РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВАлина Витухновская
Стихи из двух книг
13-10-2014 : редактор - Женя Риц
Недавно вышли две новые книги Алины Витухновской: «Мир как Воля и Преступление» в издательстве «Опустошитель» и «Чёрная Икона» в издательстве АСТ. Обе книги сохраняют общий импульс, но если выход книги в «Опустошителе» под редакцией Вадима Климова традиционен для отечественного поэтического книгоиздания – небольшой тираж, адресованность уже сформировавшемуся кругу читателе, камерность и возникающая вследствие неё интеллектуальность – и именно этим важен и интересен, то поэтическая книга, вышедшая в масштабном издательстве АСТ – явление необычное, расширяющее круг не только потенциальных читателей Алины Витухновской, но и читателей поэзии вообще; это издание состоялось благодаря редактору издательства АСТ Илье Данишевскому.
Сами названия книг говорят об ориентирах автора – Шопенгауэр, Ницше и Кроули, позиция романтика и анфан террибля. Но в данном случае это очень взрослая и взвешенная позиция. Может быть, в генетическом и ассоциативном уместнее всего вспомнить Лотреамона с его торжеством человечности в нигилистическом декадентском антураже. (Например, сюжет о визите в человеческий мир Лже-Сына Папы-Дьявола отражает – то есть как в зеркале: и с точностью, и наоборот – сюжет из «Песен Мальдорора» о сошествии Сына Божьего в публичный дом; разумеется, это может быть как запланированной автором реминисценцией, так и исключительно читательской ассоциацией. )
Герой-человек выступает против «уюта», против античеловечных, но как будто симпатичных, декораций бытовой инерции.
Есть нечто кошмарно-хищное в понятии "уют".
В этих чашечках чая,
Хохочущих на шее,
В хищной герани
С разинутой пастью
Бездны,
Мёртвой
Старушки.
Лучше
Бездомным
Накачанным
Призраком-
Персонажем
Повиснуть
В гостиничном
Номере.
И
(Или)
На теле-
Экране
Вещать,
Беспощадное
Нечто
Тотальным
Тираном
В Небытиё,
Где
Миру перевернуться,
А вам уже чаю не пить.
Отчасти это перекликается с позицией горьковских «Дачников» (но не горьковских дачников) – то есть ницщеанством абсолютно взрослым, без юношеского кокетства, и уж бесспорно гуманистическим.
В представленных стихах Алины Витухновской вообще отчётливо выражено противпоставление – и в итоге симбиоз – «взрослого» и «детского», серьёзного и игрового.
Мир предстаёт чудовищным парком аттракционов, и всё происходящее комментирует голос ребёнка, потерянного, но не растерянного, а наоборот предельно собранного, достаточно от происходящего отрешённого и потому исполненного иронии. )
Бож.Коровка встречает Лже-Сына
И ведёт его в Аттракцион.
Он сидит в колесе Обозренья.
А с него весь видать Обозрев,
Где гуляют в кошмарном прозренье
Василиск, Одуванчик и Лев.
И Креветка, скрутившись средь устриц,
Им цитирует, с наглостью дет-
Скою, что говорил Заратустра,
Ну и что, соответственно, нет.
Не Алиса, но Алина в Зазеркалье, из которого не выбраться, проснувшись, где колода глупых карт непременно полетит тебе в лицо, но отнюдь не сухими листьями.
Мир Алины Витухновской как бы существует до Освенцима, разумеется, не в плане какой-то благостности, которой и тогда не существовала, а в плане хаотичности, неупорядоченности и недоосознанности зла, но он и по чисто объективным, историческим причинам всё-таки существует после Освенцима, когда зло и его причины вполне осознанны, но не только непобеждены, но вполне себе процветают, хотя персонификацией кошмара-уюта-гламура становится уже не пухленькая домохозяечка, а дефилирующая модель – но всё с тем же умилительным котиком (не чёрный ли это кот ведьмы, майринковой Исаис?). Зло осознано, но не побеждено, а значит, непобедимо, и тем пронзительней и человечней взгляд автора-героя, отмечающий это.
Худая любовница ходит в Дахау.
Она инсталляция фитнесс-репрессий
Кот ходит за ней, структурируя хаос,
Мурлыча мотивы гностических песен
< Евгения Риц
1
Папа-Дьявол. Тюрьма. Гильотина.
Он блюдёт колдовской рацион.
Кровь младенцев. И красные вина.
И коньяк на десерт. И лимон.
"Буржуазно!" — изрёк Инквизитор:
"Ананасы в шампанском! Эстет!
Суд отменит излишество пыток.
И нажарит улиток в обед.
Пусть приносит любой уголовник
За свободу за Вашу залог!
Вы получите вечность условно.
И в дорогу вишнёвый пирог".
2
Папа-Дьявол подвалы покинул.
И при том, что прослыл подлецом,
Он направился сразу к Лже-Сыну,
Что его называл Лже-Отцом.
Мама, вынюхав грамм кокаина,
И швырнув обручальным кольцом,
Посадила в коробку Лже-сына,
И прикрыла в консерве тунцом.
Но, отвергнув дурное насилье,
Тот сбежит с недовольным лицом.
Бож.Коровка встречает Лже-Сына
И ведёт его в Аттракцион.
Он сидит в колесе Обозренья.
А с него весь видать Обозрев,
Где гуляют в кошмарном прозренье
Василиск, Одуванчик и Лев.
И Креветка, скрутившись средь устриц,
Им цитирует, с наглостью дет-
Скою, что говорил Заратустра,
Ну и что, соответственно, нет.
3
Папа-Дьявол запрыгнул неловко
В Колесо, где сидели вдвоём
И Лже-Сын и та Божья Коровка,
Что все годы мечтала о нём.
Вот они в Колесе Обозренья.
А с него весь видать Обозрев,
Вот Коровка в любовном томленье,
Папе-Дьяволу в ухо влетев,
Прошептала: "Мне очень неловко,
Но признаться придётся сейчас —
"Я свершенно не Божья Коровка.
Мне нужна только кровка и власть".
— "Вы Коровка? Нет, Вы — королева!
Я куплю Вам бриллианты и мех!
Вы скорее Лилит, а не Ева!
Вы вообще превосходите всех!"
Папа-Дьявол сказал — "Ваше право
Отказать мне и прочь улететь.
Только знайте — лишь Вы мне по нраву.
И за Вас я готов умереть!"
Бож.Коровка — "Я Вас не покину!
Вы на жизнь мне открыли глаза!
Пусть ползут по земле муравьиной
Муравьи, пусть хрустит Стрекоза
Тривиальным дурным вертолётом
В этом Догвиле мглы хохломской.
Хаос Ос, опадающий в соты
Русской тьмы, он давно мне чужой.
Муравьи, Мотыли да Улитки -
Покалеченной Яви Нули.
Бытие их — болотная пытка,.
Щучья воля их мучить велит.
Их движенье мне кажется низким,
Землянистым. И мне по душе
Насекосмос, где звёзды искристы,
Где читают стихи Бомарше…"
Папа-Дьявол уносит Лже-Сына
С Бож.Коровкой в свои небеса,
Там где бесы пьют красные вина
И младенцам дают леденца…
4
мать предательством этим убита.
Что ей в космос унылый глядеть?
Тлеет месяц кошмарной улиткой
Консервируя мреянье в Смерть.
мать взяла кружевные колготки,
Завязала тугим узелком,
И повесилась, вышла из гонки.
Разметалась над Чёрт-Колесом.
И кружится со скоростью дикой
Сумасшедшее Чёрт-Колесо.
Василиск, Одуванчик и Тигр
В искажённое смотрят лицо.
И дрожат от нелепости страшной
Очевидности Небытия
Кружевными колготками ветер завяжет
Белокурые косы ея…
…………………………………………….
Как клыкаста дурная потеха.
Хохотал над толпой Махаон.
… Просто куколка в комнате смеха…
Закрывается Аттракцион.
На лице несоответствий
Цель его уловок светских.
На кольце цены прелестной
Тень его ночных обид.
Он обряд несочиненный
Прочитает, пораженный
Тем, что в звуках поглощенный,
Он иной, нутра лишенный,
Нищий, смыслами сраженный,
Выражаемым звучит.
Он как НОЛЬ –
Округлость цифры,
Бесконечно-безначален.
Он как «НО»
За стройным шифром
Цифр-ответов к дну печали.
Он – ОНО.
Он – карлик в цирке.
(В люльке смерть его качали.)
Он пятно
На дне пробирки,
Где микробов повенчали.
Как игла
Торчит из неба
Непространственно, отдельно.
Как игра,
В людей,
За нею
Все неценно, все бесцельно.
Для вас он сделается черным.
Для вас он сделается чертом.
Для вас он будет только «Что ты?»
«Да ничего».
Мы дети имени его.
Предчувствуя его пришествие,
Причешем листья комнат вверх.
Он кинет мозг на мутный снег,
Раскроет щели спящих век,
Погладит воздух против шерсти,
Совьет петлю опасных рек,
На шею вскинет грязный век,
И притворится сумасшедшим.
Он брызг
Слезы в пустом стакане.
Он траурный салют весне.
Он крыс
Король, принц датский Гамлет,
Нарцисс
С ослепшими глазами,
И низ,
И верх,
И нутрь из вне.
Он ум
Безумства и безутра.
Он у…
И возле…
И везде…
Суть мест,
И месяц страшных суток,
И паутина на звезде.
Двадцать четыре
И двенадцать.
И даты
Будущих картин.
И вымысел
Без декораций
Настолько многий,
ЧТО ОДИН.
Когда голов орешки грецкие
Скучающий Щелкунчик выберет,
То Смерть придет, как сказка детская,
Придет она, Богиня Гибели.
Грядут кровавые репрессии
Во вновь отстроенных Бастилиях.
Голубоглазым скучно бестиям,
Они тоскуют по насилию.
И арестанты ждут пристанища,
Чтоб вместе бредить Революцией.
А на допросах их товарищи
Безлицым хохотом смеются.
К глухим богам взывают нищие
И глупо молятся убогие.
И Истина ясна как Ницше.
И гнилостны останки бога.
Есть нечто кошмарно-хищное в понятии "уют".
В этих чашечках чая,
Хохочущих на шее,
В хищной герани
С разинутой пастью
Бездны,
Мёртвой
Старушки.
Лучше
Бездомным
Накачанным
Призраком-
Персонажем
Повиснуть
В гостиничном
Номере.
И
(Или)
На теле-
Экране
Вещать,
Беспощадное
Нечто
Тотальным
Тираном
В Небытиё,
Где
Миру перевернуться,
А вам уже чаю не пить.
Пажи его распяты в пасти.
У Госпожи испиты соки власти.
Ее меха в шкафах тревожит хаос.
И юный хам с ней может, улыбаясь.
Ее плетей, повешенных в чулане
Еще сильней послушный шелест манит.
Но не порок, не тайная опасность,
Не злобный бог терзают ум несчастный.
Ни след страстей прошедшего безумства,
Ни новых дней взрослеющее чувство,
Ни сил закат, и не привычка к роли
Его искать толкают этой боли.
Скорее страх, что ясность наступила,
Что пыль и прах, что будет или было,
Что он застыл в бесчувствия кошмаре.
Он зла мотыль, отправленный в гербарий.
Он одолеть судьбу уже не сможет.
И только плеть слегка его встревожит.
Ни пустота, ни глупость, ни порочность.
Скорей, тщета материи непрочной,
Его нутра дурная параллельность,
Его добра и зла его отдельность.
Космата зла мучительная самость.
Ему мала учитанная данность.
И мир-тюрьма. А он лишь Гамлет тени.
Сойти с ума – не хватит вдохновенья.
А Госпожа ленива и надменна.
Ее ножа он ждал самозабвенно,
Ее плетей волнительных ударов,
Ее ночей пленительных кошмаров,
Ее любви предательской и хищной,
Когда в крови униженный и нищий
Он не умрет, а только заскучает.
Он наперед давно об этом знает.
Я вышел на небо с улыбкой Джохара
Джокондой джихада, звездой унисекса.
Сентябрь, ох**вший от охры пожара,
Разжал заржавевшее кладбище леса.
Я вышел на небо с улыбкой Джохара
Я с грязного месяца слизывал плесень
Как шлюха сакральную похоть вдыхала
Звезда, охуевшая в тьме поднебесья.
Худая любовница ходит в Дахау.
Она инсталляция фитнесс-репрессий
Кот ходит за ней, структурируя хаос,
Мурлыча мотивы гностических песен.
Кот маг и аскет, уходящий направо,
Чтоб ночью, творя свою чёрную мессу
Ручная лиса без конца умирала,
Рифмуясь с тотальною страстью репрессий.
Я вышел на небо с улыбкой Джохара
Я гений, нахально готовый к злодейству.
Чеширским автографом, Унгерном детства,
Безумным агентом сакральной державы.
Чеширским котом в электрическом кресле
Я в ад покачусь с голливудской улыбкой.
И дьявол с повадками Элвиса Пресли
Вальсировать будет с моей неофиткой.
Мальчик-личинка
С наследством отцовым
Дурным
Выглянул из сундучка-
Предсмертья.
Я?
А тут карь-
Ерка,
Анька-жёнка,
Любовник-гном,
Рёбенок-
Угорь.
Молюсь
На каждый
Путинский
Рубль
И богу-
Гопнику,
Чтоб
Не трогал.
Тем временем
По тиви
Ви-
Дно,
Что
Мальчик
Мутировал
Деградировал,
А его подбородок
Прибит
К какому-то
Там
Гробу.
В августе сочи. Вишенки в шоколаде.
Берегите лес от пожара. Дети - игрушки спичек.
Солнце, сделанное под цвет помады,
похоже на застрявшее в облаках яичко.
Женщина – курица. Птичится человек.
Рыба, не созданная для полета,
падает, выброшенная на снег
северного полюса с вертолета.
Погружается в воду рожденный ползать червяк.
На него клюет неумная Рыбка-
меч. Отрубленной головой рыбак
понимает, что совершил ошибку.
В августе сочи. Вишенки в шоколаде.
Мальчик рвет на куски медузу.
Медуза молчит, имея в виду «не надо».
Кричащих «тону!» заглушает музыка.
Отсчет утопающих – депо рук Гринвея.
Только в смерти все как в кино.
А жизнь – это камень на шее,
затягивающий на дно.
Умирает поэт. Но как в рацио реанимации.
Повторяется стихотоворение. Вертится.
Как пластинкам в истерике, в реинкарнации.
В коронации нерукотворным безверием.
Как Вертинский скрипит в кокаиновом холоде
КолокОлом, глаголом, иль комом, что в горле Империи,
Ты застрянешь двухглавым орлом или ором в той родине-мордоре,
В Лукоморге, на каторге, дорогой Александр Сергеевич.
По усам нефть текла, но попала не в черные дыры,
Что не бездна, конечно, но тоже подобие рта.
Я там был, там свое Бытие, но отсутствие мира.
То есть жизнь заменяет не смерть, но скорей Пустота.
Отдыхай декоратор догадок - философ Хайдегер.
Пустота не витальна и в этом ее красота.
Русь давно не сакральна. В ней голем был собран из лего.
И имперский конструкт создается в "Икее." Чиста
Сей колонии суть - нулевая игра симулякров.
Здесь Иисус стал давно симулякр, да и симулянт.
Не корми "имитатора, ибо ты сам имитатор.
А потом мародер. Опускающий крылья атлант
Это ты. Все последние войны бескрылы.
Безымянны, безродны, и в свежих могилах лежат
Анонимные мы, те, котрых ничто не манило
Защищать псевдородины вечный бессмысленный ад.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney