СООБЩЕСТВО

СПИСОК АВТОРОВ

Рафаэль Левчин

ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ТЕКСТ и другие идиллии (III)

19-08-2005

Идиллия шестая. Где корыто зарыто?
(в соавторстве с АЛЕКСАНДРОМ ЧЕРНОВЫМ)

Оно стояло у стены. Кузя угрюмо споткнулся и помял бок.
– Будете брать? – вежливо удивился продавец.
– Цинк, – глухо ответил Кузя, потирал вогнутое место. – Дефицит. Беру.
Корыто ухнуло, Кузя крякнул и взвалил покупку на плечи.
В пивной была очередь. Кто-то постучал воблой в цинковое дно. «Семён», – не глядя, определил Кузя и отодвинул корытом пол-очереди.
– Две? – недоверчиво переспросила буфетчица, поглядевшись в корыто.
Пиво пахло мылом и юностью, корыто чутко реагировало на каждый глоток. Семен слушал истово, с затаённым страхом.
Расстались на трамвайной остановке. Целиком в вагон корыто не влезло, половина торчала наружу гигантским ухом. На повороте поймали мотоциклиста. Тут же появился контролёр и стал придираться. Кузя отказался платить за корыто и мотоцикл, как за багаж, и вылез, не доехав. Впрочем, трамвай всё равно был не тот.
Спускаясь по эскалатору в метро, Кузя увидел впереди себя молоденького лейтенанта. Каждая складочка на нем была уставная, каждая пуговка сияла медалью, и весь он был словно только что с витрины военторга.
Эскалатор дёрнулся, Кузя пошатнулся и выронил корыто. Оно с грохотом
поскакало вниз по ступенькам, ударило лейтенанта под коленки, тот шлёпнулся в корыто и понёсся вниз на перрон, в самую середину заинтересованной толпы!
Всем, кроме Кузи и лейтенанта, происшествие понравилось. Кузя отобрал корыто, шагнул в вагон и перегородил его корытом на две неравные части. Он всё больше привязывался к корыту, чувствуя себя с ним уверенным хозяином жизни. Рядом с корытом всё казалось мелочным и случайным.
Выйдя из метро, Кузя попал под дождик, который медленно, но верно набирал силу, о чём-то весело переговариваясь с корытом. Кузя шел под своим приобретением, несгибаемый, как мальтийский рыцарь.
– Где ванночки дают, гражданин? – раздался слева молодящийся женский голосок.
«Ванночки!» – обиделся Кузя и прибавил ходу.
– Псих! – отреагировал голосок.
– САМА ТАКАЯ !!! – срезонировало на всю улицу корыто...
Идти было далеко и неуютно.
«Ну вот, причапаю я, – размышлял с голоду Кузя, – так разве ж Лиза сразу пожрать даст? Ведь сперва ж вопьётся, как бормашина: где шатался, с кем пил, зачем купил, и чего я в голове имею, у всех мужья как мужья, и когда эта нервотрёпка кончится, о детях бы подумал, а то вон Рёмка второй раз защиту кандидатской заваливает, а Панька и вовсе ополоумела, в стюардессы нацелилась, а сам-то, а сам-то на кого похож, крокоидол, я те покажу дефицит, жена родная голая-босая ходит, а он дефицит покупает...».
Усталость брала своё и чужое. Кузя ввалился, как танк, в ближайший подъезд, распугал влюблённых, поставил корыто и уселся на него, свесив ноги и продолжая думать в том же направлении:
«Ведь до чего ж довела баба, сказать стыдно – дёргаться начал! Раньше такое бывало? Ни-ни! Раньше от меня кто хошь дергался! А теперь чуть что – руки дрожат, в бровях тик, в носу свербит, в пояснице стреляет и мальчики в глазах! А я ведь, можно сказать, человек! Царь природы! Был всем, стал ничем! Все через неё, лахудру!..».
И Кузя задремал.
Снилась ему Лиза. Она была с парашютом, как Бабетта в одноименном фильме, на который Кузя когда-то по ошибкe сводил Лизу, и с этого-то всё и началось.
Лиза подмигивала ему и говорила почему-то голосом соседки Сысоевны: «Спишь, крокоидол мой ненаглядный, а Рёмка-то с коллинеарными векторами мается, а отцу и горя мало, пропадай, сынок!..».
«Да плюнь ты, Кузя, на эту стервь! – сказал вдруг Семен, тоже голосом Сысоевны. – Давай-ка лучше ещё по пивку!..».
«Эх, Сёма, – всхлипнул во сне Кузя, поудобнее сворачиваясь на корыте, – не
доехал ведь я до дому, сижу на корыте и сплю, как собака...».
«Знаю, милок, знаю, – запела своим голосом Сысоевна, слывшая в их пятиэтажном крупнопанельном доме ведуньей и фарцовщицей, – что не дошёл ты до дому, сидишь на корыте и спишь, драгоценный, а вся-то жизнь твоя через это самое корыто переменится, сахарный, потому как не простое оно, а вовсе заколдованное!».
«Ну!» – удивился Кузя и поплотнее прижмурил глаза, чтобы не
проснуться.
«С места не сойти, как есть заколдованное! – подтвердила Сысоевна. – На микросхемах и мультистатах!».
«И чего оно может?».
«А чего твоя душенька, рассеребряный, пожелает, то и может! Ты только скажи: "Шито-крыто, ламцадрита, где корыто зарыто!" – и сплюнь семь раз: три раза влево, четыре вправо! Да смотри, не перепутай, а то быть беде!..».
«Проснитесь, гражданин!» – веско сказала вдруг Лиза, появляясь откуда-то уже без парашюта, но в милицейской фуражке.
Кузя открыл правый глаз.
Милиционер недоверчиво к нему принюхивался.
– Не пьяный я, – загрустил Кузя.
– Разберёмся. Вставайте, гражданин! Корыто ваше?
«Может, сон ещё не кончился?» – смутно подумал Кузя и прошептал:
– Шито-крыто, ламцадрита, где корыто зарыто! Сгинь, уйди! – после чего сплюнул семь раз: три влево, четыре вправо, согласно инструкции.
Милиционер посмотрел на него с некоторым недоумением и, слова не сказав, повернулся и вышел из подъезда.
«Действует !!!» – похолодел Кузя...

Дальнейшие похождения Кузи известны достаточно хорошо, хотя изложены
противоречиво и с изрядной долей домыслов, поскольку они вошли в фольклор и литературу едва ли не всех народов Земли, от Гренландии до таинственного Тибета. Поначалу запросы Кузи были невелики, и, вероятно, даже воздвигая между делом Баальбекскую платформу, он стремился лишь к максимальному удобству процесса распития и закусывания. Однако потом, эмпирическим путем освоив свою власть над временем и пространством, увидев, что преград его желаниям практически нет, Кузя стал стремительно становиться тем, что он есть сейчас, проходя при этом через самые разнообразные стадии. Врожденная малозаметная хромота Кузи не только пугающе отразилась в мифе о Вёлунде, но и повлияла на формирование образа дьявола в средние века; побывал он, впрочем, и святым Кузьмодемьяном (он же Сварожич в языческом пантеоне). Не случайно в русском языке слова «кузнец» и «козни» однокоренные, хотя никому почему-то не приходит в голову увязать это, например, с серией известных анекдотов («А что это за хмырь к нашему Кузе обниматься лезет?..») или с определенными мотивами в японской и африканской мифологии, или с некоторыми спорными местами «Илиады», например, о золотых девушках-роботах Гефеста... и так далее.
Деятельность Кузи стала настолько всеобъемлющей и хаотической, что уже не может быть оценена реально. В сущности, её как бы и нет. Да, это он создал Атлантиду – но он же её и уничтожил; и так во всём.
Сейчас Кузя, видимо, далеко за пределами нашей солнечной системы и, может быть, метагалактики: то и дело вспыхивают новые сверхновые и квазары. Говорят, скорость разбегания галактик увеличилась и довольно заметно. Ничего удивительного.

А всё-таки стоит по-человечески пожалеть Кузю: какие бы ужасы, восторги и катаклизмы ни предстояли ему ещё впереди, каких чудес и костров ни насочиняют они с корытом в пучинах времени и пространства, всё равно в глубине души (если только к Кузе всё ещё применимо понятие «душа») он, несомненно, тоскует о потерянном рае пивной, нежной пене над кружкой и радужной улыбке воблы!..

Идиллия седьмая. Консультация.
(в соавторстве с АЛЕКСАНДРОМ ЧЕРНОВЫМ)

– Я собрал вас, чтобы сообщить радостное известие: мне пора отправляться в Реальность. Точнее, в Россию ХIХ века. Сегодняшнюю консультацию посвятим разбору моих предполагаемых действий т а м. У кого есть вопросы? Прошу.
– Учитель, но ведь именно в России ХIX века уже работает сотрудник нашего сектора. Чем вызвана необходимость Вашего перемещения?
– Есть все основания думать, что реальная жизнь нашего сотрудника вскоре прервется и он возвратится в Центр. Видимо, моим первым действием в Реальности будет именно творческий протест против его физического уничтожения.
– Но, надеюсь, этим не ограничиваются Ваши литературные планы?
– Естественно. Мне хотелось бы закрепить творческие достижения моего предшественника и в какой-то мере определить направление дальнейшего развития русской литературы.
– Позвольте мне... Уж если Вы начнете с протеста, будет ли долгой Ваша реальная жизнь?
– Скорее всего, нет. К тому же субъект, на которого обратил внимание Центр, крайне молод, горд и вспыльчив, так что факторов для физического уничтожения предостаточно.
– Мастер, но ведь если так, то Вы – полная противоположеность субъекту. Не будет ли затруднения в процессе взаимодействия сущностей, его и Вашей?
– В моменты творчества, надеюсь, не будет. В остальное время реальной жизни возможно некоторое расщепление личности, но оно будет восприниматься субъектом как муки бездействия. Это должно сократить перерывы между моментами творчества, что меня вполне устраивает.
– Скажите, учитель, кто продолжит занятия с нашей группой?
– Я уже рекомендовал центру сотрудника на мое место – того самого гения, на смену которому перемещусь я. Полагаю, что он будет вам весьма полезен – ведь ваша группа, как и большинство групп этого сектора Центра, специализируется именно на России.
– Но сам факт физической гибели... как перенесёт его гений?
– Дать однозначный ответ невозможно. Мы знаем, что для гения никогда не проходит бесследно взаимопроникновение сущностей. Что-то от субъекта – иногда многое – остается навсегда. Поэтому конец реальной жизни и возвращение в Центр нередко воспринимается гением как несчастье, что в какой-то мере верно...
– Что такое н е с ч а с т ь е, мастер?
– Термин, принятый в Реальности. Приблизительно соответствует нашему чувству абсолютной неудовлетворенности... повторяю, в какой-то мере это верно – ведь только в реальной жизни возможна н а с т о я щ а я р а б о т а... ещё один реальный термин, но, надеюсь, переводить не надо? Вы знаете, что Центр – для Реальности, а не наоборот, хотя, ч т о г р е х а т а и т ь...
– ???
– ...тоже реальный оборот речи... я хочу сказать, что контакт пока далеко не столь плодотворен, как это виделось создателям Центра... Но мы отвлеклись. Уверен я в одном: гений будет стремиться вернуться в реальную жизнь. Сможет ли он в таком состоянии быть вашим наставником – неизвестно. Надеюсь, сможет.
– Скажите... не будет ли резкого перепада в творчестве субъекта после восприятия Вашей сущности?
– Да, будет. Когда он впервые почувствует в себе гения, необычайно возрастёт его работоспособность. Этот количественный и качественный скачок сразу бросится в глаза окружающим, вызывая восхищение и зависть.
– Сможете ли Вы взять под контроль поступки субъекта?
– Не смогу и не хотел бы, даже если бы смог. Прежде всего, как бы субъект благодаря своему характеру и внешним обстоятельствам ни выламывался из Реальности, он все-таки лучше приспособлен к ней, чем я. Главное же – именно такая, экстремальная, отнюдъ не гладкая судьба, видимо, более всего подходят для воплощения гения. Подумайте над этим.
– Учитель, не испытываете ли Вы робости перед Реальностью?
– В какой-то мере. Но гораздо сильнее – нетерпение, стремление в реальную жизнь. Странно, что вы об этом спрашиваете.
– В каких жанрах Вы будете работать?
– Судя по первым шагам субъекта, начну с поэзии. Но в дальнейшем рассчитываю заняться прозой и драматургией.
– Мастер, меня, как будущего прозаика, интересуют Ваши планы...
– Планы – громко сказано, но некоторые наметки есть. Хотя едва ли они... Словом, хотелось бы создать образ человека одарённого и образованного, но как бы разомкнутого с действительностью, не интегрируемого средой. Переживания его можно сравнить с переживаниями гения, безуспешно стремящегося в Pеальность. Мои предшественники уже предприняли вылазку в эту область. Правда, в ином жанре.
– Мастер, не предполагаете ли Вы также дать образ человека не столько образованного, сколько стремящегося к знанию... к попытке воплощения каких-то идеалов... хотя бы в плане бытовом... извините мою сбивчивость... его разобщенность со средой проявляется не только на уровне духовном...
– Ну, это уж будет Ваша тема!
– Вы смеётесь надо мной, мастер?
– Нет, я всего лишь ещё раз напоминаю, что и Вам, как и большинству здесь собравшихся, предстоит тот же путь, и что время перемещения может настать скорее, чем Вы думаете. Готовьтесь к нему постоянно.
– Возможен ли непримиримый конфликт между Вами и субъектом?
– Да, возможен. Иногда расщепление личности приводит к патологии, к распаду сознания. Творчество становится невозможным. Если не удаётся примирить сущности, мы покидаем реальную жизнь, а субъект, с точки зрения окружающих, «выздоравливает». Впрочем, нередки случаи, когда гений не пожелал уйти – в той же России ХIХ века, в Германии ХVIII века, в Паннонии IХ века, в Островной Республике ХХIII века…
– Выходит, для гения может быть предпочтительнее нетворчество, чем возвращение?
– Иногда.
– Что же, гений беспомощен перед сущностью субъекта?
– Ещё раз напоминаю: мы для них, а не они для нас. Без сущности субъекта гений не способен выразить себя принятой в данной Реальности символикой. Гений в чистом виде просто не воспринимается в реальной жизни.
– Тогда позвольте мне спросить: может ли субъект – без участия гения – создать что-то значительное, вневременное?
– Едва ли. Для этого субъект слишком рационален, слишком склонен объяснять неизвестное через известное, хотя, казалось бы, самоочевидно, что следует поступать наоборот... но это самоочевидно для нас, не втискивающих новые факты в старые концепции... Словом, безгениальное творчество в лучшем случае лишь благоприятная среда для сущности гения.
– Сможете ли Вы общаться с нами... из Реальности?
– Разумеется, нет. Но я буду постоянно осознавать ваше существование. Возможны также контакты с теми из вас, кто будет перемещён; но тут уж всё зависит от субъектов – как моего, так и ваших. Кстати, своим творчеством я надеюсь подготовить какое-то количество субъектов к восприятию ваших сущностей... в частности, Вашей...
– Вы мне, мастер?
– Да. Что-то мне подсказывает, что Вы переместитесь одним из первых.
– Скажите, учитель, субъекту сообщается что-нибудь о Центре?
– Только в туманных околофилософских намёках, которыми субъект верит и не верит. Чаще всего такая информация лишь искажает представления субъекта о Реальности, но иногда служит источником остранения. Поэтому полного запрета на неё пока нет.
– Как субъект воспримет внезапно нахлынувшую мудрость? Я имею в виду несоизмеримость его и Вашего интеллектов...
– Полагаю, припишет интуитивному озарению.
– Учитель, бывает ли, чтобы субъект догадался о существовании Центра ещё до того, как с ним слился гений?
– Да, бывает. Для таких субъектов характерно искание гения – в себе ли, в других – и в конечном счете тягa за пределы Реальности. Как правило, их творчество скопом зачисляется по ведомству фантастики... Увы, как это ни парадоксально, большинство субъектов – подавляющее большинство! – выделяет фантастику в особый жанр и даже противопоставляет ее литературе!..
– Как это, мастер?! Разве они не понимают, что фантастика и литература суть синонимы?
– Да, для нас. Однако они почему-то упорно считают, что литература не занимается созданием миров. Между прочим, не исключено, что именно Вы попытаетесь поломать эту традицию... А вообще... внимание, я обращаюсь ко всем!.. не ломайте себе над этим головы. Видимо, это одна из тех тайн Реальности, которые нам предстоит понять ещё очень не скоро...

Идиллия восьмая. Вне.
(в соавторстве с АЛЕКСАНДРОМ ЧЕРНОВЫМ)

Выпей чашечку сакэ, Возьми меч-катану,
Трахни друга по башке,
Чтоб ушел в нирвану...
Самурайская песня.

На поляне был колодец, а воды в колодце не было. Так бывает со старыми колодцами, оставшимися без людей. Но девушка, из всего творившая игру, уверенно заявила:
– Будем ловить в нём рыбу!
Юноша кинул гитару на траву, выломал длинный прут в орешнике и сунул его в пустой колодец, приборматывая:
– ...берегитесь, рыбаки, на подходе рыба-кит!..
Девушка тут же оборвала игру, шлёпнулась рядом с гитарой и, завесив один глаз прядью блестевших волос, спросила:
– Ты рад, что остался со мной?
Вместо ответа он уронил прут в колодец, опустился перед девушкой на колени и поцеловал её... вернее, попытался поцеловать, потому что она увернулась, перекатившись на спину, и продолжила:
– Рад, что будешь сочинять песни только для меня?
Он опустился в траву, ткнулся лбом ей в плечо, борясь с собой. Однако то, чего не надо бы говорить, всегда говорится:
– Рад, что не к кому ревновать тебя!..
У девушки блеснули глаза, ей как раз того и надо было:
– Неужели ты ещё не понял? Ревность и любовь несовместимы, потому что ревность – чувство собственника, несовместимое со свободной любовью, а настоящая любовь всегда свободна!
– Ты хочешь сказать, что... если бы кто-нибудь из них.. остался с нами... ты могла бы мне изменить? Что же это за любовь?!
– Ты так и не понял. Боюсь, что и не поймёшь. Изменить можно человеку, но не любви. Любовь больше одного человека, больше одной человеческой жизни. Ради любви не только можно, но и нужно жертвовать человеком, потому что любовь важнее. Так называемая верность – такой же враг любви, как и ревность... это вообще одно и то же, просто буквы переставлены, анаграмма... это жертва любовью ради человека, большим ради меньшего. Победа собственности. Гибель любви. Постарайся понять: любовь должна иметь всё – человек не должен иметь ничего.
– Ничего? Но ты вот, сколько я тебя знаю... – он запнулся, пытаясь прикинуть, сколько он её знает; выходило, что дней шесть, – щеголяешь в джинсовом комбинезоне и что-то не собираешься никому его отдавать...
– Умнее ничего не мог придумать? Ты думаешь, я дорожу этими тряпками? Я бы его отдала первому, кто попросил бы; я могла бы ходить в мешковине, я могла бы голой пройти по Городу! А ты мог бы? Мог бы, а?!
Их джинсовый прикид выглядел, как униформа, а разнообразные феньки – как знаки различия.
– Знаешь, – подавленно буркнул он, – давай перестанем... поссоримся же...
– Боишься ссоры? Всего ты боишься: холода, боли, ссоры, моей измены... что ты за мужчина?
Девушка совершенно открыто провоцировала его. Для неё все люди делились на два типа: те, кого можно подавить с тем, чтобы потом ими управлять, и те, кого нельзя. Она ещё не знала ввиду недолго знакомства, что юноша из таких, кого можно подавить, но кем невозможно управлять. Она сказала ещё что-то обидное. Он взял гитару, отошёл в сторону, сел на пень и стал с мрачной решимостью перебирать струны. Девушка последовала за ним и стала напротив:
– Надулся? Опять истерика? Господи, как ты мне надоел!
Он не ответил.
– Ах, ты уже и говорить со мной не желаешь? Смотри, пожалеешь! Ладно, сиди, а я пошла на разведку местности. Если не вернусь, можешь меня искать. Может, и найдёшь...
Слушая, как трещат кусты, через которые, демонстративно не щадя свои «тряпки», продиралась девушка, юноша не бросился ей вослед, сам остался доволен, что совладал с собой и не бросился, взял аккорд и вполголоса запел. Петь ему не очень хотелось (тем более, что через минуту пожалел...), но он был уверен, что искусство должно помогать именно в такие минуты:

Наши корабли в бою горели.
Цезарь и Помпей за нами гнались…

Постепенно он повысил голос, вроде и вправду помогло...

Нас топили, вешали на рее,
применяли к нам психоанализ...

Кусты снова затрещали, только с другой стороны. Юноша сделал каменное лицо и запел громче:

Пули, пули – райских птичек стаи –
Неспроста насвистывают в уши.
Где уж вам понять, что нас заставит
Добывать, рискуя жизнью, ужин!

На поляну вышел человек, пожилой, бородатый, в мятой одежде и резиновых сапогах. Юноша поперхнулся от неожиданности, после чего счёл делом чести сперва допеть следующий куплет:

Прячемся в проливах и прорехах,
Как ножи, завёрнутые в рухлядь.
Флибустьера нынче встретишь редко,
Флибустьеры не даются в руки...

– и только потом распустить каменное лицо, встать и поздороваться с пришедшим.
Тот остановился и посмотрел внимательно, но безразлично:
– Тоже выселили?
– Да... И вас? А вас за что? На тунеядца вы вроде не похожи...
– Сектант я. Проповедник.
– А! Сочувствую, в таком случае, вашей секте – она ведь осталась без пастыря?
– Сам себе секта, сам себе пастырь я, – сектант тяжело сел. – В секте моей лишь я один.
– Как же вы... на что жили и вообще?..
– С места на место хожу, куда глаза глядят. Иногда сам к себе с проповедью обращаюсь. Если при том люди присутствуют, предупреждаю их, что не к ним слова мои. Но всё же они иной раз кормят меня. А каждый день не обязательно есть мне. Малого довольно мне.
– Краюху хлеба да крынку молока, – улыбнулся юноша.
– Молока не потребляю, – возразил сектант.
– И мяса тоже?
– Мясо-то как раз да, не жареное только. Гастрит у меня.
– М-да... Я б сейчас и от сырого не отказался... Ну, и о чём же вы говорите в своих проповедях?
– О Боге.
– Вы верите в него?
– Верую.
– И считаете его добрым?
– Добрее меня, стало быть, добрым.
– Не понимаю... Я вообще считаю, что верить в него не надо, есть он или нет. Если и есть, ему наплевать, верят – не верят, его не убудет... Но в принципе стремление верить мне ещё понятно – но вот как можно верить в доброго боженьку, до меня в упор не доходит! Что ж он, видит всё, что творится, и не вмешивается? Мы ведь его дети, так или нет? Вот, скажем, есть у меня маленький сын...
– Нету у вас сына, – впервые улыбнулся сектант.
– Да я к примеру... и вот иду я и вижу, допустим, что его метелят пацаны постарше, трое на одного – я же вмешаюсь, растащу их, оставлю хотя бы один на один, чтоб по-честному...
– А если за дело бьют?
– Всё равно это не метод, да ещё на одного...
– По-вашему не метод, а по-ихнему и метод как раз. А вмешаетесь как? Хоть по разу, да стукнете. А не метод, говорите. Злом лишь зло умножишь...
– А мимо пройти – не зло?!
– Если верить – будет спасение.
– Это что же, я, как распоследняя сволочь, стану и буду спрашивать: признаешь, что я твой отец родной – выручу, не признаешь – сам выпутывайся...
– Логизируете, – равнодушно заметил сектант. – Логика хороша в своём, тут не поможет... Аналогия ваша беспомощна. Какой же отец, уж скорее дальний родственник...
– Дальний?
– Конечно, дальний. Как вам – обезьяна какая-нибудь в джунглях... Её, небось, выручать не станете?
– А я о чём! Мы ему до лампочки! Равнодушный или тупой, или и то и другое сразу! А скорей всего – он и есть вершина всего зла, которое его волей и творится...
– Дьявол вместо бога, – покивал сектант. – Есть и такая секта.
– Выходит, я тоже сектант? – развеселился юноша.
– Выходит, так. Да все люди – сектанты, от этого куда денешься.
– Ну, я-то ведь не верю всерьёз. Ни в бога, ни в чёрта.
– Это тоже секта. Не просто не верите, а яростно отрицаете. У вас, должно быть, в личной жизни что-то очень неладно. Да не смущайтесь, не у вас одного, у всех почти. А когда особенно неладно, человек или яростно призывает бога, или яростно отрицает. Хоть так, хоть этак, всё опора... За что выгнали-то?
– А... не работал нигде... Песни сочинял и пел на улицах... Предложили работу – петь в ресторанчике, отказался.
– Что так?
– Песня песней, а жратва – жратвой, нечего их путать.
– А что ж это вы так-то уж жратву презираете?
– Да не презираю я. Наоборот...
Девушка, точно ждавшая за кулисами, почти бесшумно появилась на поляне, мокрая по пояс.
– Я в какое-то болото провалилась, – беспечно заявила она и начала раздеваться.
– Мы не одни, – попытался остановить её юноша.
Только теперь девушка заметила бородача:
– У нас гость? Тогда объясни ему – он, похоже, тугодум, – что я раздеваюсь и ему лучше отвернуться, если, конечно, он не предпочитает смотреть.
Бродячий проповедник отвернулся. Девушка разделась, отжала свои вещи и развесила их сушиться по кустам. Юноша снял куртку и протянул ей. Девушка соорудила из неё подобие юбки, даже не подумав поблагодарить, и весело окликнула сектанта:
– Можете повернуться, а заодно и рассказать, кто вы.
– Уже рассказывал я. Другу вашему...
– Любовнику, – уточнила девушка. – Притом бывшему. Хотите стать следующим?
Юноша заскрипел зубами и сам сморщился, как ненатурально это вышло. А как скрипеть «натурально»?
– Нет, – серьёзно ответил бородач, разглядывая девушку. – Не сейчас, по крайней мере.
– О, это уже нечто. Смотрите, не надумайте слишком поздно. Вы, часом, не монах?
– Почти. Сектант я.
– С вами всё ясно. Слушайте, а правда, что на ваших молитвенных собраниях устраиваются оргии и всякое такое?
– Не знаю. Не с кем собираться мне.
– Ну, ничего, – утешила девушка. – Со мной соберётесь.
– Ох, врезал бы я тебе! – прошипел юноша себе под нос, но девушка услышала – как многие близорукие, слышала она прекрасно – и стремительно обернулась:
– Да? Ну, врежь! Ну?! Смотри только, потом не плачь! Слыхал про каратэ? Знаешь, что на человеческом теле есть точки, которых достаточно коснуться?..
Юноша не стал дослушивать, глубоко вдохнул и зашагал к кустам.
– Туда не ходи, там болото! – как ни в чём не бывало крикнула ему вслед девушка. Он остановился – на минуту ему показалось, что идти некуда: справа Город, слева болото...
– Наше вам! – возник перед ним, как чёртик из табакерки, высокий парень с быстрыми глазами. – О, гитарка! А ну, дай глянуть!
И не успел юноша опомниться, как ловкие руки уже отобрали у него гитару и пробежались по струнам:
– Во лажа, расстроена, как моя семейная жизнь!.. Э, да тут лажи косяками ходят – струны нет! Не, на таком играть – здоровью вредить!
И парень одним движением оказался рядом с сектантом:
– Папаша! Купи инструмент!
– Зачем?
– Затем! Настроишь и заиграешь! Недорого возьму.
– Она не твоя ведь.
– А ты видел?
– Иной раз и видеть не надо, достаточно слышать. И то сказать, что сегодня моё, завтра твоим стать может, а твоё – моим. Ничто не принадлежит никому...
– Ну, ты и темнила, дед! Так не берёшь? Ну и чеши спину, сам сыграю...
Всё это произошло настолько быстро, что юноша только теперь опомнился и кинулся к наглецу:
– А ну, отдай!!
– О, чё делается! – изумился тот, уже бренча что-то развесёлое. – Восстание ангелов! Да ты знаешь, сявка... А ладно, держи свою бандуру, дядя шутит. Всё равно на ней только «Смерть клопа» играть...
И тут он заметил девушку:
– О! Миледи! Да здесь, оказывается, изысканное общество! Рад приветствовать категорическим путём и позвольте быть у ваших ножек!..
– Заткнись! – не выдержал юноша.
Быстроглазый лишь покосился в его сторону и снова обратился к девушке:
– Пардон, пани, этот фраер всегда такой деловой?
– Всегда, – ответила девушка, разглядывая парня с интересом. – А ты кто? Тоже выселили?
– Выпустили, мисс! Вы-пу-сти-ли!! И если вас волнует моё место в системе распределения матблаг, то колюсь, как на очной ставке: я вор в законе!
Его внимание опять переместилось на проповедника:
– Батя! У тебя пожрать нету? Меня в моём санатории последним завтраком накормить забыли!
Проповедник лишь молча покачал головой.
– Вот ты бы и достал еду! – посоветовала девушка. – Тебе же это плюнуть раз.
– Синьорина, не продолжайте! Вас понял, спешу заключить колдоговор на благородных основаниях: я приношу жавчик, а вы позволяете мне смотреть, как вы его схаваете! Ждите меня здесь!.. А ты, чуха, её не обижай! Я те ещё права покачаю, на цырлах передо мной будешь...
И вор нырнул в кусты.
– Как насчёт свободной любви за харчи? – поинтересовался юноша. Девушка смерила его взглядом:
– А ты... подумал... о том, что я, может быть, голодна? Тебе плевать, правда? Тебе одно надо!
Юноша, чтобы не отвечать, закусил зубами кулак, до крови.
– Говорить буду! – провозгласил вдруг проповедник, вставая. – Все слова мои обращены ко мне, только ко мне самому и ни к кому более! Ничего не знаю я о Нём, но и никто ничего не знает. Одни в небе его ищут, другие – в реках и горах, деревьях и статуях, громе и чуме, а есть и такие, что себя за Него принимают. Но Он, быть может, в зубной щётке, старой и негодной почти; утром зубы чистите вы ею кое-как, и один волосок в горле у вас застревает, и целый день слёзы катятся из глаз у вас, и не так звучит голос ваш, как обычно, и начальник недоволен, и чувствуете вы себя к вечеру измочаленным и не идёте на свидание, и ваша любимая за вашего соперника замуж выходит,..
Юноша дёрнулся и почти бегом ушёл в сторону болота.
– ...и трое детей, которые у вас с нею могли бы быть и младший из которых новым Моцартом стал бы, – продолжал проповедник, – не рождаются на свет, а вечером вас останавливает у дома грабитель, и хотя вы шире в плечах и выше на голову, но уже лишены волоском воли к сопротивлению и вкуса к жизни, и отдаёте кошелёк с пиджаком вместе; правда, в кошельке всего и было, что лотерейный билет, но на него-то и упал выигрыш – яхта, на которой предстояло вам совершить кругосветное путешествие и прославиться; и, войдя в квартиру, ломаете вы почти что законченный вечный двигатель второго рода, каковой собирали по винтику не один месяц, и открываете газ на кухне, а огня не зажигаете... Велико могущество Бога, и гнев Его страшен, аминь!
Девушка, слушавшая сперва с усмешкой, потом с некоторым интересом, при последних словах неожиданно взвилась:
– Бог, бог!.. почему ваш бог так со мной обошёлся?! Знаю, скажете: это не он, это я сама!.. да?!. значит, я сама виновата, что была в детстве жуткой веснущатой уродиной в очках? что меня иначе не звали, как только бруцеллёзной коброй?!! что я их всех... не-на-ви-жу!!! Ежедневный аутотренинг... гимнастика... каратэ... это всё ненависть, ненависть! Я могу спокойно избить среднего мужика... да и с двумя справлюсь... я проехала на байке без тормозов по парапету, у меня лучший прикид, лучшая коллекция дисков в Городе... я провозгласила свободную любовь... я стала образцом, мне подражали... какие они все дураки, дуры набитые, знал бы кто!!. вот он любит меня, я вижу! а мне плевать, я никого не люблю... никого и ничего!.. да зачем я говорю всё это?.. и кому, господи!..
– Аминь! – подытожил проповедник.
Несколько минут молчали.
– Есть хочется, ужас, – вдруг тихо сказала девушка.
– Если вы надеетесь... – проповедник мотнул головой в сторону, куда ушёл вор, – то напрасно. В Город он не проникнет, кордоны всюду поставлены. Не шутя избавиться решили от нас.
Шорох, шорох, осторожные шаги – и:
– Доброго всем здоровьичка! – выкатилась на поляну женщина могучего телосложения и неопределённого возраста, с мешком за плечами.
Сектант кивнул, девушка дёрнула плечом.
– Да что ж ты, красуля, носик-то воротишь? – пропела женщина. – Вон ведь всё твоё не через мои ли руки-то прошло? И то вон, и то... – она обвела жестом всё, что сохло на кустах. – Вот разве это не моё... – задумалась она на импровизированную юбку девушки. – Надо быть, Сухонькая спроворила...
Привлечённый новым голосом, явился юноша, бродивший, видимо, неподалёку.
– Так и есть, она, зараза этакая! – определила женщина, увидев джинсы и рубашку юноши.
– А-а, и вы к нам? – преувеличенно обрадовался юноша. – Все городские пижоны наверняка в трауре...
– Кабы так, а то ведь там Сухонькая осталась! Она-то хитрая, в комок пристроилась, переждёт, а я вот, дурында...
– Ну, не расстраивайтесь, попрут и её. То-то вы здесь перегрызётесь! Как пауки в банке.
– Охальник! – махнула рукой женщина и повернулась к сектанту:
– Святой отец, небось, обижали они вас тут?
– Сколько уж вас просил я не называть меня так! Не отец я вам и уж подавно не святой!
Бесшумно, как кошка, вышел из кустарника вор. Его не узнать было – такая унылая стала физиономия.
– Хана, – горько сказал он. – В Город не пройдёшь...
Тут он увидел спекулянтку, и некое озарение посетило его. Поманил юношу:
– Канай сюда!
– Зачем?
– Не трынди! Дело есть... на сто тысяч...
Они отошли в сторону.
– Значит, так, – деловито сообщил вор, – я её отвлекаю, а ты мешок сбондишь... Ти-ха! В мешке наверняка жратва, сечёшь? Грабь награбленное!
– Но почему я?.. Может, я лучше отвлекать буду?
– Во тупарь! Да меня она знает, как облупленного, на выстрел к себе не подпустит, на три метра за спиной унюхает!
– Нет... я не смогу... Может, он? – юноша кивнул в сторону сектанта.
– Ему она и так отвалит... Не коси под графа, девчонку хоть пожалей – сколько она, по-твоему, голодная сидеть может?
В этот момент спекулянтка, расположась поудобнее на поваленном дереве, извлекла из мешка батон, кольцо колбасы, ножик, быстро соорудила два изрядных бутерброда и один предложила сектанту:
– Кушайте, батюшка!
Тот взял, церемонно поблагодарил и, жуя хлеб, протянул колбасу девушке:
– Ешьте!
– ...пасибо... – пробурчала полным ртом девушка.
– На здоровье! – поклонился сектант.
– Ну вот, – весело сказал юноша вору, – мне уже нет причин участвовать в этом деле.
– А сам чё, жрать не хочешь?
– Перебьюсь.
– Ну и соси лапу... пихарь мамин!
Юноша улыбнулся и отошёл, стараясь не смотреть на жующих. Запел

Золотой подводной лодкой
Выплывает новый день.
У пирата век короткий ---
До пожара на воде.

В загрязнённом океане,
Между двух материков,
Предпоследнее гулянье...

– Послушайте-ка притчу, – тронул его за плечо подошедший проповедник, уже прикончивший свой паёк. – Было это в годы первой мировой... а может, и гражданской. В степи под Херсоном нашли то ли чекисты, то ли махновцы старый, ещё довоенный, оружейный склад и, значит, поставили около него часового. Ну, стоял часовой, бдил, как вдруг показался некий старик и спросил, не хочет ли, мол, служивый выпить, а то самогон имеется. Солдат ему, что пост покидать нельзя, ответил, а старик ему: «Да я и сюды принесу, халупа-то моя рядом». Сбегал, бутыль притащил и связку бычков вяленых. Плеснул на камень, поджёг – синим пламенем полыхнуло. Солдатик, понятно, тут же про бдительность забыл, выпили они со стариком, рыбкой зажевали, и старик часовому о своих размышлениях поведал про то, как в землю уходит всякий отброс, будь то мусор, навоз, помои, оттуда же трава, зерно, ягода и прочая пища всякая выходит. А что, ежели процесс сей усовершенствовать, сиречь стадию перегноя убрать? Ну и попробовал: птичий помёт собирает, козьи катышки, коровьи лепёхи, человечий кал опять же – и самогон гонит, ну да, вот тот самый, что они сейчас пьют... Как услышал солдат, выворотило его наизнанку раз и другой, бросил ружьё и бежать кинулся, а старик за ним бежит и кричит расстроенно: «Постой, ты ж видел, оно ж горело!»...
– Оно ж горело... – задумчиво повторил юноша.
– Горело, – подтвердил проповедник.
– Вы считаете, надо вернуться в Город?
– Ага, уже ты вернулся! – подал реплику вор. – Мне и то не светит...
– Минутку внимания, граждане! – на поляне появилась новая личность, в слегка блестящем сером костюме, с чуть заметной лысинкой и соответствующим брюшком. – Как представитель городской администрации, должен сообщить вам, что, будучи выселены из Города, вы отнюдь не брошены на произвол судьбы. Здесь будет организована показательно-трудовая колония, в которой вам всем предстоит упорным трудом зарабатывать себе право на отдых и возвращение в Город по прошествии определённого срока...
– Чего-чего насчёт срока? – угрожающе спросил вор.
– Да что вы все смотрите, дайте ему кто-нибудь в морду! – вскочила девушка. – Мужики вы или нет? Или я сама сейчас!..
– Рекомендую не заниматься подстрекательством; нападение на меня при исполнении служебных обязанностей будет строго караться; в течение суток сюда будет доставлен запас пищи на первое время и инвентарь; будем вести дренаж и осушать болото; вас...– палец упёрся в грудь вора, – назначаю моим заместителем!
– Слушаю, гражданин начальник, – растерянно ответил вор.
– Очень рад, что меня правильно поняли; имеющийся в наличии запас пищи немедленно конфисковать и распределять по моим указаниям...
Вор неожиданно стукнул спекулянтку по рукам и выхватил мешок.
– Очень хорошо, – похвалил новоявленный начальник. – Спокойно! – это уже относилось к спекулянтке.– Иначе к вам будут приняты меры второго порядка!
– Может, счас распределим? – заикнулся вор.
– Повторяю, по моим указаниям! – мешок перекочевал к начальнику. – Сначала я вкратце расскажу о распорядке, целях и задачах колонии, которую нам с вами ещё предстоит создать...
– А петь в колонии можно будет? – спросил юноша.
– После согласования репертуара и в нерабочее время. Кстати, музыкальный инстумент попрошу отдать мне.
– Разрешите немножко спеть напоследок... У меня репертуар хороший, про любовь и про пиратов...
– Про пиратов не подходит. Про любовь можете исполнить отрывок.
Юноша ударил по струнам:

Горбатый Рено, ковыляя, бредёт к неизвестному Риму,
толкая обломок колонны; и лепится путь голубой.
Верёвка кровит, и на спутанных улицах рынка
его проверяет дубина, его проверяет любовь.

Он просит подать на строительство равного храма.
Повсюду мерцает пиастров и перстней старинный запас.
И снова Рено, пригибаясь, наносит смертельную рану...

– Достаточно! – оборвал начальник. – Такая уголовная романтика нас не устраивает. Будьте добры сдать гитару...
– Добрый день! – негромко сказал кто-то. Все обернулись.
Ещё один человек, незаметно вышедший на поляну, внимательно их рассматривал. На нём были чёрные брюки, тёмно-коричневая кожаная куртка, застёгнутая наглухо, а руки он держал в карманах.
– Вы тоже выселены? – спросил начальник.
Новоприбывший отрицательно покачал головой.
– В таком случае... что вы здесь делаете?
– Пришелец я.
– В каком смысле?
– В смысле: из космоса. С Альфы Центавра, чтоб вам понятней было. И теперь я возвращаюсь.
– Так, только психов нам тут не хватало, – хмыкнула девушка.
– Для этого мне придётся убить одного из вас. Извините, но тут ничего не поделаешь. Так мы перемещаемся. В момент... насильственной смерти тело испускает большой пучок энергии. Для моего возвращения вполне достаточно, – и он вынул из кармана правую руку с длинным ржавым ножом. – Знаете... вам вообще-то ещё повезло: вот пришелец, например, из центра Галактики вынужден был бы убить несколько тысяч землян. Между прочим, как по-вашему, отчего у вас тут постоянные войны?
Вдруг он чуть улыбнулся:
– Но можно и иначе. Если хотите, пусть кто-нибудь убьёт меня. Энергии выделится примерно столько же, и я попаду к себе, только в виде трупа. Ну, это мелочь, там меня восстановят. Наша технология, знаете ли, вашей не чета. Не хухры-мухры, как у вас говорят.
– Так, может, вы сами себя убьёте? – спросил юноша.
– Нет, к сожалению, так нельзя. Это будет уже не убийство, а самоубийство. При нём энергии выделяется гораздо меньше. Этак я могу запросто застрять где-нибудь в открытом космосе. Удовольствие ниже среднего, знаете ли...
– Прекратить! – взвизгнул начальник. – Я, как начальник колонии при исполнении служебных обязанностей, приказываю...
– Тебя и убью, – спокойно сообщил пришелец. – У начальников энергии обычно много.
– Не-ет!! Я не начальник!!! Меня тоже выселили! Я аферист, я просто всех обманул, это моя профессия!..
– Ладно. У обманщиков тоже энергии немало, так что ты в любом случае подходишь.
– Не убий! – тревожно сказал сектант.
– А вы что, священник? – спросил пришелец.
– Сектант я.
– Хорошо. Прочтёте молитву над убитым. У вас это принято. У некоторых из вас, во всяком случае...
– Я только для себя молиться могу.
– Что ж, могу убить вас...
Тут он обратил внимание на девушку, которая пристально его разглядывала. Некоторое время он тоже глядел на неё, затем проронил:
– А пожалуй, убью вас.
– И не жалко? – спросила девушка. – Я такая молодая, красивая...
– У молодых и красивых, как правило, энергии очень много.
– Её вы не убьёте! – юноша взял гитару за гриф, как дубинку.
– Вот как? Почем же?
– Потому что сначала вам придётся убить меня!
– Могу и вас, – пожал плечами пришелец.
– Его, его, – поддержала спекулянтка, – а то вишь какой козырный!
Пришелец глянул на неё, дёрнул ртом и неожиданно, взяв нож за лезвие, рукоятью вперёд протянул его юноше:
– Ну, хочешь, на. Убей меня и покончим с этим.
Помешкав секунду, юноша бросил обиженно зазвеневшую гитару и схватил нож:
– Всё, никого вы не убьёте, нож у меня!
– А у меня ещё пистолет есть, – невозмутимо ответил пришелец, вытаскивая из левого кармана руку с большим чёрным пистолетом. – Всё учтено.
Аферист всхлипнул, уронил мешок, который до сих пор держал крепко, и припустил к кустам. Зато лицо девушки выразило откровенную радость. Видимо, по роли, которую она себе придумала и разыгрывала, именно такой финал её устраивал.
– С одного выстрела убить трудно, – весело сообщила она пришельцу, – разве что если профессионал, а этого о вас не скажешь, по-моему...
Лицо пришельца ничего не выражало, дуло пистолета смотрело на девушку.
– ...так что, прежде чем вы меня убьёте, я вас изувечу!
Юноша кинулся заслонить её собой, бросок девушки пришёлся по нему, они упали вместе. Нож отлетел в сторону.
Пришелец исчез.
– Улетел, мокрушник... – выдохнул вор.

blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah

πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney