РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВЗвательный падеж
Иван Кожин
30-08-2006 : редактор - Дмитрий Зернов
Иван Кожин (г. Владивосток). Родился в 1988 году. Учится на 2 курсе ДВГУ «Издат. дело и комп. дизайн». Состоит в лит.объединении «Серая Лошадь». Публиковался в сборнике альтернативной поэзии Вл-ка «Рыбы и Птицы».
* * *
Люблю в тебе
Нежность,
Курилость
Улыбалость,
Заочное отделение,
Умные глаза под кроватью,
Большого зеленого крокодила в голове
и звездное небо под мышкой…
* * *
той, которая, что бы ни случилось,
навсегда со мной…
Если бы
вдруг
прорезались у меня крылья –
или ребра развернулись,
или просто, кожу прорвав под футболкой, футболку и куртку,
расправились бы
два перепончатых и
два еще,
как у бабочки, то
полетел бы я на другой конец города –
к панельному дому, где
Таня живет.
Зашел бы на чай, остался бы на ночь,
с утра бы – кофе, вечером – водка,
лежал бы с ней рядом, а
на вопрос “как ты сюда..?”
отвечал бы улыбкой…
Если бы как-то раз,
вырос у меня панцирь, и
хвост, - на конце – жало,
и клешни – чтобы удобно было,
и еще по три ноги с каждой стороны,
то я бы приполз в Иркутск скорпионом,
только чтобы увидеть Варру,
принес бы запах песка и глоток пустыни,
хотя клешни мои мало чего унести могут...
А если б
усы – длинные, и
острые ушки,
и хвост – чтоб трубой, и когти в подушках,
я бы, сбив лапки о щебень дороги,
сибирским котом прибежал бы в Тольятти –
принес бы нашей, Приморской рыбы в зубах
Даше.
Драным пришел бы,
облезлым, помойным котом…
Но,
ни крыл, ни рогов, ни острых ушей,
ни клешней, ни усов –
лишь раз в полнолунье
клыки вырастают,
и хвост,
и мышцы – жестче и суше,
и морда – длиннее –
и не в Иркутск, не в Тольятти,
не на другой конец города –
Волком в Москву
к Маше,
к ней одной,
к ней одной,
только к ней…
Поцелуй в стекле
Небо замыкается кольцом.
Я смотрю лицом
в твое лицо
и через стекло
на свое лицо.
И кажется, что они совпадают,
из фокуса выпадают,
из памяти вытираются.
Улыбается
уже чужой рот;
и в себя берет
второй рот.
Они перекрещиваются,
связываются узлом,
и лицо с рубцом
срастается с другим лицом.
Лишь кончики языков
не сплетаются, а стремятся вдоль
по коже рук,
улице… кто чей друг,
А кто – так, вдруг
не важно.
Главное в кадре – лишь поцелуй
ветер, дуй,
небеса, лей,
все равно не
нарушат союз лиц
в ветровом стекле.
** ** **
Мы – так.
Просто – так.
И всегда – так.
Одеваемся и выходим внутрь.
Прочь.
И идем, стараясь не оборачиваться, не сломиться.
Друг от друга – дорога длится,
а в стекле уже
чужие лица…
to Diawara
Твои улыбки все те же. Твои слова на воле.
Фокус ближе – четкое изображение боли.
Твои лица всегда разные. Прикосновение
к фотографии – покадровое сближение.
На ЖЖ – это была ты сама, (by yourself!) или
та, другая, которой не было, которую позабыли?
Где твои фокусы? Где объективы, свет, тени..?
…исчезла в таком неизвестном мне направлении…
Две линии
1. Две линии
Красная, из артерий,
прошедшая насквозь, круг замкнув кислородный,
и
Вторая, цвета бордо,
злая/горячая
насыщенная дыханием
Какая из них права –
та, что несла выдох именем моим,
(что-нибудь в духе Ваня
или Солнце
или Единственный)
или другая, содержащая вдох, который ты у меня забрала
прямо из губ моих нервных?
прямо с губ…
Какая же? Объясни.
Как тебе кажется, как думаешь ты, как дышишь?
Что тебе больше нравится,
вдыхать?
или выдыхать?
можно с криком даже
Позвони мне, если надумаешь, я кинул деньги на счет,
и теперь можно – звони,
я возьму трубку
Какая?
2. Две линии –
на вкус они обе солоны
только одна горчит,
а о другой я совсем ничего не знаю
Хотя
есть другой путь
и по-другому по-ни-мать можно:
Линия красная (некоторые называют ее Сокольнической или первой)
и Линия седьмая (она же бордовая или Таганско-Красноперсненская)
во всяком случае
так они нумеруются на карте,
что я купил в метро на Текстильщиках,
где гостиница,
в которой
жду тебя;
но – не о том
Скажи лучше сначала
Какая линия лучше
Красная
или цвета бордо…
позвони мне
3. Легче
все легче
Всего две линии
Всего две
Сокольническая
и вторая,
с номером 7
и бусами станций.
Красная –
на ней живешь ты
Северо-восток, это
выше/правее города
Бордовая –
на ней я,
Нижний/правый уголок карты моей,
и здание дешевой гостиницы рядом с рынком
Так что же? Какая из них тебе – больше?
Хотя,
есть другой путь, понимать это можно и по-другому совсем
- этот вариант предпочтительней –
понимаешь,
Две линии
пересекаются на станции Лубянка, они
поэтому стали линиями жизни моей,
линиями судьбы,
просто,
там встретились мы как-то
401 день назад
и спорить с этим бесполезно
Так что
ты все равно
звони –
я положил на счет пару баксов
так что – дозвонишься
и абонент, наконец,
будет счастлив
smerti.net
…как после поцелуя сохнут губы, так
после смерти покажется другая сторона ожидания –
нового прИхота,
нового прихОда,
второго по счету и
последнего.
И не верь тем, кто говорит – там будет хуже, просто –
не как здесь, и
может быть, там люди ходят на головах, а водкой запивают колу, и
еще одно – думаю, там не получится сократить время ожидания до отрезка в полет с крыши,
так что, надень мои любимые джинсы и футболку с надписью “Смерти нет”, и
поехали на небо –
здесь все боятся гибели, а
из нас двоих – никто не боится ее – жнеца, белого цвета или, как ее вижу я – на дне стакана – грязного чечена в каком-то ущелье –
просто –
когда прощаешься навсегда,
скажи: “до свидания,
увидимся на другой стороне ожидания – не так долго осталось по меркам истории,
ты только не бойся этого –
там просто – не так…”
Куришь сигарету, выпуская дым в звездную ночь –
с ножками на окне,
хочешь заглянуть за тонкую линию – на другую страницу-сторону не-жизни?
Просто обернись, спустись (осторожнее) на пол, подойди к дивану (осторожнее, говорю, на полу валяются зубочистки) и загляни мне в рот,
там, в такие звездные ночи,
творится нечто подобное…
Ламантины
Где-то далеко ламантины у самой кромки воды,
куда пробиваются тонкие лучики света, в зеленость и мокрость втыкаясь,
пузыри пускали, удивляясь нам, снова пускали пузыри
и продолжали куда-то плыть; Мы продолжали
выписывать строчки НЕнаших стихов острым и нервным почерком,
копируя любимых авторов, подражая их боли, походкам, прикидам, -
Я маялся найти твою тень в электрически-витринных огнях этой ночи;
Ты – спрятать ее. Но я понял твои финты и отбил выпады,
А после напал сам, старясь не ранить, а лишь убить, но что-то против, -
то ли судьба, то ли Бог, то ли пресловутые ламантины,
не понимавшие - как это - любить, и все же стараться снова
с едкой усмешкой кинжалом ударить в спину.
После же – все как прежде - кофе и кока-кола,
ты подалась на запад, куда убегал закат и ночные страхи,
я все сбивался с ритма, и в конце концов просто бросил
помнить и ждать тебя. А с выветренностью, с годами
все вовсе скрылось под налетом встреч и побед, отказов и перемирий,
запаха тлена и тела души под простынью –
я скучал и курил в стороне, а ее вывозили
уже без надежды... Небо с заметной просинью
все глядело как То, что еще осталось,
когда душа - вон, а тело скормил воронам,
реинкарнировалось и оказалось
одним из трех ламантинов. Вот он -
самец, за ним - самка и всего-то один ребенок
так получилось - живем семейством,
где-то в теплых водах, кушая водоросли,
я плаваю и думаю, интересно
А как там ты, и не может ли быть, что - здесь же?...
***
_______Жене А.
у крыш домов напротив
курит
солнышко теплое;
и ты
живая
все еще.
целую пальцы...
Т.К.
…Курт Кобейн на футболке твоей хмурится –
лежать бы ей сейчас на полу, где пыль и окурки.
Ты обнимаешь меня, и ладони стекают к бедрам –
нет, выдумка – отстраняешься, исчезаешь…
только в это время ощущается дефицит пальцев
(обязательно твоих) на кружке с остывшим чаем
и взгляда (хорошо бы в глаза мне, но можно - просто).
А улицы по-осеннему выгибаются, выворачивают
меня наизнанку стылостью, асфальтостью и молчанием.
И понимаю – еще есть нехватка шагов кроссовок
твоих рядом с моими по невыбритому подбородку утра.
Еще, временами (местами) хочу по твоим венам
вести пальцем, угадывая повороты,
неровности, смазанности улыбок, касаний
вечерами, когда Солнце течет золотом
за горизонт. Все же совсем не в последнюю очередь
остается скучать по языку твоему (ты знаешь),
потому что не “здравствуй” единым,
не единым “пока” и “just friends”, что естественно…
Предплечья
…Я умру в этом городе, которого нет…
(Диавара – из письма)
Нежилое место. Мухи в десерте. Протухший кетчуп.
Тут же – грязный матрац и твои предплечья.
Рядом – стекло окна, а за ним – дорога.
Выхлопной ветер.
Приоктябрьский снег. Солнце, взошедшее в горле.
Цинично вывернутые руки и смех до крови.
Люди на улице не стоят твоих мизинцев.
А я стою.
Вот так грипповать в этом городе, которого нет.
Смеяться и выть, обещая идти след в след.
Никуда не идти, читать отпечатки губ.
И навсегда оставаться здесь.
Оставаться без
тебя…
Танечка
Т.К.
“…и ты…
слабо курлыкал ей что-то
журавлик”
(N.Reber)
Ты куришь любые сигареты, но мне напоминаешь Winston –
Такая же на вкус, похожа на lights обычную.
Спускаешь с рук распускание рук – распущена.
Не требуешь, не ведешь, но как-то я стал зависимым.
А я плюю со своих Вавилонских Башен,
И вижу проблемы все, как на ребре ладони,
Дико смеюсь и выше любых, кто рядом,
Нежен, пока не просят на колени рухнуть,
На шипучее, терпкое падкий, но не без юмора,
Знаю и чувствую все твои уголки-заморочки-проулочки,
Вот только стоит тебе прикоснуться к моим джинсам,
Я время забываю и падаю в ноги и курлыкаю,
слабо… Твой Журавлик.
Евгения
Е.А.
…Елена подсела на водку…
(Ульяна Заворотинская)
После Нового Года
Я
Купил персиковый свитер,
Сменил оправу очков,
Бороду сбрил
И ходил
От стены к стене.
Искал оставшихся в живых
После Праздника этого
По известным лишь мне приметам.
И спрашивал у малознакомых,
эСэМэСы кидал,
Где там моя Евгения,
Которая вовсе и не моя
(Хотя это уже не имеет значения)
А ответили мне,
Что живя
На руинах-осколках города,
Подвешенного на ёлке,
Гирляндами засыпанного,
Двухнедельным похмельем залитого
Евгения,
Не теряя сознания,
Умерла
Еще при жизни.
Мое Солнце подсело на водку.
Она теперь в курточку свою зеленую кутается,
На кухоньке своей сидя,
И по вене пускает милую.
Свою милую…
И так моя славная ширяется,
Говорит – от проблем избавляется,
А на мои уговоры отвечает, что мол, я – не она, да я не пойму,
А решает она свои депрессии так.
Кому-то – сущий пустяк,
А мне посмеяться бы,
Да только мы с ней и выжили.
Жгут-венки-веревочки – это, что ей осталось.
И моя усталость.
А я блистаю,
Да вот только
Мне-то одному больно без нее будет.
А Евгения
Без зазрения
(совести)
Плачет и прыгает.
Потом на иглу садится, курит что-то.
Шары свои глубокие и чувственные заливает.
А я ей – что комар –
Только мешаю.
И я, закрываюсь в комнате,
Закрываюсь и злюсь. И смотрю, как она
все плачет и плачет и прыгает.
Пьет.
Плачет и прыгает.
Плачет и прыгает.
Плачет и прыгает
ползает…
* * *
…this shit never happens to me…
(Tool)
Здравствуй, я знал, что ты скоро явишься;
Рассказывай, мы ж так давно не виделись
(я тебя пару раз наблюдал в глазах дорогих людей,
лучших друзей,
слышал эхо
твоего смеха,
кровать за тобой убирал,
пыль вытирал,
твои стихи читал…)
Рвал нашей дружбой рот,
кричал: “ничего, пройдет”,
указывал на пустой живот,
смеялся, тебя не беря в счет.
Обещал подарить себя, но вообще-то лгал,
не смывался, а вечно тебя бежал,
и пари заключал с тобой и не пасовал,
говорил: “тебя нет”, но не верил сам
***
А теперь ты здесь…
Хочешь есть?
У меня хлеб есть и чай есть,
можно присесть
Обмануть тебя вновь…
Заберешь с собой?
Здравствуй,
Здравствуй, давно не виделись,
могу ли я рассчитывать на минет?
Нет?
Снимай джинсы, оставь свет.
Здравствуй, говорю,
здравствуй,
моя смерть…
* * *
Как остывающему вечером асфальту,
как подошвам твоих рваных, грязных кроссовок
мне остается касаться только
твоей тени…
O, Mein Gott
Current music – Что-то из Lacrimosa
Current verses – Что-то из Яшки Казановой
Исландия живет продажей рыбы;
Я живу, пока люблю тебя по-немецки,
или это не правда, mein liebe?
Под моей футболкой ржавая жесть
и отпечатки твоих узких зрачков,
исчезающих в серости этажей…
…или сырости наших встреч.
Тривиальность рифмы, хочется быть сильней,
чтобы легче и жестче тебя беречь.
При чем здесь Исландия? Дай мне шанс –
я его упущу сам себе назло,
чтобы “х.з. как ты” и “не вспоминай о нас”
O, Mein Gott!
Как много времени, чтобы помнить,
Как много лестниц, чтобы бежать,
Как много шнурков, чтобы падать…
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney