РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Наталия Черных

ЕГОРКА, ЯНКА, УМКА, БАГИРА и современная поэзия

31-10-2011 : редактор - Дмитрий Зернов





ЕГОРКА, ЯНКА, УМКА, БАГИРА
и современная поэзия


LUCKEY WOMAN

*
В хронологическом порядке первой бы стояла, конечно, Умка. 1960 г.р., январь - не проверяю, полагаясь на память. Небольшой по размерам идол советских и постсоветских времён, благополучно переселившийся в наше виртуальное время. Оговорки нет: именно виртуальное время! Время, сделанное человеком! Виртуальное намного пластичнее. Оно старит - и нет. Его порой можно принять за вечность. Вместо времени, которое закончилось. Собственного производства. Родное?

*
Если составить диаграмму явления "Умка", она будет выглядеть очень красиво. Плавно расширяющаяся к нашему времени волна пурпурного цвета, стабильные показатели, изредка - вздрагивающие от неуверенности даты. "Я врубаюсь в красоту". Ровный ход воды в устье большой реки. По-видимому, никаких драм и трагедий (несмотря на слова в текстах). На слова и не надо смотреть: им всегда и во всём везло меньше всех. Оттого профессиональный филолог Анна Герасимова так небрежно отзывается о стихах собственного сочинения - и тем не менее их читает.

*
На Умке необыкновенно счастливо сошлись лучи прошлого и нынешнего попса. Попс - не "попса", а то, что это слово когда-то и обозначало: востребованность. Умна оказалась нужна! Филологиня, дерзкая и маленькая, интересуется Введенским, москвичка, пишет стихи, поёт под гитару и отчаянно тусуется.

Внезапно оживает запыленный, но прекрасный монстр: "А она ничего была девочка, в шортиках. Ля-ля, тополя. И под гитару пела, таким тоненьким голоском". Но монстр - это всегда немного смешно. Смешно вообще развенчивать кумиров.

*
Имя Аркадия Славоросова мало кто знает за пределами строго очерченного круга, который уже несколько расширился, но как круг поклонников выглядит нелепо из-за своей (менее среднего) величины.

Нотабене. Однако в том смысл и кайф истинного явления: его значение невозможно объяснить одной строчкой. При объяснении - получается шарж. Киркоров много пел и много зарабатывает. Умка, полагаю, тоже не бедствует. В конце 80-х утомлённые циклодолом девочки возле "Бисквита", вытирая пыльной ладошкой слёзы прощания с любовью олдового человека, пели "Раскольникова". Сейчас девочки втягивают дым из пластиковых бутылок и слушают "Раскольникова". Но это уже не трогательно (для меня).

Славоросова прозвали Гуру. Не только за любовь поучать, но и за многие таланты. Великолепный поэт. В 90-е - автор текстовок для любимых звёзд (Валерии, например). Он же назвал Умку - Умкой. Без этого уменьшительного имени образ идола не состоялся бы. Зато Умку знает почти вся молодёжь современной Москвы. Концерты стоят весьма недёшево. Хотя можно и пролезть; считается, что свои помогут. Какие свои? Кто?

А ты остался таким же, как был.

*
Децкий (вместо детский) посыл её стихов, подростковая - и декларировано подростковая - круть (поведения, голоска, одна с гитарой в компании мужиков) били в голову очень сильно. И даже люди, не намного Умки моложе (среди моих знакомых всерьёз мало кто воспринимал, но не все же) считали её большим явлением в культуре, едва ли не учительницей. Она впечатляла, влияла, вела. Кого? Куда? Или никого, никуда - и не вела? А просто так?

Тогда это явление - абсолютно для современной культуры. Бессмысленное и немного неприятное. Как вкус колы. Просто потому что есть. Пойдёмте на Умку - тусить. В нашей стране Умка - одно из первых явлений той культуры, в которой существуем сейчас. Той, в которой нет уже поэзии, ни музыки, ни кино, ни театра. В которой всё ненастоящее. Умка, возможно, стала первой в мире ненастоящей рок-звездой. Так сделали её наши прекрасные обстоятельства.

Моррисон не был признан современным ему литературным сообществом как поэт. Роберта Смита из Кью современники поэтом признали. Умка, не будучи рок-человеком, заняла сразу же несколько пустующих мест: поэта, рок-звезды (Сюзи Кватро, ага) и гурши. Гребенщиков был слишком далеко и высоко.

*
Пушкин писал о фатальной роли случая в судьбе человека. Трактовка судеб, их чтение - занятие неблагодарное. Но Нечто или Некто порой указывает: смотри сюда. И оказывается, что не всё то золото, что блестит. И не всё то, что под спудом лежит - светильник. Известность не служит мерой таланта. Забвение - так же.

*
В апреле 1997 года единственный раз живьём видела Умку на Арбате. За плечами у меня было около десяти лет волосатой жизни, которую как кусок хлеба не отрежешь и воробьям не скормишь. Умка с гитарой, намеревалась попеть и тем открыть сезон. Искали место. Был даже фотоаппарат, и Умка предложила всем подпрыгнуть, чтобы на фото вышли - парящими в воздухе. Подарила ей сборник своих стихов "Приют". И сборник стихов Данилы Давыдова. Она сказала что-то необходимое: классно, супер. Затем пошли на Арбат. Меня несколько увлекла аура поклонения Умке. Наконец, нашли место, где петь. Тусовка была - человек семь. Умка запела. Всем вокруг было здорово, но мне отчаянно не нравились песни. Вдруг, словно из воздуха, возник полноватый, пижонисто одетый, в очках, человек и заговорил. Оказалось - одноклассник Умки.

Мне вспомнилось нечто из другого времени и места, но тоже бывшее при мне. Тоже - встреча старых друзей. "Ворона, а почему ты нам тогда не дала?"




ЛЕТОВА ПЕЧАТЬ

*
Основательность, с которой прошли последние год или два Егора Летова, на поверку может оказаться зыбучими песками. Средства у группы (и у Егора) к жизни были. Был дом, Омск, из которого Летов уезжать не захотел. Но необходимое внутреннее движение замерло. Название альбома: "Зачем снятся сны" - говорит само за себя. Жизнь ещё кормила обещаниями - как лежащий в коме товарищ.

Но Летову в ней места уже не было. Он стал абсолютно чужд, странен - и самому себе - как Вечный Жид. Его мир - один человек на двести квадратных километров.

*
В середине восьмидесятых Кто-то посылал ему огромные творческие посылки: на будущее. Тяжесть этих даров Дохлый едва мог вынести. Оттого и возник этот полугопнический, интернатовский ор, это ПТУ на электрогитаре. Его несло круче, чем Остапа, и ответственность за причинённые душам убытки лежала (тогда) отнюдь не на Дохлом. Но для нас всех виноват был он. Он "сворачивал крыши", он готовил к "непрерывному суициду". Но так ли это было? Какое мне дело до всех до вас.

*
У Летова не было обстоятельств - у него были Омск, братец и Янка. У него не было отношений с или к (а почему наличие отношений - плохо?) - у него был дар. Безотносительно - с или к. И ему везло. Это словцо верно здесь на пятьсот процентов. К нему шли тысячами подводы и телеги, и вагоны, и самолёты, и фуры. И у него хватало мужицкой смекалки со всем этим добром управляться. Под это дело нужно было расчистить место. Что и было сделано.

*
Так возникла империя Летова, ГО. Подарки от Артура Ли из "Лав" тесно прижались к подаркам от Кертиса и Моррисона. Но всё это был склад, и Летов хорошо понимал, что склад: некрофилия. Как совок, так и рок - некрофилия. Как винтовка, так и я. Чем мощнее и шире был напор средств, присланных в посылках, тем лучше Летов чувствовал себя среди людей. Мне рассказывали, что воспитанники детдома прекрасно адаптируются в экстремальных ситуациях. На войне, в бандитской разборке, при пожаре - и не дай ничего из названного Бог. "Иваново детство - дело прошлое; шёл весёлый год войны".

*
Почему и каким образом именно тексты стали первым, что связано с именем Летова, допытываться бесполезно и даже вредно. От самого словосочетания "тексты Егора Летова" у многих остаётся неприятный привкус, который, на поверку, с текстами никак не связан. Возможно, сказался общий отечественным звёздочкам недостаток: тексты лучше музыки. Но ведь музыка у ГО настоящая: их ПТУ музыкально безупречно и ни на что не похоже! Но тексты, никого не спрашивая, входили в жизни людей и оказывали порой невероятное действие. После появления ГО (на наших просторах) стали изменяться судьбы (слушателей). Направо - сытые и хорошо укоренившиеся в нынешней реальности пьяницы. Налево - те, кто, как и Дохлый, ни во что и никогда не вписывались. Процесс был запущен, и его никто и никогда уже не может остановить. Сейчас, наблюдая молодых людей с выраженным интересом к ГО, констатирую следующую фазу этого процесса (ферментация).

Три с лишним года после смерти Егора. Жадное увлечение прошло. Уже давно не любимое занятие - писать стихи, наслушавшись ГО. Но ритм и экспрессия (в текстах и при разговоре) - остались. Осталось худшее, что можно было увидеть в мире ГО - игра в грязный домик. К Летову и его текстам эти игры отношения никогда не имели.

Умирающий на вокзале от гангрены бомж ругает весь мир. Ему можно, потому что ему больно. Молодой человек, женатый, отец, пьющий после работы водку (или просто живущий с родителями), говорящий о страдании - нелеп. Ему не больно.

Летов - как катастрофа, после которой человечество всё так же ест, пьёт и тусит. Различимы следы катастрофы, возможно, и очень сильные. Но пока сохранится хоть один ларёк с пищей и алкоголем, виртуальный праздник будет продолжаться. "Жарко закипит молоко в материнской груди". Странный образ: возможно, у матери 40 по Цельсию.

Летов - изумление животной тяге живого к воспроизведению себя, принятие и непринятие этой тяги - одновременно. Летов - это напоминание, что жизнь - несколько иное, чем то, что мы имеем в виду, говоря: "в жизни всё бывает". Не бывает.

На его текстах - как тихий отсвет - лежит покой и мудрое, почти православное, примирение с Создателем. Так, что и Создатель примиряется с бунтовщиком.

Концерт летом 1989 в "Звёздном" (единственный концерт Летова и ГО, на котором была) запомнился не только тем, что у ГО вырубили звук, и потом слушатели бежали и спасались от облавы - а самим Летовым. Вокруг идеально купольного лба кружились светлые (блондинистые, как показалось) локоны, лёгкая чёрная одежда летала, и, кажется, видны были кости и жилы поразительно худого стройного тела. Лицо оказалось светлым, настолько светлым, что возникло сравнение с монахом. Сияющее лицо и чёрная одежда. Он действительно напоминал православного юродивого, наподобие тех, что девочкой видела в лавре. Ломаные движения, подрагивающий голос, улыбка - всё было моментально узнано и принято. Он был солнечным. Когда вырубили звук, подошёл к авансцене и что-то негромко сказал. Тут же, понятно, из зала возникли гитары, и народ допел до конца: всё идёт по плану.





НЕВЕСТА-ВДОВА

*
Чем больше симпатий завоёвывает её мощный плазменный голос, тем сильнее стираются живые острые черты. Чем лучше легенда, тем страннее осознавать, что рядом с нами (кто ещё остался) жило это удивительное существо. Янка сейчас (в воображдении слушателей) - отнюдь не та, Яныч, красившая волосы хной в вагоне поезда Ленинград-Череповец. Именно она, а не Дохлый или Умка (или даже Саш Баш), стала настоящей легендой - ещё при жизни. Это не могло не давить на соратников по гитаре. Её любили все, но это было всё равно, что любить монолит.

*
Едва песни Янки Дягилевой зазвучали на просторах отечества, стало ясно - это явление совершенно самостоятельное. "Великие Октябри" играли акустику и электричество. Музыка напоминала хор ветров в предгрозовых тучах. Электрическую симфонию на основе народной песни. Откуда там Римский-Корсаков? То и другое мне нравится почти равно, в том и в другом есть высокий смысл: там и здесь - человек наедине с космосом. Но с самого начала судьба этих нежных пронзительных песенок была печальной. Это плачущая София, Дева-Обида. Та часть вселенной, которую боящийся холода и смерти человек (а все мы боимся холода и смерти) оставляет за порогом дома.

Не вписывалась в рамки отечественного рок-потока здоровая деревенская женственность, выносливость, мягкость и одновременно властность. Янка была прекрасна, как дочь декабристов, оставшихся в Сибири, как лучшие стихи Николая Некрасова, но это только мешало.

Её золотое, божественное одиночество (несмотря на любовь к ней Егора, в которую верю) лелеяло её в мягкой колыбели, было верной кормилицей и подругой. Но шаг или два из окроплённой золотом светлого плача горницы - мир, в котором нельзя спастись. А только сгинуть и заблудиться. То, что сгинуть и заблудиться - судьба, она знала точно. Но сама заблудиться не могла. Ей словно сопутствовал кто, - мрачноватая тень лучащегося электрической улыбкой Егора за заднем плане фотографии с концерта.

Она росла - словесно, таинственно - как и её песни: мощно, медленно, плавно, обнимая и убаюкивая, заговаривая. Она заполнила собой сердца и пространства страны, по которой немало прошла автостопом. Она могла стать музыкальным светилом как Джоан Баэз, но её судьба была намного выше и глубже. Янка - новый архетип, в котором сошлись несколько полузабытых, но очень точных и действенных образов.

Полагаю, не многие понимали её значение при жизни, но что Егор чувствовал - точно.

Потому и хочется написать портреты Янки в несовместимых, кажется, с её образом (крутым, гибельным) тонах.

Персефона. В Янкиных песнях больше, чем у кого-либо, выражен тонкий и сокрушительный после летнего жара земного бытия холодок абсолютной осени. "Под руки в степь - в уши о вере,/ В ноги поклон - стаи летят". Не то молодую монахиню, тяжело больную, ведут под руки к источнику, дабы исцелилась, а над головой её пролетает серебристый клин журавлиный. Не то дочь мирится с отцом, страдая от доброй тяжести примирения - и одновременно от тяжести сильного плотского чувства. К отцу? К брату? К кому-то ещё? Молчунья не расскажет. Вышла на освещённый августовским-сентябрьским золотом луг, собирает песни-цветы, но каждый уже тронут "мёртвой водой". Дрожание-рассыпание слов-звуков кажется "многоэтажным" - воздушным, гибельным - смехом. "Параллельно пути (конечно, любому пути) чёрный спутник летит./ Он утешит-спасёт, он нам покой принесёт". Что есть этот чёрный спутник? Смерть? Сатана? Наркотик? Ничто из названного.

Невеста сатаны. У наших предков - кликуша, колдунья, ведьма. В Западной Европе - тоже ведьма. Но не просто ведьма, а ведьма ведьм. Царская невеста, несчастная избранница жестокого владыки. Пленная царевна - отражение Персефоны! В ней настолько перемешаны свет и тьма, радость и печаль, что трудно решить - она зла или добра. Её изысканные, но острые, ранящие линии возникают в предрассветной яви самых сокровенных желаний. Она желанна и неуместна, церемонна и совершенно лишена жеманной девчачьей манерности. С ней невозможно быть - потому что она всегда уходит к своему Господину, в золотое одиночество, которое только он и нарушает. Этот господин неосязаем - но это не бес (или инкуб). Это (в текстах Янки это есть, тёплое интимное "ты": "а мы пойдём с тобой и погуляем по трамвайным рельсам") теофания. Это одиночество с Богом. Самое страшное одиночество.

Так невеста сатаны или невеста Христова? В чудовищном головокружении небо и подземный мир поменялись местами.

Если в Летове мне всегда виделось нечто монашеское, то Янка Дягилева производила впечатление вдовы. Очень странной вдовы - вдовы-невесты. Случается, что новобрачная теряет своего супруга до того, как его познает. И после вся жизнь её проходит под знаком этой страшной и возвышающей потери. С потерей этой невозможно ни спать, ни договориться, чтобы не душила (как грудная жаба). Получается растянутое на всю жизнь умирание: стройное, юное и прекрасное. Нет, конечно такой красоты не нужно и подражать ей нельзя - не получится, не будет тех золотых линий и ясных красок. Потому всегда при прослушивании Янкиных песен возникает смущение. Кем-то осознаваемое, кем-то - нет. Так мусульманин смотрит на женское лицо. Так священник принимает исповедь. Так молятся о любимом человеке.

Запомнилась одна фотография, на которой Янка, опустив глаза, сидит возле Егора и чистит мандарин. Егор смотрит в фокус и улыбается. На фото он улыбается очень редко. Яна!




БАГИРА

*
В системе (полагаю, не надо объяснять это слово) - в системе неформальных объединений была одна довольно тяжёлая (и плохо мной переносимая) привычка. Слово-название было найдено вдруг, на рабочем месте во время дежурства (сутки). И звучало угрожающе, как название болезни: цефалофилия. Чужие мнения моментально становились - твоими.

Так что ничего удивительно, что мало-мало потусившие люди очень хорошо обустроились в офисном мире: принцип беседы тот же. И нужно было обладать в полном смысле ослиной упёртостью и жертвенной любовью (ко всем, иначе из тебя ничего на полях системы не вырастет), чтобы сохранить свою собственную голову. Чужие пытались привинтить довольно часто и агрессивно. "На мраморном челе, на толоконном лбу/ цари навеселе затеяли пальбу" - "Верую в голову без тела". Цветаева, да и только, "Попытка комнаты", голова с крыльями!

*
Система к началу девяностых (та, которую я достаточно узнала) была далека от красивого мира семидесятых, и сны о котором ещё остались в глазах прекрасной олды. То была довольно жёсткая и не побоюсь слова - тоталитарная организация. Узкий круг, масса претензий и амбиций, иконостас из кумиров отечественного производства (на поверку, не стоивших билета в кино), которых необходимо признавать. И это отнюдь не БГ и Кинчев.

Надо было обладать в равной степени любовью и яростью, чтобы пробиться через стену условностей и чужих мнений. Для этого надо было быть Чизом (он, кстати, из гурствующих был) - или Багирой. Совершенно точное прозвище.

Настоящее имя - Елена Эйм. Перекличка Е и Э создали переливчатое, чуть приглушённое звучание. Эхо! Возможно, возлюбленная нимфа Феба именно так и выглядела. Тонкая, завёрнутая в полоски тканей, сотканных и ветерков и крыльев стрекоз. Приукрашиваю, конечно. Внешность Багиры изменялась почти мгновенно: от фотомодели до кикиморки. Прозвище наоборот, звучало мощно и победительно: а-и-а. Однако, имя Багира, как и Кришна - мужское.

*
Моё знакомство с ней ограничивается максимум тремя встречами, но каждая запомнилась отчётливо. Терпеть я её не могла. Раздражало (или, если хотите, бесило) в ней всё: писклявый и очень чистый голосок. И что чистый, и что писклявый (ты нормально говорить можешь?). То, что руки и ноги у неё как электрические провода: может и током дёрнуть. Раздражала ссутуленная шея и почти заискивающее, нищенское, достоевское выражение лица. Знакомство с Багирой началось с того, что она "взяла поносить" расшитую мною чёрную бархатную жилетку. С концами.

Бгира записывала стихи косым красивым длинным почерком на тетрадных листах и, насколько помню, любила их читать вслух. Тем, кто оказывался с ней в одной комнате утром. Листки отправлялись по рукам, сопровождаемые шелестом "гениально" (а что ещё можно было сказать?). Но записывать стихи Багира не любила. Больше доверяла памяти, чем бумаге.

Иногда возникало ощущение, что она просто берёт кусочек мира, и это уже стихотворение. Мозаичность, фрагментарность - скреплённые инфернальным цементом - её свойства. Помню, вытянула вперёд руки и как бы провела по стене. На стене висело пятидесятых голов покрывало. Мишки или Олени. "Однажды я захотела сделать себе деревню. И у меня было: койка, железная такая, и покрывало. И занавески на окнах, ситцевые, обязательно в цветочек". Примерно такой был текст.

На меня как на художника давило её пронзительное присутствие, а она уже прощалась со всем миром, как будто знала о дне и образе своей кончины. Она принимала всё и всех - как полагается хиппи (она очень хотела быть настоящей хиппи). В этом тощем столбике с человека вышиной, под париком (волосы, кстати, были прекрасные) жила нечеловеческая сила, преодолевающая то, обо что разбивались самые крепкие лбы. Она создана была как лезвие магической шпаги, проходящей сквозь стены и времена. Она была совершенна: и в пении, и в музыке, и в стихах. Хотя считалось, что крыши у Баги нет никогда и ни при каких обстоятельствах.

Её тексты, как и она сама, удивительно точны. Однако в этой прекрасной точности есть трещина, которой кристально чёткий мир стиха не вынес. "Вперёд и вверх из этого Бедлама" - часть первая, бодрящая, как марсельеза. Но строчка хороша. Однако парой к этой первой части (элегического дистиха, автоэпитафии) стало ни на что не похожее: "Из Вифлеема, подсказала мама". В этом маленьком припеве - критика и семидесяхнутых, и восьмидерастов одновременно. Здесь и чувство ужаса, двойное. Крах мировой культуры - и начинающийся развал империи.

В этом "вперёд и вверх" - устремлённость Евгения Головина, Андрея Тарковского, Константина Васильева, Провоторова. Вперёд и вверх - прочь из совка и из его подполья. Возникает ассоциация: "уходит в ночь дивизия эсэс". Вся неофициальная королевская рать. Бедлам особенно расшифровывать не надо, он был всегда рядом.

"Из Вифлеема, подсказала мама" - тему и продолжает, и перекрывает. Возникает улыбка, которую так и хочется назвать гримасой. Мама, понятно, еврейская. Или же - сама Дева Мария? Вопреки евангелисту, Она, а не Иосиф ищет спасения в бегстве из Вифлеема. Но возможна и другая трактовка. Богородица нашептала поэту (в ухо и на сердце, мистическое сердце), что нужно спасаться из этого Бедлама-Вифлеема. Какое кощунство, какое недовольство религией и церковью. Что с православной Баги не очень связывалось. Хотя она прекрасно ориентировалась и в еврейской культуре, которая была для неё родной. Фамилия Эйм вызывает в памяти запахи какао, доносимые с шоколадной фабрики.

Багире пятый пункт был знаком не понаслышке. Потому у человека, знакомого с песнями Вадима Певзнера, при прослушивании песен Баги может возникнуть чувство поразительного родства. Полагаю, в жизни они были знакомы. Глумливый, но и утончённый тон, перешедший в девяностые от восьмидесятников как реакция на задыхающийся идеализм семидесятников, в строчке Багиры выражен всего четырьмя словами. И эта строчка стоит иного стихотворения. В них - великая ирония, высокая и пронзительная, до которой многие авторы восьмидесятых и девяностых не поднимались и не поднимутся никогда.

В Багире было много врождённой (так и хочется сказать: природной) культуры. Но это были не совсем её знания. Она же, с потрясающей, совершенной, уникальной интуицией выбирала из заложенных в ней бесчисленных энциклопедий именно те сведения, которые были нужны. Однако систематизацией собственного наследия не занималась. Так что после - не осталось ни диска с музыкальными записями (а их сравнительно много), ни сборнирка стихов (он был бы очень хорош).

Её присутствие-не-присутствие, не-придавание-значения-очевидным-вещам, умение-жить-в-мире-грёз не нуждались ни в диске, ни в сборнике. Но тем не менее, после её кончины оказалось, что всё это нужно. Лично я знакома минимум с тремя пламенными почитателями творчества Багиры, которым удалось собрать и фонотеку (два альбома песен) и книжку стихов.

Её зыбкий образ, на грани шарлатанства, безвкусной клоунады, продолжает тревожить и возмущать. Будить. Её отвратительное, резкое очарование ни с чем сравнить нельзя. Как и юный, звонкий голос, то сыро хрипнущий, на секунду, то идущий резкими речными порогами. Ни у кого больше я не слышала точку молчания в середине ноты.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney