РАБОЧИЙ СТОЛ
СПИСОК АВТОРОВДарья Христовская
ДВА ОБЪЯВЛЕНИЯ НА АВИТО И ДРУГИЕ СТИХИ
21-12-2019 : редактор - Женя Риц
ДВА ОБЪЯВЛЕНИЯ НА АВИТО
1.
куплю
дом на набережной, бережной ли, небрежной,
правобережной набережной или левобережной,
неважно;
но — сохранившей старые мостовые;
набожной, ибо церквы чаще чем верстовые:
с колокольней, выпяченной перстом,
с голубкой, распластавшейся над престолом,
с лукавой лаковой луковкой под крестом.
2.
продам
катерок, на основе "Чибиса",
числился за береговой охраной,
потом немного в санавиации;
позже был переделан под частную собственность;
состояние мотора прекрасное;
немного изляпан диванчик в кают-компании,
но, в общем-то, это чистится;
в комплекте прожектор, насос
и компас с защитой от девиации;
корпус выполнен из листового
алюминия; всё вместе выпуска тысяча девятьсот девяносто второго.
только в хорошие руки продам свою дынную корочку,
невесомую лодочку,
птичью косточку,
а то уж слишком здесь ветрено, на воде,
да и сам я не молодею
3.
почти сразу оба объявления исчезают
***
...наступает сезон дневника. рука
рисует профиль товарняка;
черновики занимают фланги.
едва забрезжил, дождём пролит,
дождливый день, а уже болит
стигма письма у второй фаланги.
я увенчан пальцами без кольца,
я засыпан пылью времён конца
сентября, я давлю зевоту;
листы у окна шевелит сквозняк.
из проёма видно, как товарняк
медленно набирает ход к повороту.
здесь, пока истекает дождём стреха,
причаститься вновь из чаши греха:
внимая стуку состава,
со скрипом прижать карандаш к листу;
кусать, тягая пальцы ко рту,
саднящий узел сустава.
так в октябре наступает тишь,
так слон, напрягшись, рождает мышь,
так небо сочится влагой;
так я каждый год ухожу в запой
в попытке сделаться сам собой, —
так я
становлюсь
бумагой.
гора бумаги родит стишок,
и ногти искусаны — есть грешок —
и небо пыльный мешок, —
хороший день не сойти с ума.
пиши, дурачок, пока есть бума
га, а карандаш не исписан
под корешок.
***
династия невротиков. стена
стеной, да не стена, а так, простенок,
рубец, гипсокартонный и дрянной,
на выворотке мира, кружевной
на слух, почти невидимый с изнанки,
мучным пропахший клейстером насквозь,
проеденный жучками вкривь и вкось.
кругом один упадок, тленье, нехоть.
подумай, отчего бы не уехать,
зачем терпеть, такую участь для?
не суеты, но рассмотренья для.
я одинок: кругом меня родня,
но с ней меня роднит такая малость,
не милость, не обманывай меня,
но трещина, опрелость, побежалость:
здесь каждый угол вызывает жалость.
здесь каждый третий — выходец из сна,
и сон, как соль, дурной и четверговый,
их речь, шумна, темна и неясна,
дрожит, как моисей пред иеговой,
но только это их со мной разнит.
увы, Египет сам себя казнит.
так кто же я, не помнящий родства,
назло застрявший в этой палестинке,
терзаем злобным духом рождества —
"щелкунчиком" с виниловой пластинки —
является с улыбкою угрюмой,
трещит скорлупкой, говорит: подумай —
подумай, отчего бы не уехать
в заветную страну, где для дыханья
так много воздуха, где пересохший рот
всегда воды колодезной найдет,
где легкий детский жар всему виной
и где пребудет музыка иной:
где ты, земною женщиной рождён,
лежишь, болеешь, спишь — и видишь сон…
***
так он лежит, пытаясь сделать вид,
что вовсе не боится. но посуда
в стенном шкафу грохочет.
но гром, как и положено, гремит
и молния, и молния, паскуда,
а дождь не начинается — не хочет,
а ночь — повсюду.
так он лежит, себя не узнавая,
и думает: а если — шаровая?
когда он был ребёнком, шаровой
боялся каждый, будто шаровые
летали взад-вперёд над головой.
такое было время: время храбрых.
рассказывали в лагере мальчишки
о том, что каждый знал не понаслышке:
как к брату тётки деверя, студенту,
на комсомольской всесоюзной стройке
БАМ
то есть, как раз не бам а
байкало блин амурской магистрали
в строительный вагончик среди ночи
влетела шаровая
ну натурально
шаровая
молния
с футбольный мяч
а может, с волейбольный
да брешешь
да ей богу
влетела
осмотрелась
и не тронула.
но время храбрых поросло травой,
и молнии как будто отступили
и больше не мелькают в новостях.
о, мудрая, слепая, злая сфера,
ты слишком много ведаешь о нас
и брезгуешь трусливым нашим мясом
так он лежит, пытаясь сделать вид,
что убоялся, грезя в полусне,
как в комнату влетает яркий мячик
а комната на пятом этаже
и он не признаётся, что уже
давно не мальчик
никогда не мальчик
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney