ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 38 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Юлия Могилевер. СТИХИ




* * *
Ни страны, ни погоста...
И. Бродский


Человеку бывает свойственно предполагать,
располагая потом, между прочим, совсем иначе,
и слова "нельзя вступить в ту же воду" значат,
что не столько вода не та – безнадежно не та нога.
А не той щекой не прижаться к чужой отчизне,
между прежних линий другое тело не втиснешь,
нет причины у этих глаз тот фасад искать,
и туда, где все та же цинковая река
из-под лап грифона смывает вечную пряжу,
никому не прийти. Просто некому. И неважно.


* * *
Нас записывают на пленку проходящих мгновений,
чтоб потом от скуки или под настроение
перемотать назад и просмотреть, как заведено,
еще и еще, то ускоренно, то замедленно.
А мы послушно поднимаем руки,
опускаем руки,
мы разеваем рты безмолвно, как щуки,
и потом на бис повторяем в звуке
то в профиль, а то анфас
в который раз, ну в который раз
те же самые глюки.
Но на нас глядят и глядят,
и пленка вперед-назад.


* * *
Мы продолжаемся, только собой ли?
Время гудит на запястье нестройно,
и захлебнувшись под собственный стук,
с боем себя выпускает из рук.
Мы возвращаемся – много ли проку?
В прошлый свой дом угодив ненароком,
рвущейся памяти запах и звук,
жалко пугаясь, зовем – дежавю.
Плотью своей растворяясь в природе,
что собираем мы в каждом заходе?
Милость ли, вечный карающий бич:
счастье – не помнить, и горе – забыть.
Кто, ухмыляясь, тасует колоду?
Сколько всего степеней у свободы?
Крутим и вертим мы шар голубой,
вечности клочья, ей платим собой.


ДЫРКА ОТ БУБЛИКА

Девочка сидит у окна в метро,
ей шестнадцать лет, она в десятом классе.
Это вариант, когда лирический герой
идентичен автору, что в подавляющей массе
случаев верно, даже когда не совпадают возраст, пол,
обстоятельства места, времени, и все такое –
просто автор примеряет на себя новую роль,
но никаким прикидом суть не скроешь.
Впрочем, к девочке это не относится: она – это вправду я
без маски и грима, младше всего на жизнь,
она ловит свое отражение в оконном стекле, радуясь,
потому что нравится себе, что случается редко, вагон дрожит,
ей и сладко и страшно и весело, и почему-то
навсегда застревает в памяти эта минута –
предвкушение вечного счастья и лета и... Нет, так нельзя!
ей шестнадцать, этой девчонке, а мне шестьдесят,
мне не нравится собственное отраженье, разве только в окне вагона,
где не видно деталей, и все неопределенно
и не важно, а главное – лето уже прошло,
дождь, занудно бурча, нотацию мне читает,
тщась отмыть от иллюзий и воспоминаний стекло
из того, никогда от меня не ушедшего мая,
чтобы ей ненароком в окне не привиделась я –
что сказать мне сидящей в метро в ожидании жизни?
пусть не знает до срока, как сложится этот пасьянс,
пусть все будет по-прежнему ныне и присно,
и вовеки, и хватит уже! Бесполезно влиять
на подопытного тому, кто знает о результате,
это знание переиначит условия бытия,
и судьба, проложив себе новый фарватер,
потечет по-иному. Пусть девочка смотрит в окно,
улыбаясь из прошлого, там ей тепло и привычно.
То, что было – то было, что будет – то знать не дано,
потому что бессмысленно. Мир защищен отлично.
Временной парадокс – это просто красивый миф,
прав был грек: не войти в ту же воду дважды,
только если покинуть материальный мир,
да и то со вхождением все-таки выйдет лажа –
даже если вода будет та, и отыщется нужный миг,
заходить будет незачем и безусловно нечем.
Но раз есть для чего оставаться пока людьми,
наше прошлое в наших руках, а значит – еще не вечер!


Л-Д

Город детства был велик и суров,
судьбы стискивал гекзаметром строф,
словно вечность отворивший Сезам
нас на шпилях возносил к небесам.

Город детства был прекрасен и строг,
поднимал на пьедестал своих строк,
загоняя в стихотворный размер,
плел из нас шальную пляску химер.

Город детства нежен был и жесток,
в свой прокрустовый закручивал рог,
хмурых улиц безупречный чертеж
нас разделывал как жертвенный нож.

Город детства в отраженье зеркал
дулом времени застыл у виска,
в Зазеркалье не откроется дверь,
там чужой какой-то город теперь.


ЛЬВУ ЛОСЕВУ
"Хрусталев, машину!"
Л.П. Берия


Ничего никогда не меняется в этом мире,
кроме несущественных декораций.
Знает ли Гамлет, что придуман неким Шекспиром,
когда, несмотря на изыск режиссера, вынужден повторяться?
И запорожцы все так же пишут просьбу об амнистии
товарищу турецкому султану в Верховный Совет,
но то ли адресат выбыл, то ли индекс забыли выяснить,
и ответа, как водится, нет.
А первый визирь, выходя из караван-сарая,
торопливо зовет: "Хрусталев!",
и прищурив пенсне, на ходу влетает
в персональный ковер-самолет,
но конечно, зависит от традиций, от моды,
от культурной среды его путь –
расстрелян он будет, львами разодран,
или в Крым полетит отдохнуть.
Кроме него самого, это никого не интересует,
время торопится на свои круги,
чтобы забавный сюжетик, пропавший всуе,
отработать успеть на других,
и ничто не меняется, кроме маловажных деталей –
эпох, континентов, народных масс –
история движется по спирали,
смеша, как трагедия, и пугая, как фарс.


* * *
Призрачный город, двумерный, двуцветный,
в ряби расплывчатой лица и здания,
странное время живет несусветно,
путаясь в странных причудах сознания.
Люди рождаются, старятся, женятся,
в школу идут, исчезают, и где-то
вечно вдоль улицы гонит метелица
в брызгах и хохоте вечное лето.
И в бесконечном молчании – мимо
люди и годы, и жизнь – без оглядки –
мчит криптограммою непостижимой,
сам Шампольон не добудет разгадку,
шифр забыт, ключ утерян бесследно,
как палимпсест, неразборчива сага.
Призрачный город, двумерный, двуцветный,
в прямоугольниках фотобумаги.


* * *
Плетется с горы за камнем усталый Сизиф, спотыкаясь,
в который уж раз не упомнишь, ведь несть им числа,
и тащится с ним (и тащится от него – привыкаешь
постепенно получать удовольствие от любого, что Зевс послал).
Но продолжим: как сказано выше, достал Сизиф камень,
и хоть камень его достал,
но растопырив пальцы, гордый, как знамя,
он несет этот свой пьедестал.
Для обоих нелегкий их путь к вершине,
разумеется, путь наверх –
пусть для вида корчишь кислую мину,
но надеешься на успех,
что обманешь судьбу, проскользнешь в нирвану,
отрешишься и воспаришь
в рай, где больше не будет погано
ни снаружи и ни внутри.
Там-то мы с тобой оторвемся, дружище,
не навеки мы, чай, срослись,
все едины там, будь хоть принц, хоть нищий –
кушай ложками, навались!
Вытри сопли, камушек, там попляшем,
гнусной вечности отомстим!
а пока – живем, и, в общем, приятно даже,
не находишь? Но камень хрипит "прости",
и срывается с грохотом, и падает вниз
горестным облегчением для двоих...

Так и мы с тобой, очередная моя жизнь.
Так и мы с тобой, очередной мой стих.




следующая Ксения Агалли. СТИХИ
оглавление
предыдущая «В ту же реку»






blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney