СООБЩЕСТВО

СПИСОК АВТОРОВ

Анна Гринка

ЗЕМЬ

13-11-2016





+++

если земля – кровь, то острова это ранки

если человек – череп, то его тень это остальной скелет

если волосы – жидкость, то из зверей бьют фонтаны
а люди плывут головой в прохладных озерах
и дрожат вечные капельки на прочей их коже


+

выйдешь во двор а тебя и нет
лапой выцарапал кто-то солнце из панциря
громыхает сосед
еще вчера чинивший машинное брюхо
теперь же округлый грузовик взбивает в кузове-бидоне его тело
и верный пес обиженно облаивает грязные колеса

прочь отсюда
но тротуар приподнялся
вырос
под ним взбухли травы и мертвые
под ним аид вверх тормашками
попирает пятками киоски
клубни задыхаются в аидовых волосах

мурашками подбирается к затылку страх расстояния
куда повернуться?
ближе дома чем кожа
хватаешь из них первый попавшийся
суешь в него ноги
потом и голову
взбегаешь по ступенькам
вспоминаешь что забыл ключи
а значит трехглавый консьерж развернет восвояси
а значит и здесь ничего никогда не бывает

срываешься
и через окно к остановке
автобус рассекает время людей
стоя на месте
предпочитая опоздать
оголив истекающие выхлопом сосуды
перед дверью стоишь и становится понятно
что надоело внутри
и предметы ближе чем фиговый лист
чем собственная кожа
хватаешь любой подъезд
заглатываешься
а дальше-то что

собаки бегут
в лае захлебываясь дураками
накрывшись от них отползаешь
под чье-то железное брюхо
снова ничего
снова переводишься
и вокруг каждая стена накормит тебя своим сметанным телом
любой потолок напоит детством по-соседски поддержит
по живому прошьет
подвяжет повыше голову какой же ты стал большой
уже слизываешь побелку не вставая на цыпочки
уже не ешь из посуды
и чистишь зубы не через раз

а когда выходишь во двор
падаешь как выплюнутая кость
ищешь чем прикрыться
и находишь только кузов
из которого еще не выгнил автомобиль


Все большие деревья

все большие деревья когда-то уснули
и появились маленькие деревья на их краях:
шелестящее море, лыковое небо
и земля осинная, березовая нараспашку

маленькие деревья пока не уснули
но мы уже вырастаем из их неподатливой коры:
срубленные люди, поваленные звери
и голуби, ползущие смолой


++

нераненый невооруженный
трогает гремящие ключи настороженной рукой
космическое пространство вокзала просыпается
и тянется к его карману
царапина отскакивает от стены
и пляшет дергается
на глухих сальных лицах провожающих

бери и режь ножом
намазывай на тыльную сторону ладони
он помнит но не решается
он помнит и громыхает карманами
и предупрежденные предметы отодвигаются
от его прокаженного дыхания
от арахисовой соли на блестящих пальцах

дальше и дальше идет
возмутительно нераненый
мимо автоматов с шоколадными батончиками
мимо причаливших к перрону облаков
сквозь ближайшую бетонную стену –
мне кажется он сам не заметил как прошел

а наверное и не прошел вовсе
смотри-ка
рассыпался на упаковку из-под жареных орехов
несколько монет связку ключей и полуразбитую нокию
и хотя вроде бы чего-то не хватает
с другой стороны все на своем месте




время ожидания ответа от сервера истекло
мелькают зерна
мелькает мякоть
шумит красная зеленая кожура
вспышка монитора
укореняется во взгляде
и прорастает в его глубину
помидором-глобусом

сетчатка вокруг собирается
континенты гудят
образовавшись из моргающих на экране букв
зрачок ловит прожигающие столбцы
и выкладывает по ту сторону океан

взгляд тяжелеет
тяжелеют веки
вспышка монитора
плодоносит в глазах смотрящего
растет и зреет
в зрении
растет и лопается
вспышка смотрящего
в глазах монитора


+++

когда сталь заговорила с цветком
тогда и выросли наши извилистые дома
переплетаясь то с паутиной
то друг с другом

когда мы обживали их глубину
в глазах горела пыльца
а руки обвивала ржавчина
но разве нам можно было вернуться назад?

приходили дожди
за ними снега или засуха
наши дома сворачивались кольцами
защищая свое слабое нутро
мы терпели задыхаясь в тесноте злясь на соседа
а над нашими головами по-прежнему пела цветочная сталь
все так же заливисто
так же неладно
так же заботливо

весной наши дети кашляли лепестками
стены расширялись как легкие в полном вдохе
тогда казалось что все-таки мы победим
распутаем эти клубки и кольца,
и дома встанут прямо
удобно замрут навсегда

но осенью
осенью увядали наши руки
сухие желтые мы прятались по углам
мы могли бы вернуться но годы скомкали память
и где же мы были до того как с цветком заговорила сталь?


++

прямо
открытыми сотами
поросло свободное поле
ввысь

будто там улыбнулись рыбьи спины
тысяче опустившихся с неба гарпунов

каркас на открытом пространстве
скелет многоэтажки
поднялся
и в его красоту влетают руки молящихся
бегут из тесных церквей
изголодавшиеся

сырные прожилки переплели пустырь
линии бьются
обрастая будущими людьми
еще не вселившимися

они гладят ладонями изнутри
и стены вырастают из прозрачной кожи
из белого дикого тепла
разливаются оконные стекла
подъезды вытекают из ступней
и озерами ложатся у дверных проемов

не закрывая небо
покачиваются вытянутые этажи
которых еще нет

и щекотно
лифт дрожит и колотится
вырываясь из-под будущего нетерпеливого пальца
нажавшего кнопку


++++

встаньте на эскалатор станции римской
на тот что бежит непременно вверх
у которого стенки – вертикальные озера
встаньте точно по центру и боковым зрением растекитесь
в отражениях справа-слева будут
два размеренных хитиновых крыла
люблю их наблюдать –
думаю
вам тоже понравится
только смотрите:
прямо перед глазами и под ногами
длинная спина делится на жесткие сегменты
выступами чешуек и прочерками желтой краски
а по бокам от спины деловитые выплески то ли плавников
то ли ловких ножек
быстро-быстро то вверх то вниз
многоножка-скат
или как вы думаете
может это ветряное растение
которое корневищем обнимает бегущие вагоны там
а кроной сотрясает отражения здесь
а на шершавой его коре вы растете
как гриб-трутовик?
в любом случае что-то живое
мне кажется мы забыли для чего
раскапывали и обустраивали подземелье
для чего-то вот такого я думаю
для бегущего без оглядки на нас
для чего-то живого




лужи появляются на одних и тех же местах – там, где надземный слой тоньше, в глубине плавают разумные расширяющиеся от брюха к спине, приноровились телами создавать отражения предметов наверху, чешуйка к чешуйке складываются в очертания, подделывают цвета, объем, вот ты наклоняешься, ищешь свое лицо, они уже переплелись и сложились и смотрят, успевая поворачивать пластинки так, чтобы ни одно твое движение не осталось непойманным, но притворись, будто уходишь (тогда расслабятся) и резко рукой по воде – раз! – схвати, вывернется, конечно, ускользнет, но успеешь почувствовать тонкую крапчатую зазубренную мышцу, на ощупь похожую на льдистую волночку, ударит по пальцам – исчезни! отцепись! – уйдет на дно, а твое лицо на воде тем временем станет меньше на штрих
и оттого покажется скомканным


Вниз

«бросьте
перестаньте поклоняться небу», –
пела птица руфь в голубой электричке
она теперь только так передвигается от станции к станции
ей крылья подрезал синдбад-пешеход
измученный нарзанной икотой и лазурью

пришел и обнял ее холодом ножа
всю одел в липкий земной окрик
не пускающий далеко материнский страх
жестокий громадный

ах гравитация ты нимфа
и имя красиво как кожа

именем твоим мы становимся тверже
и остаемся
всегда настороже

даже радуги прибиты
к сердцу земли
косыми проливными ударами
даже рельсы
никогда не бегут безрассудно вверх
хотя блеск их порхает легче
чем пух

даже птица руфь прикинулась
безногой старушкой
в загаженной голубой электричке

и молится и шепчет
и никогда не поднимает головы


Сырая трава

сидят святые в нотах,
как жучки в мелких круглых
фасолинах

порез на ладони
указывает направление ветра,
а также скорость вращения памяти
боль очень округла

скажи, чтобы все замолкло

крышка рояля растет, расползается,
но не приоткроется даже

изнутри оплела душистая фасоль,
а снаружи кто-то смеется

ветер меняется
ветер опять
ветер звучит
ветер
ветер


++++
+++
+++
+
+


в визгливом шатком вагоне девушка поднимается
балансируя на красных каблуках
протягивает руку подзаплывшему дяде
юбка сейсмическими волнами
медузой поверх колготок
которые притворились чулками
или тенью наползающей
от станции

оба чуть пьяные
и мужчина продевает руку
через кожаный рукав ее куртки
в полуобнимку они вышагивают из дверей
которые ударяются почти сразу
будто зависти полные
ладони персефоны

их тела податливые слабые
их лица искаженные бессонным вином
они не слышат ни грохота ни умирания
они идут неторопливо к лестнице
омерзительная картина
такой некрасивый вместе с такой молодой
хорошо одетой
согласной идти пока не подломятся ноги

удаляются сдерживая тошноту
по ступеням все выше и выше
он натяжения камень проваливается
подземная вода стекается
превращается в фонтан посреди станции
вода ложится отступает в глубину бассейна

я ищу в кармане монетку кидаю
стирается камень
брызги выходят из берегов

поднимаясь к потолку
вода успевает услышать стук каблуков на поверхности
Каштановый цвет под московской землей

сиденья и спинки в метро
запоминаются каштаном
округляются его скорлупой под языком

выхожу на поверхность и теряю дар речи -
вот-вот прорастет слово
вот-вот расплещется
солнечной листвой каштановой во рту

и куда я пойду где посажу это слово?

подальше от подземки откуда оно спаслось
выкарабкалось наружу вырвалось на свет
там ему не место

отнесу его к воробьям –
склюют с губ разнесут по высоким полям
которые невидимо протянуты между электролиниями

там пусть прорастет
питаясь током воздухом и высотой
там пусть звучит каштановое
заблудившееся слово
пусть зимой осыпаются на нас его лепестки


++++++
++
+


парашюты раскрываются будто капли крови

круги в отражении моего двора в замерзшей луже
в ногах окоченевших
и в колотящемся под ними вековом асфальте

он рос и рос себе на детской площадке
заполнял дождевой серостью углы
под качелями приподнимался облизывая стоптанные сандалии
песок засахаренный украдкой подсыпал
все мечтал однажды из горизонтального положения
встать на цыпочки прямо
и обрасти собой столбы
дотянуться до линий электропередач
зашуметь черной листвой там наверху

но как только решился привстать бугорком –
тут его и разрезали
срубили под корень
теперь в нем можно пересчитать все круги

ими он болит
кряхтит на морозе
старый вековой асфальт
лопающийся под тенью приближающихся парашютов

они солеными падают на кирпичный язык нашего дома
на обшарпанный балкон
падают парашюты
на дымящийся пустырь вдали
падают парашюты
на растоптанный портфель
падают парашюты
на неслышный мягкий снег
падают падают

и под ними все наливается красным
На станции

я поняла связь всего со всем
когда под музыку в моей голове
стала танцевать девушка стоявшая впереди

если я поглажу ладонью свою щеку
растущему весеннему цветку будет тепло

если я ударю себя
то тревожно в чьем-то доме зазвенит сервант

и когда обернется та девушка
я закрою глаза
превращаясь в легкое движение ее тела


фуа-

меня развезут от парадных
скорые помощи
гибкие ровные алые кресты
смартфоны распятые на ладонях
прохожие крачками
зрачками
нахлобучив дома
и кивая птичьим сизым лицом
пронесут
меня по лавочкам
за холодильниками промоют мне
за цветами перед парадом
над флажками проденут мое подаренное
в самый выкрик первой полосы
в самую кожу


гра

+++++


цифровые лужи
дождь горизонтален над ними
мерцают как выращенное в полумраке стекло
в них тонкими шерстинками
топорщатся единицы
протянешь ладонь – к коже взбегут молнией
и тебя – будто не было

отражения там исполосованы
вечными грядками свежепосаженных капель

что из них проклюнется - неизвестно
возможно буря
а может прорастут внутрь
и отражение привстанет оживет

как тряпичная кукла
изнутри колыхаемая пальцами

цифровые лужи веют порой теплом:
рожденное движение требует к себе любви и внимания
лимонными садами зажигаются в глубине огни
а как благоухают!

раз я видела как поманили они человека
он солдатиком моментально ушел на дно
на этом же месте потом выросла
заброшенная недостройка советских времен
и в ней тут же завелись наркоманы и странные надписи

необъяснимое
при этом совершенно обыкновенное явление

здание пытались снести но каждый сорванный с места кирпич
громко с азартом по-младенчески плакал


++++++++++++

мысленно выкладываю самолетами расстояние отсюда до тебя
на меня косятся колеса перевернутого автобуса
о холодный прием
о чистые карманы сограждан
и грязные разодранные их пуховики

на вашей стороне здоровье
на вашей стороне несчастные мудрые предки
я сижу на корточках среди развалин
ковыряюсь в носу как в ноздреватой земле
растоптанной

на вашей стороне тютчев и есенин
березовые соки взбитые в деготь тяжелым сапогом
зато на моей стороне весь гулаг
и солнышко перечеркнутое кукишем

о сограждане
выползающие
о водитель
алая мертвая рыбка
за лобовым стеклом

встаю в полный рост
пересчитываю самолеты
жалобно проклинаю


Как человек становится

в парке – сумерки человек поднимается со скамейки
его волосы неспешно вырастают в мазутные линии
и вплетаются в мачты растерянного берега
оборачиваясь человек замечает это и вздыхает
снова попался
гавань надвигается грозовой тучей
корабли процарапали в кровь
прощекотали сердце
проходя мимоходом сквозь
вот он уже на коленях –
лающим смехом дрожит разбираемый на части
его волокут за волосы обнажая шею
чтобы новенькая яхта скользнула в гортани и вышла
не поцарапавшись

в его ушах скрипы и окрики плески –
дымное олово
он в последний раз улыбается черными зубами
во всю силу

из далекого киоска доносится вечернее радио
и тянет голос
о том что утром следующего дня погода будет очень лакомой


+++++++++

граждане моей надежды
покидают насиженное место
собирают вещи в спешке роняют фамильный фарфор
оставляют самое необходимое на вершине горы чемоданов

они бросают в мешок свою единственную курицу
вывернув ей крылья –
так и не научились убивать
и идут сквозь истошные крики
птицы
навстречу большим предметам
идут покалеченные своим милосердием

граждане моей надежды
забираются на окровавленный холм
и смеются: карнавал карнавал
им никто не рассказывал о колеснице
слетающей с кончика каждого ножа
въезжающей в тело на истощенных конях
им не рассказывали о том
кто ей правит

поэтому им смешно
когда направляют дуло друг на друга
и сыплются брызги газировки с алым сиропом

граждане моей надежды
присели отдохнуть и покачать детей
посреди пустыни они галдят
осматривая низкое небо
в ожидании наверное дождя
или чего-то другого
может им просто не за что зацепиться
не о чем покричать

уже давно шагали но не прошли и половины
запасы кончаются
кто-то косится на больных и слабых
граждане моей надежды пожирают песок и плюются в костры
и из пепла сырого вырастают серые хижины

их зевающие двери соединяются в тоннель
тишина наползает такая что можно плакать
граждане моей надежды вытягивают шеи
заглядывают в темноту
хихикают
стучат по непрочным стенам

когда они теряют выход
в панике достают ножи
пытаются резать стены
режут мрак
режут руки

колесница поднимается с лезвий
без разбега врезается в них
в граждан надежды
уже не моей
в граждан нежных

и возница кричит:
карнавал карнавал


Она рассказывает

я видела такого классного человека
он стоял в вагоне, сжатый с двух сторон
губами вклюнувшись в соломинку, которая тянулась из стакана пепси
он смотрел чуть в сторону
так на неких картинах бывает
одет был в нечто болотное
и, кажется, всю жизнь занимался только тем,
что кремово и чинно лысел
он был невинен и прям
я увидела его только на долю секунды
он был великолепен


+

вырвать зуб мудрости вернуться к детской невинности
голую лунку чиркнуть языком
нежность десны!
будто колыбельная дрожит на ней эхо касания
совсем как когда-то
когда не было скучной эмали
и мягкие нервы лежали себе
бархатными зверьками
лесными опушками
гладкими соками

я снаружи и внутри становлюсь
чище и прозрачнее
когда трогаю беззубую десну
под ней так близко кровь
над ней неподвижно все
как в комарином сытом брюшке
как в святой слепоте

вот бы через касание пройти насквозь


+

не противоречить ничему

по новостройке поднимается новогодний огонь
площадь содрогается
и немного крови на щеке влюбленного
помадой горит сквозь мягкие гирлянды
осыпавшие его с головы до ног
кто-то кричит от счастья
но замолкает как от удара
дождь исколесил наши спины

не противоречить ничему

трогательный как эпикантус незрячего глаза
поднимается в воздух шар
разгорается под ним кубически тихо
брусчатка

треугольные почерки нотариусов
провожают туда наверх
печально извернувшись стрелой
в казенной толще

очень острые у этой бумаги края
несколько человек порезались
пытались улыбнуться друг другу передавая

и огонь нового года ударил
(как сапог по бензиновой пленке) и разбил
лица на клочки фейерверка

их встречи рукопожатия взгляды
не противоречили
и не соприкасались

пожелаем им в новом
пожелаем им


+++++

улыбка моря это поезд

чего ты боишься?
изрезано
чисто
рукав твоей рубашки
в пальцы мои

вагоны кривятся
прорези шторма
дыхание выстрел
волнам – волна

свет электрички
поступь в железе

я боюсь встретиться лицом к лицу
с некоторыми туманностями
с некоторыми отчаянными
некими проводами
обвивающими сырые силуэты попутчиков

замолвите словечко
в упор
в затылок
кривляние тока
и положа руку на сердце
не могу читать поезда не умею
они полосами
а я точкой

наверное
море изогнулось в вашем здрасьте
и ваша рубашка чиста
как и галстук
хотя вот же пятнышко на краешке
на рукаве

мне кажется
меня вынули из груди
и мое имя никогда не прозвучало
хлопковая ткань рвет мои ногти
как кожуру апельсина
чего я боюсь
– остановки
отправления
людей на перроне

и море так сладко улыбается в них
вонь электричества
вонь новостей
волнам – волна
глаза глядящие вслед
с опозданием


(феи)

они пришли и сложили песни
и в ножны слили мою колыбель
подушку примяли
забрали в конюшню
теперь она рыцарский
в яблоках конь

теперь через простыни ищут граали
в затылке
под мышкой
и чашках колен

свистят в мое сердце
кричат колокольцем
зовут меня в подвиг
в уснувший маяк

где рыжие духи из сладкой эмали
лакают лукавый несбывшийся свет
где запах закисший
где стены разбойно
себя озаряют из трещин внутри

туда меня тащат
туда меня скучно
табачной пыльцою
с карманов стрясут
а после проскачут
верхом на подушке
и пламя пригладят соленой рукой


+++++++

будущие ветераны
несли гробы на своих плечах
несли венок из роящихся мух на головах
поэтому пули их почти не задели

сегодня мы отдадим им цветы
как ожившим памятникам

и ты встаешь в полный рост
говоришь
глядя мне в глаза:
пойдем отсюда
мне страшно
их оживила война

я не знаю, чем тебе ответить
какими словами
и надо ли


++

мой лучший враг в дожде
его улыбка – моя кровь
где-то вдалеке тело
распахнуто непроницаемо
лишено

мой лучший враг в земле
заносит надо мной
не зная
нежит излитый
иззрелый
наискосок

я смотрю глазами своего тела издалека

кровь улыбается
мы суждены


Меня

меня поглощают латвийские старые фильмы
в них друг за другом цветут
обнаженные руки ренессанса
а также рыжая ухмылка гойи

вот девушка поет в атмосферах
как в изысканных дебрях слюды
ее губы пронзительны и я замираю
ее волосы касаются моей щеки

дальше – некая акварель непроговоренного в сценарии
ей отвечает певец или городом или водой
вырвавшись из своих морщин
изломанным соколом
и все это в медовом бреду

с тонким налетом цыплячьего пуха
будто уже вот оно – родилось слово
нацеленное к зениту
но пока еще в острых камнях копошится
и мелькает исцарапанными боками в чертополохе


+++

иисус зародился в рыбе
и икринкой сошел на землю
на тарелку марии
на краешек белого бутерброда

блаженны погибшие на скатерти
задохнувшиеся в обильных соусах и винах
они унаследуют боль матери
что поперхнулась в застольном молчании

смеясь вспорхнула на плавниках
на цыпочках приподнялась
перекатилась кругло крохотно
внутри себя
утром уже проплывала в небе
в платье из чешуи самого благочестивого цвета

ангелы замерли по левую и правую руку
словно клешни в ожидании добычи
и все мы плакали морскими
тихими слезами

и улыбались сытыми мыслями
в сливочном масле новоиспеченные
новорожденные


Вверх

грязный лед в глубине
и кровавым пузырем ударяется в небо поверхность
выбираюсь чтобы выдохнуть
на островке впивается в спину
рой рой
упал пар перекрыл отдыхом
движения обежал обедом
еле дышу
полный затылок меда
и кровью кровью поверхность расходится
пушистым хвостом
обнаженными подмышками
весна загремела выпила
и грязный лед
расстояния лики
как святые прихватившие рясы
и полетевшие танцевать
в спине загудел
рой рой
прищемил
быстрой подсечкой выбросил в воздух
шевелю лапками выбираюсь
через черт его знает откуда


+

слезает с верхней полки ударяется коленом об откидной столик
охает

«восприятие мира у меня апокалиптическое как у посаженной в садовую землю швабры» –
и лицо обросло старостью раньше чем тело
нет ну вы представляете что я услышал в метро – дикторским голосом?
«запрещается наносить рисунки»
что за наносить?
на-но-сить как увечья раны?
отдубасить стены своей тенью чтобы выступил синяк
края отбить контуром?

это еще ничего
а в электричке я слышал песню
из чувственных съедобных губ молодого бомжа
какое-то ретро
я запомнил слова
хоть и бесило страшно –
«этим смелым парням и беда – не беда»
серьезно
именно это нужно осязать своим пустым брюхом
находясь в полупустом железном брюхе
я имею в виду – электричка она же не высыпается тоже
тоже кряхтит и в бессоннице ее прозрачная кровь сворачивается застывает
комьями
превращаясь в таких вот певцов
странствующих из вагона в вагон

все это дико а потому я ложусь спать вы уж меня извините

залезает на верхнюю полку и долго долго ворочается


Флорентиец

идет с сумкой
с сумкой через плечо
сумка перерезает по диагонали ремнем
пыльным лучом
из разлома на каменной вершине

идет и заходит в вагон
в вагон распущенной пыли
вагон который бежит прямо
по рельсам
по мху
через прочнейшие кости
в другой вагон

садится на сиденье
на сиденье рыжее
прогнувшееся над пропастью
холодное
от ночевавших недавно змей

въезжает в станцию
в станцию расчерченную мелом
в раскрытую станцию
распаленную лень
полустертые квадраты

достает камешек из сумки
из сумки через плечо
с диагональю ремня
с трещиной наискосок тела

целится и кидает
+
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney