РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВКсения Чарыева
Титры издалека
17-10-2011 : редактор - Анастасия Афанасьева
* * *
о любви, возведенной в степень доверия
о вдосталь ли в первопрестольной любви
по водостоку шли в доску свои
в буквальном соку голубиные перья
камушки вши
я переписал на болванку из-под «The Doors» жестяные мелодии с тромбоцитов
жидкой ткани сердечно-сосудистой системы
водосточных животных
* * *
невыносим на руках за скобки
так к теремочкам текли от тюрем;
сколько сардин в коробке,
сколько слабости во фритюре
реши, это звук с которым падает точка
болевая на дно стакана
или врачебного молоточка
утреннее стаккато
* * *
Кто их посеял, бросал, не жал их.
Так и лежали. В обход обзора
Мы собирались на бал пожарных
С приставными лесенками раздора.
В блеске злой рифмы любви и блефа,
В час, о котором молчат куранты,
Не второпях затевалось слева,
В прямоугольной тени веранды,
Где конь из жести перед барьером
Тыкался в снег, как слепой потомок,
И дрессировщицким шамберьером
Щелкал огонь по щекам потемок,
Пиршество странное, точно греза,
Точно из пламенной шапки вора
Вдруг появляющаяся роза,
Чтобы вернуться на герб Тюдора.
Кто их посеял, стоял поодаль,
Тонко поигрывал кнутовищем,
Ласково спрашивал, что мы ищем.
– Мирное время, профессор Гёдель.
Двоеточие
имя ‘Марина’ – антоним имени ‘Ксения’// слово ‘вес’ –
антоним слова ‘веселье’
1
А у нас, говорю сползающей по стеклу капле, в квартире джаз.
Ты читаешь: это не дождь, – переворачиваешь страницу, –
это солнце попало в обмерзшее за зиму небо,
точно соринка в глаз,
и оно с непривычки теперь слезится.
Я пишу на стекле: первое марта, час
тридцать.
Т и х и й ч а с.
4
Как выходит, что нам становится тяжело вдвоем?
Как возможен вообще хоть какой-нибудь вес, пока
В мире, где мы живем,
Все существа, вещи и вещества, трудные на подъем,
Легче пуха на спуск курка?
В этом фильме главенствуют лесостепи, реки и облака.
Многообразие остального наперебой, взахлеб заслоняет
Остающийся между ними проем
От сквозняка;
Я бы мог иногда читать тебе на ночь шепотом, как молитву,
Титры издалека.
Spectral Mnemonics
1.
Красная книга желтая зеленая
Кто ее прочтет
Голубая
Фиолетовому до большей части Китая
На юго-востоке до северного Вьетнама
До Приморского края
2.
Кубик из пятничной коллекции последнего мздоимца
Игрушка неэксплуатируемая на том брелке
(верхом)
Свернувшись глорией эмблемной имя
У камня спит в полуразжатом кулаке
Но манко сна у той что в черноземе что под стелой
Зане молебен за немыслимый четверг
Что |как в турне тот гордый рекордсмен в дверном проеме
[Как полировка или придурь]| мерк
И знал: счастливый цвет оранжевого – белый
А синий сызмальства в тюрьме
Cinderella
a friend in need's a friend indeed
полмира перебрав
из правой вешалки глядит
животное жираф
как сквозь рассвет Тулуз-Лотрек
на милый замок Боск
как кукла или человек
на падающий воск
рукавчиками пальтецо
держа его лицо
проводит полой полосу
в двенадцатом часу
‘U’
Где не сделать различия, холод ли это его или пища его
Полный слякоти это башмак или ложка пюре
Вычтен вычитанный итого
В колею
Уже входит ребром терпеливая длань
Украду и убью за свободу твою
Пал, пал аэроплан
Бочка, бочка, кюре!
Портрет
Н. Арсеньевой
Тлен к тлену правда к правде
В день когда
Кровь смоет дом наш с кровлею из гонта
Ты не умрешь а я вернусь туда
Где океан напротив горизонта
Величественный юный взлет
Едва ли годный звездному в подметки
И в парке пестрые космические лодки
И летней сцены затонувший плот
Людей не будет и не будет птиц
Не будет ни одной живой помехи
Тому чтоб сшить из веток и страниц
Костюм бесстыдной памяти о смехе
И грянет ослепительный обрыв
Который предвосхитят бег и буря
|Ты мог ли знать, единожды побыв
В моей болезненной не по задаче шкуре,
Под сводом желтой арки, от грозы
Укрывшей нас за спор до светофора?
(Я помню линию твоей слезы –
Узор развоплощения укора)|
Тогда
Пиши меня –
Неизъяснимыйзной –
Архангеланепуганногоабрис –
Приветствующим тот или иной
От лишнего избавившийся адрес
Выманивающим из рам стекло
Сияющим вверху
Беснующимся ниже
Таким какому не могло
Ни в ком найтись соизмеримой ниши
И честь имеющим и отдающим честь
Пиши меня –
Надменного зануду –
Таким каков я в самом деле есть
Таким каким ты был всего минуту
Гроссмейстер
Ревень пустеющих деревень
Плотно земля обстоит корням
Слабобороздчатый стебель лакает тень
Подобрал и тащит останок беличий
мимо окон скорняк
на память садовой мебели на зависть соседской мелочи
Назови мне сегмент, орудие и сорняк
Треплет безветрие мой куплет
Дереву ново сиротство рта
Кто будет жить вместо белки в ее дупле
Твердо фигура природы движется
в душный третий квартал
а нынешней волглой книжице видна без бинокля ижица
На неделю раньше соскучился дочитав
из цикла «void & freedom»
1.
о,
кто
со мной
так поступил
мы, может, вовсе незнакомы?
в покойницкой концерт
там, на конце пустой цепи
бесчинствуя, пугалище плеромы
келейно знай себе растет —
с хорошим вымахом, как бассет
то падает, как в лестничный пролет
то желтые деревья в парке гасит
2.
что делать с небом выросшему в небе,
воспитанному небом с первых лепетных словес
вплотную
видевшему
небо
в небесной радости и поднебесном гневе
не раз державшему собою небо,
неимоверное на вес
?
если съедобные — скушать, если нет — выбросить?
сдать
анализы
крови?
за нитку взять кипучую погоду
и, распустив узор, на отвоёванном холсте
возделывать тягучую свободу
в едва преодолимой пустоте?..
3.
(песенка)
с ним коврики,
а самолетики с кем?
ему весело там?
по чужим абы как из пособия списанным нотам
я спою, кто со мной
я спою, кто со мной и как спится их нашему общему богу
с ковриком-самолетиком под спиной
с ним коврики,
мы одной крови,
ее пустоту и свободу
по абы как из пособия списанным нотам
я спою
кто со мной?
(2011)
2009
1.
Ни за что не держусь, никому не спою,
Как разбился тот елочный шар,
Сквозь который смотрела на душу твою.
Не спою, как разбилась душа.
Где-то в мире моя дорогая сестра
Шьет одежды из роз и золы.
Как спокойна она. Как ее вечера
От вскипающих окон светлы.
2.
Эти ножницы с ручками из хрусталя,
С темным лезвием, так холодны.
Ты стоишь у окна. Я дрожу, как земля
В эпицентре Столетней войны.
Два кольца, два конца. Подходи, вырезай.
Все равно у меня его нет.
Я люблю только символы, только глаза,
Только битые стекла и снег.
3.
Снег выпадает из рукава
Бомжика-февраля.
Ах, самолётик летит – ни жива
Ни мертва петля.
А и Б сидят на грудной оси,
Не думают не о ком.
[Не приближайся. Произноси
Моё имя, произноси его целиком]
4.
Представься. Это и будет моя молитва –
Повторение имени, не разобрать, чьего.
Он как дерево, Господи. Его листья
Сплошь в уликах эпистолярных войн.
Даже отсюда слышно, как он шепчет: «Я больше не буду»,
Видно, как уязвима его кора.
Мне остается назвать последнюю букву.
Безучастно, как волны, мимо катятся сектора.
Что, если они найдут тебя, и станут трогать руками,
И вызовут участкового и врача?
Я отказываюсь говорить на камеру.
Так люблю, что не помню, куда вращать.
5.
Я смерть от бледности приму.
О, ад от белизны мертвецкой! -
Слепящей наволочкой детской
Мелькну и опаду во тьму.
Я буду в маленьком гробу
Как белоснежка, белоручка,
До облака иссякнувшая тучка
С рождественской звездой во лбу.
6.
Смерти нет – шепот в губоразжатье сцепя –
Жизни тоже, как хватишься, нет.
Так и пересылай от себя до себя,
Так и будь без особых примет,
Не заботься о завтра, не плачь о вчера,
Потому что тебя нет нигде,
Пока ты не записан следами ведра
На колодезной темной воде.
7.
И будет бумаги мучительный шелест,
И медленный вкус сургуча,
И крошечный и белоснежный пришелец
С восточного спрыгнет плеча,
И сильное в слабом, и слабое в сильном
Очнутся и вспыхнут, и в их
Неверном свету дрогнет простенький символ,
Каким воскрешают живых.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney