РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Николай Мех

Когда никого не будет дома

22-10-2004

Малыш провел тряпкой по фонарю, делая вид, будто он стирает пыль. Мокрые, тяжелые папины штаны набрали между складок птичий помёт, ошметки голубиных перьев и мусор, оставшийся после недавней ночевки комаров из подвала дома напротив – одному Богу известно, чего эти насекомые насосались перед тем, как покинуть свой подвал. Малыш захватил гигантской тряпкой, которая от желания жить собственной жизнью то и дело выпрастывала длиннющие свои конечности, захватил много-много малюсеньких, ничего не значащих отбросов супружества, настолько бесполезных, что они даже не попали в голубиный желудок – тоже крохотный и никому не нужный. Наконец рука его соскользнула с плафона, и Малышу оставалось только профессиональным жестом освободить весь дневной сор, отпустить его в плашмя лежащие улицы, которые на него плевать хотели, солью его посыпать хотели, растоптать его, раздавить, даже съесть, но только не обращать на него внимания. Он поднял руку, разжал пальцы и, быстро перехватив тряпку, стремительно превращающуюся в штаны, большим и указательным пальцами за краешек, принялся ее трясти. И мир принимал его, Малыша, сокровища за настоящие! Мир, шелушащийся и крошащийся, жадно хватал свои крохи и обрывки, поднимал их с ветром к верхушкам деревьев, словно желая показать птицам в гнездах, еле продравшим глаза, их перья, будто предлагая им: «Вот, это ваше, я нашёл. Вам не нужно?». Птицы мотали головами, они чувствовали себя орлами, эти махонькие окраинные голуби. Ветер кидался вниз, потом, задевая кусты, взмывал к верхним этажам дома с олимпийским мишкой, удивленный молчаливым отказом расселин в асфальте на его предложение забрать обратно камушки и травинки, похищенные все теми же низколетящими птицами. Запыхавшийся, задыхающийся многоликий заоконный мир стучался в стекло спальни престарелых супругов, но те сопели ему в ответ, жена сетовала на ветер, а муж отвечал ей, что знает этот мир больше, чем она и что бывает и не такое, просто она мало повидала, и жена плакала, а муж стонал и уходил на кухню, где сынишка прижимался щекой к стеклу и внимал ветру, который, решив, что раз взрослые не замечают его, да и, похоже, не могут заметить, придется всучить все похищенные когда-то у них вещи малышу. И он швырял в стекло бумажки – с буквами и без букв – пепел, хлебные крошки и целлофановые пакетики. Но малыш, отпрянув, пятился, покуда не наступал на папины тапки, а тот опрокидывал крынку простокваши, и бурые комки ползли по его штанам камуфляжного цвета, оставшимся еще с армии. Не больше секунды трещал диск на телефоне, шуршали успокаивающиеся занавески, и гремел холодильник. Бац! - съездил сыну по уху не проспавшийся отец. Трёхкомнатная квартира, тускло освещенный подвал – обиталище комаров, коллектор и ржавая голубятня были надежно защищены от доброго и услужливого мира.

- Как я рад вас, наконец, видеть, мисс! – мягким голосом сказал в темноту Малыш. – У вас сегодня прекрасные бусы, и платьице тоже замечательное, мне кажется, будто вы рассыпались и собрались снова, и легкая небрежность сборки, несущественные ошибки, допущенные при составлении вас из праха, сделали неотразимым тело ваше и наряд, мисс!

- Никто, никто не говорил мне таких тяжелых слов, во столь угрюмых прононса острогах заключенных! – пропел он тоненько, трагически прислонив голову к фонарю, и принялся спускаться.

- Вы любите массаж, мэм? – спросил он снова, и на сей раз легкая хрипотца выдавала волнение и желание поскорей получить ответ.

Но ответа, к ужасу Малыша, не последовало.

Он спустился по фонарному столбу, и, лишь только ноги его коснулись холодной земли, которую он совсем недавно орошал незаметным дождиком крохотных ни к чему не пригодных вещей, Малыш побежал. Разумеется, не успел он сделать и двух шагов, как шлепнулся наземь, уткнувшись носом в какую-то железяку. Кошки! Конечно же! Он забыл снять кошки, а ведь они предназначены для того, чтобы лазать по столбам, а вовсе не для того, чтобы всякие Малыши бегали в них по улицам в поисках массажного кабинета. И вот Малыш лежит, крутя головой, пытаясь освободиться от своего оранжевого рабочего жилета, который наполз ему на уши, он ворочает ногами, скребет землю руками, но никак у него не выходит подняться.

- Мэм, вы любите массаж, мэм? Вы любите массаж? Ну скажите, я был очень похож на кита?

- Что за чушь ты мелешь?! – кричит он на себя, извивающегося и кривляющегося. – Ну-ка марш домой, у тебя рука вся изранена, будешь тут лежать, получишь заражение.

И Малыш поднимается, потом садится, забыв отряхнуться, начинает стаскивать с себя кошки, это занимает у него добрых пять минут, встает на ноги и направляется к своему подъезду – он тут, рядом. Напротив. На полпути Малыш останавливается и поворачивается всем корпусом, так, что кисти рук, будто плетки, шлепают его по ляжкам, в сторону соседнего фонаря – напротив него тоже подъезд, говорят, там заброшенный массажный кабинет. Малыша всегда интересовало, как выглядит заброшенный массажный кабинет?

- Так вот ты какая, любимая? – вопрошает он, воздевая руки к окнам своей квартиры. – А ну отойди! Брысь! Пошла вон!

Из подъезда ещё несколько мгновений слышится скрежетание кошек, потом захлопываются дверцы лифта и все замолкает. Даже птицы, проснувшиеся было, снова склоняют головки к жестким и колючим стенкам гнёзд и вырубаются. Движение валяющихся посреди дороги камуфляжных штанов, превращенных в тряпку, остается незамеченным. До утра, до первого автобуса, который превратит эту тряпку в мусор, остаётся еще несколько минут.

Тем временем в доме, нависшем над забытыми Малышом штанами, над лужайкой возле фонаря, где примята его телом трава, в доме, презрительно улыбающемся фонарю, не знающем о том, что внутри него растет опухоль заброшенного массажного кабинета, хранящем в обездвиженном лифте незнакомую даму, то ли пришедшую к кому-то в гости, то ли бегущую от кого-то – в этом ящичке, набитом чашками простокваши, нитками и иголками, какашками, пищей и их носителями, наполненном шлепками по попе и звонкими оплеухами, пощечинами и затрещинами, бегущими от массажных кабинетов, оставляющими комнаты одну за другой, сдающимися, растущими, трухлеющими и рассыпающимися детьми - здесь продолжает разлагаться труп старого дяденьки с длинными-предлинными бакенбардами, которого оставили одного жена с дочерью. Когда они вернутся, в квартире будет стоять запах, как в заброшенном массажном кабинете. Дочка, лишь окончив школу, выйдет замуж, и переедет вместе с мужем в дом напротив. Она будет вечно докучать своему супругу, распахивая настежь форточки, впуская в комнаты ветер с пылью. Вечерами она станет присаживаться на подоконник и посматривать на окна квартиры, в которой разложился отец, в которой осталась мать. Однажды она пойдет к матери в гости и застрянет в лифте. И когда она вспомнит, как сидела на подоконнике и глядела на мамины окна, ей станет тесно, страшно, ей захочется сесть на пол. Но вместо этого она вызовет лифтёра, тот приедет, спасёт ее, высвободит из кабины. Она пойдет через весь город на другую его окраину, туда, где уже нет высоких кирпичных домов, к своей школьной учительнице музыки, и будет долго, долго сидеть у нее, слушать, как та, мягко касаясь клавиш пальцами с длинными фиолетовыми ногтями, выводит мелодию сокрушенным голосом с небольшой хрипотцой (это из-за плохого отопления – зимой в деревянном домике всё-таки холодно), голосом, от звука которого, по ее словам, когда-то лопались стекла.

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah

πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney