ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 31 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Юрий Проскуряков. Стихи


…И стрелы, как облако черного цвета,
Внезапно закрыли все стороны света…
КНИГА КАРНЫ


Виктории Василенко


И день за днем печальнее печаль,
Но день-деньской любовь моя светлее.
И через память тянется аллея
В поломанную кукольную даль.
Не передернуть у виска затвор,
Ведь кровь бурлит глумливая в аорте,
И фортепьяно все яснее forte
Обрушивает вниз свой приговор.
Сиянием несбывшихся цветов
Удержанный у края эстакады,
Я завершить успел лишь полтирады
Лишь полсудьбы вновь созданных миров.
Такой пустяк: не заиграла плоть, –
Да вон они качаются в полнеба,
Наполненные спермой ширпотреба,
За лодью лодь, за утлой лодью лодь.
А в них поют не ангелы, но грусть,
Такая грусть, что облетают лица,
Тяжелая вращается столица,
Встает с ножа и падает на грудь.
И ты в толпе таких же, как и ты,
Таких же, как и я, и даже хуже,
Уже не можешь прошептать «О, Боже!»
Ведь рифмы нет средь мерзкой суеты.

Судьба ли это или только тлен,
Бессмысленная кровь, обман и ярость…
Все впереди… ничто не состоялось…
И ничего не требует взамен…



Февральская рапсодия

Виктории Василенко


Душа поет не только в феврале
И как не петь, когда раздумья молкнут.
Лишь улицы гремят…

…Начну сначала.
Ну?
Душа… поет…
И вместе с ней кругом
Поет пространство,
И светлых звуков строй и постоянство,
То возникает, то перестает.

На самом деле в доме тишина.
Рассержен Бог моим несовершенством,
Лишив меня спасительного сна.
Я думаю о женщине…

Мне даже рифмы стали изменять,
А эта женщина, моя жена, верна мне,
Но между нами городские камни
Любви не позволяют воссиять…

Заметьте, это ловко я ввернул,
Про верность на далеком расстоянье,
Ошибки уничтожили сиянье…
Уж лучше бы я умер…

Между тем и этим светом
каруселью
Вращался бы, взирая на нее,
Нет, не взирая, лучше – созерцая,
Как стая тьмы ночной, во тьме мерцая
Под вечною бесстрастною луной.

И что могу я? Развернуть крыло
И удержать над ней в ночном полете…
Она вздохнула, растворив себя…

Отдайте мне хотя бы воздух грусти,
Мгновения печали, поцелуй…
Отдайте мне ее… прошу… молю…
Она сама ко мне уж не вернется,
Летя в ночную тьму по февралю…

Никто не отвечает. Тишина
Печальная сочится через стены…


***
Просто есть красота и особая нежность,
И любовь, что Господь нам послал в наказанье,
И земли этой грязь, но ее безнадежность
Намекает на тайную участь призванья.

Если призван, сумей же прощанье и встречу
Позабыть в этом поле по пятнам соленым,
Перейти и вернуться назад издалече
И в глаза заглянуть хоть на миг удивленным.

И блажен, кто умеет раздвинуть границы
Между вечностью и прихотливым мгновеньем,
И любовью убитые мертвые птицы
Исчезают, блеснув неземным опереньем.

А всего-то им надо – немного тепла,
И немного проклятья и дóстали хлеба,
И надежду, и пепел сгоревших дотла
И держащих собой это чорное небо…



БОЛЬШОЙ БЕЗГОЛОВЫЙ УКРАИНСКИЙ СОНЕТ

О, поле плодородных ведьм!
Рычат мужские механизмы.
На них безумно скалятся верблюды.
Восток.
На лицах сеялок зеркальных ртутные пятна рассвета.
Оргаистичны вы, сеялки,
пока механизмы оплевывают обессиленные на ковры.
Культиваторы в белых халатах лелеют лилеи ростков.
Так играет земля свои вечные игры.
Зародыш актера в лоне актрисы.
На перевернутой сцене дождь растет, как трава,
и сплетается с маками молний -
солевым отложениям ведьм
благодатен желудочный сок.
Белый лемех стальной надевает железные латы;
семенной многочлен, как початок, в чалме и халате;
ведьмы с визгом в гарем превращают цветущее поле...
Генерал - это маска,
и женщина - маска,
и воин,
и воин,
и воин...
Крестовый поход срывает маски со зданий...
Где же люди?
Люди где?
Люди?
В расслабленных липах старух, как призрак маячит карета;
влагалище царственной флейты
взывает,
взывает:
Варшава – Одесса,
Варшава...
Одесса...
Под белыми шкурами коней бегают мыши восторга.
Флейта раскручивается, как дорога,
Пальцы копыт бегут по отверстиям флейты.

Бежит по флейте фаворит, петляя, как играют гаммы;
у хат картонные казаки грызут фанерные усы;
И в инфузориях очей, митоз затеявших на лицах,
сугробы звезд и в них Луна скользит на полных ягодицах.
Двоится божий храм. Наклонно
сползают драться хутора...
Тиха украинская ночь.
Бесконечная базилика дороги!
Прозрачная колоннада лип!
Кто читает молитву и плачет?
Чей голос?
Ни птицы ли ковыля,
сложив серебряные крылья,
кричат,
и молятся,
и плачут?
Их алюминиевые тела скачут во тьме оскверненного храма.
Так алмазы боятся кимберлитовых трубок могил
и ждут оплодотворяющих движений заступа...
О, голубое дыхание глины!
Из грязи выдохнут человек...
Ворон кричит на костях поселений украинских.

Чего тебе страшиться?
Овсяная луна хрустит на белых зубах лошадей.
Купола целых нот мерцают сквозь диезы заборов.
Панночка!
Панночка!
Посмотри сквозь мою ладонь - она прозрачна.
"Да ей и не страшно!" - кричит многоножка солдатского рта.
"Нет-нет, мне не страшно!"
"Виват!"
Наклонны стены, как мгновенья, после удара до паденья.
Овсяная луна хрустит на белых зубах лошадей.
Чего тебе страшиться?
Черное море.
Белое знамя.
Красная кровь.
Когда молишься, Врубель смотрит из дерева.
На перевернутой сцене намело сугробы пепла.
Одинокие пустые сани скользят неизвестно куда.


ВНАЧАЛЕ ТЕРЯЮТСЯ ИМЕНА, А ЗАТЕМ И ЛИЦА

III

Устав играть комедию любви,
ты, ночь, благослови. Благослови
качание звезды в окне случайном,
и растечется смутная стена,
как то бывает временами в чайной,
в которой чай под вечер - раритет,
но лопается связей пелена,
и каждый стол играет свой квартет.

И мы, как дети, выйдем из среды
в качанье теней, в прятанье воды,
в проспектов освещенных мультиплексы,
как воздух меж ладонями теплы
свеченья тел, их древние рефлексы:
измены, бесконечный ряд измен,
и наглухо забитые углы
семейных сцен и театральных сцен.

И мы пройдем, коснувшись Альп и Татр,
напоминая кукольный театр,
в котором бродит нищеты отрава,
сквозь искренность просвечивает ложь
и зрителей беспечная орава
нам промолчит, потупившись в ответ,
мы - призраки: не страшен нам ни нож,
ни осмеянье, ни почет, ни слава,
мы так чисты, "что пропускаем свет".

Мы можем воплотиться в те из тел,
которые, осев на дно, как мел
сливаются в любви в живую массу,
и видеть над собою материк
истории, ни партии, ни классу
не посвящая наше торжество,
мы пронесемся, как рассветный блик,
позолотивший горнее крыло.




следующая Виктор Тихомиров. У НАС НА ХАТУТУ
оглавление
предыдущая EDITOR'S COLUMN






blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney