисхан.
И, погружены в пелену полуденных нег,
В дурманящих грез беспросветный туман,
Они придаются постыдным страстям,
Увы, не готовы к плохим новостям.
Бесхитростные эротические сцены, проступающие сквозь сгустки тумана,
проецируясь на экран, преобразуются в масштабные баталии.
Фильм, снятый общими усилиями
Вуди Аллена, Стэнли Кубрика, Стивена Спилберга,
а, точнее, их двойниками, обитающими в потусторонней реальности,
представляет собой странную смесь научно-популярного фильма
о физиологии процесса оплодотворения и фильма военно-исторического,
в котором странно перетасованы легенды и факты о самых различных
удаленных во времени походах и сражениях.
На экране альпийские хребты, а на них – размытые тени
воинов не то Суворова, не то древнего Ганнибала:
Переход через Альпы
Штыки, секиры, пики, акросомы –
Какая армия снабжалась лучше?
Но довод есть логичный и весомый,
Сложив оружие, карабкаться по кручам.
Не важно, Ганнибал или Суворов
Их вдохновил на этот переход,
Ведь не закончится удачею поход,
Если, увязнув в малодушных спорах,
Они не покорят преграду эту.
Пускай хоть все слоны сорвутся в бездну,
Пускай немногие пробьются к свету,
И в Лете большинство исчезнет,
Лишь так они достигнут высшей цели:
На родине улягутся метели.
Внизу то же самое, что и наверху. Некий общий имплицитный порядок
проницательный ум выявляет на разных уровнях организации материи
в нашей зыбкой Вселенной. Центростремительный нервный импульс
отображен на экране фигуркой гонца, что несется в ночи быстрее лани:
Гонец
Гонец бежал быстрее лани,
Быстрее титров на экране.
Оврагом, лесом, полем, долом
По городам, деревням, селам
Гонец бежал. Трещали звезды,
Луна играла в прятки в небе.
В груди свистел холодный воздух,
И в рот набился горький пепел.
Без грамоты, без порученья,
Но марафонским бегуном.
Он сам – посланья воплощенье
В обличье воинском, и в нем
Нет места для иных влечений –
Долг теплится слепым огнем.
Первобытный язык не знает слов любви, но способен выразить опасность.
Прежде знака и символа был сигнал, сообщающий стае об угрозе.
Он должен быть простым и легко различимым в любую погоду
Неважно, в туман или в дождь, в буран, под палящим солнцем,
Он должен быть виден (или слышен – в зависимости от сенсорного кода).
Сигнальные огни, озаряющие ночь, появляются на экране:
Сигнал опасности
Повсюду вышки, а на них горят костры.
Видны сигнальные огни за три версты.
В тревоге и тоске шумят дубравы,
Сигналят об опасности заставы.
Холодной ночью жгут костры кругом.
Тьма озаряется, и всполохи в другом
Конце страны на небе различают
И новые костры на вышках разжигают.
Опасность тут и там, так далеко, так близко,
Витает в воздухе то высоко, то низко.
И вздрагивает Скарабей, луну катящий,
И в сладком обмороке падает глядящий
На цепь огней,
успев лишь крикнуть во все горло:
«О, боже! Белых гвардия поперла!»
Затем на экране появляется образ военачальника Шварцмана,
напоминающий легендарного Льва Давыдовича Троцкого,
проносившегося по фронтам в своем черном бронепоезде:
Мобилизация противника
В туннель на всех парах ворвался,
Свистя, пыхтя и завывая, поезд.
С подножки соскочив, военачальник разорался.
Как никогда был груб он и напорист:
«Вы все должны погибнуть, но не сдаться,
И не надейтесь уцелеть случайно!
Все силы мобилизовать нам не удастся –
Смешно держать такие вещи в тайне...
В чем заключается тогда задача?
Да в том, чтобы, суша огонь и поджигая воду,
Ты каждый миг осознавал свою отдачу
Родной стране, ее великому народу!»
Пока он там кричал и надрывался,
Противник черных мобилизовался.
Военная пропаганда сродни порнографии,
ибо, оной подобно, призвана вызывать слепое возбуждение,
завершающееся разрядкой в деле не зачатия, но смерти.
Продвижение вглубь страны
Ни вправо, ни влево, но – вглубь.
Ни выше, ни ниже, но глубже.
Кто вернулся обратно – тот глуп,
Кто застрял в пути, тот не лучше.
Лишь тот, кто не ведая лени,
Упрямо стремится в глубины,
Разрушит все вставшие стены
На пути, хоть и путь будет длинным.
А, разрушив все стены, – прорвется,
И достигнет земного предела,
Наслажденьем который зовется.
Продвигайтесь поэтому смело.
Впрочем, мне нет до этого дела.
Эта буча меня не коснется...
Следующий эпизод фильма посвящен работе агитаторов.
Потугам пропагандистской машины на уровне психофизиологии
соответствуют всевозможные ухищрения, позволяющие отсрочить
мужской оргазм и приблизить женский.
Вместе с тем, активное сопротивление завоеванию
может быть истолковано и как символическое отображение фригидности,
а образ народного ополчения и вовсе вызывает в памяти
бессознательный страх всех мужчин – зубастое влагалище.
Народное ополчение
Никто не будет посторонним, лишним,
И каждый подвиг свой свершит в разгаре битвы.
Всем хочется прервать томящее затишье.
Во мглу небес возносятся молитвы.
От воплей агитаторов немудрено оглохнуть:
«Страна в опасности! Герои, ополчайтесь!»
Но в старческих глазах слезам недолго сохнуть:
«Мы победим! Бабуся, не печальтесь!»
Стекал с небес зари клубничный сок,
И ястреб возносился в небеса.
Народ ушел в болота и леса.
Не берег солнечный, не золотой песок,
Но вилы, топоры, мечи дамасской стали
Врага повсюду поджидали.
На экране обволакивающий тебя туман романтических иллюзий
рассеивается, обнажая суровую картину антагонизма полов:
женский организм – враждебная среда для половых клеток мужчины,
гибнущих десятками миллионов во искупление воинской удачи
одного единственного счастливчика, достигшего цели.
Фильм без прикрас показывает работников идеологического фронта,
занятых ежедневным производством поточной агитационной продукции,
характерный образец которой приводится ниже.
Боевой клич
К оружью все, кому очаг родимый свят!
Нас ждет противник кровоненасытный.
Не вздрогнет сталь клинка, не всхлипнет автомат
И друг не струсит непарнокопытный!
Забудь о жизни мирной и лучистой,
Забудь свои мечты и вожделенья.
Вчера – цареубийцы и путчисты,
Сегодня нам грозят позор и разоренье!
Рубите от макушки до мошонки
Их богомерзкие и гнусные тела.
Вздымайте стягов серафимовы крыла,
Пусть вражьи барабанны перепонки
Потреплются от дроби барабанной.
Пусть всюду гибнет супротивник окаянный!!!
На экране также без прикрас показана малопривлекательная
выжидательная позиция так называемой интеллигенции,
либо не знающей, примкнуть к какому лагерю,
либо желающей отсидеться, пока все не уляжется,
либо подстрекающей на подвиги других громкими призывами,
окопавшись вдали от сражений, в тылу или «над схваткой»,
как они высокопарно выражаются:
Над схваткой
Мой друг! Не умерев, ты не воскреснешь,
Хотя, воскреснув, можешь снова умереть.
Идя в сражение, не вспоминай про смерть,
Не вспоминай о ней, пока не треснешь,
Как глиняный горшок под сокрушительным ударом.
Забудь о смерти! И, набравшись мощи львиной,
Отмсти врагу за оскорбленные долины,
Как вещий Олег отомстил неразумным хазарам!
Продемонстрируй же скорей свой воинский талант,
Ведь вся страна следит с волненьем за тобою,
Врывайся в бой, неистовый Роланд!
И меч в противника вонзай по рукоятку!
А вот меня, меня оставь в покое –
Интеллигент всегда над схваткой.
Камера парит, как зоркая орлица, и выхватывает показательные
эпизоды из армейской жизни. На плацу – шеренги новобранцев,
подготовленных к отправке на фронт.
Заключительные приготовления.
Смутный ропот плывет вдоль рядов в ожидании прибытия полковника.
Смотр войск
Врачи вас уже осмотрели,
Теперь вот осмотрит полковник...
Все вы уже не пострелы,
Училище закончили без двоек.
Каждый среди вас силен и стоек.
Так что, как-нибудь, не подведите...
– Ваше благородие! Полковник... прибыли...
– Равняйсь! Ширинку застегните,
Как там вас по матушке? Посмешище полка!
Вы в строю, а не с девицей на прогулке.
Что это за вид?! В кармане булки,
Гимнастерка грязная, ухмылка мудака!»
Рядовой проглотил горький комочек обиды,
Но не подал виду.
Интерьерная сцена. Ставка. Бессонная ночь.
Фигура в мундире с эполетами склоняется над картой…
Здравия желаю
В такие деньки не позавидуешь высокому чину.
Склоняйся над картой, вздыхай и дыми
с утра до поздней ночи.
Небо покажется с карту, а карта – с овчину.
А иногда пелена застилает уставшие синие очи.
- Бедная родина! Как тяжело ей теперь!
Как уже кто-то тревожно стучится в распухшую дверь –
Нужно ехать, кого-то расстреливать, с кем-то встречаться.
А дела день ото дня идут все сквернее...
(Продолжительная пауза)
...Налить Вам нашенского фронтового чаю?...
...Главнокомандующий бьется, я потею,
А в армии беспутство, пьянство и цинизм!
(Неловкая пауза)
– Ну что ж… тогда я здравья Вам желаю –
Для битв грядущих нужен крепкий организм.
Сцена допроса пленных отличается натуралистической жестокостью,
и ее не рекомендуется смотреть лицам нервозным и впечатлительным,
детям, беременным женщинам, больным, недавно перенесшим операцию.
Допрос пленников
«...С нами шутки плохи... Отвечай!...
...Нас не интересует “Я полагаю…”»
«Все еще молчит?» «Ни слова, кроме “ай!”,
“Ой” да “ничего не знаю”
Так и не сказал...» «Тащи другого.
Что он там несет, фанаберист?!!»
«Говорит, наемник из Айовы,
В прошлом, коль не врет, рецидивист».
«Как зовут его?» «Кажись, Рембо».
«Как?!!!» «Рем-бо». «Вот это да!!!» «А что такого?»
«Да ведь этот парень из Айовы...
– развязать немедленно его –
Замечательный поэт!!!» «Он, кажется, готовый...»
«Идиоты!!! Он же гений! Вы чего?!»
Не менее тягостное впечатление производят на зрителя
сцены мятежей и их жестокого подавления:
сперва на экране, разоряя усадьбы, крестьяне бесчинствуют,
затем их повешенные трупы раскачивает ветер на виселицах…
Мятежи и казни
«Селифан!!!» «Ча-а-аго?» «Чаго-чаго...
Подавай карету поскорее...
Кажется, мятеж в народе зреет,
Посмотри в окошко». «О-го-го!
Сколько лиходеев собралось!
А вожак у них наш конюх Никодим.
Барин! Ты уж не серчай, я – к ним...»
«Ты мне эти шутки брось!
Стой, каналья! Ай! Ты спятил! Ай!!!»
«Так-то будет лучше...Эх, бедняга!...
Я ведь не со злобы...не серчай!
Ради правды этой крови влага!»
«Ты его прикончил? Отвечай!!!»
«Я, конечно...» «Вздернуть копрофага!!!»
В резервных частях белого воинства наблюдается опасное брожение.
Вдали от битв, где их доблестные сотоварищи терпят лишения,
ценой жизни приближая победу, солдаты и офицеры тыла,
коим строжайше поручено охранять мирное небо
и покой сограждан, ведут себя до крайности разнуздано и аморально.
Целый гарнизон, выйдя из-под контроля, практикует грабежи, терроризируя
местное население; процветает саботаж, солдаты уходят в самоволку,
нанося ущерб не только престижу армии, но и муниципальному имуществу.
Уже слышны тревожные голоса, предрекающие гибель империи…
Саботаж
Не взяв ни единого вражьего судна на абордаж,
Растеряв всю конницу и артиллерию,
Уваженье сограждан и их же доверие,
Белогвардейцы затеяли саботаж.
Вместо того чтобы взорвать вражеский порт,
Или хотя б постирать себе и другу пару портянок,
Они повсеместно преследовали перепуганных согражданок
И превратили в концлагерь цветущий курорт.
Население деморализовано. Армия аморальна.
Имярек, бог весть, когда вернется из похода.
Приходится констатировать, как ни печально:
Держава развалится через два-три года,
А, быть может, и в более краткий срок.
Чтобы это предвидеть, не нужен пророк.
А что же в стане черных? Еще более опасные тенденции.
Бойцы, впав в пацифистскую блажь, покидают боевые позиции,
не прекращается повсеместная дискредитация военной верхушки,
коррупционные скандалы, срывание погон; запираясь в своих кабинетах,
разоблаченные носители черных мундиров играют в русскую рулетку,
пулю в висок предпочитают позору львы и орлы старой гвардии,
те же из них, кто пал духом, развратничают и пьянствуют,
и шатаются, опустившиеся, став мишенями солдатского презрения…
Падение авторитета командования
Авторитет командования пал...
Да был ли вообще авторитет
У тех, кто давно кабинет сменил на буфет,
Кто честь и доблесть на доллары обменял?!
Конечно, нет!
Повстречав у ларька подвыпившего генерала,
Чей мундир был порядком испачкан, потерт и измят,
Я пытался понять, как дошла до такого финала
Наша некогда славная черная рать?
Какова мораль? Да нет никакой морали.
При виде происходящего струны порвал бы Орфей.
Говорю как военный: войну мы уже проиграли.
Полинявший лоскут покраснел от стыда на флагштоке.
И сифилис – единственный трофей,
Который противник найдет в этой берлоге.
«Рыба гниет с головы», – гуторит народ.
Повторюсь: внизу то же самое, что и наверху:
падение дисциплины, расхлябанность и разброд.
Только жесткие меры еще могут предотвратить полный развал,
но кто проявит политическую волю и взвалит тяжкий груз
ответственности перед историей на свои плечи? Некому.
Вольные настроения в войсках
«В войсках наблюдается вольная блажь,
Кто перестал подчиняться, кто просто
Свел до минимума свой бойцовский кураж,
Кто совсем растерял благородство.
И, главное, наблюдается гнусный пассаж
С женой генерала, застигнутой как-то
В солдатской курилке, где кто-то ей делал массаж,
И, столпившись вокруг, свою очередь ждали солдаты.
Веселятся, резвятся. Во внутренних войсках
Уже красят губы в алый, а волосы – в рыжий,
А замполит щеголяет в ажурных чулках...»
И лейтенант, – на каблуках ставший немножечко выше, –
Доложив обстановку, томно промолвил: «Ах,
Разрешите идти», отдал честь и вышел.
«Ничто не ново под луной», – констатирует надпись на экране.
Империи распадались не раз, пресытившись недолговечным величием.
Фильм выхватывает прискорбный эпизод из истории Римской империи:
центробежные силы, нашествие гуннов, провинций разорение:
Разорение провинций
Подставляя солнцу выгоревшие бритые затылки,
Легионеры, чьи предки дотопали аж до Британии,
Получают солнечные удары, падают на носилки,
Лишь бы их не послали на боевые задания.
А тем временем завоеватели, перейдя не один Рубикон,
Разоряют провинции, попутно сжигая мосты.
Пахнет жареным, мочевиной, слезами, и стон
Доносится отовсюду. Эпидемия: свинка, глисты…
Провинции разоряются, рассыпаются в прах.
Закат Великой Империи, вернее, ее крах.
Уничтожив все то, на чем слава держалась провинций,
Воплощая для всех абсолютное Зло,
Дикие гунны, коих несметно число,
Решились идти на столицу...
Пара, что амурилась на террасе, давно затихла.
Вершащееся ныне им больше не подвластно.
Умолкли мартышки и попугаи, разбрелись хамелеоны.
На экране огромное, уходящее за горизонт маковое поле.
Поле решающего сражения
Жуть, вкрапляемая кем-то в красоту:
Поле маков скоро станет полем брани.
Пуля, пролетев одну версту,
Клонится к земле, испить из раны.
Поле смятых трав и срубленных дерев.
Земля лоснящаяся снова жаждет крови,
Местами от желанья затвердев.
Над ней нависнув, небо хмурит брови.
И саламандры в смоляной росе –
Их лапы облепившая земля
Похожа на желе или кисель.
Гонцы пристреливают загнанных коней…
А у камина вспоминают Тру-ля-ля
И Тра-ля-ля свой трепет перед ней...
И на небе, среди облаков воцаряется Ночь.
Клочья белой суспензии превращаются в сгустки мрака.
Ты ощущаешь, как все твое тело сковывает озноб,
но песня вояк, что доносится с земли, согреть тебя не может:
Ночь перед решающим сражением
Пускай нам завтра бойня предстоит!
Пускай сгущаются на небе тучи!
Никто из нас ни капли не дрожит,
И не наложит малодушно кучу.
Устроим завтра мы большую бучу,
И кары гнусный враг не избежит,
Хоть бережет свою он шкуру сучью
И жизнью трехгрошевой дорожит.
А ночь черна, и дьявольски нежна
Наложница. Но твердо знает каждый,
Что эта ночь Создателем дана
Не для любви, не для вина,
А для того,
чтоб силы восстановить сполна,
И на рассвете бой принять отважно.
С первыми лучами рассвета на экране
началась неистовая игра замысловатых спецэффектов –
мастера пиротехники за ощутимые гонорары
смогли создать убедительную иллюзию массированной артподготовки:
Артподготовка
Лишь рассвело, как загремели пушки, катапульты,
И первый вражеский снаряд попал
В уютный кинозал,
Где впавший в детство генерал
Смотрел втихую мультик.
И такое тут началось...
Смешались в кучу кони, люди, коне-люди,
И спастись лишь тем удалось,
Кто стоял у орудий.
Таких кошмаров даже трепетный Орфей,
Спустившийся в Аид за Эвридикой,
Наверное, не видел, хоть и
Там было предостаточно страстей.
Со всех сторон неслися стоны, крики,
Когда и камень стал кровавой плотью!!!
Двое на террасе лежат в истоме, не в силах шелохнуться.
Ночь их сморила, а песня соловья разбудила на рассвете.
Все, что пело и боролось еще совсем недавно, иссякло и умолкло.
Их силы на исходе, и вялое сражение ты видишь на экране:
Решающее сражение
Солдаты двинулись в атаку, и казалось,
Что их уже ничто не касалось.
Сраженье началось, когда взметнулись флаги
Из промокательной бумаги.
Бойцы бежали молча, только стоны
К ним доносились откуда-то с небес.
И с придыханьем имя нежное мадонны
Произносил развратник и подлец...
Противник, перетрусивший опять,
Еще до боя начал отступать.
Иль расступился, уступив дорогу
Но белых прежде слаженный отряд
Уж еле волочился – видно богу
Решила душу армия отдать.
Бездарная битва никому не принесла вожделенной победы,
зато усеяла маковое поле бесчисленным множеством трупов.
Над ними «неподкупное небо окопное, небо крупных оптовых смертей».
Вот, где ужас истории!
Вот, где «аравийское месиво, крошево»:
Тьмы и тьмы, «миллионы убитых задешево», в белые одежды облеченных.
Убитые
Уж смолкли накалившиеся трубы,
И барабаны не чревовещают…
Лишь вороны, как призраки, летают,
С веселым граем опускаются на трупы.
Едва отведав одного, к другому,
Мелко нарубленному мертвецу
Перелетают
и, насытясь кровью,
Рвут струны вдохновенному певцу
Когтями острыми.
Баян стенает
И хворостиной черных бестий отгоняет,
И, как ребенок, топает ногой.
Но вскоре мертвым падает и он,
Вселенской скорбью сокрушен,
Полуисклеванный, полунагой.
О, сколько их, безликих, безвестных, сгинувших,
проигравших в лотерею, не успевших вочеловечиться!
Сколько упущенных жизней, неслучившихся личностей!
Целый народ – цена одного единственного счастливчика!
Один в поле остался воин, все прочие пропали без вести…
Пропавшие без вести
Куда они пропали – не знает и Борей.
Любая схватка есть клубок страстей,
Смещение понятий, смешение кровей.
Не трудно затеряться без каких-либо вестей.
Что право удивляться?! Рок жесток.
Не стоит обольщаться на сей счет.
Наследство будет вашим, лишь семилетний срок,
Отсчитанный со дня исчезновенья истечет.
...Но по ночам его тоскливый дух
Вас часто будет посещать. Испуг
Рассеется. Дней через пять иль шесть
Привычны станут тихие шаги
В полночной тьме, где не видать ни зги.
И не поймете вы, что это – весть.
Остатки обессилевшей белой гвардии сделались легкой добычей
для партизан, не привыкших вести войну по правилам.
На экране, осуждая их дикие нравы, сокрушается военачальник белых.
Дубина народной войны
I. Платон! Ну, разве это Государство?!
Притон разбойников! О, доблестный воитель,
Ты покорил змеиную обитель,
Страну бесчинств, бесчестия, коварства!
Те, кто бежал позорно с поля брани,
И лишь по милости остался жив,
Теперь, зверины шкуры нацепив,
Достигнув наглости бескрайней,
Исподтишка наносят нам удары.
Остановись, бесчинствующий смерд!
Не избежать тебе господней кары,
Ты обречен на рабство, хворь и смерть!
Ты никогда не обретешь свободу
Под этим мрачным небосводом.
II. О, этот мрачный серый небосвод!
III. «...наш Император мудр, смел и юн,
А ты вассал его –
так повелел Господь!
Остановись, о нечестивый гунн!
Позор творенья, шелудивый пес!
...но что могут пули, что может моя жалкая сила против холодной ненависти, упрямство – против бесконечной энергии этой абсолютной жестокости,
не подчиняющейся разуму, не знающей пощады?»
И, конечно, довершает дело генерал Мороз.
Перемена климатических условий
Был климат поначалу благотворен,
А белый воин – весел и проворен.
Похолоданья ждут синоптики – обидно!
Церера черствая, ну как тебе не стыдно?!
Твой брак с Бореем нам не перенесть.
Температура тридцать шесть и шесть!
Как низко пала ты! Ну, где такое видано?!
Вот ветер стих, и парус сник на мачте,
И вмиг застыло водное зерцало.
Пусть климат изменился – вы не плачьте.
Впадать в уныние вам не пристало!
Плевать на то, что вдруг похолодало.
Да, раньше было тридцать семь и семь,
Но это тоже нравилось не всем...
Всего-то за час амурных услад погибла многомиллионная армия.
Двое, в этом повинных, не ведают, что они совершили всуе
чудовищное жертвоприношение, в сравнении с которым все бойни,
известные из истории человечества, не более чем детские забавы.
Голос за кадром отрешенно читает написанное тобой стихотворение,
посвященное бесславной гибели этого великого воинства.
Гибель великой армии
Еще недавно гремели колеса,
хрипели лошади,
брань разносилась
От редута к редуту, и вяли багровые уши
Оркестрантов, игравших марш.
Вдруг все затаилось,
Как по команде смолкло.
На море, в небе, на суше –
Ни души.
Но куда же могли подеваться герои
Славной битвы, встряхнувшей земную сонную твердь?
Где воины, что сокрушили надменную Трою?
О, повсюду кочующий ветер, хоть ты мне ответь!
«Известны дождю безымянные их могилы.
У него я пытался хоть что-то о них разузнать,
Но он принялся долго и безутешно рыдать,
И не дал мне ответа».
Спасибо тебе, быстрокрылый,
Хоть и скудны твои сведенья;
Видно Эсхилу
Придется об этом какой-нибудь вздор сочинять.
И снова разноцветные пятна мечутся по экрану,
как в шоу Тимати Лири. А затем на его поверхности застывает
вспенившаяся белая суспензия, сквозь которую медленно проступает,
наливаясь воздушными чернилами, короткая надпись:
Вечная Битва
В конце концов, на сцене все не так,
Как на экране. Что ж, айда в театр!
Нас там приветит режиссер-новатор,
Привыкший гнать с невинным видом брак.
Пусть пьесу ставит он о вечной битве!
Протагонист не сгинет в ней, клянусь!
Не потому, конечно, что он трус,
Не потому, что жизнь провел в молитве…
Тот в Вечной Битве не участвует, кто смел,
Кто начал думать, к смерти сделав шаг…
В ней лишь один погибнуть не сумел,
И в вечности остался, как дурак!
Один на поприще военном преуспел,
И жизнь взяла свое…
Да будет так!
PS. Об этом пьеса. Режиссер-мастак,
Ее поставив, кучу премий поимел.
Экран гаснет. Ты переводишь взгляд на террасу.
Иссиня-зеленые глаза ее сомкнулись,
Усталое тело набрякло.
Все застыло. Груди слегка встрепенулись
И тоже застыли. Силы иссякли.
Истому на ее лице сменило охлаждение.
Он шепчет взволнованно: «Мария, Мария!
Не прогоняй меня! Скажи, что не так? Я исправлюсь!
В следующий раз все будет по-другому! Обещаю!»
Терраса тонет в перисто-серебристых сгустках тумана,
что завораживают твой взгляд магической игрой тончайших оттенков
алого, розового, золотистого и голубого, плавно и незаметно перетекающих
друг в друга. Ты вновь бредешь по небесным сугробам,
периодически проваливаясь и уходя в них по колено.
Блуждая без цели и без компаса, ты рискуешь затеряться
в этой заоблачной стране, куда тебя забросил
неистовый вихрь грёз из древней персидской сказки.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney