ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 13 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Андрей ПИЧАХЧИ. ИЗ СБОРНИКА


З. Д. Х. 3

Выпив эликсир, мы почувствовали необузданное веселье. Нам стало очень смешно, потому что мы превратились в детей. Мы смотрели друг на друга и смеялись – и толкали друг друга, и со смехом пошли искать другой эликсир – чтобы стать теперь взрослыми – нам теперь, наоборот, очень хотелось стать взрослыми.
И найдя пузырёк с зелёной жидкостью, мы его тут же открыли, и приятель мой, не задумываясь, отхлебнул – да так, что пузырёк почти опустел. И тут же упал, глухо стукнувшись о подоконник, а потом прокатился по паркету и замер. Он превратился в деревянного болвана – мы ведь видели уже такие штуки при дворе; в этом флаконе был не эликсир, а зелье, с помощью которого здесь творили тёмные дела. Оболочка моего друга валялась на полу, став как крашеная деревянная матрёшка, а сам он безусловно вернулся опять на фронтон собора, откуда мы на закате взлетели с ним вместе, следуя карте птиц. А я испугался и выбежал из этой комнаты прочь. Мне так и осталось 9 - 12 лет.


4.4
Серия Истребителей. N4.
ВОЗЛЮБЛЕННАЯ БОГА.

Зинка была молодая девчонка двадцати двух - двадцати трёх лет. Она была умной, хотя и по-советски, по-нищенски жадной, и лгуньей редкой.
Неплохо образованная, она обладала ещё и даром внушать незнакомым людям симпатию и доверие. Эта её способность была на грани гипноза, но гипнозом Зинка не владела.
В детстве она ела алюминий.
Она выросла красивой, но более – живой, что и создавало центр притяжения: в её магнитном поле все становились пассивными гвоздиками. Но притяжение её не было сексуальным. Пацаны, путающие всё вообще с собственным хером, этого не понимали и каждый раз собирались её напялить, но ничего у них не получалось. Они объявляли её динамисткой, кто пообразованней твердили, что, мол, Зинка фригидна, а некоторые похвалялись, что имели её, как хотели, и для убедительности матюкали её, как могли.
Но в её присутствии становились опять пассивно торчащими гвоздиками.
Зинка не была фригидной. Не было такого пацана, что ли, подходящего ей. Был один, слабохарактерный студент, с которым она спала, когда сама хотела, boy-friend, мальчик-подружка, не знающий об её афeрах.
Пользуясь даром завоевывать доверие, Зинка брала деньги под процент и в долю, на закупку товара в Истамбуле и Польше, биржевые и квартирные сделки, автомобили в Германии, мебель в Италии, ярмарку в Киеве, гербалайф в Днепре, сахарные корабли из далёкой Америки. Она ходила в тёмных очках и небрежно доставала из сумочки долларовые пачки, что приводило в гипнотическое состояние её простых постсоветских клиентов. Она могла сорить деньгами, но на самом деле была скрягой и копила, мечтая уехать в Англию. Квартиры она снимала, тачки тормозила на улице.
После трёх месяцев работы сумма "вкладов" составила более ста восьмидесяти тысяч у-эс-дэ. Иногда приходилось отдавать процент, чего Зинка очень не любила.
Однажды, в конце первого года, полублатные бизнесмены СНГ, одумавшись и собравшись, ловят её и запирают в подвале. С твёрдым намерением выбить из неё свои деньги. А после – поиметь мужским коллективом. Но, непонятно почему, у них ничего не выходит, после коротких переговоров они отпускают Зинку, смирившись с потерей.
А погибает Зинка ещё через семь месяцев от угла. Настоящего. Полуживотного, полудебила. Он всаживает Зинке в рёбра длинный нож. И странно, Зинка вдруг, замерев на лезвии, испытывает оргазм, незнакомую и невыразимую любовь к этому мужику, которому готова покориться, отдаться навсегда, этому уроду, которого Зинка, умная и смелая, гордая Зинка, вдруг признаёт хозяином, своим единственным господином. Она становится маленькой и беззащитной, как девочка. Девочка-ребёнок. Как будто отец держит её сильными руками. И как ей сладко! Это не тот, не её отец по жизни – сотрудник КГБ – холодный и никакой, как синтетика или стекло. А и отец, и мужчина в одном лице, и возлюбленный, и господин – горячий огонь внутри неё, от которого она тает, как льдинка, берущий её – и она догадывается, что это Бог, а она думала, что Бог далёкий и никакой, а Он оказался вот этот уголовник, за две сотни насадивший её на сталь.
Так, не увидев призрачной Англии, которая перестаёт существовать в момент её, Зинкиной, смерти, Зинка отлетает куда-то в пустоту без неё, без Зинки, счастливая, что Бог не безразличен к ней, как она думала: Бог ВЫБРАЛ ЕЁ!

(Что только не придумает жизнь, чтобы обмануть нас даже на той последней грани, за которой начинается лишь чистая правда!)


44
РЕАЛЬНОСТЬ

Реальность. Освещённый солнцем океан, имеющий лишь одну границу – между собой и мной, за пределами которой Я могу даже не видеть – угадывать ЕГО существование, как существование неизвестного нечто.
Окно, дерево, бессмысленный смех мужиков, забивающих
"козла", непреходящая синева неба, шевеление листьев – океан реальности, лежащий за прорезями моих глаз.


45
ДРОБЯЩЕЕСЯ ОРУЖИЕ

В своих арабских исследованиях Григорий Полозков обращает внимание на описанный в рукописи ХVI века необычайный боевой снаряд, применённый мальтийцами в битве при Кирении.
"Огромный корабль, наконец, был разбит ударами ядер и подожжён, но в момент торжества, когда он, огромный и чёрный, начал разваливаться, из него вышли два меньших корабля и продолжили жестокий бой, а когда и они, ценой невероятных потерь, были поражены лучшими воинами и моряками флота Аллаха, из каждого вышли по два ещё меньших накира, и все четверо сразу вступили в схватку, двигались стремительно и дрались свирепо".
Полозков описывает (на основании свидетельства рукописи), что флоту удалось восьмикратно уничтожить таинственную машину. То есть из 4 разбитых воинами (Аллаха) кораблей выступили восемь меньших, а когда удалось уничтожить и их, показались шестнадцать совсем малых. Чем дольше это длилось, тем меньше шансов оставалось у флота. "В конце, – пишет Абу ал-Махри, – словно рой жалящих ос осадил флагманское судно Ахмад-паши и уничтожил его, нанеся тысячу малых уронов...". Оставшиеся корабли флота были рассеяны; преследуемые
"роем", спаслись лишь два, но один затонул в бухте Диба, попав в узкую горловину Аштум-эль-Гамиля при противном ветре, а последний и единственный ошвартовался в гавани Дамьетты, позднее его капитан был сурово допрошен самим беглейбеем, интересовавшимся причиной гибели кораблей султана, и, очевидно, принял свою новую судьбу на одной из галёр Аллаха, но простой матрос вернувшегося корабля рассказал в портовой таверне всю историю ал-Махри, подтверждая её неслыханными словами и противным Аллаху напитком неверных.
На основании этого рассказа Полозков приводит схему неосуществлённого и неосуществимого в его время боевого механизма, обладающего качествами неуничтожимости. Будучи разрушен как целое, снаряд, по мнению Полозкова, ведёт бой своими частями – и каждая представляет собой боевую единицу, способную, в свою очередь, дробиться на меньшие боеспособные машины.
Полозков приводит абсурдную цифру – 27 раз (или 27 поколений, или делений). Это вряд ли возможно в одном бою и представляется сомнительным вообще, поскольку количество машин при этом должно составить 134217728 единиц.


126
ОЩУЩЕНИЯ

Контора Левитова, где я забираю для Gabrielя строганные брусья и балки. Левитова убивает выдвинувшийся из письменного стола ящик, в котором он хранит пистолет. Со Стасом мы балуемся так: я стреляю в него из револьвера, чтобы попасть в рюмку, которую он держит, но попадаю сначала в провод, а потом в какую-то картину под стеклом. Тарвиду я говорю, что моё условие: на яхте пойдёт только тот, кто участвовал в её ремонте сам или вкладывал в это деньги.
Потом я иду по солнечным улицам города. Весна. И попадаю в Академию йоги. Я ищу там буфет, чтобы выпить кофе с булочкой, а нахожу Гориславца. Он говорит по телефону и передаёт мне трубку, а я начинаю смеяться, не могу удержаться, и тот, кто на другом конце провода, замолкает. И молчит, хотя я кричу, смеясь:
– Алло! Алло!
Я вешаю трубку.
– Чем ты сейчас занимаешься? – спрашивает Гориславец. – Что пишешь?
– Ощущения, – отвечаю я.
– В каком смысле?
– Ну, это как бы чувства, но кратковременные, моментальные, не имеющие названия. Не ставшие глыбообразными, как чувства, которые мы называем. Как бы мимолётные.
Коричневый мягкий свет в комнате, пыльные соломенные блики на длинном столе и на усах и лысине Гориславца.
И я вижу, он размыт и неясен, и время его замерло, и я испытываю мимолётное ощущение, не имеющее названия.


448
ИГРУШКА

Уваров работал всю жизнь. И к старости создал игрушку, которая поглощает человека. Получивший её становится одержим ею. Он становится её слугой, рабом, орудием, потом входит внутрь, в её страну – проникает через неё, как сквозь лаз... Наконец, сам делается её хозяином, её царём, ею самой. Маленьким злым гномом игрушки.


484
ФРАГМЕНТЫ

Я снова шёл на биостанцию – через холмы и два озера – взять у них этих бледных роз с удивительным ароматом, что так понравился людям в спортзале.

Жаркие дни высушили озеро – пересохла река, питающая его, – и теперь я шёл по тем местам, где раньше сверкала водная гладь.

Виктор, сидящий в длинном вагоне Клуба моряков, сделал мне знак, чтобы я заходил внутрь.

Я смотрел на девчонок, работающих на территории, ещё более прекрасных от сияющего солнца, и на двух лысеющих мужиков – постарше и помоложе. У того, что был помоложе, лоб наступал, оттесняя волосы к затылку, и хотя он пытался скрыть это причёской, солнце безжалостно пробивало паутину волос, и череп блестел двумя песочными мысами, врезающимися в волосяную зыбь. Я думал лениво, что старею и тоже лысею и выгляжу так же в глазах этих юных девчонок.

Когда я обернулся, зрение моё как будто обострилось, и я увидел в мареве воздуха, всегда скрывавшем его, Изумрудный завод. Я уже раскрыл рот, чтобы крикнуть об этом остальным, но почему-то промолчал.
А Суббота подтолкнул ко мне надувной матрасик "Эльф" – я взобрался на него, хотя он висел почти в двух метрах от земли – и уселся прямо в воздухе. Матрац чуть соскальзывал из стороны в сторону, будто на прозрачном льду, и я боролся с искушением заскользить в сторону увиденного мной только что Изумрудного завода.


524
ПЛЕМЯ ДЕРЕВЬЕВ

Бродячее Дерево был белым и тучным немцем.
Неожиданно оказавшись в роли исследователя, он совершил открытие: он первым обнаружил в глубоком лесу племя Деревьев. Много лет провёл он среди них и сумел постичь самую суть их странного существования, тайну их древесности, названной позже феноменом триинга.
А тайна заключена в том, что племя Деревьев – это племя одного-единственного человека. Только одного. Всегда.
Свои наблюдения БД оформил в пространный труд, который по праву признан наиболее полным исследованием этого явления.
Все люди племени, пишет БД, считаются деревьями. Причём деревом на языке племени называются и различные растения – от кустарника и лиан до зелёных гигантов верхнего яруса, и также весь лес, и все неизвестные леса, существующие в мире, и весь мир. Происходит это не от несовершенства языка, а из мировоззрения племени. Деревья могут быть проявлением целого дерева или его частями, что в речи обозначается приставками или определениями. И только один – тот, который видит,
– является единственным человеком.
БД замечает, что стоило немалых усилий, времени и приключений обнаружить его. Сведения о нём скрыты строжайшим табу, при том, что они известны каждому жителю племени, кроме разве что малых детей.
Оказалось, что как раз каждый и является этим самым человеком. А остальных считает деревьями. Табу не позволяет ему открыть окружающим правду о себе. И о них. Такой взгляд создал необычную и сложную систему отношений и, особенно, воспитания.
Поначалу для БД было неясным: как родители (а люди-деревья живут парами) объясняют ребёнку, что он – человек в мире деревьев, когда сами представляют его деревом, впрочем, как и друг друга.
Секрет открылся в обнаруженной БД письменности Деревьев. Поражало то, пишет он, что необъяснимым образом все жители обучены грамоте, но при этом не имеют ни книг, ни записей, и сперва кажется, что никогда в жизни ею не пользуются. Воспитывая ребёнка как деревце, родители передают ему около семи сотен знаков, обозначающих определённые понятия.
В племени преобладает моногамия, и каждому из родителей помогает в его домашних делах и заботах взрослое дерево, являющееся к тому же его сексуальным партнёром. Они вместе заботятся о детях и вольно или невольно прививают им свои нормы жизни и поведения, основу которых составляет запрет употребления слова или понятия "дерево" в отношении кого-либо из соплеменников. За подобную грубость – назвать кого-то из деревьев деревом – грозит изгнание. Мифы племени повествуют об ужасах, ожидающих изгнанника за Краем леса, и единственный человек, который мог бы нарушить этот запрет, боится утратить привычный с детства мир, в котором ему с деревьями безопасно и хорошо. Научить же ребёнка читать – правило ещё более главное.
В 12 лет, в день инициации, он отправится один в узкое ущелье Святилища, все стены которого изрисованы символами деревьев и испещрены надписями на их языке, а также других непонятных языках. В конце этого святилища – тупик, там вошедший найдёт книгу, оставленную здесь лично для него кем-то, кто знал, что он придёт. Книга сообщит, что он единственный человек в мире деревьев, и даст указания, как жить в племени деревьев, не обнаруживая открывшейся ему тайны. Всё это переворачивает представления подростка, и он возвращается в посёлок совсем иным (человеком).
Жители племени настолько всё же наивны, что каждый верит, будто книга откровения прочитана только им и ни до, ни после не бывала открыта, ибо не может быть открыта деревьям, как и написано в ней самой.
Существуют деревья безвредные и опасные, друзья и враги, деревья-звери и деревья-оборотни. Деревья производят всё необходимое человеку, удовлетворяют его потребности, но он иногда тоскует среди них, пытаясь вспомнить, понять, как он попал в их мир, и кто создал ущелье и книгу откровения. Почему этот создатель, человек, не появится, чтобы они наконец встретились, двое? И кто он – отец? Или учитель? брат? друг? А может, он давно умер и, умирая, оставил ущелье и книгу для него, ещё младенца, единственного в мире последнего человека?
Феномен триинга, как скрытый феномен, сложен для углублённого исследования: считая себя человеком, каждый никак не проявляет своего отличия от мира деревьев. БД мог лишь предполагать, что был принят некоторыми, как новый вид дерева, иными – как семя дерева, а многие поняли, что он – странствующее, бродячее дерево. Сам он пишет, что не видит разницы в восприятии аборигенов и цивилизованных людей, разве что первые подошли к решению этой центральной загадки жизни ответственней, ближе и намного деликатней, чем его соплеменники в обустроенных коммутированных городах.
Однажды посетив Святилище, БД тоже видит надписи на незнакомых ему древних языках и, прочтя книгу, становится первым убеждённым деревом. Так неожиданно проявляется разница в ментальности белого человека и аборигенов. Можно сказать, он сделался абсолютным деревом племени, разрешив собою вечный конфликт людей и деревьев.
Называя его Бродячим Деревом, аборигены, конечно, нарушают табу, но ведь каждый из них знает, что БД знает, что он – бродячее дерево. Находясь в племени Деревьев и по сей день, БД возвысился до учителя, Мудрейшей Истинной Лианы, Мудилы, в роли которой читает проповеди о космогонии вселенского древа, происхождении деревьев и познании ими добра и зла, а также о таинственном Древе Жизни. Аборигены верят каждому его слову. И только когда БД открыто сообщает запретное сведение о том, что все люди племени, как и все-все существа мира, являются деревьями, каждый снисходительно улыбается про себя – конечно, единственный в мире человек прощает великому БД его неведение в этом вопросе.


540
ВЕЛИКАНЫ ФРАГМЕНТ

...Там, в этом мире из облаков, из сияющей белой ваты торчала железная труба, и Он сказал мне, что я могу крикнуть отсюда всем людям, всем смертным внизу то, что я хочу им сказать.
Я подошёл к трубе и крикнул слабеньким голосом: – Эй! – и услышал, как звук покатился вниз и внизу разошёлся, как взрыв. Здесь, за облаками, мы как будто проехали яму на мягких рессорах, а снизу поднялся стрёкот или шум какого-то механизма, или цикад... И я понял, что мне нечего сказать всем людям...


543
ВЕЛИКАНЫ ФРАГМЕНТ

Прожив долгую жизнь на этом острове посреди великанского океана, я стал маленьким старичком – карликом – наверное, я уменьшился постепенно, пока бродил в звёздных коридорах. А писал я этот бесконечный роман о любви так долго, как долги были наши разлуки, – и состарился, а ему всё не видно конца. И вот, в романе, когда я стал стареньким карликом, я снова встретил тебя – не ту куклу-марионетку, покалеченную комитетчиком, а живую, настоящую; седые волосы уже рассекали черноту висков – этот белозвёздный лабиринт в космосе твоих волос; я узнавал такие родные черты, будто и не глядя на них, ведь ты носила с собой то, что принадлежало мне, – твоё тело, – и я узнавал и узнавал, и, наконец, дотронулся пальцами до твоей шеи, провёл ладонью по впадинам и буграм лица: подбородок, губы, нос, скула и виски с звёздным лабиринтом...
И взгляд на твоё лицо – на этот пейзаж впадин и бугров – будто прояснил моё зрение – на один вечерний миг за столько лет! – и я вдруг увидел, как мир вокруг засиял красками, и я узнал, как он был красив.
На мгновение я стал опять нормальным – не карликом и не великаном, и на мгновение всё вернулось в реальность, и я вновь увидел единственный смысл жизни – её красоту.


545
ВЕЛИКАНЫ ФРАГМЕНТ

Я лёг на спину и закрыл глаза, и груз жизни, давивший на меня, наконец, тоже свалился на пол и даже откатился в сторону, насколько позволяла цепь. Привычно я вошёл в лабиринт своего тела, такой знакомый и такой непройденный – каждый раз, войдя, я стоял на площадке входа, и глядел в расходящиеся в глубину коридоры, за которыми угадывались светящиеся галереи и залы, скрытые темнотой, или тупики, которые на самом деле были входами, но куда? Всегда, изредка заходя сюда, я стоял вот так и смотрел – уже много-много лет – и никогда не шёл дальше, а лишь предавался предвкушению этого пути, волшебства лабиринта, лежащего передо мной... Я не мог просто гулять там, груз, прикованный к моей голове, не оставлял мне времени; он рос, как и у всех остальных, груз ежедневных забот, превращающих лицо в гротескную маску мальчика-старичка, то, что в мире называлось быть взрослым.


555
PHTML

С недавних пор, незаметно для большинства, в Сети начал появляться "перпендикулярный гипертекст" или phtml.
Если обычный гипертекст следует страница за страницей, "в глубину", то перпендикулярный гипертекст развёрнут как бы в перпендикулярной плоскости и поэтому невидим – его страницы оставляют лишь математические линии на страницах своего собрата (html, dhtml или vrml).
Таких перпендикулярных текстов по отношению к основному может существовать бесконечное множество, и для основного текста это тексты – невидимки, а весь их интернетовский лабиринт – это вроде целого мира – невидимки, присутствующего здесь же, одновременно, но недостижимо.
Почти никто из пользователей Сети не догадывается о существовании phtml, а те, кто знают о нём, ограничиваются слухами. Или молчат. По одним слухам, phtml содержит в себе секретную информацию правительства, тайно влияющую на всё, что находится в Internet, по другим – это тексты-вампиры, вынимающие из Сети возникающее там знание и способные по команде втянуть в себя все данные, содержащиеся в Internet, вывернув его наизнанку в свой перпендикулярный гипермир.
Некоторые думают, что перпендикулярный гипертекст возник давным-давно, ещё до возникновения компьютеров и христианства, в эпоху гипотетической працивилизации, и в нём заложено всё знание мира и его окончательная разгадка. Говорят также, что эта працивилизация, насчитывающая сотни миллионов лет развития, собственно, и есть весь перпендикулярный гипертекст, в который она перешла, достигнув вершины информационных технологий.
В общем, проблема существует, и она в том, что никто не может проникнуть в phtml ни через какую известную среду, ни через скрипты, и никаким иным путём, кроме как зная сам язык phtml.
Но те, кто имеет доступ, а, возможно и скорее всего, они живут среди нас, эти немногие молчат, хотя и ведают, что представляет собой на самом деле загадочный мир phtml.


556
ЗОМБИ

Случилось так, что и отец мой и мать умерли, но потом ожили и даже стали моложе. Лица их, правда, изменились – у них появился какой-то остекленелый взгляд и утяжелившаяся нижняя челюсть.
Мы живём на берегу моря, где проходят грузовые корабли, следуя в порт. Я пытаюсь удержать их от смерти, насколько хватает сил – и они вроде живут, какие-то, правда, индифферентные, что ли, я не могу их расшевелить.
А потом я замечаю, что у них есть шарик. Он как бы есть, хотя его нет, он то видим, то невидим и висит в воздухе где-то на уровне морского горизонта. И я обнаруживаю, что этот шарик - это будто бы их сила, они, лишь глянув на него, даже просто как-то внутренне обратившись к нему, могут всё. Могут выполнить любые свои желания. Любые – ничего невозможного! И ещё я узнал, что они знают всё. Но ничего не желают.
В том-то и дело, у них исчезло желание, этот огонь, сжигающий и сгорающий, и дающий тепло, который и есть жизнь, а они – мертвы, – моё желание воскресило их: так я узнал о мире мёртвых, что они всё знают и могут, но лишены желаний.


587
ТАНК

Некто, может быть, Василий, в стремлении как-то защититься от мира окружающих его сограждан, залезает в танк.
Поначалу он, может быть, ходит по улицам в бронежилете и непробиваемых очках, потом надевает шлем и комбинезон с кевларовыми пластинами, потом выходит в скафандре... потом пересаживается в танк. Не сразу. С того дня, как спецподразделение милиции вырезает его из тяжёлого скафандра и до того, когда танк занимает оборону в тупиках городских кварталов, проходит чуть более 20 лет.
Вообще-то Василий абсолютно безобиден, он никуда не стремится ехать на танке и тем более ни в кого стрелять
– он просто истово хочет защитить себя от людей, с которыми оказалось ему рядом родиться, оградить себя от их агрессии, их постоянной угрозы. Понятное дело, что он ненормален, кто говорит...
Танк в городе, в узкой улочке. Ночь; жёсткий свет прожекторов, рёв вертолётов; войска оцепления эвакуируют перепуганных жильцов. Василий где-то в сердцевине этой многотонной брони, в центре событий, которых он боялся.
Василий проектировал и строил танк много-много лет, вложив в него весь свой технический дар и родительское наследство. Это невероятная, уникальная модель.
Ряд оболочек пассивной и активной защиты расположены одна в другой, как матрёшки, и сотами прорастают наружу, подобно копьям македонской фаланги, готовые встретить ракеты или противотанковые снаряды. Наружная броня заменена многослойной жидкостно-газовой защитой, вместо тонн металла – современный вязкий и самозатягивающийся биопластик, внешние мягкие и упругие наросты которого могут раздуваться, как шары, создавая вокруг танка оболочки гасящие и энергию взрыва, и скорость ракеты или кумулятивного потока, а также изменяющие их направление. Сверху над танком растут грибы – один над другим – это купола защиты от ударов с воздуха. Частично – это устройство ещё не доработано – танк может поглощать, аккумулировать и использовать энергию, выбрасываемую взрывом. Встречный же взрыв Василий заменил гидродинамическим ударом, мгновенно "выплёвывающим" втыкающуюся в ячейку ракету. Лазерные и ультразвуковые системы обнаружения объединены с системой уничтожения ракет и снарядов и действуют совершенно автоматически. Кроме всего прочего, танк искривляет магнитное поле вокруг себя так, что снаряды и даже самонаводящиеся боеголовки изменяют траекторию полёта и обходят его, разрываясь далеко за ним. В общем, чудо инженерной мысли.
Нужно добавить, что внутри танка оборудовано всё необходимое для автономного проживания одного человека в течение 3-х - 5-и лет. Пресная вода конденсируется из атмосферы, электроэнергия генерируется солнечными батареями и ветрогенератором горизонтального типа, а отходы превращаются в H2O, порошок и газ, на котором можно готовить себе еду. У танка – изобретение Василия – ядерно-водородный двигатель "холодного" синтеза, водород танк вырабатывает из воды, и, чтобы заправиться, ему надо "присосаться" к ручью, реке, морю, сточной канаве. Тогда он напоминает огромное насекомое из фильма ужасов, сосущее кровь. Внутри кабины всегда +20 С, даже когда снаружи бушуют тысячи градусов огня. Кислород в баллонах, компрессор, воздушные фильтры – всё делает танк похожим на идеальное убежище в случае ядерного удара. И ещё танк может аккуратно пробурить землю или стену, накрыть ракетными залпами самолёты или вертолёты противника, выстрелить, как фейерверк, гроздь датчиков слежения, которые шариками будут висеть в воздухе на определённой высоте и передавать изображение на панель мониторов. И кроме всего прочего, танк – авианосец микроистребителей и штурмовиков: очень эффективных боевых моделей тактического действия...
Такая машина.
20 лет Василий строил его под землёй, в подвале городского дома. Потом танк долго стоял готовый, и Василий даже тешил себя надеждой, что, обладая таким оружием защиты, им никогда не придётся воспользоваться. Пока однажды кто-то из соседей не стукнул, что у Василия подпольное производство китайских игрушек, и наряд ментов с автоматами нагрянул к Василию с обыском. После чего Василий залез в танк, погрузился в мягкое кресло и задраил люк. Навсегда.
Дело в том, что Василий был трусом. (С этого и надо было начать рассказ.) И мечта его была, чтобы никто не сумел его тронуть. Ни один человек и ни целое государство. Василий сам не знал, что искал Абсолютное Оружие. Но, наверное, пошёл не по тому пути.
Естественно, что, обнаружив через год в подвале дома танк с замурованным Василием, люди не могли оставить его в покое, и танк вынужденно выходит в город. Там его окружают войска.
Начинается БИТВА С ТАНКОМ.


692
ИСТИННОЕ ВОЛШЕБСТВО

Сначала я смотрела не его фокусы скептически. Старик показывал всякие превращения, парение над землёй и т.д. И я подумала: "Да ерунда всё это, фокусы", – потому что всё было таким правдоподобным, а если бы фокусы стали правдой, что же тогда случилось бы с нами со всеми, с людьми, с миром?.. И когда я так подумала, чудной старикашка посмотрел прямо на меня, будто прочёл мои мысли, и, засмеявшись, точно закаркав, стал знаками приглашать меня на сцену – вернее, в центр толпы на этой базарной площади, где он и показывал свои "чудеса". Я помешкала, испытав желание повернуться и убежать, но потом всё же вышла на середину. Опять посмеявшись, он спросил, верю ли я тому, что вижу, и я ответила, что нет, это просто фокусы, хотя ведь я тогда уже знала, что это правда, и, может быть, ничего бы не случилось, если бы я просто сказала, что мол, верю...
А так он спросил, хочу ли я увидеть настоящее волшебство, а я, помню, ответила: "Только чтоб я ни во что не превращалась". "Хорошо, – сказал он. – Я научу тебя своим секретам".
– Ведь ты права, – сказал он, – это лишь фокусы; истинное волшебство так сложно, что неотличимо от происходящей жизни и поэтому незаметно.
И он взял меня за руку – и я начала меняться. Я стала мальчиком, юношей, а позже, глянув в зеркало на сцене, я увидела себя всклокоченным вьетнамским парнем.
– Ты же обещал, что не будешь совершать превращений!.. – но старик закаркал, прежде чем исчезнуть, а толпа, глазеющая на этот фокус, не понимала, что всё произошло со мной вправду, и тоже начала как-то колебаться, как в воде, и исчезать – и тогда всё поменялось, наверное, это был уже Вьетнам – аэродром, спрятанный в джунглях, с большим и чёрным транспортным самолётом на площадке, и мы все – солдаты – с ранцами и автоматами, грузились в этот самолёт, который потом закрыл люк и завёл взревевшие моторы, стал выруливать на полосу.
Я не знала, как мне вернуться, и смотрел в лица своих товарищей, полных решимости умереть или победить. Одинаковые гимнастёрки, сапоги, ранцы, автоматы делали нас как будто единым целым, и я ощущал ту силу, что выше меня, я исчезал в нас во всех, бойцах, что летели в железном фюзеляже самолёта, набравшего уже высоту, и я стал смотреть в маленький иллюминатор, как мы пробиваем рыхлые облака.
На один миг, в мелькнувшей голубизне неба, я вспомнил, я ужаснулась, что не забрала из садика дочь.


698
ДВЕРЬ

Сергея с детства поражали в сумеречных коридорах тёмные запертые двери. И к старости это не прошло.
Точно состарившийся мальчик, входил он с улицы в подъезд и всё так же изумлялся высоким коридорным дверям. Ток пробегал по нему, и сам он на миг становился загадочным и великим. Словно бессмертным.
И наконец, когда Сергей стал совсем сухоньким и старым, в один из таких (нечастых уже) моментов дверь распахнулась. За ней был ослепительный свет, или это казалось... Сергей шагнул к двери, как будто его потянуло магнитом, и, обмирая, переступил порог. И так же, как свет пожрал все формы и цвета за этой дверью, так он пожрал и Сергея, вошедшего в него.
С тех пор все думали, что старик Сергей свихнулся – он ходил, как лунатик, всё делал, но будто не понимал, смотрел, улыбался и молчал, о чём бы его ни спросили.
А сам Сергей, с того момента, как перешагнул порог света, больше ничего не помнил. Хотя и знал всё. Абсолютно всё. Но самого его больше не существовало. Может быть, был в форме Сергея зверь-монстр, зверь-свет, сожравший его за открывшейся дверью. Но этого никто не узнал.
И никто не помнит, как Сергей умер и куда подевалось его тело. Может быть, его увезли втихаря в анатомку, где студент-практикант, вне себя от ощущения, что сходит с ума, резал и резал скальпелем проформалиненный труп, вскрывая лишь ослепительный исходящий свет.


888
ПОЛЁТ

Самолётик выпал из облаков, будто родился из воздуха. Внизу заскользил Гуам в серебрящемся океане, смятом волнами. Солнце сияло в зените. Я оглянулся на тройку ведомых и залюбовался изломом крыльев, отличающим морских Корсаров. Мы шли на 3200 футах, 360 миль в час.
Прямо по курсу замельтешили флажки встречного клина. Вал и Кейт с истребителями – два Зерро, Джордж и Оскар. Я вдавил нос Корсара вниз, чтоб уйти от лобовой атаки и вынырнуть под брюхом бомбовоза. Ожила рация: "Бандиты на 210, 4100 футов".
Мы сближались быстро, и когда Вал крестом пошёл надо мной, я рванул прицел вверх – стекло вспыхнуло солнцем – и наудачу прошил небо. Провернувшись на петле, я заметил как крыло Вала отлетает и кувыркается в воздухе. Чтоб не попасть под пушки Джорджа, я свалился вправо – и вниз, разгоняясь, прочертил круг по истребителям, те рассыпались веером, ребята вступили с ними в круговерть. А я уцепился за Кейт. Она пыталась удрать по прямой, но я догонял: 1800 футов, 1200, 700... Она была обречена, Кейт, когда нарвалась на нас, покорно она загорелась под моими очередями и потом взорвалась, не сумев побороться, и мне стало жаль её, маленькие парашютики полетели из чёрного дыма. Я понадеялся, что они прыгнули все, и развернул самолёт продолжить бой.
Рация верещала, но я не слушал, а тут жестяной голос перешёл в крик: "Пробит мотор! Я падаю!". И я увидел две точки, одна из которых поливала другую блестящими звёздами, пока та не размазалась угольным шлейфом по синеве; я сжал зубы от бессилия, я гнал 420 под горизонт, а Agate-2 встретился с морем в вспышке, прервавшей распухший червяк дыма.
Зерро взмыл над водой, и я лёг на крыло, чтобы поймать его за хвост. Сердце моё застучало от перегрузки. Зерро ошибся. Он пошёл вверх, теряя скорость, а я падал на него, и когда наши курсы пересеклись, я нажал триггер. Пулемёты зазвенели, Зерро пыхнул дымком, потом ещё. Я поливал его длинной очередью, пока внутри него что-то разорвалось (АВМ Zerro уничтожен), и я отвалил в сторону, чтоб не столкнуться. "Гад!"
Рация сообщила, что Agate-1 вступил в бойню с Оскаром, они унеслись чёрт-те-куда, играя в догонялки. Я потерял их.
Зато Джордж, синяя молния, долбил Agate-3, и, взбираясь к ним на высоту, я увидел, как Agate потерял хвост, с крылышками и куском фюзеляжа. Лётчик прыгнул, купол скользнул под нами, Джордж не тронул его, а развернулся, любуясь падающими обломками, и пропустил, как я встал за ним, Корсар-мститель, грозная морская птица. Но я был почти пуст: 120 патронов из двух с половиной тысяч. Я подбирался вплотную, чтобы ударить наверняка, Джордж, наконец, увидал меня и сразу упал вниз. Пошли американские горки... Это был ас, и я весь взмок, пытаясь удержаться за ним. Он был побит, я даже заметил дырки в крыле, но он качал размах, то взмывая к солнцу, то пикируя к самой воде. Порой у меня темнело в глазах. Я боялся, что сейчас вырублюсь, и чуть отпускал. Так и так я рисковал жизнью.
Были бы пули, я, может, срубил бы его, а с запасом 120 я был втянут в дуэль, где он был лучшим.
Мы скачем и петляем – 1000 футов вверх – потеря скорости – 1000 футов вниз – разгон... И ручку на себя у самого океана, так, чтобы захватило дух...
Я вижу его сверху, он сближается со своей тенью на волнах – они всё ближе друг к другу, и Джордж выравнивает, тянет к горизонту; вот они встречаются с тенью и исчезают в белом водяном взрыве.
Вдруг кончается смертельная гонка, а я не могу поверить. Джордж уничтожен без единого выстрела. Я изумлён, и меня ещё колотит, когда я поднимаю самолёт. Как будто опустело что-то; я испытываю уважение, похожее на любовь к этому лётчику, моему врагу, принявшему свою лётную стремительную смерть.
"Вошёл в азарт, забыл, что машина поддолбана", – думаю я о происшедшем, уцепив пропеллером горизонт, я даю команду "строиться". "Все ко мне!"
Никто не отвечает. Пустынное ясное небо, одинокий fighter с гордым сломом крыльев.
Тут мне впервые становится так жаль их, своих ведомых... Я вспоминаю, как они хитрили в ответ: "Барахлит мотор", "Пробиты шасси" и всё такое, а теперь вот одна эта голубая небесная тишина.
"Сволочи!" – заходя над замершим аэродромом, я пикирую на палатки обслуги и ангары вдоль полосы, в секунды расстреливая остаток боезапаса.
Горючее – 78%.
И вдруг на развороте – справа – Agate!
"Эй!"
"Строиться!"
"Повреждён двигатель."
Agate-1, тот, что улетел за Оскаром, вернулся. Мне хочется сказать ему что-то теплое, и я повторяю: "Строиться!".
Он старается догнать меня, но не может, и тогда я закладываю круг, чтоб дать ему подойти, и замечаю, что он свернул на другой курс: тянет вдоль побережья, словно бы теперь убегая от меня.
"Пускай". Я сбавляю газ, чтобы позволить Agate-1 быть ведущим. Перед нами – в дымке – береговая горная гряда. Туда держит путь крохотный самолётик. Летя низко, он будто что-то высматривает в предгорье. Он стал моим другом, хоть мы не знакомы; я даже никогда не видел пилота – для меня живой только самолётик с голосом: "Прострелен левый элерон" и т.п.
Agate упёр хорошо, и я опять прибавляю, чтоб не отстать. Так мы идём над береговой чертой минут 10, и я замечаю, что Agate входит в горы всё же слишком низко.
"Не слепой, подтянет..."
Но далёкий самолётик впереди врезается в склон – я вижу это с разочарованием и болью.
"Зачем!"
"Ну что же ты!!"
Видно, он правда был повреждён, и пилот тянул, сколько мог, может, искал, где сесть...
Пролетая над местом, где разбился Agate-1, я, кажется, вижу внизу огонёк ещё горящего обломка.
Вот теперь я остаюсь по-настоящему один. Я продолжаю лететь в направлении, выбранном моим неизвестным другом. Не зная зачем, точно обрёкшись продолжить его полёт.
Медленно набрав 11800, я переваливаю через гряду, ущелья которой полны тумана, и лечу над зелёной холмистой долиной. Меня хватает одиночество оттого, что все мои друзья погибли, а я их так и не узнал... И ещё я не помню, не знаю, куда лететь.
Сейчас я открыл это, как факт – что я возник ниоткуда, прямо из воздуха – бывает ли такая амнезия?.. И мне сделалось холодно, хотя солнце продолжало палить. Вновь приближались горы, но более низкие, и я глянул карту в надежде увидеть там свой маршрут или что искал здесь Agate. Я признался себе, что у меня проблемы.
На карте не было отметок, только у берега три крестика аэродромов, скрытых горами. Значит, туда.
Я пересёк невысокий массив и, постоянно сверяясь с картой, стал заходить на ближний из них. В зелени склонов, он скрывался до последнего момента, а когда возник подо мной в фиорде, мне пришлось отвалить в море, чтоб сбросить скорость и высоту. Шасси ушли. Я опустил закрылки и вцепился в ручку. Аэродром был сложным. Короткое поле упиралось в скалу, не хотелось бы разбиться сейчас.
Я совсем сбросил обороты и мягко коснулся колёсами полосы в её начале. Истребитель, дрожа, покатился по ней, а я тормозил помалу и в конце развернул носом к океану. Я ещё мог взлететь, когда понял, что это вражеский аэродром, лишь цель на моей карте, но такая смертная усталость навалилась на меня, будто я держал гору, нависшую над полем. Двигатель работал – и пропеллер молотил воздух. Я ждал, расстреляют ли меня прямо в самолёте или десятки рук вытянут меня из кабины моего Корсара на землю и начнут крутить и пинать – мне было всё равно. Так сидел я долго под умиротворяющий стрёкот и живую дрожь самолёта, и постепенно силы возвращались. Аэродром был пуст.
Ни единого человека, ни голоса, ни звука, ни движенья, только я один – изумлённо гляжу сквозь стекло, открываю карту с крестиками, которые тоже просто наземные цели для воздушного боя, и уже точно знаю, что мне некуда лететь. Если б только мой друг был жив... но на карте нарисован взрыв в том месте, где он врезался в гору.
А больше в этом мире нет никого.
Я вновь взлетаю и ложусь на прежний курс, потому что он мне кажется правильным, потому что его проложил мой товарищ.
26% горючего. Лазурная вода лагуны, песчаные пляжи. Остров кончается, и начинается океан. Я не знаю, спуститься ли к самым волнам или подняться за редкие облачка под потолок, где солнце становится ледяным, откуда так высоко падать или скользить на крыльях, а можно прыгнуть с парашютом на соседний остров, и жить там навсегда в безлюдном мире.
12%.
Винт верещит. Я забыл убрать шасси, и мои колёса над морем, наверно, выглядят глупо, да кто это видит! Я лечу и испытываю что-то, как перед концом жизни – щемящую печаль, одиночество, любовь...
И нажимаю клавишу.
Исчезают небо, вода и звук самолёта.
Мелькает табличка:
ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ ВЫЙТИ ИЗ MICROSOFT COMBAT FLIGHT SIMULATOR?
YES NO






следующая Юрий ПРОСКУРЯКОВ. ЭКФРАСИСЫ VS, или серия трансфузий в многослойную темпоральность
оглавление
предыдущая Х.Л.БОРХЕС. Из книги «Другой и прежний» etc.





blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney