РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Михаил Калинин

НОВЫЕ ПСАЛМЫ. 2013-2019

22-09-2020 : редактор - Сергей Круглов






КОММЕНТИРУЯ ЕККЛЕСИАСТА



1.
«задумал я в сердце моем услаждать вином тело мое»
Боже, как здесь пьют

«между тем, как сердце мое руководилось мудростью, придержаться и глупости»
на это невозможно смотреть

«что бы глаза мои не пожелали, я не отказывал им»
здесь себе не отказывают, особенно вечером в пятницу
подземные переходы и пригородные электрички - это что-то

«не возбранял сердцу моему никакого веселья»
нерадостное это веселье, нужно прямо сказать
(северный климат и дешевый алкоголь плохо сочетаются)

«все суета и томление духа»
а то; погляди на их лица

«и возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела
которые делаются под солнцем»

Боже, они все потеряли радость от жизни, а ведь все были детьми
радовались каждому новому дню
рисунку крыльев стрекозы, вкусу малины, форме облаков

«и возненавидел я жизнь» - неужели этим все заканчивается?
вагоны голутвинской вечерней электрички - сплошные сюжеты для Босха

«всему свое время под солнцем»
какое солнце, когда тут в последний раз оно выходило из туч?

«что пользы работающему от того, над чем он трудится?»
свидетельствую — никакой

«нет ничего лучше, чем наслаждаться человеку делами своими»
вся реклама только об этом, о наслаждении
но что-то не очень работает

Господи, я стараюсь, чтоб мои одежды были светлы во всякое время
чтобы не оскудевал елей на моей голове

уступаю места пожилым
улыбаюсь встречным, стараюсь не толкаться в давке
звоню и поддерживаю друзей

вижу в офисной уборщице человека
такого же, как в начальнике
с нуждами, слабостями, желанием выговориться

«все что может рука твоя делать, по силам делай»
я — муравей в этом огромном механизме
стараюсь отдавать тепло всем, с кем соприкасаюсь
не думаю о глобальных вещах, это слишком сложно

«даже в мыслях своих не злословь царя»
Господи, кажется, я тут один, кто его не злословит
пусть мои молитвы о нем дойдут в святилище твое как фимиам

«помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни»
спасибо, что предупреждаешь — кризис у каждого свой
никакой МВФ не спасет от наступающих дней
о которых ты скажешь: «нет мне удовольствия в них»
я благодарен за каждый день, прожитый здесь

каждое утро я напоминаю себе: сущность всего —
Ты и Твои заповеди
все остальное — это пестрый калейдоскоп
узор каждого дня не похож на предыдущий

я держусь за Тебя — я знаю, что многого не понимаю
и не пойму до конца
но верю, что я не участник этой суеты
пусть меня не разглядеть в этом муравейнике
Ты видишь меня, этого достаточно

так много всего читают вокруг
мне достаточно Твоего Слова

я размышляю над ним
трясясь в электричке
по утрам на кухне
гуляя в переулках

этот мир свернется как свиток, но Ты выдернешь меня отсюда
я в это верю

радостный, ем горячую лепешку
купленную в подземном переходе
благослови этот хлеб насущный

аминь



2.
«...высокопоставленного обманывает более высокопоставленный
и их обоих обманывает еще более высокопоставленный
даже царь получает свою долю прибыли, богатство страны поделено между ними»

мигранты, которых везут в гробах на родину, погибшие на стройке
их правители, получившие инсульт в ванной на даче —

все ушли нагими, как и пришли
насколько у них разные судьбы, настолько одинаковы начало и конец

одним некогда было думать об этом
они до последнего трудились, чтобы прокормить семью

а другие думали, что никогда не умрут
жизнь вторых более зрелищна, но прошло время — и никто не вспомнит

«даже мудрые забудут мудрость свою, если им хорошо заплатят»
я вижу правителей, чей идол — бессмертие при жизни
мудрецов с хорошими окладами, придворных поэтов, шутов, музыкантов
вижу рабов — на плантациях у себя дома и на стройках здесь

царь, я не могу выпрямить кривое, как и ты
моя хорошая новость — я пришел к тем же выводам, что и ты

я смотрю на все вокруг как ребенок, без осуждения и горечи
побеждаю лекарством доверия вирусы безысходности

с радостью ем свой хлеб и спокойно сплю
веря, что завтрашний день подарит что-то хорошее

радуюсь жизни с женой, которую люблю, воспитываю дочь
верю, что в этом насквозь испорченном мире она будет счастлива
раз это получается у меня — она научится тоже

все, что я могу — дать ей свою веру, а вера — это зерно, посадишь — прорастет
и даже асфальт не удержит — взломает
на этом закончу







ПЕСНИ ПЕСНЕЙ


«прекрасны ланиты твои под подвесками»
русский север слишком тяжелая рама для этого полотна

«не смотрите на меня, что я смугла; черна я, но красива, как шатры кидарские»
на моей родине все смуглы до черноты

«что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девушками»
на моей родине у каждой второй начинается имя на «гул» (цветок)

«скажи мне, ты, которого любит душа моя, где пасешь ты?»
Cуламифь, я таскаю мешки с цементом далеко на севере

«золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками»
unistream и contact лучше чем western union - берут 2% комиссии

«доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благоухание свое»
у тех, кто в офисе, есть скайп
у дворников и строителей — только мобильники, а звонить дорого

«на ложе моем ночном искала я того, которого любит душа моя
искала его и не нашла его»
в кишлаках давно одни женщины, как во время войны, все мужчины в России

«о, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные»
здесь столько девушек в толпе — лица как на рекламных плакатах
но у всех жесткий взгляд

«о, как много ласки твои лучше вина»
здесь алкоголь ласкает всех, и мужчин, и женщин, его ласки страшны

«запертый сад - сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник»
здесь все колодцы распечатаны и источники вскрыты
сок разбавлен водой из крана

«поднимись, ветер с севера, и принесись с юга, повей на сад мой, —
и польются ароматы его!»
под свист осеннего ветра хорошо вспоминать розовую пену цветущей Азии

«я сплю, а сердце мое бодрствует
вот, голос моего возлюбленного, который стучится»
так захотелось услышать тебя — но кончились деньги на мобильном

«чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин?»
он идет сквозь встречные волны северных одиноких женщин
но видит только меня

«голова его — чистое золото, кудри его волнистые, черные как ворон»
золото тускнеет, кудри редеют — но это все по-прежнему только твое

«положи меня, как печать, на сердце твое»
я запечатан надежно, ты сама сломаешь печать по моем возвращении

«у дверей наших всякие превосходные плоды, новые и старые:
это сберегла я для тебя, мой возлюбленный!»
я вернулся, мой дом встретил меня, и ты — хозяйка в нем
любовь моя, здравствуй





***


темный, худой, невысокий отпрыск, росток из сухой земли
отломанный узловатый сучок, обожжённый нездешним солнцем
размеренными движениями сметает намокшие груды
вечной древесной дани, безропотно приносимой
каждой ветвью в последний ноябрьский сбор
окончательно оголивший стволы, стоящие молча
под падающей с неба смесью дождя и снега

воскресное вымершее безлюдье северного вавилона
где в предутреннем шорохе струй в опавшей листве
ни голосов, ни птичьего крика, ни шума машин
ветхозаветный субботний покой сковал спящий город
только шорох метлы в руках одинокого представителя
касты неприкасаемых в оранжевой спецодежде

очереди дождя секут единственную мишень
а он все метет и метет, сметая в грязные кучи
немощи и болезни, беззакония-канцерогены
выполняет свое презренное дело, не отверзая уста
дворник-мигрант безгласен, как овца на заклании

род его кто изъяснит? тридцать сребреников украдены
время его на исходе, фигура в оранжевом одеянии
скоро исчезнет из хмурой немой панорамы
ожидающей молча того, кто поднимет брошенную метлу
напялит робу, оставшуюся без владельца
словно содранный с плеч хитон, что еще послужит





***


Бог, согласно Клайву Льюису
слушает целую вечность секундную молитву пилота
падающего в горящем истребителе

снова и снова вслушиваясь в каждое слово

а о чем успел помолиться или просто подумать
гастарбайтер, вознесшийся к седьмому небу, но не вверх, а вниз

слетев с сотого этажа Москва-Сити
в хмурый, буднично озабоченный утренний муравьиный поток?

чем выше к небу, тем холодней и ветреней

особенно здесь, где купола храмов с рабочего места —
словно гнезда пасхальных яиц, снесенных северной птицей Рух

разбросанных тут и там
на безотрадно-сером одеяле столичной гугл мап
на котором в середине апреля — ни одного пятна зелени

как всегда, отстающем
на несколько мучительно медленных, невыносимых месяцев
от давно зеленеющей родины




* * *

Е.Леонову


сегодня в детском саду завтрак отменяется!
мы полетим на Луну

дети, чье будущее — тускло-серый ментовский сериал
идущий на любом каналe
гремят космическими ложками по тарелкам
крепко зажатыми в кулачках

командор Игорек, получивший ключи от Царства
сидит, пунцовый от гордости

расходный материал, не доживающий до пенсии
с надеждой глядит на хоббита в белом халате
озабоченно похаживающего меж столов

по-детски уверенный в том, что пока этот ангел с ними

та внешняя тьма
где серые волки, знающие толк в поросятах
черные сказки белой зимы
с лагерной феней, мерзлым бетоном
крещением в страшных, как смерть, прорубях
где дух не носится над полыньей, —

она не прорвется снаружи в столовую

отделенная от малого стада, словно великой пропастью
разрисованными ледяными узорами
окнами детского сада




***


ночной парк — как рай после изгнания людей, засыпанный выпавшим снегом
искрящимся на ветвях в пронизительно-ярком свете
такой же огромный и тихий, безмолвный, безответно-спокойный, пустой:

ни захлебывающейся гимнографии детей на игровой площадке, подарке губернатора
ни бессвязно-надрывной лирики плачевных псалмов на скамьях поодаль
где мерзлые чугунные урны доверха полны припушенными белым пивными жестянками

лишь кто-то из ангелов там, в глубине меж деревьями, куда не доходит свет фонарей
озорничает, устраивая в морозной мгле фейерверк
вбив в сугроб китайскую пиротехнику





***


«настал же тогда в Иерусалиме праздник обновления, и была зима»

отсюда, из северной Самарии
сквозь вечную сумрачную смесь из дыма жертв, приносимых на высотах
с дымом кадильниц в храмах

не разглядеть огни хануки
теплые, как капли меда, что, затаенно мерцая, отдают внимательной мгле
запасенный солнечный свет

но Тот, Кто тайком приходит на праздник
отыщет и здесь дев, сохранивших в своих светильниках немного масла

вдов, что, купив на остатки пенсии пачку муки
угостят постучавшего гостя куском опреснока

мужей, что остановят старенькое авто
разглядев припорошенную снегом фигуру на обочине
лежащую ничком, уткнувшись избитым лицом в мерзлую грязь

а значит, надежда на обновление
не тщетна и здесь, в стране зимних сумерек

и огни праздничных фейерверков во дворах, то вспыхивающие, то меркнущие —
похожи на язычки светильников, оживляющих внешнюю тьму
что упрямо отказываются гаснуть







АВРАМ УХОДИТ ИЗ ХАРРАНА



Господи!
я не хочу никуда уходить!

я
не хочу
никуда отсюда
уходить

небезразличные родственники
мудрые друзья, заинтригованные соседи
все в один голос —

с тобой все в порядке?
что ты творишь?

преданная жена
с любовью, без обиняков, говорит —

ты сошел с ума
и я с тобой заодно, раз иду за тобою следом
ты хоть знаешь что ждет нас
там, куда идем?

родная
я знаю, что выгляжу дураком
но ведь Голос —
Голос-то был!

Он сказал —
иди отсюда
иди-иди, не задерживайся

жена меня хорошо знает
съели вместе пуд соли, если не два
не говорит —
тебе померещилось, привиделось что-то во сне

она знает —
мне еще страшнее, чем ей

да, конечно, можно остаться

но даже те
кто вздохнет с облегчением
узнав, что уже никто никуда не идет —

даже они заметят
что как-то не очень радостно у нас в доме
где все осталось на своих местах

стойкий перегар
капитуляции перед собой —

от него уже не избавиться

так бы чувствовало себя, если бы могло чувствовать
вино, скисшее в уксус —

полезный в хозяйстве уксус
тот, что можно смело залить в старый мех




НЕ СРАВНИВАЙ


для пришельца в чужой стране
первейшая из заповедей —
не сравнивай

не сравнивай вчера и сегодня
не сравнивай нравы, законы и цены
не сравнивай дороги и выражения лиц
налоги и выбор лекарств в аптеках
объемы осадков и количество солнечных дней

мир, в который пришел
не переводится на язык привычных понятий
заставляя учиться с нуля
лепечущими устами седого младенца
терпеливо повторяя одну за другой здешние прописи
добиваясь верного произношения

не в этом ли простой, как бином Ньютона, секрет
отсутствия старческого слабоумия у патриархов
на старости лет примеряющих на себя одежду странников?

учить языки полезно, взрослым особенно
приучая себя к непривычному вкусу манны
заставляя упрямую память не подсовывать воспоминания
о зелени, фруктах и дынях
там, в земле исхода
что шли, как бесплатный пакет приложений
в любом из тарифов Египта




НЕФТЬ РУХНУЛА


он имел квартиру в центре
и сдавая ее, круглый год проводил время там
где фрукты дешевле, чем на родине хлеб и вода
но будущее
сев как-то на закате рядом в шезлонге
шепнуло:

нефть рухнула
тебя ждет истинная реальность
казалось, забытая навсегда —
преисподняя отечественного метро

некто потребовал у отца свою часть наследства
и растворил ее в волнах прибоя
что круглый год ласков и тепл

отец обнял сына в аэропорту — поехали домой
не оглядывайся по сторонам, машины нет
доберемся на метро
нефть рухнула
это черное масло, что не намажешь на хлеб

праздничный пир будет скромным
я приготовлю все сам, наемники и слуги уволены
много ли нужно отцу и сыну
чтоб посидеть на кухне вдвоем?





ИОНА


«Мой первый слог на дне морском
На дне морском второй мой слог» ©

«Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр» ©

как звучат псалмы в субмарине китового брюха?
какова акустика там?

«можешь ли ты исследовать основания земли?»
что можно увидеть в этой тьме
пока Ты не зажег свой жезл?

отправить заблудшую овцу следом за конницей фараона —
великолепный сценарий для Спилберга и Кэмерона

задыхаясь от зловония, я отдаю должное полноте замысла:
на каком еще языке говорить с тем, кто отдернул руку
от протянутой в ладони ангела горсти Твоих слов
горячих, как угли с жертвенника
боясь обжечься?

на каком еще языке говорить с тем
кто, как неповороченный хлеб
сверху сырой, а с поддона уже обгорел?

видимо, только этим погружением в холод и мрак
и выдергиванием обратно на свет
с вскипающими, как пузырьки азота, мучительными откровениями —

только ими и можно заставить перевернуться
сырую как тесто, непропеченную душу

подставив сокровенные, недоступные прежде места
под Твой любящий жар





***


Господи, Боже мой! Ты дивно велик
Ты устрояешь над водами горние чертоги сСвои
СТАНЦИЯ МЯКИНИНО. ПЛАТФОРМА СПРАВА

один в пустом вагоне метро — в этом что-то нереальное
СЛЕДУЮЩАЯ ОСТАНОВКА СТРОГИНО

Ты простираешь тьму и бывает ночь
во время нее бродят все лесные звери
восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища
выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера

здесь уже давно ночь как день
человек работает днем и ночью, как днем

зашли пассажиры, сидят, сонно молчат в полудреме
по ним не понять — на работу или с работы

все они от Тебя ожидают, чтобы Ты дал им пищу их в свое время.
даешь им — принимают
отверзаешь руку твою — насыщаются благом

сколько людей в этом муравейнике
сколько таких вагонов движется сейчас по тоннелям
подумаешь — страшно становится

УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ!
ПРИ ВЫХОДЕ ИЗ ПОЕЗДА НЕ ЗАБЫВАЙТЕ СВОИ ВЕЩИ

но о каждом из этих миллионов Ты заботишься, как об одном-единственном
и этого мне еще больше не понять

сидишь в офисе, или бегаешь по строительным лесам — особой разницы нет
разве что в офисе комфортнее

они праздны, потому и кричат: «пойдем, принесем жертву Богу нашему»
дать им больше работы, чтоб они работали и не занимались пустыми речами
соломы им не давать, а кирпичей оставить ту же норму

цены растут, а зарплата нет
дорожает все, а жизнь дешевеет

эти мысли в голове из-за усталости и недосыпа
ночевал в офисе, но тут многие так
вчерашняя норма осталась недовыполненной, а сегодня задание увеличат

сколько таких, как я, сейчас обращаются к Тебе в тишине?
из глубины взываю к Тебе
да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих

я верю, что в этом туго закрученном механизме Ты дашь мне успокоение
дашь мир внутри, дашь отдых, который необходим
дашь милость начальника

я деталь в механизме, но только Ты и я знаем истинную цену моей жизни
спасибо, что дал выговориться
что напомнил об истинном положении вещей
Твоему уставшему
радостному рабу с тайной внутри

все дышащее да славит Тебя
аллилуйя





* * *


31-е, ежегодный краштест
#напитьсяизабыться vs #бодрствоватьитрезвиться

реальность на фоне курантов и елей все та же
и та же расцвеченная петардами до рассвета ночь за окном
вал поздравительных смс стихает только к утру

и тебе предлагают сказать тост под сполохи плазмы за спиной
с отключённым на эти минуты звуком
там шурик на ослике вот уж которое десятилетие
не вылезет из петли времени
семеня по одному и тому же кругу горного серпантина

припомнив прочтенный прежде псалом
наскоро переделавая древние строфы, вгоняя их в новояз телеведущих
ты говоришь:

только две вещи, слушайте все
первое — чистая совесть
второе — смело просить

(возможно, хоть кто-то из них
наутро, сжимая ноющие виски
припомнит сказанное —

не зная первоисточника
не владея языком оригинала
не зная автора текста:

только две вещи
первое — чистая совесть
второе — смело просить)

там, за окном, серое неподвижное утро
грязный снег усеян следами ночной пиротехники
у страны отходняк

прижавшись гудящим лбом к ледяному стеклу
повторяй, словно мантру
все дни, оставшиеся до Рождества

две, только две вещи:
первое — чистая совесть
второе — смело просить




ПРОБУЖДЕНИЕ


сначала промурлыкал будильник смартфона
и сразу следом звякнуло сообщение мессенджера
подросток, дочь знакомых, исторгла крик души:

сегодня конец света, через два часа столкновение с метеоритом
мне страшно

голова как ватой набита
сев на постели, пытаюсь собрать разбегающиеся мысли
сейчас бы отключиться от всего
пойти умыться, заварить кофе

прости, все понимаем
помним, что ты — персть, кусок глины
но, увы, цейтнот

на том конце, где-то в иной вселенной
напряженно ждут ответа, облизывая сухие губы
водят пальцем по экрану

через два часа столкнемся? давай тогда позавтракаем?
пишу это в надежде выиграть время
в ответ получаю —
мне страшно, что делать?

подростки не сильны в красноречии и подтекстах
с детьми — как ребенок
выдохнув глубоко, пишу —
тогда молиться и ждать

в ответ —
я не умею молиться
добро пожаловать, свидетельство веры
в темноту спальни!

иногда дети бывают правы
может, все так и есть?
и это знак тебе — ты как, готов?

отдернув занавеску, посмотрев на темные дома
(редко где светится окошко)
на непроглядное безответное небо
печатаю, с трудом попадая пальцам в кнопки клавиатуры —

Боже, помилуй меня

Иисус, Сын Божий, спаси меня
сам не зная, кому это адресовано






ВКУС КОРНЕЙ


свиток родословной с маминой стороны
разрезан крупнокалиберной очередью в прошлом столетии

дед по отцу, работник НКВД, никогда ничего не рассказывал
ни о войне (хотя имел награды), ни о родне, ни о своем прошлом

я искал самого себя
в мире, десять раз перепаханном за последнюю сотню лет
где все корни разрублены траками гусениц

я родился в момент затишья
когда мертвые пни почуяли воду и выпустили побеги

я рос веткой, отсеченной от дикой маслины
я и мои друзья, используя возможность и время
на ощупь искали себя

сейчас такое время — нужно либо делать деньги
либо искать Бога, сказал мне сокурсник

сказал и начал их делать
делает до сих пор, не знаю, насколько успешно

меня остановили уличные миссионеры
кто-то из друзей уехал в Израиль
кто-то пишет иконы

каждый к чему-то привился
но никто не сможет сказать, что у него не было выбора

я привился к тому, что выбрал для себя
став общником корня и сока маслины
вкус которого распознал как родной и знакомый

память об одиночестве отсеченного ростка —
то, что помогает ценить найденное
за столько лет я не отломился от ствола, к которому позволил привить себя

по-прежнему благодарный за возможность пить его сок
ощущая в нем вкус корней






***


«и что нам эти мертвые строчки конспектов, —
записал когда-то в своей тетради на лекции по философии, —

«живому нужен живой, больному нужны сострадание и помощь
а эти цитаты и афоризмы напоминают эпитафии на пыльном граните»

мы — дети прошлого века, мы видели динозавров
Ти-рексов идеологии, вымиравших на наших глазах
беспомощно втягивающих ноздрями изменившийся воздух

а мы были голодны и пусты как юные черные дыры
лихорадочно всасывая в себя все, до чего смогли дотянуться
мучительно и тревожно осознавая
что все это не насыщает неутолимый безжалостный голод

передавая друг другу как туземцы на Окинаве
подобранные на брошенном аэродроме опустевшей военной базы
талисманы, оставшиеся от исчезнувших белых богов —

папиросные издания Гедеоновых братьев
труды Александра Меня, записки оптинских старцев
книги Льюиса и Честертона

впереди был развал страны, энтропия законов и правил
вакуум смыслов, кровавые шрамы границ

но преподаватель усыпляюще, монотонно журчал
скрипел и стучал крошащимся мелом о доску
не умея, подобно нам, различить лице времени





ЭММАУС


в старших классах нас вывозили на хлопок
мы шли с преподавателем по краю вечернего поля
он повернулся ко мне и, глядя в глаза, сказал:
не бойся быть добрым!
я промолчал, но сердце горело во мне

как-то я сидел в кафе вместе с той
кто впоследствии стала моей женой
тебе нужно меняться, фарисей мой любимый
сказала она мне, глядя в глаза
я промолчал, но сердце горело во мне

со сколькими я сидел за столом
шёл дорогой, лежал, глядя на звёзды
сколько раз они говорили мне то, что я выслушивал молча
всякий раз мучительно не узнавая Его
но сердце горело во мне
сердце горело в огне




ТВАРЬ ДРОЖАЩАЯ


...помню, как в детстве на даче развлекался с пластмассовой капалкой
бомбардируя градом капель горящей пластмассы
охваченные паникой муравьиные толпы

отец, заметив мою забаву, только посмотрел, ничего не сказав

но в этот же день после обеда, смотря очередной фильм про войну
где на бреющем полете самолеты расстреливали толпу беженцев на вокзале
он хмуро кивнул на экран и сказал — прямо как ты муравьев

много лет спустя на практике в институте
совершил, сидя у костра с однокурсниками, акт исповеди
поделившись тем, как развлекался когда-то

мое признание было встречено громким и дружным хохотом
похоже, нет никого из нас, кто бы этим не баловался
успокоительно заметил сосед, похлопав меня по плечу

помню, как обрушил кирпич на пыльный панцирь черепахи
медленно переползавшей тротуар сонного азиатского городка
где я проводил каникулы у дедушки —

не со зла — скорее, с любопытством ученого, проводящего эксперимент
и услыхал глухой мертвый треск

черепахи безгласны
лишь маленькая красная лужица в пыли под замершим навсегда танком
просигналила о поражении цели

помню тяжесть отцовской двустволки в руках, отдачу в плечо при выстреле
помню, как бродили с братом в степи, стреляя в ворон и горляшек
и увидели бродячую тощую кошку, пробегавшую невдалеке
брат, никогда не охотившийся на настоящую дичь, загорелся
(я был охвачен не меньшим азартом, пусть и в качестве наблюдателя)

он прицелился и с обоих стволов разнес животное в клочья

как ни странно, она успела издать мгновенный отчаянный вопль
раздавшийся одновременно с выстрелом
я до сих пор его помню

спасибо тебе, Достоевский, за то, что говоришь со мной на одном языке
я узнаю самого себя в любителе лихорадочных монологов
разгуливающим по улицам с топором, продетым в петлю

спасибо тебе, зеркало библейских страниц
за честное отсутствие успокоительной кривизны:
да, я — тот человек

Калигула, Филипп II, Пол Пот, Ирод Великий —

хорошо понимаю любого из вас, получивших возможность
движением брови делать все что угодно с кем угодно

мне б ваши возможности, думаешь в иные минуты
так хорошо понимаю любого из вас, ах, мне б ваши возможности

Господи, никогда, никогда, никогда
не дай мне их возможности



***


«...каждый ангел ужасен»
© Рильке


гуляя по лесу, перешагиваю через улиток и гусениц
выползших на тропу
удерживаюсь от дерзостного искушения потрогать жуков

полный уважительной трепетности к иной жизни

мышь —
чудо, одно способное сразить секстильоны неверных
сказал Уитмен

а я давно уже сражен
отпущенный домой военнопленный

успевший вовремя бросить оружие под ноги
истоптавшие столько Твоих чудес

поднявший вверх руки
истребившие столько Твоих творений

Ты все простил не ведавшему, что он творит
Эдем принял беглеца обратно
как и всех прочих, гуляющих по его тропам
каждый по своей

на меня смотрят сквозь кусты
долгим понимающим взглядом укрощенного зверя
те, кто забивал палками собак
забрасывал кирпичами кошек

стоя в густой тени, незаметные, как в камуфляже
смотрят убийцы людей

за неимением темных очков не выходящие туда
где будут видны их глаза
милосердно укрытые за деревьями —

не демоны, нет, такие же ангелы
да, ужасные
как и ты, но по-своему





ВСТРЕЧА


во сне я увидел его

он сидел с удочкой на песчаном берегу
очень похожем на побережье Арала, еще существовавшее при его жизни
медленные глинистые волны внутреннего моря
тихо накатывали на песок, омывая худые щиколотки

а я тебе тут книг принес —
прокашлявшись, осторожно проговорил я

знаешь, после того как ты ушел, я, бывало, читая, думал —
тебе бы это точно понравилось...

за все эти годы их набралась целая авоська —
та еще, советская авоська, — книг, которые бы тебе понравились
так вот они, сейчас у тебя времени достаточно...

спасибо, сынок, я, конечно, почитаю —
тихо ответил он, не отводя глаз от поплавка
ты присаживайся, посиди рядом, только не шуми...

а что, тут тоже есть рыба? — шепотом спросил я

да, видишь... та же самая, что у нас там...
в общем, та, что я ловил там, она же и здесь водится, представляешь...
даже спиртное здесь есть, хожу по песку после отлива и обязательно нахожу бутылку...
но не более одной за раз

как чашу с манной —
всплыла в голове ассоциация, но я не стал ее озвучивать

помнишь, когда ты много месяцев лежал в параличе после инсульта
последние твои слова, которые я запомнил, были —
за что Он меня так мучает?
собравшись с духом, напомнил я

ты получил ответ на свой вопрос?

отец долго медлил, все так же глядя на поплавок
нет, сынок — наконец ответил он
да я и не хотел с Ним разговаривать, и не хочу

у меня есть это побережье, этот песчаный гребень
это одиночество — мне больше ничего не нужно

я провожу тут день за днем
(тут очень красивые восходы и закаты, как при моей жизни)
есть рыба, которую я жарю

есть питье, чтоб заглушить боль в ногах (они и тут болят)
мне вполне достаточно всего этого

за книжки спасибо

я так часто думал, встречусь с ним или нет
сколько раз представлял себе эту встречу
я знал, что скажу — папа, я тебе тут книжек принес...

но боялся продумывать дальнейшие реплики в диалоге
словно предчувствуя, что «дальнейшее — молчанье»
о чем говорить, когда не о чем говорить?

можно, я тогда просто посижу еще немного здесь, рядом с тобой
пока сон не будет оборван мелодией будильника?

просто посижу на этом пустынном берегу
глядя на родную ссутуленную фигуру

думая о том, что это песчаное побережье, заросшее камышом
и правда, очень напоминает Арал —
когда он еще был живым





В ПОИСКАХ НЕМО


«...и что над нами километры воды
и что над нами бьют хвостами киты» ©

ты ушел в глубокий отрыв
ты зашел слишком далеко
гордость, упрямство и самооправдание
как три надежных слона, держали на себе твою вселенную
стоя твердо на тяжелой, как материковая плита, черепахе самолюбия

но любые запасы еды и кислорода подходят к концу
и Кто-то терпеливо ждет, когда этот день настанет
кода ты осознаешь, что твой Наутилус —
неподвижный склеп
где на каждом выводе, каждом заключении —
густой слой пыли

он лежит на дне глубокой впадины
тщетно пытаясь пронзить мглу слабеющим лучом прожектора

если есть что ценное
что можно найти в стальных пещерах рукотворного сим-сима
совершая обход его кают и помещений
если и найдется в нем то, что сможет преодолеть давление
нависшей сверху беспросветной водной толщи —

это твои слезы, выступившие на глазах
когда гости на твоем корабле однажды встанут вокруг тебя
не с осуждением и не с холодным любопытством в глазах
а с любовью и состраданием взяв тебя за руки
опустившись перед тобой на колени







В ОЖИДАНИИ ИСПОВЕДИ


за окном сыплет снег

если грехи ваши будут багряны как кровь -
Я убелю их подобно снегу

уже давно не кровь
осенняя холодная грязь
которой никого не удивишь

снег тихо падает
не изнемогая в безостановочной щедрости
слой за слоем тихо укрывая мертвые ноябрьские струпья

беззвучно, терпеливо наполняя, объясняя, открывая -
исповедь есть таинство
как и то, что свершается за окном

милость, сходящая свыше
покрывает изломанные строки твоей покаянной грамоты
осторожно заметая, засыпая старые раны

что, как ржавые шприцы и осколки стекла холодеют в черной листве
разбросанные тут и там на этих листах прошлой ночью

снег не иссякает, начавшись еще затемно
мир, встречающий по пробуждении, уже не тот
что смотрел на тебя накануне в оконных сумерках -
преображен, незнаком и в то же время странно знаком

тебе, застывшему у окна
ты смотришь на прощение и милость, что нисходят сверху, остановив текущее время
насколько необходимо тебе

чтоб войти со своими исписанными вдоль и поперек листами
туда, в открытую дверь





* * *


в салоне ведётся видеонаблюдение
в вагоне ведётся видеонаблюдение
в офисе ведётся видеонаблюдение

на площадях и вокзалах, в супермаркетах и аэропортах
ты всегда под прицелом
в любое время дня и ночи

все пишется, все сохраняется
в бездонных емкостях, хранилищах, облаках

Адам, где ты?
укрылся за деревьями
глупый, там же видеонаблюдение

запрись в туалете (я в домике!)
скорчившись на унитазе, зажми голову руками

на тебя смотрят в иной вселенной
на твою огромную, размером в созвездие, фигуру
жаль, ты не в состоянии оценить видео- и аудиоэффекты

темнота — лишь самообман
тебе все расскажут об этом ночные львы и обитатели морских глубин
играй в игру «меня никто не видит», играй

Гефсиманский сад
несгорающий куст
корабль, плывущий в Фарсис —
они ещё ждут тебя

чтоб захлебнувшись рыданиями
ты распростерся на земле (какой кадр для оператора!)
принимая то, что придется пить эту чашу —

жизнь на свету




***


исцеленный в купальне вышел из сумрака тоннеля наружу
окунувшись в яркий, выедающий тени добела полуденный свет
заморгав, ослепнув, привычно нащупывая за пазухой
упрятанную в складках одежды глиняную бутыль

но как ее вытащить на глазах у всех
там, где нет спасительной темноты под низкими сводами?
в какой переулок ни сверни —
всюду кто-нибудь любопытно оглянется на тебя
бредущего с постелью под мышкой
город на вершине горы
ни один твой жест отныне не останется незамеченным
незапечатленным в черных, как ночь, объективах чьих-то зрачков

исцеленный у Красных ворот
переводя дыхание, прошелся взад и вперед, по привычке прихрамывая
фантомная память — так это называется
теперь ты можешь идти туда, куда влечет тебя твое сердце

что же касается хлеба насущного — тут вышла накладка
хромой от рождения знал, как заработать на пропитание:
полдня отсидки — вот тебе хлеб
еще полдня — и что-нибудь намазать на хлеб

здоровому не подают, об этом не подумали те
кто сказал тебе — во имя Христа Назорея встань и ходи!

в прежней жизни было спокойнее, не правда ли?
если б можно было вернуться обратно
но для избранника возвращение невозможно
осознание этого — как ломка лишенного привычного забытья
как истина, отчетливая до мельчайших подробностей
как пыльная недвижная улица в слепящий полдень






***


знаю, Господи, никто перед Тобой не сотворил дел, подобных моим
в черной книге бесплотного Гиннесса, в его таблице патентов
есть и мой регистрационный знак
его не вырубить топором, лишь смыть
Твоей Кровью, Господи
(моя — плохой растворитель)

количественных и качественных показателей
текущей Олимпиады Инферно
порядковый номер которой для меня сокрыт
мне не достичь (слава Тебе!)

я — зритель на трибунах

зато какие оригинальные нюансы
какие тату на интимных местах души!
какие повязки на лбу, невидимые для всякой плоти
но которые зришь Ты и вижу я, когда подхожу к зеркалу Твоего Слова!

но также знаю я
что черно-белый монохром всех моих беззаконий
его тусклая сепия
не устоит против Твоей всепобеждающей палитры
где алый — ал, белый — бел
где киноварь, зелень и охра
ярки и вещественны

Ты входишь в мой ад
как пугающе подлинный, насквозь реальный медведь
втискивается в выдуманный, призрачный
почти не существующий теремок —

я мишка, вашему терему крышка!
ну-ка, мелочь пузатая, все наружу
на свежий воздух из этой душной скорлупы!

в это желали бы проникнуть ангелы, Боже

Ты нисходишь в мой ад
и он, не в силах вместить Тебя, трещит и ползет
как ветхая шкурка змеи

являя голого короля
уже не стыдящегося своей наготы





***


«...мы на роли предателей, трусов, иуд
в детских играх своих назначали врагов»
© В.Высоцкий



спроси у новообращенного, как дела — в ответ услышишь псалом
спроси, какие планы на завтра — в ответ услышишь гимн

хоть держи его за руки, дожидаясь, пока закончит течь пена
из неосторожно открытого меха с молодым вином

вселенная вращается вокруг него и солнце останавливается по его молитве
все его прихоти исполняются, как у ребенка в восточной семье
до определенного срока

но взросление — это осознание, что роли в списке распределяешь не ты
и что твоя свобода выбора лишь в том, как сыграть доставшуюся тебе

никто не спросил, нравится она тебе или нет
никто не подсказал, каким содержанием ее наполнить

а самоуправство ли режиссера тому виной или непостижимый промысел —
решай сам, машинально разглаживая листок
с ролью предателя, труса, иуды





***


перечитывать Достоевского спустя много лет после обращения —
все равно что путешествовать по ветхозаветным мирам
новозаветным прогрессором
обложенным отовсюду множеством фишек и гаджетов

эти толстые романы, этот тяжелый кирпич
девятисот с лишним страниц синодального перевода —
как миры Пандоры или Саракша
в которые когда-то заглядывал с недоумением и ужасом
не в силах от них оторваться

слушая, как иностранец, сбивчивые монологи
глядя на железные молотилки, инцест, расчлененку, гей-парады
геноцид, освященный свыше
и все прочее, непостижимое уму

перечитывая вновь эти страницы
исцеленный слепой с изумлением узнает сам себя
в таинственном отражении
сотканном из арамейского, иврита и русского

ТЫ ТОТ ЧЕЛОВЕК —
загорается красная надпись при наведении курсора
на любого из персонажей

и это тоже ты
и вон тот — это тоже ты
и этот

всюду ты





***


свет мой зеркальце, скажи —
да всю правду доложи –
я ль на свете всех милее?

что может сказать тебе
простая честная амальгама советского трюмо
как и ты, разменявшая пятый десяток?

грех успел поработать с твоими чертами
формируя свежую детскую глину
по лекалу Карамазова-старшего

сейчас ты еще Иван
с припухшими близорукими щелками
что колют как гвоздики из-под минусовых стекол
пока ты Иван, но куда расти есть
глиняный сосуд, ты не тянешь ни на амфору, ни на кратир
скорей, на ночной горшок

а когда-то в тебе был мёд

где же Он — Тот, кто обрадуется пустому горшку
где полустертая надпись «мёд» на пузатом боку
молчит униженно, задушена едкой аргументацией
стойкого непобедимого запаха?

где именинник, что, заплясав от радости
прижмет его к сердцу, опустит в него свое сокровище —
залог Духа?

иные клады высших истин и мудрости
брезгливо в тебя не войдут

а этот вошел





***


слишком долгие исповеди —
признак излишней праздности, избытка свободного времени

у слуги взгляд на все прост:
грех отвлекает от служения, от его повседневных обязанностей
как болезнь, что для раба и солдата беззаконна по умолчанию

у слуги время дорого
жизнь учит четкости определений и лаконизму высказываний
не растекаясь мысию по древу, не ходя вокруг да около
называя вещи своими именами

долгие речи, красивые образы и сравнения, проникновенные метафоры —
удел кающихся царей
у которых в достатке свободного времени
для обдумывания отточенных строф

но раб, поставленный раздавать пищу, мыть ноги, стирать чужое белье —
ему не до красноречия

краткость его признаний не менее выразительна
чем исповеди Иова и монологи Давида

время коротко, — слышит он голос в себе, — ты все сказал, что хотел?
ничего добавить не хочешь?
аминь
нагни глупую голову, не ёжься
знаю — струи елея, текущие по голове, заставляют вздрагивать от озноба

а теперь скорей за работу
Мои рабы вот-вот проснутся, а завтрак еще не готов





РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ


Учитель!
сделаешь для меня то, о чем попрошу?

дай мне сесть
(нет, не по правую и не по левую руку —
я так понимаю, эти места уже заняты), —
а у твоих ног

можно?
сам не знаешь, чего просишь
пойди, сожги все свои рукописи
как мусор или солому
а после возвращайся и следуй за Мной, взяв крест

если хочешь, конечно

да, я ожидал что-то подобное
только как я это исполню?

мои виртуальные тексты не сжечь, не вырубить топором —
как юрких, разлетевшихся пиксельных воробышков
их уже не поймать

Я это знаю
но ведь ты их помнишь, они все живут в тебе
сожги их в себе самом
огонька Я тебе дам
ты лишь корми его, чтоб не угас

(вот будет забавно, когда он обнаружит
что некоторые из его сырых, слепых, недоуменных текстов
отказываются гореть —

твердеют, подрумяниваются, наливаются ароматом
как хлебы, выложенные на столе

но не горят)





***


проси себе знамение — сказал Он мне
а я ответил — дудки, не поймаешь на слове
знаю правильные ответы
род лукавый и прелюбодейный — он ищет знамений

лучше мне промолчать, подумала Алиса
и все ангелы хором подумали: «лучше промолчи
знаешь цену каждого слова в разговоре с Ним?

молчание — оно золото и есть
промолчи — и сойдешь за умную
хотя между нами говоря, ты дура дурой»

в общем, не надо мне ни шоколада, ни мармелада
говорю я, ожидая приз в студию
но получаю в качестве приза оглушительный щелбан:

ну-ну — говорит Он мне —
и перед Кем тут ты хотел сыграть скромника
расписанный гроб?

если Я говорю — проси, нужно просить
а хочешь играть в святошу —
Я сам за тебя решу, какое знамение дать

се, Дева во чреве примет и родит Сына
и назовут его Еммануил






***


блудный сын нервно поглаживает
нагретый в ладонях экран:
номера, от взгляда на которые мгновенно пересыхает в горле
(как когда-то давно
глядя на изображения в языческих капищах, куда заходил украдкой)
предусмотрительно заблокированы
во избежание случайного нажатия

что б ты ни выбрал — остаться или уйти
сорвать запретный плод, который поглаживал
мучительно сглатывая, как сейчас гладишь сенсорную панель
(прикасаться можно! пробовать запрещено, а трогать не запрещали), —
или отойти, запретив самому себе:
что б ты ни выбрал
в любом варианте ты лишь продолжаешь традицию
где от смирившегося до бунтаря
шаг короче, чем между ненавистью и любовью

ты ушел, удалив все контакты, подчистив аккаунты
ты в герметичном отсеке вожделенной свободы
как под низкими сводами купальни, где кроме тебя — никого
(вот только вода здесь всегда неподвижна)
в скорлупе своей вселенной, все с теми же дурными снами
разве что прибавилось новых сюжетов и подробностей

а пальцы все гладят и гладят экран
что, если снять блокировку?
но мгновенная мысль — а вдруг
тотчас раздастся входящий?
и что делать с ним?





С РОБИНЗОНОМ ЧТО-ТО НЕ ТАК


вдруг кольнуло изнутри, но в чем же дело?

любимый с детства блудный сын
неунывающая черно-белая гранвилевская раскраска Джека Воробья
терпеливо раскрашенная тщательной, мелкой, упорной
пуританской кистью

блудный сын, взявшийся наконец за протестантский ум
чья деревянная простота, как рубанок корабельного плотника
вытесала пространство для сюжета, придав нужные обводы
рассуждениям и выводам, решениям и планам

что с ним не так —
одиночкой-миссионером, с Библией в одной руке и мушкетом в другой
с ромом в выловленном бочонке, с табачной настойкой в толстой бутыли
крестившим дикаря полным погружением
благо в воде на острове не было нужды
ведя с ним богословские беседы за плетением корзин?

откуда вдруг дунуло ледяным сквозняком
сигналящим о незаделанной пробоине
под которую, как ни старайся, не подвести пробковый щит?

скопируй текст по ссылке Ctrl+C - Ctrl+V, вставь в Word
набери в поиске «Отец» с большой буквы
так и есть
0 найденных результатов

даже покаявшись, даже вызубрив Псалтирь наизусть
он так и не сказал Ему это слово
ни разу

хотя, возможно, и пробовал
но не поворачивался язык






ПОПЫТКА НАПИСАТЬ КОНДАК ВСЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЕ


Что было в тебе в то мгновение, Ева,
Когда ты кликнула по ссылке с древа?

Слабеющая память навек во мглу унесла
Что было когда-то там, где ныне Обитель зла.

Те звезды давно осыпались, серафимы охрипли.
Теперь по четным ты — Лара Крофт, а по нечетным — Элен Рипли.

То ли реальность, то ли циклический сон Адама,
Бесконечно перенастраиваемая в матрице программа.

Вечная женственность, кроткая спутница-сестра!
На дне твоих зрачков — багровые отсветы костра.

Как погасить эти угли, навек залив их водой?
Вот твое тело, твоя душа не со мной.

Богородица-Дева! Присядь на нашу постель.
Взгляни на нас, как в душу хоббита смотрела Галадриэль.

Вечная женственность! Тобой бредили Белый и Блок.
Взгляни, наши вечные страсти смотались в больной клубок.

Не оставь нас, о Благодатная! Ты одна здесь знаешь секрет.
Мы отчаянно верим, пронзенные тьмой — однажды ты включишь свет.






* * *


Приходишь за ответом, а тебе предлагают тест.
Ни к одному из отрывков не найти параллельных мест.

«Каждый просящий получит» — смотря кто и смотря о чём.
Придя сюда, уже не докажешь то, что ты не при чём.

«Стучите и отворят вам» — ты по лбу себя постучи.
От этого бисера пользы на грош, сколько его ни мечи.

Деревянная грубая тема, твоя актуальность навек.
Ощупываю свои занозы, твердя «что есть человек?»

Откровение свыше — вот узда для упрямого лошака,
Чтоб суметь взглянуть снизу вверх на то, на что смотрел свысока.

Что ж, ступай в начавшийся день, волоча за собой бревно.
Благодарю Тебя, Боже, за то, что мне оно вновь дано.





***


Господи
во мне, храме Твоем
беззаконные мысли скачут, как пуськи
даже без балаклав

забегают и выбегают из алтаря
делают сэлфи на фоне иконостаса
унося с собой Твои Дары

чтоб устроить пикник на обочине
широкого и просторного пути
ведущего
согласно придорожным рекламным щитам
туда, куда нужно

чьи это дети?
кто их родитель?

вот и настал момент истины
а ну-ка, голубчик
покажи свое истинное лицо

я буду жаловаться
хочется привычно сказать
и заслониться локтем

но поздно
номер твоего талона зажегся на табло
врач ждет в кабинете

это мои дети
произносишь, весь в липком поту
как Раскольников в конторе надзирателя

промолчал бы и в этот раз
но Соня стоит за дверями!

это плоть от плоти моей
каждая мысль, рожденная мной
каждый из этих необузданных
необрезанных
малых сих

молодец, что признался

пусти их приходить ко Мне
своих сказочных чудовищ

просто пусти их ко Мне





БОЛВАНЩИК


столько лет я вхожу в дом пира
не в праздничной одежде
но меня не выгоняют оттуда

он глуп как пень
может, его лучше выкорчевать?

нет, оставь его и на этот год
пусть пьет свой чай
на его часах всегда пять часов
он слишком долго возился с болванками для шляп

но Я вхож везде
и даже в черные дыры
что безнадежно замкнуты и ключ потерян
Я вхожу по праву распорядителя
вручить тем, кто в них, приглашение на пир

Боже, я не достоин и не готов
чтоб Ты вошел под кров души моей
он пуст и разрушен, и усадить Тебя негде
везде грязная посуда, накопленная за много лет
которую я давно перестал мыть
здесь всегда пять часов

но Ты благоволил возлечь в яслях для скота
так войди в мое вечное чаепитие
здесь можно приносить с собой?
спрашиваешь Ты
найдется чистая чашка?
у меня с собой кое-что есть

глоток твоего вина, Боже
и стрелка на циферблате, придя в себя
сдвигается на деление
разрывая погребальный саван пыльной паутины

из черной дыры по определению невозможно выбраться наружу
говорят книжники
но для Болванщика закон не писан
и с Тобой я готов идти три световых поприща
даже оставаясь на том же месте

тот, у кого нет праздничной одежды
(куда ты прешься, прием отменяется до послезавтрашней недели!)
пройдет в запретный зал
накрытый, словно эльфийским плащом
спасительными словами «этот — со Мной»






ЗВЕЗДА ЭЛБЕРЕТ


эльфы, возьмите меня с собой
возьмите меня на корабль, как Фродо!

да мы бы тебя взяли, говорят эльфы

но как быть с твоими тараканами в голове?
они расползутся по кораблю
залезут в щели, схоронятся
приплывут с нами за море, сойдут с нами на берег
заполнят собой все новое небо и новую землю
ты этого хочешь?

нет, не хочу
устройте мне санобработку перед тем как взойти на борт
как это обычно делается

как же мы это сделаем, говорят эльфы
если твои тараканы — часть тебя самого?
только сжечь всю компанию разом
но тогда и вопрос снимается, не так ли?

что же делать, эльфы?

что делать?
сидеть, как сидели святые в пустыне
как сидел одинокий генерал Хлудов на берегу
глядя на очередной корабль, отходящий от причала
постом и молитвой заставляя от голода выползти из убежища
одного тайного насельника за другим
шепча про себя —

святой означает отделенный
святой означает отделившийся
от всех остальных
кто, тесня друг друга в разгоряченной толпе
с азартом, затаив дыхание, наблюдает за Янычаром
фаворитом тараканьих бегов
вновь обошедшим своих соперников




МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ


дитя развалин и пустоты, привыкший выживать в безвоздушном пространстве
ты жаждал изменить мир, отвергая и не любя

ты мечтал повторить Большой Взрыв
как огромная пламенеющая бабочка, распуская крылья
в темноте и безответности
пока не устал от ежедневных занятий по набиванию гильз и перетиранию смесей
сама себе начальник на астероиде
ощетинившемся, словно каменными зубцами
режущей как сталь правотой обвинителя и судьи

оцепеневший в изумлении беспризорник
стоишь и разглядываешь проросшие под скалой
тоненькие стебельки новых истин
доверчивые, нежные и хрупкие под ладонью

отыщи в хозяйстве стеклянный колпак
найди, чем удобрить каменное крошево грунта
поделись ежедневной порцией воды для поливки —

твоя жертва благодарения тому, что проросло незаметно
где-то на обочине  души

это и станет теми стежками, что, как усики плюща
разрастаясь, ветвясь, переплетаясь с любовью
соединяют, скрепляют, связывают натренированное одиночество
с тем, что ты столь долго отрицал

смотришь, накрывая колпаком от ночного холода свое сокровище
как мерцает космос над головой —

там рассыпанные, как горсти семян, сияющие во тьме светильники
тихонько звенят
словно бубенцы на шеях у телят и ягнят, не отстающих от матерей
в бесчисленных звездных стадах






ИСЦЕЛЕННЫЙ


— почему так больно смотреть?
— потому что раньше ты не смотрел глазами
© Matrix


Боже, я напился
из чаши, которую Ты мне подал
и жар внутри утих
пленка в глазах раздернулась
я вижу незамутненно
все как есть —

себя, Тебя
мир вокруг

за что мне это, Господи?
эта возможность быть рядом
идти туда, куда Ты идешь?

ты не пойдешь со Мной, чадо
возвращайся домой, к своим

как, обратно?
туда, в мучительно-привычный сценарий?

да, снова туда —
но с тишиной в себе
с новой зоркостью взгляда

так миоп, одевший очки, с изумлением видит
как привычно расплывчатый мир приникает вплотную к зрачкам
миллионом оживших подробностей врываясь в неподготовленный мозг

возвращайся обратно, учась жить заново
в мире, ставшем, как в детстве, до страшного незнакомым
где ближние — словно чужие
со странными, непривычными ликами

(прежние, как маски, растаяли
в средоточии обретенного взгляда)

да и сам ты — такой же чужой для себя

знакомься же с самим собой
подбирая с трудом слова, чтоб назвать по имени
то, для чего в языке не оказалось понятий
возвращайся домой
новый взгляд — вот твой талант
который тебе надлежит пустить в дело

не бойся смотреть в упор
не отвращая изнемогающий, как наемник в винограднике, взгляд
ни от себя, ни от других



***


что делать машинисту поезда
с ассенизационным составом
чьи громыхающие на стрелках вагоны
забитые радиоактивными отходами
не принимает ни одна станция?

но прокаженный и блудница
стоя за спиной, шепчут —
Он вошел ко мне
хотя я кричал «нечист», не жалея глотки
и дотронулся до меня
Он позволил целовать Его моим устам
зная, что это рот блудницы

таинственно дотрагиваясь
входя, прикасаясь
расстилая чистую скатерть в развалинах жилья
выкладывая на нее хлеб, разливая вино по чашам
не обращая внимания на бешеный треск дозиметра
ни разу не взглянув на него за время трапезы





* * *


утро вновь мельтешит снегопадом

слава в вышних Богу, на земле мир, в человеках благоволение
пытаюсь произнести и осекаюсь

губы словно чужие

будничный день встал в оконном проеме
слова мертвеют на языке
утреннее дыхание плоти — как запах изо рта после сна

не могу воздать хвалы Тебе, подобно лежащему в купальне
разбуженному для очередного безразличного дня
ни мира во мне, ни благоволения

вот и вся моя утреня, Боже

хвалите Его, снег и туман
хвалите Его, гаснущие в утренних сумерках уличные фонари
хвали Его, мир за окном

а я, мне что делать?

Ты отверз мне очи, поднял меня с постели моей
но как прославить Тебя, заученно произнося слова хвалы
двигая губами подобно механической кукле?

чем очистить свой рот, как оживить внутренность свою
наполненную остывшим пеплом?

где ты, серафим с дымящимся углем в руке?
извлеки меня из рва, в который я погружен
встряхни меня, Боже, скажи мне — встань и иди
вели мне — иди и смотри

смотри и слушай, подобно учащемуся
повели мне прийти к Тебе по воде

так я бормочу
глядя на нескончаемый танец белых хлопьев за стеклом
и пляс любой из снежинок славословит Тебя своей неповторимой песней
что связывает небеса с землей

дай мне ожить, отыскав Тебя в этом дне
пробуди мой дух, не только тело
животвори меня

и я совершу Тебе эту утреню
о мире свыше, о милости Твоей
и о спасении душ наших молясь Тебе





***


как раздражала когда-то книга псалмов
на три четверти состоящая из плача и жалоб

тексты, где восхваление плавно сменяется
мольбой уничтожить врагов

где Иегова — ветхий днями психолог
чья работа — выслушивать изливаемый негатив
распирающий, как молодое вино — старый мех

два десятилетия ушло, чтоб перемолоть
твердое, как скала, неприятие
в муку благодарной нужды в этих текстах
честных, как детский плач

повторяя снова и снова слова, сырые от вздохов и слез
как свои собственные

спустя двадцать лет понимаешь
почему Он так часто цитировал тексты
где жалобы, стоны и плач в избытке

год за годом, буква за буквой
переводя для тебя эту истину —

что только они способны открыть до конца, что означает
«в руки Твои предаю дух Мой»






АКЕДИЯ*


“…повторяй за мной:
я могу говорить”.
© Зеркало



сижу молча, глядя в светлеющее окно:
молчание — золото
я погребен под его богатством, как закатанный под асфальт

да, трудно начать говорить
открыть рот для того, чтоб что-то сказать
даже неважно, что именно —

хвалу
плач
исповедь
обвинение
жалобу

молчание —
тяжелый металл, не золото, а плутоний
а я поврежденный реактор
от того, что творится внутри, не спасёт никакой саркофаг

где логопед, что, глядя в глаза, взяв за руку, произнесет —
повторяй за мной:

я могу говорить
я могу говорить
я хочу говорить

где твердая любящая рука
что, как апостола, толкнет в бок
заставляя вздрогнуть, ожить
запустив долгожданную перезагрузку
заставляя начать
пусть скомкано и сумбурно
пусть в словах все смешалось —

хвала
плач
исповедь
обвинение
жалоба, —

лишь бы суметь это произнести:

я могу говорить
я могу говорить
я хочу говорить
_________________
* уныние (греч.)







НОЧЬ. УЛИЦА. ФОНАРЬ



Боже! Ты Бог мой
я ищу Тебя, поднявшись до рассвета

проснувшись прежде вкрадчивого напоминания будильника
встав у окна в спальне
глядя на уличный фонарь рядом с домом
ночь, улица, фонарь, Ты, Господи, и я
и свет фонаря, в котором — идущий снег
и тьма вокруг пятна света

если б не фонарь — в непроглядной мгле не разглядеть
того, что свершается за окном
пятно света дарит стоящему у окна
откровение о ночном снегопаде

свет светит во тьме, и тьме не объять его
пока в просветлевшем мире фонари не погаснут
исполнив свое служение

Боже, я смотрю на Твою ночь за окном
на Твой фонарь

пусть мои слова, обращенные к Тебе
будут таким же пятном света в предутренних потемках
что являет всем нисходящую свыше милость

что трепетно, осторожно, неощутимо
касается этого мира, ложась невидимым покровом
на неподвижный, вымороженный простор

одного фонаря достаточно
чтоб дать понимание о положении дел

кто рано встает, тому Бог дает
вот этот фонарь за окном
славословящий Твое милосердие

что сыплется, все усиливаясь
и не собираясь заканчиваться

вопреки прогнозам яндекса







ИЗ ДНЕВНИКА АВРАМА


у жены нет веры, у родителей здоровья
у друзей понимания

а у тебя — вообще ничего
одни вопросы

сегодняшние вопросы
вчерашние, прошлогодние

пей настой из тяжелых из вопросов
впитывая красноречивую немоту пауз
в промежутках между глотками
что же ты приобрел, вопрошающий?
только одно —
слух

умение слышать музыку пауз
бескрайних, словно пустыня

что такое, в сущности, слух, как не тайное знание
о том, что молчание в ответ на твои слова —
живое

как молчание в трубке
где сквозь потрескивание и шорох мертвых пространств

ты, не веря себе, различаешь
едва слышное дыхание





***


сын зари и сын плотника обсуждают на форуме
нанотехнологии производства хлебов из камней
сверхвозможности «людей Х», выход в топы таблоидов

комменты ангелов скрыты от незарегистрированных на форуме
модератором группы

лайк под твоей публикацией — это лишь лайк
пока не глянул на аватар Того, Кто его поставил
пост Авеля лайкнул, а пост Каина нет

начнешь писать в личку — почему игнорируешь?, —
в ответ прочитаешь такое, что лучше б не спрашивал
хотя кому как:
Давид не стеснялся писать Ему даже в общем доступе

древние библейские форумы
бесконечное число раз стертые с жестких дисков
и восстановленные почти без потерь, не знали политкорректности
кнопка «Не нравится» присутствовала изначально
Создатель и Владелец ресурса часто ей пользовался

зато у однажды забаненных
всегда оставался шанс возвратиться обратно
на праздничный флешмоб и чудесные бонусы в подарок
только бы сеть оставалась доступной





1 ПОСЛАНИЕ КОРИНФЯНАМ, ГЛ. 15


хотелось бы, конечно, увидеть новую плоть
которую даст Господь вместо прежней
исчезнувшей навсегда, как ветхая куколка бабочки

но ты и сейчас уже можешь ее разглядеть
напрягая зрение, терпеливо всматриваясь в повседневную хронику
словно в детали волшебной картины
рассыпанной беспорядочной горстью паззлов

Он соткал тебя во чреве матери, любуясь на твой зародыш
и продолжает подбирать стежок за стежком
нанося на невидимый холст еще один выверенный мазок
всякий раз, когда ты делаешь выбор, доверяясь Ему
как внимательный подмастерье
высыпая на стол перед Мастером материал для работы

из которого Он выбирает нужные кусочки мозаики
создавая твой истинный, окончательный облик
где нет ни одной случайной черты

но этот портрет, который ты увидишь в зеркале белого камня
прочтя свое новое имя — он и сейчас присутствует в твоей жизни
размытый, словно фильтрами фотошопа
в пространстве лет и десятилетий, что прошли и еще пройдут
прежде чем ты поймаешь изображение в фокус

пока же — лишь отдельные вспышки, прозрения
порой до дрожи выпуклые и вещественные
как детали, нащупанные чуткими, голодными пальцами слепого






***


при многословии не миновать греха, поэтому лучше мне промолчать
глядишь, и сойду за умного

но в Его присутствии вновь и вновь убеждаюсь
что ничему не научился
становясь от безумной радости полным дураком

говоря первое, что придет в голову —

идеи насчет 3-х кущ, бронирования мест рядом с Ним
и тому подобное

умный Иуда благоразумно молчит
не опозорился ни одним высказыванием
а тебя словно бес толкает в ребро, тянет за язык
предлагая выйти из лодки
или сменить пункт назначения
(чего мы там не видели, Господи, в этом Иерусалиме?)

не научился я мудрости, не имею познания святых
думаю, машинально пересчитывая рыбин, заваливших лодку —

сто пятьдесят одна, сто пятьдесят две, сто пятьдесят три
как ветхая сеть только выдержала!) —

даже высказаться толком не могу
язык рыбаря — не трость скорописца

а жизненный опыт не блещет разнообразием

могу ловить рыбу — напишу в резюме
могу не ловить

а все туда же, рвусь в ораторы

утешая себя тем
что немудрые простецы-примитивы
висят, распятые на музейных стенах перед толпой зрителей
рядом с теми, кого почитают столпами

и что дилетантов Он любит не меньше
чем искусных в своем деле

подобно вторым, ставя их порой перед царями
чтоб дать возможность с кротостью и благоговением
сказать о том, что король гол

бесхитростным, лепечущим, спотыкающимся
языком ребенка





ОТЧЕ НАШ


Сущий на Небесах
да святится имя Твое в молчании уст
да умолкнет бес, шепчущий «и ангельский, должно быть, голосок»
да скроется назойливо вопрошающий «и кто это так умно говорит?»
да не каркнет плоть во все горло
да не раскроет широко свой рот с воплем «это я! я!»

мои слабость, страстность и беспечность
как умело разорванные джинсы, являют все, что можно увидеть
не прошу, чтоб залатал Ты мои дыры
пусть дитя Твое, обернувшись к другим Твоим детям
явит в себе Твой отпечаток, не смущая тем, что сквозит в прорехах

как не смущают утерянные фрагменты живописного слоя
тех, кто смотрит на Твой лик, не замечая всего, что недостает
легко и просто восполняя до изначальной цельности
то, что перед глазами






***


новообращенный прозелит
глядит на окружающий мир

ворона в павлиньих перьях
за душой ни гроша
заработанного своими руками
в устах — мёд определений
добытый поколениями отцов
молоко выводов, надоенное
чужими ладонями

беспризорный, введённый в дом пира
Гуинплен, вступивший в наследство
пьяный как от вина
от стремительной перемены

еще впереди
время полного форматирования
безжалостно выметающего
все, что не смогло закрепиться
ухватившись корнями за грунт
высасывая пылесосом груды сокровищ
что успел нахватать копипастом

павлиньи перья сорваны ветром
под ними — невзрачный, грязный
свалявшийся пух-подшерсток
собственных слов

долгий путь от гордого лебедя
до гадкого утенка
в рубище своей веры —

это и есть
твоя собственная история
где ни одной цитаты
и в этом вся ее ценность

которую ты осознал
лишь услышав, как кто-то рядом
процитировал тебя






ВОЛШЕБНИК ИЗУМРУДНОГО ГОРОДА


ее звали Элли
и жила в ней вера в пророчества
одного из ее спутников звали Страшилой
и пребывала в нем мудрость от Господа
другого звали Железный дровосек
и был он сын утешения
третьего звали Лев
он был аскет и подвижник, всегда помнящий
что боязливые не войдут в Царствие Божие

они шли день за днем
дорогой трудной, не прямой, подобно волхвам
к Камню преткновения и соблазна
чтоб возложить к Его стопам
свои мольбы и вопросы

не смущаясь искушения огненного
терпя голод и жажду
будучи в опасностях от разбойников
не зная, что их путь
и есть ответ на все их вопросы

шли, чтоб услышать в конце —
то, что вы жаждете обрести, внутрь вас есть

и каждому будет свое таинство
и каждому будет свой обряд
и каждый получит свою глазную мазь
и прочет свое имя на белом камне
и Страшила станет Страшила Мудрый
и Дровосек получит сердце плотяное
и Лев выпьет чашу, которую жаждал испить
и Элли вернется домой
да исполнятся пророчества

потому что надежда не постыжает
и она не постыдила никого из них
как удостоверили нас летописцы Баум и Волков






ГОСТЬЯ ИЗ БУДУЩЕГО
(на праздник Введения Богородицы во храм)



маленькая девочка прыгает по ступеням храма
обгоняя дев со светильниками, что шествуют впереди, влетает во храм

что тебе, любитель копипаста, уверенный пловец в информационных потоках
эти праздничные иконы, что угловатые линии и искусственные пропорции
эти артефакты иного мира, не говорящие ничего уму и сердцу?

какой образ будет тебе на потребу
чтоб примирить тебя с этим праздником (да что ж у них, что ни день, то праздник?)?

“покажи мне в Библии, где ее вводят во храм” —
да, против этого аргумента, как против лома, не найти отрывка из евангелия

разве что образ Гостьи из будущего, которым бредило твое поколение
не читавшее Блока помимо мертвых, как высушенный гербарий, школьных текстов
не знавшее ничего о Прекрасной Даме
но, как любое поколение из прежде живших, не свободное от тоски по чистоте Вечной Женственности —

разве что он доносил что-то до ожесточенных голодных сердец языческих детей
с мучительным трепетом хватавших телевизионные кадры, как крохи со стола
сохраняя их в глубинах души, стыдясь поделиться ими

Алиса, нам пора, напомнил ангел, сковавший демонов Словом Божиим
прощайся со своими друзьями

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко
дверь, за которой свет, не закрывайся, прошу

но девочка бежит по ступеням храма
и пока она бежит —
дверь остается открытой






ХРАМ В ЗВЕНИГОРОДЕ


эти стены расписывали Даниил Черный и Андрей Рублев
полустертые фигуры святых смотрят на меня с очищенной штукатурки

спустя столетия здесь стоял Евгений Богарне
он увидал святого, покровителя храма
тот сказал ему — не трогай храм
и уцелеешь сам, а твои потомки навсегда будут связаны с Россией

местная легенда, да, но храм остался цел, и впоследствии тоже
а потомки Богарне по сей день приезжают в Россию, как рассказал священник после службы

одни и те же слова
сказанные платным экскурсоводом и священником, 30 лет служащим здесь, звучат по-разному
я убедился в этом

на стендах снаружи — фото с историей реставрационных работ
крыло ангела
плечо пророка

этот храм расписывали Даниил Черный и Андрей Рублев
я подошел и дотронулся до штукатурки
я не чужой и не пришелец здесь, святые

мы одной крови, всплыли в памяти слова из детства
мы одной крови





МОСТ


мир, непоправимо разорванный по старым швам
на букву и дух
сшивает не терминология

а те, кто, образовав из самих себя висячий мост над пропастью
сцепившись руками в молитве
говорят —

бегите по нам
да бегите же, Господи!
не бойтесь, мост выдержит

пока мы его держим
пока мы держим

вся тварь, что доныне мучится и стенает
как собаки, все понимая, но не умея высказать
за отсутствием живого примера перед собой —

все к мосту

бегом к нему, пока он соединяет несоединимое
пока мост висит над бездной
непреодолимого, как смерть, непонимания






1-Е ПОСЛАНИЕ КОРИНФЯНАМ, ГЛАВА 12-Я


церковь
есть совокупность несовершенств
здоровый Дух
в теле, пожизненно нездоровом

это безногий зрячий
которого повсюду таскает
взвалив на спину, слепой напарник —
оба равно беспомощны один без другого

члены тела
сказал ученик премудрого Гамалиила
имея в виду
не мускулистое тело греческого атлета
не хабитус легионера
а то, что тело — не более чем список
немощей всех его членов

тайна сия велика
добавил он, глядя
на взаимопомощь супругов

сила, рожденная двумя слабостями
поддерживающими друг друга
как позже сказал Леонардо
имея в виду принцип архитектурной арки

церковь
это извечный ответ на вопрос —
что делать
с фактом собственного
хронического
неизлечимого несовершенства?

смотреть на себя как на одно из волокон
в связке точно таких же
взаимоскрепляющих слабостей

что, переплетаясь с любовью
обретают неразрывную крепость
корабельных канатов





* * *


космонавт Алексей Леонов вышел в открытый космос
и остался наедине с жесткими излучениями
с режущей глаза яркостью звезд

он не слышал
как сатана спорил с Богом за душу советского язычника:

оборви трос, соединяющий его с кораблем —
воззовет ли он к Тебе?

или прокричит в микрофон что-нибудь
из скудного, как меню в их столовых, набора слоганов и клише —

то, что потом будет высечено на постаменте его памятника
(а гробницы-то и не будет, что за борт упало, то пропало!)
но Господь запретил обрывать трос

лишь попустил Леонову застрять в люке
когда он возвращался на корабль
а потом посадил спускаемый модуль в заснеженной тайге

но и в вакууме входного шлюза
и в скованном морозом лесу ангелы охраняли его

и Леонов вернулся в корабль
и спасательная группа вышла на место приземления
застав космонавтов живыми

поднятому до третьего неба, сказал некто
сложно адекватно донести то, что он там увидел и услышал
каждый выходит из положения по-своему

советский космонавт Леонов стал писать картины

кто-то скажет — и что?
это не молитвы, не проповеди, не иконы
старый добрый соцреализм, заброшенный на земную орбиту

но всяк старается как может

хорошие иллюстрации к 8-му псалму
скажет Леонову Господь
Мне нравится, Алексей

и вообще, Я люблю космонавтов

хочешь, познакомлю с Енохом и Илией?
они в теме

они тоже знают про одиночество выхода в открытый космос
и о билете в один конец






* * *


Боже, святой и непостижимый, Ты свету повелел из тьмы воссиять—
и он воссиял в этой северной части земли

невыносимо медленно, с великим усилием
не яркой ослепительной вспышкой, но терпеливо, неспешно
добавляя по капле белил в непроглядную морозную тьму

ты воздвиг нас с постелей наших и дал увидеть
как свет свершает свою работу
с каждой четвертью часа выявляя все больше и больше деталей
в светлеющей раме

обозначая засыпанные снегом крыши и ветви деревьев
сугробы по краям тротуаров, дымки из труб ТЭЦ вдали

мы, выдернутые Тобой из ночного сна, еще не разлепив век, уже осознали —

нужно начать говорить
необходимо слушать

нужно вступать в общение с Тобой
вновь в это утро отделяющим свет от тьмы

даруй по милости Своей открыть уста
неуклюже и неуверенно начиная благодарение
Тому, Кто снова и снова по пробуждении
мажет глаза глазной мазью, делая слепых зрячими

дай нам слушать, подобно учащимся
подбирая слово за словом

мы вновь не знаем, о чем говорить
если Ты сам не научишь нас

с Тобою и тьма — как свет
и это подтвердит каждый из тех
кто с каждой прошедшей минутой
с каждым произнесённым словом
обретает все более ясное зрение

Боже, дай благодать и силу, чтоб воспевать разумно
прими от нас посильное славословие

пусть одеревеневший за ночь язык —
не трость скорописца

но все создание Твое восхваляет тебя
и наш голос тоже звучит в этом утреннем гимне:

хвалите Господа с небес, хвалите Его, все Ангелы Его и воинства Его!
хвали Его, снежное утро
наполненное густым плотным шорохом и белым мельканием за окном
Хвалите Его, стынущие в белой круговерти неясные силуэты антенн на окнах и крышах

хвалите его, деревья во дворе, хвалите Его, птицы на ветвях
с благодарным шумом летящие, увидев открытое окно и руку, сыплющую крошки на карниз
хвалите Его по множеству величия Его, хвалите вслух и про себя
под музыку и в тишине, слушая голоса природы
хвалите в тесноте своей панельной ячейки, грея руки о чашку с кофе

хвалите в пустынном зимнем лесу, хвалите, стоя на обочине автострады за городом
глядя на раскинувшийся перед глазами простор
хвалите, возвышая голос на богослужении
хвалите шепотом, притиснутые к дверям вагона в метро

все дышащее да хвалит Господа
аллилуйя!




***


время уединения
время тишины

тварь успокаивается
выравнивая
сорванное дыхание

помня, что впереди
свидание с Тем
с кем не нужно
мучительно подбирать слова

все, что нужно —
прийти в себя
вспомнить себя
стать собой

это время
когда времени нет
оно
идет где-то по сторонам
как раздвинувшиеся воды

а ты
неспешно бродишь
по обнажившимся основаниям вселенной
созерцая
источники бездны

глядя
на собственную недельную хронику
словно на кадры фильма
о ком-то другом

неожиданно видя
стройность и красоту
там
где все эти дни
был только шум
где поздно просиживал
рано вставал
ел в раздражении и досаде

все это
как мазки черной краски
рядом с белым и бирюзовым
огненно-желтым
и радостно-алым
слагается в строфы

ты полз
слепым муравьем в лабиринте
не в силах
увидеть свой путь с высоты

свидание
это всегда серьезно

ожидание
взгляда глаза в глаза —
как часто ты — бремя
которое трудно вынести!

но ты все равно
заставляешь себя войти в эту дверь
отсекая
скрывавшую твою нечистоту
будничную суету снаружи

здравствуй!

я жажду
вновь увидать сострадание
в этих глазах
вместо брезгливости и отвращения
которыми
полон я сам
как мех тяжелым вином

я жажду
покоя и тишины
прикосновения
Твоих ладоней
к воспаленной и нездоровой,
обнажённой коже души
я искал время уединения
я нашел его

время свидания,
время отдыха
от себя самого —

от непосильного бремени
словно от испачканной одежды
сброшенной перед входом




* * *


ветеран-катехизатор, любитель лирических отступлений
как-то высказал:

я бы их обоих преспокойно канонизировал —
и Толкиена, и Льюиса
совершенно спокойно

все промолчали на это, и я промолчал

про себя же, как всегда, не удержавшись, подумал:

их канонизируют, обоих, непременно
но не сейчас

что такое информационная революция?
что есть век цифровых технологий?
ширма, слепо мерцающая
бледным обманчивым свечением пыльного жкх-экрана
не более

человеческая инерция
подобно античной телеге с тяжелыми, без спиц, колесами
движется все так же невыносимо, убийственно медленно

пока это еще дойдет
до третьего и четвертого рода

пока еще родятся те, кто построит украшенные гробницы
пророкам-письменникам Новейшего времени
возле которых будут забиты камнями новые уличные пророки
в очередном сезоне нашего фэнтези

но это будет уже не при нас

а пока мы цитируем их высказывания
у себя в соцсетях
и сотни и тысячи перепостов —

как пересказываемые шепотом друг другу на ухо слова
что, как угли с жертвенника
обжигают губы говорящего

слова, столь убедительно звучащие в устах
нелегального православного катехизатора
что впоследствии будет предан анафеме и распят

но сейчас беседующего на равных
с англиканином и католиком
одетый в то же самое, что у них
невидимое для внешних беззаконное сияние





* * *


западные христианские писатели, переведенные на местный язык
испытывают преображение

как интимная осторожность и трепетность прикосновений
беличьих кистей к поверхности икон
так влюбленная бережливость здешней речи
одевает взятые на руки чужие смыслы и образы в чистые пелены

растворяя отчетливую резкость чужеземных артиклей
словно бледным холодом северного неба
текучестью своего синтаксиса

не стачивая острых углов, но укутывая их
словно в складки ткани, повторяющей форму оригинала
в почтительность прикосновений

вот они, погляди, лики западных святых
любителей пива и табака
они не узнали бы сами себя, глядя на себя отсюда
они бы не узнали своих речей в странном, непривычном звучании
фраз, длинных, как эти немыслимые расстояния

но вы не исчезли и не затерялись в бескрайней Тартарии
о атлантические волхвы, принесшие ей свои дары
ваши перелистываемые страницы мерцают как свечи в руках ее обитателей

и вы давно уже не чужие и не пришельцы, но свои
улыбчивые Гэндальфы малого хрупкого Средиземья
получившие вечное гражданство в огромном северо-восточном Шире

ваши дни рождения, как дни рождения местных святых
давно вписаны в святцы
а ваши имена звучат столь же привычно, как здешние

промытые бескорыстной любовью и детским восхищением
что светится в глазах у хоббитов, больших и малых
завороженно смотрящих на ваши чудные фейерверки

напоминающие о том, что хотя свет рождается из тьмы
он ничем ей не обязан





***



богословы ссылаются на поэтов
и книжники цитируют псалмопевцев, сплетая выводы как строфы
подобно детям, предлагая метафоры и музыку
в качестве онтологического аргумента

(и что устоит против песнопения детей?
железный лом преломится в руке в Твоем присутствии, рассыплется ржавой пылью
а хвала из уст младенцев и грудных детей —
что сможет противостоять ей?)

мудрецы и поэты сидят за столом
более всего ценя чистоту сердца, а не глубокомыслие
находясь среди них, не отличить кто есть кто
ни по первому впечатлению, ни после третьей чаши
когда, раскрасневшись, блестя глазами, они исполняют по голосам песни восхождения

оглушая тебя расплавленными, как сыр на горячем хлебе, горловыми шипящими
вместо привычно и тихо свистящих «с» синодального перевода






***


страницы в конце выпадают
начало Бытия кем-то выдрано

страницы псалмов зачитаны, сморщены
послание к римлянам в масляных пятнах

затрапезная прелесть домашней хроники
целомудренное домашнее фэнтези

если ты друг семьи — покажут альбомы

враги человеку — его домашние
если ты чужак, — не влезай в разборки

постой, недалекий от Царства Божьего
за дверьми, слыша крики и звон посуды

семья —
список обид и прощений
уходов и возвращений обратно

подклеивай глиной, слюной и кровью
каждую выпавшую страницу




* * *


«Точка любви
сеть магазинов для взрослых
скидка 10% при покупке 2-х товаров, 20% при покупке 3-х» —
выпал флаер из ежедневника


толстая записная тетрадь, что только не обнаружится в твоих недрах
вечная привычка —
брать из вежливости все, что предлагают на улице
стыдясь выбросить через несколько шагов


это был замерзший, щуплый парнишка-мигрант
отрабатывающий смену на очищенном от льда тротуаре
рядом с мерцающим неоновой вывеской входом в магазин

посетите Точку любви — заученно, без выражения повторял он простуженно и с акцентом
протягивая, не глядя в глаза, намокший от идущего снега листок


...очередной юбилей свадьбы
пришелся на внезапную оттепель


предрассветная птичья песнь (откуда они знают, что холодов больше не будет?)
в непроглядной мгле — как местные Песни песней
чьи журчание и капанье с крыш соткали скупой небогатый фон
для даты, обведенной в настенном календаре


с каждым днем светлеет все раньше
мы прошли, мы одолели его — нескончаемого, невыносимого Екклесиаста
скованного грязными струпьями все повидавшего льда


пусть повсюду тяжелая, почерневшая рыхлость сугробов
время пения в стране нашей, любовь моя
север держит ее в черном теле, сказал местный псалмопевец
но нет сил никаких сдержать то, что идет изнутри


еще одна годовщина невидимой как ручьи подо льдом таинственной хроники
пойдем в сад, любовь моя, пусть он глух, безответен и тих
прожившие еще одну зиму стволы, голые сучья, мокрый, весь в мусоре, снег


наша точка любви, точка надежды и веры
точка долготерпения, без которого здесь не выжить


до тех пор пока ветер с юга не принесет ароматы весны
которые здесь, на севере, так нестерпимо сильны
как нигде в иных землях, где розы цветут в декабре
где сидящим в виноградниках не понять слова наших песен
сколько ни вслушивайся






ОТ ИОАННА 11 ГЛ.


Господи!
если бы Ты был здесь, не умер бы он!

а ведь Ты знал
а ведь Ты мог

но Ты медлил

Ты смотрел, как страдает он
Ты смотрел, как мучаемся мы
Ты держал паузу, выжидал

не с бесстрастным лицом экспериментатора, нет, Христе Боже!
Твое лицо было мокро от слёз

Ты плакал, глядя на нас —
и оставался недвижен

и как вместить это, Господи? и кто способен к сему?

кому нужен такой Господь —
не Тот, Кто решает проблемы

но Кто терпеливо ждёт
нашего преображения
согласия выпить чашу
в бессилии приникнув к земле

ждёт
когда мы, задыхаясь от рыданий
согласимся умереть для себя

потому что только мёртвого
Ты воскресишь к новой жизни





***


лента новостей напоминает мне улицы Иерусалима
где я никогда не бывал:
там цитаты из сур ползут муравьиными тропами арабской вязи
по величественным ландшафтам

там фотографии храмовых куполов
радостно сверкающих после реставрации или печально темнеющих
в мерзости запустения

там лики на старых и новых иконах являют единство неразрывной цепи

там изречения отцов степенно проходят по экрану
вместе с высказываниями нынешних первосвященников
пророков и властителей дум

в разноцветный, как византийские мозаики, поток
вливаются публикации и посты
чья конфессиональная принадлежность выдает себя, как шапка на воре
отрывками из Писаний, проплывающими без комментариев и пояснений
либо в сопровождении картинки или видеоролика
подробными фотоотчетами
где все до одного улыбаются, как на рекламных плакатах

эти струи текут, переплетаясь в причудливый орнамент
не смешиваясь друг с другом, как и с рекой публикаций
где собаки и кошки, юмор с популярных ресурсов
вирусная реклама рекомендованных страниц
мудрые изречения и цитаты, где всегда перепутаны авторы
и прочий уверенный в себе копипаст, привычный, как шум за окном

тесные улицы Иерусалима!
увидит ли вас когда-нибудь владелец ноута
уцелевший потомок народа
не знающий родословной, позабывший язык?

всю жизнь вокруг меня — Вавилон, мне не вырваться из него

но стоит зайти к себе в ленту —
и снова улицы Иерусалима
текут и текут предо мной нескончаемым вечным потоком





***


виртуальные русские форумы —
продолжение романов Достоевского:

такая же яростная площадка
где встречаются пришельцы из разных миров
лишь в этой матрице они могут что-то сказать друг другу
слыша только себя

друзья Бурдовского по-прежнему входят в клинч
с гостями Мышкина
Ипполит все так же постит свое «необходимое пояснение» —
кто прочтет – тот прочтет

«не так эти дела обделывать нужно» —
появляется коммент Рогожина

Евгений Палыч читает без комментариев
верный привычке не следить в соцсетях

Мышкин в швейцарской клинике
сидя в кресле-каталке с ноутом —
милосердным подарком Епанчиной, —
в момент просветления читает полемику и плачет бессильно

пытаясь набрать транслитом косноязычную хромую мольбу
безгласный призыв ко всем успокоиться
попытаться услышать друг друга

слепо ползая пальцами по клавиатуре
никогда не знавшей кириллицы





***


толчешься в повседневных заботах, добывая насущный хлеб
атом в коловращении людей
посвящаешь досуг толкованию Апокалипсиса
поскольку, как Лебедев, не признаешь копирайта в этом вопросе

измеряешь горячку галилейского рыбака
штангенциркулем логики Смердякова
в твоих текстах, как в зеркале, отражен лебядкинский рэп
дергающейся подпрыгивающей походкой хромого

бездомная душа получила временную регистрацию
в пространстве этих романов
обязавшись хранить отрывной талон
вплоть до момента выхода из этого мира

при пересечении границы квиток можно выбросить за ненадобностью
но даже туда, в свет, я захвачу его с собой —

есть у меня подозрение, что на белом камне, ждущем меня
где написано новое имя
прочту что-то до боли знакомое

сиявшее мне сквозь зачитанные страницы
как солнечный луч в витражах собора






ПОСЛЕДНИЙ МОНОЛОГ ПОРФИРИЯ


и что тебе с того, что тебя долго никто не увидит? —
тихо проговорил следователь, сделав долгую паузу
с силой потер ладонями лицо, сгоняя усталость и недосып
оставляя на нездоровой серой коже выбритой головы красные пятна

стань солнцем, все тебя и увидят, —
неожиданно закончил он, словно поставив точку в конце
иконоборец должен прийти не с пустыми руками
как скажет впоследствии один несостоявшийся раввин
променявший немецкую философию на русскую словесность

ты знаешь, что ты отвергаешь, наизусть заучил все, что не приемлешь
ночью тебя разбуди — выпалишь все без запинки
так стань каторжником, возьми кирку в руки — и в шахту

я ничего не могу обещать тебе
кроме долгих лет напряженного труда и лишений
то, что это — милость и благословение, а не наказание, я промолчу:
лучше сейчас скажу пять слов на понятном тебе языке
чем развешу тьму откровений на китайском или санскрите

там, в глубине, где ты один на один с первозданной породой
из которой сложена эта неразгаданная реальность
ты будешь долбить ее изо дня в день
не отличая дня от ночи, поражений от побед, руды от шлака

надсмотрщики позаботятся, чтоб ты не ленился
чтоб не отдыхал слишком долго —
праздность опасна для каторжника, как ничто другое
начнешь сам себя оценивать, сам себя форматировать
а это не твоя задача, тут-то и скрывается засада

тебе лишь нужно долбить породу, превозмогая усталость и безверие
не оглядываясь на пройденный путь и количество сделанного
не оценивая, не подсчитывая, не проводя перепись

просто работай, ибо труд, как написано на воротах, делает свободным
и самое смешное, это действительно так и есть




ТУЛА. У СТАТУИ ТОЛСТОГО В ПОЛДЕНЬ


завидев в руках у старушки пакет с хлебным мякишем
те, кто не сеют, не жнут
слетают с нагретого солнцем темени
предпочтя хлеб насущный теплу незыблемого насеста

прямо как ты
подсказывает внутренний голос досужему наблюдателю
что внимательно смотрит на них

подобно тебе, они, не задумываясь меняют
окаменевшую мудрость на хлеб
не интеллектом, не жизненным опытом
(у них они меньше, чем объем памяти на древних дискетах)
но неким внутренним знанием проникая в то, что понял Мидас
глядя, как превращается в металлический слиток
хлеб, взятый в ладонь

каменный истукан, бренд города, слава области
чья голова и плечи —
прибежище для птиц небесных в любое из времен года

ты брал в руки свой хлеб насущный
перелистывал его страницы
ощущая, как благовонная мякоть каменеет, мертвея
обрастая тяжелой, как гранит твоего постамента, броней
несгибаемой правоты
которую никому не разгрызть
только сломают зубы об упорство смертника-артиллериста, поставленного в заслон

но милость неистребима, как трава меж гранитных плит
и робкая, смиренная местная
стерилизованная дворняга
задрав ногу, неизменно приносит тебе
живую и теплую лепту

с жалостью и добротой в глазах глядя
на твердый и непреклонный
канонический лик







СВЯТОЙ И ЛЕВ


однажды Лев Толстой приехал к Амвросию Оптинскому
никто не знает, о чем они говорили

но Толстой выбежал весь красный от гнева и уехал
а Амвросий ничего не открыл братиям
как те его ни упрашивали — как же, сам Толстой! —
только сказал огорчённо — горд очень! —
и лёг отдохнуть, так как устал от разговора

вот та реальность, думаю я
которая с течением лет обретает для меня всё больший вес
перевешивая все остальное

и видится мне —
где-то Лев Толстой ходит по нагретой солнцем летней траве
наматывая круги вокруг кельи Амвросия
желая продолжить незаконченный разговор
и не может войти

ходит и ходит, круг за кругом
словно в плену у чёрной дыры
где, согласно расчётам физиков, время останавливается
замкнувшись само на себя

а в келье лежит Амвросий, отдыхая
перебирает чётки, поглядывая в окошко —

там оглушительно воркуют голуби
наслаждаясь лучами солнца, никогда не покидающего зенит
и все время пора пить чай с брусничным вареньем

и так он лежит и ждёт, веря
что все это имеет смысл

и что на одном из кругов граф, остановившись
несколько раз отдёрнув ладонь от дверной ручки
после нескончаемой, мучительной паузы
тихонько толкнёт дверь

и она отворится, впуская того
кому всегда сохраняли свободу выбора






***


иудеи требуют чудес, а эллины ищут мудрости

я же стою в лесопарковой полосе неподалеку от дома
где никого, кроме меня и славословящих птиц над головой
в очередной раз поражаясь щедрости, неповторимости и богатству
их неутомимой хвалы

желая всем сердцем лишь одного —

подражать им
насколько хватает сил и терпения у нерадивого ученика
чье усердие часто гаснет так же быстро, как загорается

хлеб мой насущный дай мне на каждый день
дай петь Тебе каждый день
а если нужны аргументы — они просты:

песни — свидетельство, что я жив

в аду не поют
хотя, пожалуй, мыслят
облизывая пересохшим языком потрескавшиеся губы
мыслят, и, следовательно, существуют
но не поют, ибо существование и жизнь —
все же разные вещи
и если Ты ждешь отчета от того, кому дал талант
то пусть мой отчет будет лирическим сборником
чтоб отчитаться перед Тобой так
как отчитался когда-то сын Иессея:

серебра и золота не имею —
все отдал на строительство храма
а что имею — вот этот сборник с текстами песен
трепещущий в сердце тяжелой книги, как сердечная мышца

наполняя нетерпеливой пульсацией
любую из запечатанных отовсюду страниц

не творю я чудес, не научился я мудрости
не имею познания святых
но готов повторить
за Председателем земного шара:
мне мало надо —
краюху хлеба
да каплю молока
да это небо

да эти облака, плывущие над головой
которые, как известно, не что иное
как пыль от Твоих ног

промываю глаза свои
обрезаю сердце свое
прочищаю горло свое, тренирую внимание и слух

готово сердце мое

милость Твоя обновляется каждое утро
и каждое утро Ты пробуждаешь ухо мое
чтоб я слушал, подобно учащемуся







***


интеллигенты-ботаники
записавшиеся в народное ополчение
погибшие в первом бою
так и не разглядев, откуда она прилетела —
та самая пуля
близорукими беспомощными глазами
лишенными расколотых очков, залепленных глиной
сорванных взрывной волной

не успевшие прочесть ни Мастера и Маргариту
ни Клайва Льюиса
не прослушавшие очередную кассету Аквариума
на ночной кухне

да что там
даже о Достоевском успевшие прочесть лишь то
что сочла нужным написать о нем советская критика
намертво припечатав его официальной матерщиной
отечественной терминологии

все они
исполнившие заповедь о наибольшей любви
смотрят реалити-шоу
где главный герой, как в фильме Шоу Трумана
не подозревает о несметных воинствах зрителей
завороженно наблюдающих за перипетиями он-лайн сюжета

недостойный умыть ноги любому из них
дружно стонущих при каждом падении героя
неистово орущих, как болельщики, при каждой его победе
оглушительно хлопая крыльями

начиная дружную беготню в зале
где накрыт бесконечный, как галактика, праздничный стол
увидев, как в конце последней серии
герой приближается к двери
с табличкой EXIT





ПСАЛОМ О РУКОПИСЯХ, КОТОРЫЕ НЕ ГОРЯТ


припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим
и дух мой испытывает все написанное днем
спокойно и бесстрастно взвешивая в сердце своем каждое слово

сено, сено, солома, еще солома
целый сеновал, и что можно построить на таком основании в поядающем огне?
а ведь думал, что все хорошо, что божественно

но не убежать от ясного и трезвого взгляда экзаменатора в самом себе
на собственные труды, лежащие в ожидании нелицеприятной оценки —
здесь все оценивают, бросая в огонь

что унываешь душа моя, и что смущаешься?
даже если все, написанное тобой, сгорит, сама ты выбежишь из огня нагишом
ничего не вынеся с собой из неподкупного пламени
вспоминаю это и трепещу, помышляю и изнемогает дух мой

неужели одна лишь солома —
ни одного кусочка золота, ни одной крупинки?

Малыш, ты поставил столбы на пустом участке
золото будет у соседей слева и справа, но не у нас
сказал Смок и захохотал
это не истерика, друзья, мне просто страшно весело
мы прошли сквозь огонь, не потеряв самих себя

а терять — терять в жизни так же необходимо, как приобретать
сказал тот, кто всю жизнь приучал себя к потерям
поняв, что не стоит заводить архивы
сумевшему сохранить в огне источник песен

чтоб душа с пустыми руками радостно вошла туда
где экзаменаторы скажут тебе — спасибо, что живой
и это будут самые важные слова

новые песни придумает Жизнь
не надо, ребята, о песнях тужить















 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney