РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Екатерина Симонова

Отражение выпадывает как ты

08-11-2010 : редактор - Василий Чепелев





***

Взлетающие качели, гуттаперчевые вертихвостки,
Косами бьющие о доски,
Точно рыба хвостом в ведре,
Веселые прачки на зимней реке,

Выбивающие вальками дробь цирковую –
Вверх-вниз, я ли тебя не утешу, я ли тебя поцелую, –
Качели скрипят, развеваются пелеринки,
Малиновые щеки, розаны, девочки-малиновки,

Ботинки на пуговках, смеющийся миндаль,
Не ведомы горе и горечь, но неведомая печаль,
Разломленный на троих горячий крендель -
Вкуснее любви и дороже денег.


***

И когда душа пузырьком устремится вверх
сквозь толщу воды прожитых лет,
бережно мою тень отводя с лица,
пробуя – на глазок – тугой свет,

смерть вскроет твой устричный панцирь, о,
в котором бессмысленная нагота
похожа на тебя также, как на цветущий лен
похоже вот это вот платье, сшитое для тебя,

надетое на тебя, как панцирь сна,
затканный девичьим голосом, как серебром,
поющим под опустевшим окном,
но все равно для тебя одной.

***

Гранитные плиты, отутюженные водой,
держат воду, как кошку под мышкой,
вода выгибает спину, творит ленивый разбой,
фыркает, небесную простоквашу лижет.
Дамскую шляпку, оставив женщине только жест –
схваченный воздух в нежнейшей перчатке,
растрепанный узел волос, сезонную тоску к перемене мест –
ветер уносит. Ярмарочные палатки,
как утки, срываются с насиженных гнезд,
голос шарманщика скрипит алмазом по камню,
и за городом где-то свистит паровоз
в парных полях, в туманном сентябрьском мареве
возвращаясь обратно. Паровозный дым
мчит мимо вагонов, где на диване, обитом скрипучею кожею,
мальчик в шапочке, круглой, как Бом или Бим,
к стеклу прилип (сачки и гербарии аккуратно самим сложены),
и впереди – стакан молока, печеньице перед сном,
штопаная матроска, из которой он вырастет скоро,
ангина, кроличьи варежки, рыжая лошадь, добрый дом -
и никакого взросления, нищеты, позора.


***

В Тынде меховые дети -
Унты, варежки, собаки.
Воздух хрустнет, как снежинка,
В зимнем сумраке и мраке.

Вечер самой крупной вязки,
Растянувшийся донельзя,
К тишине кошачьей лапки
Бусиной прилипший месяц,

Как чердачное окошко -
Полукруглый и обманный,
В Тынде девушки, как дети,
Кормятся неманной кашей

И овсяным непеченьем,
Слизывая с пальцев крошки,
И молчат в холодной кухне,
Как разрозненные ложки.

***

Три котенка: старшая сестра, средняя сестра, младшенький недодел –
Самый счастливый. Глядят голодайки, коленки, вшивая простота,
Пестрота, петроградский мел –
Раскрошится через год – через два,

Развеется меховая жалкая пыль, дрожанье зимнее тел,
Останется в тайнике кошачья косточка-вилочка: положишь ее в рот
Станешь невидимым, будто смех в темноте,
Потеряешь себя, как незамеченный поворот,

Разобьешь, как глиняную чепуху,
Эту тоску, ночной скрипучий карниз, сердце мое.
Ты засыпаешь, и кто-то поет (мурлыкает?) наверху,
И потирается о плечо.

***

Поворачивает вправо
День-пролетка, звонкий дьявол,
И не скажет наперед,
Тот ли этот поворот.

Набиваешь третью трубку,
Благодарно, будто губка,
Тяжелея от тепла,
Запах вишни и дымка

Режет глаз и вяжет небо,
От рождения до гроба
Поминая об одном:
Счастье – дым, а горечь - дом.

***

Птица, круглая, как рыба,
Ах, луны воздушный шар,
Все летит, чтоб измениться,
Все меняется, дыша.

В дутом розовом флаконе
Помещается душа
Холоднее, невесомей
Кромки острого ножа,

Но, поддев тугую пробку
Чувствуешь дубовый вкус
Смерти, дробный, будто связка
Рассыпающихся бус.


***

Ты выйдешь из любезного пальто,
Из медленного плавания улиц,
Которые не слишком и проснулись,
Но имя свое помнят все равно.

Ты думаешь, покачиваясь, как
Пропавший мальчик в колыбельной лодке,
Жизнь пахнет деревом и пахнет сном и водкой,
И представляется корзиной для бумаг,

И с головой уходишь в страх, как в плед
В шершавую коричневую клетку,
Смерть угловатой кажется нимфеткой,
Катящей нежно злой велосипед.


***

Ты умираешь, точнее, просто перестаешь звать
Акробаток, спускающихся вниз на атласных шнурах,
Беленьких девочках в газовых платьях сна,
Разбивающих ананасные кольца льда.

Они висят над тобой, раскачиваются, дрожат,
Хрустальные шарики небесных люстр,
Они улыбаются, глядят без чувств,
И невидимые зрители вместе с тобой в темноте глядят

На эти балетные туфельки с вощеным носком,
Юбки, крутящиеся, как серсо,
Круглые рты – нежные буквы «о»,
Растягивающие твою жизнь, как аккордеон,

Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, имена легче, чем беличий мех,
И ты замираешь, прислушиваешься, сам вытягиваешься вверх,
Вытаскиваешь белые ленты из их волос,
Опустошенный, как коробка из-под папирос.


***

Красный, зеленый, синий - веселые карандаши -
Мосты – гранитные ныряльщики, чугунные рукава -
Вприпрыжку рядом бегущий канал,
Небом отраженная пресная рябь.

Бедный Евгений. Оставляя метки на стенах, под кроватями - щук,
Вода прибывала и убывал взгляд,
Из воды подымался взбешенный, как призрак, сад,
Оседлавший тяжелый мрамор, будто кита, человек

Превращался в памятник, в рукописный лед,
Рассказанный в темноте, как страшная сказка и
Теряющий разум в пьяных слезах, в чернильной крови –
Прерванный, как смех.


***

Ограды прорастают долгим садом,
несветскою печалью, светским взглядом
снаружи внутрь – через стекло печали,
в котором отражаются едва ли

слепящий воздух и нерыбность плеска,
немного праздной бронзы, много места
для воздуха, заправленного в камень,
как в пяльцы шелк, о, как звезда экрана,

поочередно то тому, то этой
клонящая беззвучно голову на плечи,
и все-таки через плечо в который раз встречаясь с вами
глазами медленными, будто дирижабли.

***

отражение выпадывает как ты
с перехваченным горлом вылавливая темноту
из города висящего вниз головой
как безнадежная кукла, парчовый куль.

оборачиваешься, спотыкаешься, оборачиваешься опять –
скрипучий флюгер, жалобная жесть
вода ветер снова улицы и вода
помогают дальше дышать, ненавидеть, видеть, терпеть, вертеть.

только время тебя настигает во сне,
дует в тебя, как в невесомую бересту,
выдувает пух, перья, сожаление, похожее на
чеховских девочек завязывающих ленточки/умирающих на лету

***

Я почти был согласен быть не твоим, а – твоей,
Я любил тебя, мой розовый помпадур,
Показывал настоящий русский язык, прощал твоих дур,
Играл на свирели, был твой доверчивый свиристель,

Взгляд мой клевал между твоих грудей
Сухой жаркий мед, гремящий сердечный мак,
Я ложился спать, представляя, как
Мы между этих грудей зачинаем детей.

Я писал про тебя, потому что была цель –
Сколотить ящик из букв, чтобы внутри
Билась твоя – живая – душа, подышать напоследок, пустить –
По окияну-морю, прочь от меня, тебя.


***

Нежная лена наливает вина
Далекая лена садится читать
Долгая лена сегодня одна
Она уснет, не пойдет гулять

Не выпьет вино, уронит бокал
Стеклянную птицу на тонкой ноге
Лене приснятся зигзаг и овал
Странные вещи снятся ленам во сне

Долгое море колышит их слух
И лены придумывают себя волной:
Нахлынет отхлынет оставит соль
Сомнений: с тобой ли она, с собой?

***
И я просто перестаю искать в темноте –
Дрожащий светильник, расплескивающий огонь –
Безоглядную тяжковолосую смерть,
Протягивающую египетскую ладонь.

Прощают – прощаясь, точней, забывая ко сну,
Память о тебе – снятое платье, запылившееся за день,
Солнечный день, которого не вернуть,
То, чего не вернуть, должно утонуть в тишине.

Поэтому укладывают, поправляют, как ошибки в письме,
Прозрачный покров, жесткие от вышивки башмаки,
И покидают, становясь все дальше, чем ближе ко мне -
На расстоянии вытянутой руки.
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney