РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Борис Кутенков

Нестыдливым таким огнём

10-09-2020 : редактор - Женя Риц






Имя твоих начал


I.

брату нырнувшему брат говорит обсохший
homo cошедший на берег прямоходящий:
– имя твоё – праздник нерасторопный
пчёлы гудящие в улье пронзённым светом
кровь на зубах перешедшая в море море
ужаса молодого
радости разливанной

брату взлетевшему брат говорит упавший:
– так возлетая над подожжённым морем
залюбовавшись отменным своим пожаром
музыкой ужаса песнею катастрофы
не забывай обо мне – до смешного схожем
тем же возвратно путём идущем
сцену оставившей взлётной тени

имя твоих начал – молодой шаляпин
праздник восшествия
пир дирижёрской вьюги
бьющий к финалу себя самого в межножье
яростные два слога
господи
пусть без боли

выйдет в самоосажденье неоркестровом
а натолкнётся на музыку самосуда –
так прозвенит она чтобы лучше чище
так прозвенит она чтобы ярче больше
как молодые пчёлы
ласточки пчёлы и снова пчёлы
мир сберегая шаткий
нежностью этой

II.

Роману Шишкову

ветер воде говорит раздувая зёрна:
– как тебе там – среди бесконечных псевдо-
в хаос когда ни сказать о чужом спасённом
ни о своём промолчать языком подземным
в час когда бьёт по тебе молодой прожектор
и утопает во мгле не дождавшись ласки
не разглядеть – это бог по воде пошедший
или с иглой в руке молодой поплавский

новый ловец три безрыбья прошедший кряду
жемчуг в пыли
или брат говорящий брату:

– как тебе там – среди тихих «умру» и «страшно»
где не спастись ни в дому
ни в древесной гуще

снег над обоими –
чёрный и рукопашный
громкий радийный
тысячу лет идущий

если придут – и опять не дадут спасенья
в ад головы
в тишину твоего айпада
руку подняв – опусти в старомодном жесте

просто скажи:
– рай которого нам не надо
просто скажи:
– мир которого нам не надо

мантрой скажи – и поставь этот лайк весенний
глупый простой фейсбучный
мы вместе
вместе                 


***

I.
отец домоет рамы все и смотрит, в прошлое влеком,
как сбита саша на шоссе ночным грузовиком,
и, рассчитаться не успел, – уйти, остаться ли на кой, –
молчит, осенний самострел, и говорящ его покой:
– лети, лети, моя звезда, в большое «никогда»,
проходят лучшие года под дёготь чёрного труда,
и каплет времени вода в большое «никогда»,
не надо жить, не надо жить, не надо жить сюда.

а саша, ставшая зерном, уже проросшая внутри,
зовёт: на ад и волнолом смотри, отец, смотри,
на этот луч из ясных глаз, бегущий на кровавый лёд;
земля, отторгнувшая нас, в ночном беспамятстве цветёт;
не помешай жиреть и петь, цвести со мной вдвоём,
так плодоносна эта смерть и чёрен чернозём;
простим забывших, будем стыть в пальтишке с ветреной губой;
не надо быть, не надо быть, не надо быть собой.

я в новом побывала всем, не знавшая конца;
сама и мёртвый, и брезент, корица и пыльца,
сама себе и мать, и дом, их разделившее «равно»;
а ты, не знающий о том, лети ко мне в окно;

там станем словом, полным тайн, – а не познаем тайн,
утешен верящий в дедлайн – и нерушим дедлайн;
я за ночь мир перекрою, я вся иврит, я перевод,
мне павший в утреннем бою встаёт и руку подаёт;

мы бога вынянчим в руках,
я буду жизнь, он будет прах,
я сад, он – звон кольца,
как ум в декартовских кругах – и ламца-дрица-ца,

как надвигающийся страх
бесстрашного лица

II.

Колыбельная для Саши

спи моя радость не будем как все
сбитое дерево спит на шоссе
знаменем красным горит полоса
синие спит поднимавший глаза
словно и не было глаз
словно и не было нас

спи моё солнце без верхнего «ля»
сдавшая нас отдыхает земля
пусть пожирнее цветёт не буди
адским зерном в материнской груди
чтобы забвенья пожрал чернозём
мысли дневные о нём

спи а с утра догорит фитилёк
памяти памяти кто б ни стерёг
вспыхнет четырежды перед концом
высветит детским тирана лицо
в смертном парадном тиви
в краткой мольбе о любви

и возвратимо как давнее «нет»
бог позабывший про взорванный свет
павший в поту не дозвавшись вон ту
в новую спит темноту


***
Ольге Балла

туки-тук дедлайнов ли молоточки
разгалделись и ставят тебе на вид
то ли чёрным огнём разрастаясь точка
пересадка времён молодой ковид
как эпитет безлиственно разглаголясь
не даётся морочится бьёт под дых
то ли горлом и венами пишется повесть
о полночных стрельчатых часовых

погоди – и пошире открой сквозную
рану чтобы пойманный хлынул свет
о ребёнке ушедшем в огонь ко сну ли
о сновидце которого рядом нет
но его так целостно обнимая
фолиантом книжным своим хребтом
или это музыка мировая
из тебя – а в мире ты не о том

всех детей ничтожнее – совьим клювом
так и тащишь в песок страусиной тьмы
труд плодов – седеющим и безлюбым
уходящей бережности умы
за тобой построились ждут трамвая
парохода послековидных лет
или блока музыка огневая
горло жжёт – и не было нас и нет

двадцать первый
питер
и трюм так узок
брат на брата – зевом и кулаком

ты совьёшь гнездо нерождённых музык
ты построишь эйдосов снежный ком
чтобы пальцем ткнувший и разваливший
строил дом из надёжных твоих утрат

а тебе – всё бережнее и тише
все согреть кирпичики ранки ниши

как ты рада
и чёрт не брат


***

I.
в груди болит лицо отца
которому ни сна ни края
и ясен боже без лица
как эта тьма ясна сырая

ясна как детское «не трожь»
в окне стоящее стальное
лишь он единственный не ложь
поскольку ты – всё остальное

его бы выпить и обнять
но нет ни выпить ни обнять
ни спеть ни обойти спиною
лишь он единственный на пять
поскольку ты – всё остальное

поскольку остальное Твой
куриный выродок смешной
чуть глянувший и шелестящий
не понуждай меня к уму
оставь меня болеть во тьму
с лицом дремучим как из чащи

я офигенен в немоте
я офигенен в слепоте
в му-му и музычке на случай

я звук я лес я рай дремучий

не возвращай в себя
не мучай

а связных много без меня

II.
Как охваченный дрожью – охваченной дрожью…
Денис Новиков

как охваченный правдой – охваченной юною ложью
вопрошанью очкастому вру будто правда – одно
что из крыльев моих постсоветских горючих и божьих
вновь сочится тридцатых вино
молодое вино

что неумерший сталин страшнее меня молодого
нашумевшего в сотне ветвей никого не сплотив
что история тёмным застенком ведёт голунова
через вечности ход
сквозь фонарный большой нарратив

где бессмертье кружит на ребре как сценический летов
выдыхая легко мавзолейно
смотри не спугни
и уходит очкастый вопрос от мудацких ответов
чтобы долго искать их из жизни и прочей ***ни

и охваченный горечью – схваченной адом и светом
возвращаю фонарную речь никого не слепя
возвращаю ребро с не доплывшим до точки билетом
ибо кажется рядом другой и об этом

ибо нам не осилить себя

III.
кто поглядел в молодые глазницы
веку с подброшенной правдой его
вовремя спит опоздавший родиться
тела за стенкой творя торжество

нету за ним ничего
нету о нём ничего

тёмное спит в отмороженном слове
сбытый наркотик болит в голунове
ломкая косточка гип-гип ура
морлок встаёт из ребра

рыбьим застенком по телу ведёт
в полуослепшей истории ход

нету за ним ничего
нету для нас ничего

удочка музычка отдана папе
только сиреневый свет впереди
ходит пространство в малиновой шляпе
с дырочкой в сильной груди

голос родильный звучит из приёмной
тёмные гены с пространством на «вы»
крутится-вертится шар неуёмный
в звонком повздошье москвы

маятник маятник тело старо
новый покойник встаёт на ребро
чёрное небо стоит над москвой
крутится шар голубой


Ни сна ни края


***

просыпается мёртвый, ресниц его поперёк
женский голос журчит – и торопится, словно снится:
– это ты меня создал, создал и не сберёг,
это ты не в себя поселил меня лет на тридцать,
эй, молва-молва, – и за синий её штурвал
вновь садится звезда – невозвратна, неуследима:
– это я тебя сделала новым, пока ты спал,
видишь, тело твоё – лишь дымок от большого дыма;
ты другой – темнота после взрыва, бесплотный дух,
между рёбер сожжённых такая темнеет глина,
что легко сотворить сыновей – семерых ли, двух,
позабыть о беде, сотворившей большого сына;
говори, говори, у раскаянья нету дна,
ни толпы у дверей, ни петиции фобо-фоба;
я сама в новой жизни неприбыльна и темна,
вся – огонь в исподлобном луче, а не взгляды в оба;
а легко ли спасённому перекроившей тьмой, –
то не знаю, лишь голос из детства в тебе, мой сладкий:
– темнота настанет – иди домой;
– две минуты до кольцевой;
– потерпи, нам до пересадки.



***
Это – человек в другой стране,
с жадным google searching-oм на дне,
ждущий, как ведут во сне застольном
разговор весёлый обо мне:

Божий блог о невеликой верности,
крошки разлетаются с поверхности,
вместо древа белого горящего –
крона в чуть дымящемся окне.

Это – напрямую ни гу-гу,
разговор о страшном «не могу»,
с удочкой неправильного смысла
человек на верном берегу:

вместо разговорной, полуустной –
вдвинет угль о вечном «никогда»,
чтобы в жёлтой тьме обериутской
замерло животное «беда»,

долго не проснулось обо мне:
в смерти – мать и голова – в огне;
два проклятья – «личико» и «времечко» –
в адрес тех, на каменной стене.


***

Как выстрел неспевшего рта,
как тот аронзоновский рай,
коснулся, легка теснота,
билет, говорит, передай

Творцу этой чёрной горы,
и бьёт перегарищем в нос:
быстрее, я здесь до поры –
в больной перебранке стрекоз,

в трамвайном аду языка,
в депо небольшого ума;
бери, или хочешь тычка,
отдам, говорит, задарма,

держать не могу, просто швах;
отдашь, говорю, не нуди:
в кровавых ташкентских горах
Ты – свет огнемётный в груди,

бессмертья амбре впереди
и раны поющей огонь;
постой, придержи, наследи
подошвами, делом, затронь

хоть душу о ком-то в дыму,
хоть душу в аду ни о ком;
дай руку, прильну, обниму,
отвечу горящим виском

за смерти, что нет, не отвёл,
за стреляной музыки гнёт;
куда ты с подножки, орёл,
бегу, упорхнёт, упорхнёт.




 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney