СООБЩЕСТВО
СПИСОК АВТОРОВЕкатерина Келлер
Imitatio vocis
22-10-2004
***
Что мне от этой радости, истончающей своды сердца,
кельи, где утлым пламенем бьется в лампадке - память?
Подле тельца из золота - агнца кроткое тельце.
Что мне теперь - подобие звука губами мять,
ответвляться от шепота, голосовым отростком
вскармливая одиночество - тушу мою коровью.
Отроческое желание вылизывать из бороздки
и из соска выцеживать молозиво вместе с кровью.
Что мне от скудной бренности, бережной, как ладошка
в вязаной теплой варежке, спрятанной в жизнь, как в кокон?
Ждать ли чего от голоса? Думать ли, что не ждешь, как
сам в пространство прорежется, вылупится ненароком?
Хор под тугими сводами будет пытаться гимном
парус надуть, дыханием выветрить все пустоты.
Что, разорвать шепоток? Подпеть? Истово так. "Помоги нам."
В стройный парад голосов вступить звонкой фальшивой нотой
или опять беспощадно мять звук губами одними,
чтобы потом - в неминучее: хрип, кашель, молчанье, выдох
терпкого имени Твоего - что мне Твое имя?
Разве умеет глина хранить вечность в любых видах?
01. 02. 03
***
Той же вьюгой, слепящей память, слепившей дом нам
под разверзнутым колким небом, ведомы мы
не к обугленным теплым срубам, так к дымным домнам
в самом центре чужого слова, чужой зимы.
Прижимаю к сердцу, заговариваю подмену,
learn by heart сердцевину дня, где тепло еще,
пью топленый пепел с отравой попеременно
по три раза на дню. Забываюсь, теряя счет.
Только голос волшебной дудочкой сладко, больно
вызволяет из плена плотно зажатых губ
нотку, ниточку памяти, жертвующей собою,
дочерна дотлевающей лилией на снегу.
Невозможная радость и ведет, и мучит, и точит,
истлевает бессильем. Но кто ты, мой Сирано?
Дробь настенных часов бесконечно бессонной ночи
повторяет, что знать не надо. Уверяет, что все равно.
20. 02. 2003
***
Господи или тот, кто впервые дал мне имя,
прозвучавшее смутно, нечетко, издалека -
словно кто-то в беззвучный час истово и наивно
за мелодию принял предгрозовой раскат, -
тот, кто учил меня - школьницей ли влюбленной -
пробовать на язык сладкий, щемящий лед,
в щель упрятывать голос, плод возвращая в лоно,
воду на мельницу лить, в ступе ее колоть,
тот, кто меня повел, принимая на веру память,
палевый плотный воздУх речи, стихов, утрат,
тропкой несовпадений, падалиц-яблок - падать
в самую мерзлую ночь к беспросветным зимним утрам,
тот, кто меня наконец не отпустил на волю,
выдав мне право петь, плакать и ворковать,
душной гарью открыв рот мне, вчерашней болью,
точно фокусник, вынул, как карту из рукава,
кто ты, я теперь здесь, я откликаюсь, ибо
я - порожденье твое, твой послушный продукт,
я продолжаю петь несмолкающей сонной рыбой
или ее скелетом в недомерзшем пока пруду.
20. 02. 03
***
В сердце кочует тайна, невнятная мне самой,
солнечным сквозняком двери перебирая.
Что с ней делать теперь? Запереть ее на замок,
замок воздвигнуть ей за радужной скобкой рая?
В пыльном закатном луче тлеет воздушный сноп,
сумрачная тропа с тишиной согласного ряда -
в глубь Арденнского леса, за синюю дымку снов.
Я не умею дарить и не умею прятать.
Тайна моя - вот здесь (робко ведя ладонь
к пряной тяжести букв, пчелами вскормленных), тут он,
сокровенный мотив, укрывавший сотней ладов
неприступную нежность алавастрового сосуда.
Не касайся ее. Не касайся этой воды,
возвращенной течением вспять, опровергнувшей Гераклита.
Не входи в лучистую тайну, повторяющую: "Войди",
не отворяй черты, предзакатной медью отлитой.
Я допою эту воду. Расколдую (хочешь, скажи),
я перепрячу зеркало, искажающее обличье.
Хочешь, я разобью... И вне облика будет жить.
Просто храни это слово, эту глиняную табличку.
17. 04. 03
***
Страшно правду сказать? Страшно ее не знать.
Тонкий молчащий лед, корочка безразличья.
До чего невозможна и мучительна белизна,
беличьим бы хвостом смахнуть, синевой разлить - чья
ласка наполнит легких легкий блаженный стыд,
сонного хрусталя стаканчики или блюдца?
Зубы сведя, молчу. Страх зажимая... Ты.
Полый, смешной хрусталь. Они так щекотно бьются...
Абрис неверной правды вовсе неразличим,
ластиком нежно стерт с послушной души бумажной.
Как осторожно сумел он незнание залечить,
как удалось - смолчать. Вовсе не больно - страшно.
04. 05. 03
***
Mine - by the Sign in the Scarlet prison -
Bars - cannot conceal!
(Emily Dickinson)
Радость моя, мучительнейшая из.
Как обратиться к тебе, чтобы тебя не мучить,
как мне молчать о тебе, снова молчать, на бис,
лучшую часть души отпуская на злую участь
быть, растворясь в пространстве, вздрагивать от щелчка
новой упругой секунды на циферблате цели.
Если опять не дрогнет нежный прищур стрелка,
некуда ускользать - щелочка вместо щели.
Только потом увидишь, как разверзнет отвес
звездный ответ пространства - все нам давно известно,
и ничего не попишешь, и невозможно без.
Чем же идти ко дну лучше полета в бездну
с верой в крыльях - лечу, с отзвуком - высоко,
сколько там ветер злой рассвет стрелой не пронзал бы.
Чем мне петь о тебе - голосом, шепотком,
ветром колючих строк в утреннем звоне альбы?
Всем о тебе спою, бросив на ветер - мы
знаем, какое слово, но не умеем - к счастью -
ветром распахивать двери алой нашей тюрьмы,
правдой горчащих губ замкнутой, как печатью.
30.05., 4.06. 03
***
Все, что пытаюсь и не могу сказать,
все, что пытаюсь и не могу - тебе.
Протянув на ладони, жадно беру назад.
Сомневаюсь, слышишь ли ты теперь,
как звенят колокольчики смысла сонливым вооот -
словно в вату укутано звонкое: здесь я! здесь...
Принимается вечер сквозь гадательный сумрак вод
расправлять, баламутить, мешать голубую взвесь
с перламутровой мутью. Чем же оно к утру
распрямится, какою правдой растянется в наших снах?
Я иду вдоль линий ладони. Я их потом сотру,
но сначала взгляни на проступивший знак,
только тебе понятный. Больше не будет ни
светлой блесны клинка, ни замка из-под руки.
Здесь мы смотрели на воду. Здесь мы были детьми
с разницей в пару изгибов одной реки.
Солнцем бисквитным кормит слепое дно
бледная заводь. Вспомнишь ли ты впотьмах,
как мы пытались помнить, знать и беречь - одно,
невместимое ни в строку,
ни в скупой подстрочник письма?
15. 07. 03
***
Теплым раствором крови согретый день
тянет тебя на дно. Тонет в твоем покое.
Подержи на губах утешительный лад «нигде»,
белой слепой зимы нежно коснись рукою.
Верный замес латыни и молока
кладку хранит надежней, чем тело – латы.
Ты-то можешь не знать. Только чья-то рука
нежно выводит вязь на неровном стволе расплаты.
Пенье, морозный дым... Он все молчит... молчит.
Эхом тебя зовет в бледном, немом кристалле.
Темным неведеньем боя расписан щит,
кружевом боли, солью ночных ристаний.
Время замерзло – вряд ли пойдешь туда,
в зимнее малокровье неясной боли.
Сердцем согретый сумрак коснется льда –
что за узор оставляет он за собою?
Вязнет в бору тончайших видений след
путаной крови, красная нить на белом,
нить Ариадны даже для тех, кто слеп,
ход бытия с почасовым напевом
бдения, памяти – тихо, из самых сил,
с самого дна зимы, там, где несет листву и
небо, в наше стекло бьет листвой Иггдрасиль,
сквозь замерзший узор проступая и повествуя.
Но никому не ясно – чем, к чему и о чем.
Только узор любви сквозь кружевную немощь
алым сквозящим светом, теплым живым лучом
бьется – тишайший голос в мире, где все так немо.
27. 07. 03
***
Можно сказать, если очень нужно сказать,
только назвать - нельзя тем, кто о тайне вспомнил.
Я долго-долго смотрела б тебе в глаза,
слов не умея. Ты бы и так все понял.
Только и это - мне недоступный клад,
и остается то же: имитация речи.
Я рассказала б, если б только смогла,
но ни к чему - сон колокольный резче,
воздух продрог к утру, день струится в луче
наспех натянутой нитью за рукавом и шторой.
Так что, пытаясь петь, я замолкаю - чем?
И продолжаю тщетным "хотя бы что-то".
Сколько бы не вилось в воздухе цепких стрел,
я согласна на все, стать послушной мишенью.
Кажется, все равно трепетней и острей
имя твое во мне, постоянно и совершенно.
Я пропускаю день на острие луча,
зренье стирая в дым и в ликованье - гордость.
Как же теперь понять, говорить мне или молчать,
чем-то питать слова или расправить голос?
Я повторяюсь, да? Я повторяю "да".
Все, что придет потом, будет, пожалуй, звонче:
точность ненужных слов, точечный ли удар,
то, чем продлишь мотив, опознавая - вот чем.
26. 09. 03
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney