Об авторе: Елена Головнина, родилась в 1984-м году в Москве. В 1995-м году опубликовала книгу детских стихов «Когда не хочется играть» в издательстве «Молодая гвардия», но, окончив школу, надолго бросила писать. Училась на филологическом факультете МГУ. Публиковалась на портале «Textura».

Отложи «Илиаду»

***

в атласе животных есть единорог

так и написано: единорог длиннорылый

он похож на экзотический фрукт —

плод опунции или момордику

у него рыло, как у свиньи

и маленькое рыбье тело

всё не так в этом профанном мире
 

***

клатч луны под мышкой у яблони,

малина растет баррикадой.

моя сибирская прапрабабка

практиковала осознанность,

иссекая малинник во глубине сада.

мою орловскую прапрабабку звали Олимпиада.

со всех концов глухонемой страны

съезжались цепкие гены, увлечены

столичным стуком, неземной электричкой,

но мы все равно помещики с чувством вины.

на яйце пашот, тосте и авокадо

две щепоти рассыпчатой белизны

отвратительно солоны.

обученная грамоте дочь крестьян,

я пишу сорок тысяч знаков про земные дела.

«мне твоя пастораль не зашла:

не пиар цвета воронова крыла,

не продающий текст, —

говорит редактор, начитан, весел, румян, —

дедлайн семнадцатого числа».

***

бензопила скучает по вишнёвому саду

мир как стрёкот цикады

список покупок не читан даже до середины

мне лебеду, крапиву и фраппучино

смятение, здравствуй, мое смятение

если есть удобрение, есть узление

узловатое рвение

ты видишь мир как обнаружение

я — как сближение и вторжение

мне идут эти гетры третью ночь кряду

отложи «Илиаду»

***

Марианская впадина вроде бы позади.

Ты моя гималайская соль, гляди,

Как под зноем плетутся пути.

Джульетта выходит слушать цикад в Вероне.

У Вероны — олива, у Вероны — огни.

То ли беяз пейнир, то ли маскарпоне.

Сорок один в тени.

Над проливом жёлтая дымка, что ли,

Над Стамбулом — пекмез, только ты ни-ни.

Вот и саранча над пшеничным полем,

Тридцать девять в тени.

Кондиционер для белья — юмушак чего-то — 

Анатолийской розой тает цельные дни.

Плакучая ива отбивается апперкотом.

Сорок в тени.

Ива дерётся, лакирует пустоты.

Должна бы быть кроткой, если не беззаботной,

Но внутри слез — жар, агрессия и вот эта

Кесадийя с чили очередного лета.

Кружевной, растянутый за буйками восток.

Сеньорита поправляет платок.

*** 

сказочница говорит: так закаляется сталь

заменяя собой робкую плоть

железный дровосек не знает про вертикаль

личности, рубит сапфирный лёд

⠀

понаехавшая из канзаса княжна

говорит: я бы сара коннор, да ночь нежна

оставь меня с тревогой наедине

не подходи ко мне

дочка мигуна рассказала мне:

железный дровосек в ледяной стране

где горшочки на окнах и оборотни

ищет своё сердце, — дороти, дороти

дороти шепчет:

меня ждут жевуны

бесполезные чувства, безотрадные сны

оставь меня с тревогой наедине

никакого канзаса нет

***

когда у всех карантин, у тебя день как день

тину подсушивает огонь

тин — инжир, тин — жестяной узор

как хасан ибн сабит, перестать совмещать слова

потому что половина от четырех — это два

потому что в стране всегда на стене ковёр

и вот ты грифон, нарисованный на стене

антисептик в расползающемся пятне

молчаливый герой, резистентный фарфор

души, сопредельной с травмой каждого дня

пожалуйста, отойди от огня, выбери не меня

лес всё роняет и роняет багряный убор

***

когда поэзия превратилась в топ-сто предметов

рандомно перечисленных у трескового мыса

самое время усесться у стеклопакета

там, где кружка с айраном и кекс с анисом

все сплетения слов напоминают о блеклом беге

об утрате медвяной дворянской неги

о быстротечности каракулевой обновки

о бесцельности, в общем, любой рокировки

мы делили несорванные апельсины, и время

обозначая сферы руин лемнискатой

нежась с сахаром и растворяя кремний

плод сушило прямо на ветке в цукаты

апельсины от пустоты, как от изжоги ренни

и жара изменчива, как мое пустотелое имя

все сплетения слов поют самотканое время

знамя, племя, семя, пламя и вымя