РАБОЧИЙ СТОЛ

СПИСОК АВТОРОВ

Юрий Гудумак

Периклов век

09-11-2023 : редактор - Владимир Коркунов





Век Перикла

С победой демократии век Перикла
обрел свое имя. И приобрел только то, что птица, увы, привыкла
клевать увековеченный Зевксисом виноград. Протертыми
трижды глазами мы видим, как глупая эта птица,
орудуя клювом, не ест, но, скорее, тщится
состязаться с вечностью. Как молчание —
с мраморными аортами
Фидия. Но и «отец истории» Геродот здоров
врать насчет декораций. Не зря трагедия — новая «песнь козлов» —
возвышается сразу же до искусства. И бесконечно долго
продолжающаяся война
получает громкий эпитет «Пелопоннесская». Лучше сказать, она,
как читаем в анналах, кончается поражением.

Подумать только —
расцвет трагедии! Певчее сердце Аттики, где простые людные
опостылые побережья — и впрямь окраины, — как ни ратуй
за немедленный мир, переходят в победу статуй
над людьми. В раба. В еще одно «говорящее орудие».
И Еврипидова «золотая глыба»
перекатывается с востока из-за каких-нибудь Клазомен —
как сказал бы тот же Анаксагор: взамен
светила! — пока на столе покоятся
пара ячменных лепешек, салат-латук,
излюбленное блюдо на ужин — рыба.


Листья не стали желтыми, как у птиц глаза

Листья не стали желтыми, как у птиц глаза.
Поцелуи не стали птицами. Егоза-лоза
все еще вьется над каменной городьбой, не деревенея
ни в уме, ни с порывами птичьего лиходея-
ветра. Жертвенность дней в каковых традициях столь же крохотна,
как слеза. Словно речь о другом. Продолжать которую не придется.
И в глуши вьюнка если что прядется,
то навряд ли нить золотого кокона.

И, конечно же, сразу тянет все это бросить —
уехать или же передвинуть мебель.
Или же продолжать, не заметив, как осыпался с сигареты пепел
и наступила осень.


Листья осенней таволги

Листья осенней таволги, языкатой
на древний ропот или некогда средненёбное,
перецитированное цикадой.
Вычти мы собственный голос,
и оно зазвучало бы только правдоподобнее.

Как почти что каверза
речи, образчик бессодержательности. В особенности — любуйся
мы им с точки зрения будущего: глядя на это буйство,
продолжающееся как бы уже без адреса.

Или — достань нам отваги вложить в уста Овидия-сладкогласца
ее таволжаное «я» мастерицы не хуже цикады клясться
в своем постоянстве. Не хуже сердца.

Даже печальный вздох цитируется через посредство
не пера, взгромоздившего слог, но ветра. И мы можем заживо
хоронить себя среди этих холмов в поисках подлежащего.

В направлении нашей фразы сплошные дебри.
Потому что туда мы себя передвинули,
в это будущее — где никакой Евтерпе
мы бы не прибавляли, пойми мы, что это и есть
наш триумф, развязка, этика
и эстетика бьющегося в судороге эпилептика
вянущего растеньица, бередящего слух как другие точные
рифмы к слову: все эти обещания, сожаления…
Но слышится только шелест…
И его относит куда-то еще восточнее
передразниваемого цикладской
золотой цикадой.


Холм

Монументальность рельефа, памятник, ныне — одной из форм
передела собственности, этот холм,
за неимением лучшего имени, —
назвать бы его хоть «Де́вичий», —
титулуется словом «земли».
Оставляющий теоретизировать о былом
плодородии, поперек и вдоль перепаханный род экземы,
переходящей из рук в руки то квадратами, то углом,
то отрезками. И владеющий
впредь на холме участком может гордиться его руиной.
Каковой является холм как еще один верный признак
античности и при всех последующих катаклизмах —
памятник жившим здесь поколениям,
прежде чем стать равниной.

2003
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney