РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Тем Рэд

Под нож

05-10-2019 : редактор - Женя Риц





  Слепову приснился Толстой. Патриархально: в холщовой рубахе, на краю поля; с бородой и старым. Тяжелое выражения лица и глаза, понимающие, открытые, но недоступные. Граф.
  «Ты— княже, а я кто? Как спастись, не наконщунствовав? Опусти, не научив, сможешь?»— высвечивались, а потом меркли вопросы, которые хотелось задать, но речевой аппарат не слушался, и Слепов только тихо промычал, пытаясь протянуть руку, признавая и показывая, дескать, благоговею. Толстой, не отрываясь, глядел на него, пристально, но не видя, будто через пелену. Сознание Слепова оставалось трезвым: давало изображение, хотя знало— великий мыслитель не может говорить с ним действительно, а уж тем более с таким как он. Вдруг картинка ожила: рот графа разжался и произнес: «Не губи!».
  Потом лязг, приглушённый грохот, свист в ушах и холодение сердца,— Слепов сидел в спортивных санях, мчащихся по ледяному желобу вниз, он ничего не видел, только телом ощущал ненормально высокую скорость. Когда страх дошёл до пика, он резко очнулся, подавшись всем телом вперёд и чуть не упав со скамьи в поезде, в котором его, пьяным, сморил сон.
  «Проехал. Второй час уже»,— подумал он и быстрее вышел, пока стояли.
То тепло от алкоголя, ощущения сытости от закусок, дающие также тепло— были утрачены, проспаны. Осталось только сожаление по поводу слишком легкой теперь, ночью, куртки. Станция оказалась маленькой; и Слепов застрял тут до утра.
  Он стал спускаться вниз по лестнице перехода, последние пассажиры обгоняли его, ничего не пропустившие: до дома им рукой подать. В переходе, найдя расписание, понял, что ждать ещё минимум часа четыре. Слепов замерзал, ему казалось сейчас это худшим из всех возможных страданий.
  «Да почему же не губи, ежели мне необходимо убить?»— вспомнил он сон; прислонился спиной к стене. Рекламные щиты, неестественно яркий свет, режущий утомленные глаза, и цыган; целая семья: муж, жена и три девочки, с разницами, примерно, в год в возрасте. Вовсе, может быть, и не  цыгане, но цветастые юбки с золотыми вставками, отец в дешёвой с отливом рубашке, темные волосы, смуглая кожа, — и Слепов записал их в цыгане, решив, что тут в переходе железнодорожной станции, только они могли быть так оживлённы и беспечны, расположившись прямо на полу, и совсем не сетуя ни на холод, ни на отсутствие поездов. Он сел на корточки и смежил веки. «Черт»— мысленно выругался Слепов.
  А когда снова открыл глаза, то скакал на лошади. Он мчался не щадя ее: дождь усиливался. К седлу были привязаны две детские головы.
  Ему вспоминались слова старого князя: «Мне необходимо жить. Говорят на севере, есть шаман, из тех ещё остался, из первых, которые могли все. Все. Вдумайся в эти слова, Слепец.»— Князь вынул из усыпанных рубинами ножен кинжал и ударил себе по кисти, срезав два пальца, почти до основания. Поморщился и обернул платком. «Скажешь ему, — продолжил он,— вот эта плоть от той плоти, которой до´лжно прекратить гнить. Мне не надобно полуразложившегося тела на преклоне лет в награду за все мои усилия и чаяния. И нет той цены, могшей бы меня напугать или нравственно покоробить. Ему разрешено желать всего. Всего, Слепец. Скачи, но понимай, сколько худого принесёт тебе возможный отказ»
  Князь вскинул руку, указывающую на окованные толстые двери покоев. «Пшёл»,— слюни брызнули на его бороду, и синие ниткой губы скривились от ярости и бессилия. Чётки, их он всегда держал меж пальцев, выпали и разлетелись о камень пола, запрыгали тяжёлыми серебряными каплями. Звук их, ударяющихся о мраморные чёрные плиты, перешёл в дождь, проникая через меха на кольчугу, под нательную рубаху, леденя кожу. «Боже, холодно как»— бормотал он во сне.
  Слепов опять открыл глаза. Ребёнок стоял перед ним, девочка с чёрными волосами. Он уснул прямо на полу, свернувшись как замерший пёс.
— Мама сказала, ты меченый, — слова ее прозвучали, словно она жалела об этом, но не сильно; сообщила лишь как о неизбежной данности.
— А ещё что?— Слепов разозлился. — Где она?
— Все ушли. Да и мне не стоило тут с тобой.
  Она повернулась и, слегка поднимая юбки, побежала к лестнице. Лампы гудели, электрический свет казался ещё более искусственным чем обычно. Слышно было, как наверху гулял усилившийся ветер. Никого. Только он.
Слепов с трудом встал, затёкшие ноги нестерпимо кололо. Сначала медленно, потом все быстрее он доковылял до лестницы, поднялся. Также пусто, кроме поезда, вдруг, как из под земли, оказавшегося тут. «Не слышал, потому что спал», решил он и вошёл, сразу пройдя почти до середины пустого ярко освещенного вагона.
  Слепов оглянулся, безотчётно повинуясь возникшему импульсу, но когда, обернувшись, увидел Ерофеева, понял откуда появился импульс— тот смотрел ему в спину.
  Это был Веничка Ерофеев, он узнал его по фотографии, на ней писатель, затягиваясь, тушил спичку: те же челка и советский пиджак.
— Гутен таг, получеловек,— голос грубый, хриплый, но весёлый.
— Отчего «полу»?— спросил Слепов, а в мозгу параллельно мелькнуло: «Опять сон».
— От того, что у меня полуштоф,— продолжал шутить мастер витиеватого употребления внутрь. — А знаешь, ведь наш Бог тоже убийца? И ничего: и не думает даже.
— Да, а он-то каким местом?— Слепов именно сейчас ясно понял, что согреться этой ночью ему не удастся, вообще.
— Сынка своего на заклание оставил; знаешь же. Да не дури, водки все равно не дам, ибо сор ты. «Тело в улицу брошу я»— помнишь? Но там был сильный мозг: могший бросить, там была воля, а ты напросто— брошенный; навроде клочка бумаги, который будет туда-сюда ветром гнаться, покуда к мусору не пристанет, к куче какой.
А когда, кстати, тебе страшно было, когда убивал, или до, или после?
— Когда дождь пошёл потом. Смывающий не скверну, но все, что я нажил хорошего, только это хорошее будто грязью лилось с меня, оставляя лишь гнилую середину. — Слепов с каждым произнесённые словом становился все мрачнее.
— А знаешь, что в вас, бедовых, самое мерзкое?— Жалость к себе: не успели кровь ещё с рук стереть, как ныть уже налаживаетесь. Отребье.
Думаешь, мне не хотелось пожить, попить, поесть. Прах к праху. А ты что ж, князюшка? Говоришь любой ценой купить можешь? Это Боженьку что ли?— И Ерофеев указал на полбутылки водки. — Огнь вкушал, плоть портил, но не зарился. На Бога не шёл.
  Слепов не стал оборачиваться, он чувствовал уже кожей смрадное дыхание своего князя. Не видя, представлял его грязную седую жёлтую бороду, перехваченные драгоценным обручем тонкие длинные и тоже жёлтые волосы, как тот, стоит опираясь на посох подле него и молчит, чуть склонив голову перед Веней.
— Ибо Бог даёт, а мы забираем. Господь зиждет над тленом, над рушащими. И нет здания, которое бы до небес, а есть только подвал, подпол, его мы строем: вниз. Вот там-то мы и цари, там-то нам и удел присный. Так какие черти тебе, княже? Нет их— свету не надобен иной абсолют. Ты и есть ад. На,— бросил он дешевый совковый нож с алюминиевой рукояткой,— Сделай зарубку на своём посохе. Умей поставить крест на себе. Dixi.
  «Куртку бы, куртку бы только потеплее»,— сквозь сон взмолился Слепов и очнулся. Он сидел у стены, свесив голову на грудь; изо рта длинной ниткой повисла слюна. Вытершись, он взглянул на часы: пять. Переход ожил: слева напротив открылся киоск, проходили торопящиеся люди. Слепов встал, отряхнулся и пошёл смотреть номер перрона в расписании.
  Через десять минут он уже был в поезде, прислонившись головой к стеклу, смотрел, как капли дождя потихоньку стекают вниз. Слепов поставил одну ногу на батарею у стенки между скамьями. Постепенно тепло возвращалась в его иззябшее тело; пытался уснуть и не мог. «Поставить будильник что ли, а то опять проеду»,— подумал он и полез в карман за телефоном.
— Mama, guck*,— белокурая девочка, сидевшая рядом с матерью напротив, пальчиком показывала на щиколотку Слепова. На ней, в чехле, крепился нож, краешком торчащий из под задравшийся штанины, и блестящий остриём под освещением вагона.
— Er hat ein Messer**.





* Мама, смотри.
** У него нож.



 
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney