РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Александр Бараш

Несколько стихотворений

22-10-2008 : редактор - Павел Настин

ЛЕВАНТ

Мы шли по щиколотку в малахитовой воде.
Солнца еще не было видно, но заря цвета
зеленого яблока - вызревала за горой Кармель.
Воздух был ясен и прохладен как метафорическая фигура
в античном трактате. Вино утра - свет, смешанный
с дымчатой водой, – вливалось в прозрачную чашу
бухты, с отбитым боком древнего волнолома.
Во времена расцвета это был порт
столицы Саронской долины, увядшей,
когда Ирод построил Кейсарию.
А сейчас мы,
в легком ознобе после бессонной ночи, продолжаем
литературный разговор, начатый ранним вечером накануне.
Водка и мясо сменились к полуночи на кофе и сигареты,
друзья разъехались, жены уснули в саду,
одна в гамаке, другая в шезлонге...
Разговор
о родной литературе, о соратниках и соперниках, о том,
что это одно и то же, об их достижениях, о содержательности и
состязательности, об атлетах-демагогах из следующего поколения,
о лукавых стилизаторах из предыдущего – перетек к середине
ночи, когда движение времени зависло в черной глубине и ни
оттенка синевы уже не осталось и еще не проявилось, -
в медитацию о книгах, стихах, о сближении поэтик,
а к утру – на комические эпизоды общения
с инстанциями советской литературы
позднего застоя. Кажется,
я начинаю любить море.
Никогда не любил. Моя вода, с детства – торфяные пруды
Подмосковья. От двух-трех заездов на Черное море осталось
тяжкое чувство духоты, толпы, погруженности в поток чужих сил
и физиологии, - как от залитой потом электрички в июле. И море,
яркое, яростное даже в покое, другое – лишь усиливало
желание вернуться к темным ледяным омутам,
где слышен даже шорох стрекоз.
Но вот сейчас,
когда литературный разговор, то,
чем мы на самом деле жили всю жизнь,
в клубах и домашних салонах, дачными вечерами
под Солнечногорском и в Кратово, зимними ночами
на Ярославском или Каширском шоссе,- слился
с мягким хоровым рефреном светлых волн, - всё
ожило, задышало, заиграло, вернулось,
в это утро, в Леванте.

* * *

Когда мне было четыре года,
мы ездили с родителями в местечко
Мирополь Житомирской области, на родину бабушки,
матери отца. Там еще жили прадедушка и прабабушка,
в домике с садом, коровой и курятником. Они познакомились на пожаре
на рубеже позапрошлого и прошлого веков. Потом было еще много
пожаров, в том числе несколько мировых.. Все братья и сестры
уехали на Запад, в Америку, дети – на восток, в центр империи.
А они жили на том же пожарище, не считая эвакуации.
На окраине ближайшего поля стоял подбитый танк
(с последней войны прошло только двадцать лет),
а стена разрушенного польского графского замка
на горе по другую сторону реки Случ все еще была –
метров двадцать в ширину и метра полтора в высоту –
в выщербинах от пуль, на месте расстрела евреев.
Мы с братом бегали по лужку перед этой стеной и играли
в интересную игру: примерялись к выщербинам по своему росту:
в голову, в грудь. Больше всего сходилось
в центре. Дети, видимо, стояли
в середине.
Мы помним, да? – что мы
потомки уцелевших в грандиозном многотысячелетнем
сафари. Обладатели – пока что – счастливых билетиков
во всемирном розыгрыше. Главный приз: жизнь.

Она – платок, вязаная кофточка, вскрикивания –
была все время где-то между печкой и курятником.
Он – кепка, серый пиджачок, узкое морщинистое лицо,
упрямое, настороженное и в то же время покорное, –
лет 50 проработал бригадиром разнорабочих
на бумажной фабрике. Все свободное время читал:
разрешенную литературу - Толстого, Тургенева...
Помню эту картину: светлая большая комната,
круглый стол посередине, пустой и чистый, книга,
дед - с прямой спиной, отстраненный и сосредоточенный:
явно не за развлечением, отдыхом, а - за делом.
Это выглядело как физиологический процесс, из
наиболее фундаментальных, и как самоценный ритуал.
Видимо, это было и то, и другое. Как в хедере в детстве.
Как бывшему спортсмену снятся бег, столкновения, марево
трибун, клокочущий порыв командной игры, так он –
читал. Чувство, что Книга – самое сладкое и правильное из всего,
что может случиться, - это чувство, эта внутренняя ситуация,
запрограммированная в течение ста поколений, держится –
свидетельствую лично – по меньшей мере
еще три поколения.

Он и прабабушка меня любили - и посему
заставляли работать: подметать крыльцо.
Я был очень недоволен. Но потом за это мне выдавали:
парное молоко, ломоть хлеба из бабушкиной печи
и бидон с вишнями... Вот с таким бидоном я провел
один из первых архетипических вечеров своей жизни.
Все ушли - в клуб, в кино смотреть чешский вестерн
«Лимонадный Джо», а меня посчитали слишком маленьким
для похода на ранний вечерний сеанс. Я сидел на лавочке у крыльца,
на вечерней заре, ел вишни, и плакал.
Никому
не отольются те слезы, величиной с те вишни. И никуда не денутся – вкус
вишен, гудение комаров и световая глубина неба в тот вечер,
над позапрошлой родиной.

* * *

Наступило
лучшее время нашей семьи.
Я отдаю себе в этом отчет. Вот он.
Мы сейчас - то, что будет называться
«когда родители были молодые». А для детей
начинается эпоха
(с ее примерно трех лет, и с его девяти),
на которой в видеотеке памяти будет написано
крупными печатными буквами:
«Детство».
В детстве наша семья жила
в трехкомнатной съемной квартире
на углу улиц Шопена и Ударных Рот.
Под окном дальней комнаты
был развесистый куст алоэ,
а балкон гостиной опутал цветущий горох.
Ты вот нет, а я - помню,
как еще неженатый парикмахер Йони
поджидал клиентов в той стеклянной комнатке,
где теперь офис по продаже квартир.
А за столиком у ближней лавки всегда сидела
древняя старуха Натива Бен-Йехуда
из поколения создателей государства,
типа из фильма «Затерянный мир».
Муэдзинов из Старого Города
было слышно только под утро,
и то уже на выходе из подъезда, когда из фонарей,
как вода в песок, пропадает свет,
в тот час, когда роса на покатых стеклах машин
розова и пушиста, как сахарная вата,
и почтальон, не глуша мотор своего пикапа,
мечет под двери жирные пачки газет.
Глава правительства, плешивый щеголь,
часто ездил по нашей улице,
машины эскорта квакали и завывали под ухом,
словно амфибии из тропических болот.
А мы собирались вокруг журнального столика,
как у костра, или под музыку из Ю-Тьюба
полуголые, держась за руки,
с дикими криками водили свой хоровод.
С периодичностью раз в десять лет
происходили войны.
Один росли, другие «садились» как одежда,
и убыстрялся темп.
Но несколько лет царило почти
невыносимое равновесие.
И вот мы
входим в это время, как с ребенком в море
в первый раз в его жизни... когда-то,
сейчас, потом.

2008

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah

πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney