ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 13 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Ирина БАХТИНА. Из жизни хищников и атмосферных явлений


Звезда, маячившая вдали по курсу, потихоньку расплывалась светящейся медузой в холодном воздухе весенней ночи. Скоро обозначилось кольцо служб обеспечения. "Дип-Волга" подскочила на ухабе и вышла на финишную прямую "Владимирки" – к "Золотым воротам". Над скромным шрифтом названия горел-сиял логотип: условная симметричная круглобашенная постройка в русском стиле. Справа болтался бренд-стенд:
"Владимир, суверенный русский мегаполис (41° восточной долготы, 56° северной широты). Основан в 1108 году от РХ Владимиром II Мономахом на р. Клязьме, в пределах мегаполиса имеющей два притока: реки…"
Дальше молодой человек, сидящий рядом с водителем в "Дип-Волге", прочесть не успел. Машина нырнула в белый чулок тоннеля и остановилась в нейтральной зоне. Молодой человек вышел, попрыгал, хрустя суставами, и пошел к багажнику. Тот, что вёл машину, был уже там. Он был помоложе, пошире в плечах, побыстрее в движениях. Он открыл багажник, подал дорожную сумку из серой блестящей ткани своему спутнику и сказал:
– Береги себя.
– Прощай, Ольгерд.
– Увидимся, – упрямо сказал Ольгерд вслед.
Проследив, как его спутник в небрежно расстегнутом пальто встал на эскалатор и почти сразу исчез из виду за вывеской "ВХОД ДЛЯ ГИПОТОНИКОВ", Ольгерд вернулся в машину и выехал обратно на "Владимирку".

Над входом в миграционную службу, как и везде, висело табло, показывающее уровень естественного атмосферного давления и давления внутри мегаполиса. Часть световых диодов в нём пришли в неисправность, от этого цифры превратились в бессвязные чёрточки. Человек в распахнутом пальто прошёл в зал регистрации мигрантов. Плоские экраны стрекотали от перепадов сетевого напряжения. В этот час в службе никого не было. Только в углу на круглой кушетке спала женщина. На пол безвольно свешивались волосы и руки. Но молодой человек её не заметил. Он медленно прошёл к ближайшему креслу, сел в него и плотно прижал руки от локтя до кончиков пальцев, ладонями вниз, к широким сенсорным идентификаторам в подлокотниках.
– Заполните анкету, – включилось звуковое сопровождение.
На экран выбежали строки первого анкетного листа:
ЦЕЛЬ ПРИЕЗДА
ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ СРОК ПРЕБЫВАНИЯ.
– Я не ограничен целями, планами и сроками, - отозвался молодой человек. – Я путешествую.
АНТРОПОМЕТРИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ
– Календарный возраст… 27 полных. Рост 183,3 см. Вес около 70 кг. Норма давления: 90 на 60. Время биологической активности – ночь. Примерно с 22 до 5 утра. Посттравматический синдром…
Молодой человек продолжал отвечать на вопросы анкеты. Один лист сменялся другим. Одновременно идентификаторы вносили в базу данные дактилоскопии, давления, температуры, данные о крови и ДНК.
– Владимир Ерник. Автогонщик. Дисквалифицирован после травмы, полученной восемь месяцев назад.
ПО ВАШЕМУ ЖЕЛАНИЮ ДЕТЕКТОР ПРАВДЫ МОЖЕТ БЫТЬ ОТКЛЮЧЁН
ДА НЕТ
– Да.
ХОТИТЕ ПОЛУЧИТЬ СТАТУС ГРАЖДАНИНА?
ДА НЕТ
– Да.
ХОТИТЕ ЧЕМ-НИБУДЬ ЗАНИМАТЬСЯ НА БЛАГО МЕГАПОЛИСА ИЛИ КОНВЕНТА?
– Нет.
ОБУЧЕНИЕ?
– Нет.
СОЦИАЛЬНОЕ ПОСОБИЕ ОТ МУНИЦИПАЛИТЕТА?
– Нет.
ПРОЙДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, В ЗАЛ ОЖИДАНИЯ
Владимир поднялся с кресла и пошел вглубь отсека миграционной службы. Он заметил женщину, безвольно лежащую на круглой кушетке, свернул к ней и наклонился, чтобы прикоснуться к руке.
– У меня епитимья, – сказала женщина, не поднимая головы.
– Извините, – сказал Владимир.
Женщина нагнала его уже в зале ожидания:
– Не пейте здесь коньяка, от него непременно голова заболит. Экономят на мигрантах, мерзавцы, на тех, у кого медсоцкарты нет. Не сильно-то префектура добра к чужим. Так что, пока Вы просто суверент, требуйте кофе без коньяка. Вот станете гражданином… Только откажитесь от социального пособия.
– Уже отказался, – сказал Владимир.
Вся мебель в зале была обтянута зеленым бархатом. Владимир погрузился в этот бархат. Но не так глубоко, как ожидал: диван оказался жестковат. Молодой человек расстегнул жилет и ослабил галстук:
– Н-ну… У кого мне требовать кофе?
– На Вас всё новое, – опасливо сказала женщина, – дорогая ткань. Да и булавка не со стразом, как видно… Вас конвент субсидирует! Ясно. Какое уж там скромное социальное пособие…
Владимир пожал плечом:
– Но кофе-то мне всё равно положен.
Женщина с сожалением согласно кивнула.
– Так где он? – уточнил вежливый молодой человек.
Она ушла и вернулась с чашкой кофе без коньяка. Советов больше не давала. Вообще не разговаривала.
Через четверть часа суверента пригласили по селектору получить свои документы у выхода. Там он приложил руку от локтя до кончиков пальцев ладонью вниз к сенсорному полю вертикального идентификатора и лбом припал к предплечью. Когда-то в немом чёрно-белом кино таким жестом изображали отчаянье или раскаянье в их истеричной форме проявления. Сейчас – нет. Мало кто смотрел немое кино. А к идентификатору прикладывались все. Каждый день.
ПРИМИТЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ, ВЫ СУВЕРЕННЫЙ ГРАЖДАНИН МЕГАПОЛИСА ВЛАДИМИР, ВХОДЯЩЕГО В КОНВЕНТ РУССКИХ ГОРОДОВ. ВАШ МАКРОСЕКТОР – СЕВЕРО-СЕВЕРО-ВОСТОК, МИКРОСЕКТОР – ВОСЬМАЯ ПОПЕРЕЧНАЯ, БЛОК 2001, СЕКЦИЯ 28. ВАШ ТЕРАПЕВТ – ЦЕНТРАЛ, ПО ВЕРТИКАЛИ – 3, ПО ГОРИЗОНТАЛИ – ЛЕВО, ЛЕВО, 1825. ПРЕДВАРИТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЕМЫЙ КЛУБ – СОЗЕРЦАТЕЛИ.
Владимир отклонился от идентификационного экрана, забрал свою свеженькую индивидуальную карточку, в правом верхнем углу которой светилось СК (субсидируется Конвентом), и шагнул под табло "Вход в метрополитен".
На узловой станции суверенный гражданин вставил индивидуалку в автомат контроля и услуг. Тот соловьем защёлкал, считав СК. Владимир запросил план мегаполиса с кратчайшим маршрутом на северо-северо-восток до восьмой поперечной 2001. Всё казалось просто, как в знакомой компьютерной игре. А ещё казалось, что он давно числился запасным в этой игре и наконец выпущен на поле. Несколько раз к нему обратились, приняв за местного. Один паренёк окликнул его чужим именем, спутав с кем-то. Но другие не ошибались, обращаясь: суверенный гражданин. Даже более, при выходе на поверхность Владимир засомневался в выборе эскалатора, так пожилой гражданин, тоже из суверенных, подсказал: вот этот для гипотоников. Они обменялись респектабельными улыбками в знак классовой приязни и шагнули на эскалатор вместе. Тот, что старше, в угоду этикету продолжил разговор, спросил о принадлежности к клубу. Созерцателей, ответил ему Владимир, не вдаваясь в подробности. Отнюдь, покоробился старший. У него были основания полагаться на непогрешимость своей интуиции. Вы не думали о преобразовательском призвании? Взгляд Владимира захолодел и заколючился. Это дело Вашего суверенитета, поправился старший. К вопросу более не возвращались. Раскланялись сдержанно.

Сектор 2001 оказался не такой уж большой постройкой, к тому же обременённой некоторым архитектурным налётом на фасаде. Уже заметно светало, сима над водосточной трубой выглядела хрупкой и помятой, словно была из сожжённой бумаги, а ниже, вдоль трубы, над окнами можно было разобрать черты каменных лиц, глядящих пустыми глазами с сандриков. Владимир кивнул им и шагнул на крыльцо.
Лифт мягко остановился в секции, смолкло невнятное бормотание механизмов. Жалюзи во всех помещениях были опущены. Но на тех окнах, что выходили на восток, края пластиковых переборок золотились, пропускали внутрь рассеянный розоватый свет начинающегося дня. Новый жилец обошёл комнаты. Всё было тихо, безжизненно, ничем не пахло. Вернулся в переднюю, подошел к коммуникатору.
СЕВЕРО-СЕВЕРО-ВОСТОК-338-200-128 – произнёс электронный голос.
– Подключайте связь, – распорядился Владимир.
ПРИСВОИТЬ АБОНЕНТУ ИМЯ-НОМЕР
– Номер.
Коммуникатор пошуршал секунду и выдал:
АБОНЕНТ КОДИРОВАН. ВАШ ПАРОЛЬ: 007008
Это смешно, сказал Владимир, вынул из сумки бутылку ликёра и, на ходу раздеваясь, пошёл в спальню. Завалился на кровать, стал смотреть в потолок и пить из бутылки, пока не уснул.

В секторе 29 жила девушка с карманным деревом в горшке. Она разговаривала с деревом, гуляла с ним, ходила с ним на концерты, покупая два билета. На одном кресле сидела сама, а на соседнее ставила горшок с деревом. Девушку звали Зинаида. Она была почти слепая. Оттого и слышала слишком много. Могла слушать чужие мысли. И даже видеть их во сне. Сны её казались так реальны… Особенно под утро.
Вот и сейчас Зинаида видела утренний сон. Сначала планшет. На молочно-белом ватмане нервная рука чертит узор конструкции канатно-подвесного моста. Рисует отдельно ферму, химеру, выпускающую изо рта трос. В углу расписывает формулы, перепроверяет расчёты. Острым карандашом набрасывает тонкий узор перил. А потом Зинаида видела всё вокруг руки, карандаша и бумаги. Видела комнату без окон. Видела людей. Красивых, умных, хладнокровных, как змеи. И видела того, кто рисовал, кому предназначалась угроза, змеиная защита от угрозы и утрата, непоправимая и, увы, напрасная. Умереть ты всегда успеешь, убеждал один из змеиных, самый живой, самый трепетный из них. Убеждал приговорённого. Присаживался перед ним, заглядывал в лицо и твердил про реинкарнацию при жизни. И ты мог бы, скажем, профессионально рисовать или… Нет, ни в коем случае, отвёрг саму возможность такой возможности главный из змеиных. Они легко тебя разоблачат, если хоть один рисунок попадёт к ним. Займись какой-нибудь ерундой, только не рисуй. Тогда переводами, предложил трепетный, переживающий. Нет, не пиши, снова запретил главный. Приговорённый молчал, вертел в руках карандаш и смотрел в стену поверх планшета.

Владимир проснулся и снова стал пить ликёр. От ликера настроение делалось не таким паршивым. Слегка пьяный, помятый, сел на кровати, затем встал, переместился к окну. Оттянул перекладинки жалюзи на уровне своих глаз немного вниз и подсмотрел, как процветает мегаполис-тезка. День стоял спокойный и ясный. Куда-то торопилась девушка с тростью и цветочным горшком, грациозная, горделивая. С высоты окна Владимиру хорошо просматривался весь перекрёсток, не было только перспективы. Он отошёл от окна, запил таблетку ликёром и пошёл в сухой душ. Единственное дело, которое он мог себе придумать – терапевт, медико-социальная карта.

Весь Централ представился Владимиру туго смотанным клубком коридоров. И в них комфортно до удушливости. Навстречу попадались люди, так, ничего особенного, бледные лица, отсутствующие улыбки, две руки, две ноги. А вот женщина с чернильными глазами и фиолетовым оттенком волос – запомнилась. К тому же она обронила платок. Владимир поднял его и подал женщине в руки. Она улыбалась, открыто глядя в глаза Владимиру. Закинула шнурок своей сумочки на плечо, поправила его, не торопясь, сжала перчатки в левой руке и только тогда протянула правую навстречу Владимиру, взяла платок и ещё помедлила перед протяжным "спаси-ибо". Владимир должен был предпринять попытку знакомства. По чашечке кофе и так далее. Только он ничего такого не сделал. Кивнул в знак "пожалуйста" и направился к своему терапевту.
Терапевт – это мягкая кушетка, гораздо мягче, чем в миграционной службе, это монитор намного больше, чем в миграционной службе, и голос звукового сопровождения гораздо вкрадчивее… А впрочем, терапевта можно моделировать. Терапевт готов разговаривать с пациентом часами, пока заботливая кушетка свербит рентгеном затылок.
– Так почему бывший гонщик не хочет завести персональный автомобиль? Конвент оплатит любую персомашину.
– Мне страшно, – говорит Владимир.
– Это так на Вас не похоже, – воркует терапевт.
– Я списан, я разбит, сшит по кускам… Что вы все от меня хотите?
– Найти для Вас занятие. Терапевту позволено нарушать суверенитет пациента. Больше никому. Не сердитесь на них, Владимир. Никто не может хотеть от Вас чего-нибудь. Только я от Вас хочу. Найдём компромисс! Будем искать его вместе. Вы шли ко мне, что Вы видели по дороге?
– Нет, – непреклонно, почти гневно, – ничего не видел.
– Но, Владимир, Вы намерены вступить в клуб Созерцателей…
– Я намерен получить медико-социальную карту и убраться в свой сектор. Это все, что я намерен сделать.
– Вы снова раздражаетесь. Вам, Владимир, еще предстоит осознать, что жизнь прекрасна и за пределами большого спорта тоже. Сама по себе…
Молодой человек отодрал датчики от висков и запястий, поднялся с кушетки.
– Налейте мне выпить, – сказал он. – И карта мне нужна немедленно. Быстро!
Вскоре строптивый пациент вышел из Централа, творя чудеса словообразования, и тогда женщина фиолетового оттенка, что пряталась в колоннаде портала, усомнилась: вдруг Владимир Ерник не погиб восемь месяцев назад, когда его "Клязьму" вынесло с трека, когда Владимир и "Клязьма" превратились в кентавра, истекающего кровью и керосином, когда врачи унесли на носилках те части кентавра, которые были от Владимира. Когда тянули к подбородку руки, чтобы прикрыть дрожащими пальцами дрожащие губы, его случайные подружки, случайно же видевшие трансляцию. И ей было жаль тогда охристой "Клязьмы" с тремя золотыми полосами по капоту, скорчившейся в агонии в стороне от трека.
А восемь месяцев спустя появился этот недоносок. Выборочная амнезия, полная абулия, какие-то фобии. Женщины бы плакали, если бы не успели за это время забыть, кто такой Владимир Ерник.
Женщина с чернильными глазами вышла на парадную лестницу Централа, понимая, что ей не стоит этого делать, но надеясь, что за любопытство иногда можно не платить. Молодой человек обошёл женщину, как обходят столбы, внезапно встающие на пути.
– Гм, – сказала женщина сама себе.

В театре Зинаида, как обычно, купила себе билет на крайнее от прохода кресло, а дереву купила место рядом с собой. Премьера. Зал переполнен, несмотря на то, что это премьера "Жизели". Один из артистов труппы, не занятый в спектакле, вида парадного и доброжелательного, просит занять место дерева.
– Это карликовая яблоня, – объясняет Зинаида.
– Я могу подержать её на коленях, – обаятельно улыбается артист.
Но Зинаида почти слепая, она видит только свет, улыбкой её не проймёшь. Однако артист этого не знает. Он стоит, улыбается и ждёт ответа.
– Это невозможно, – говорит Зинаида.
– Уверяю, я буду держать её бережно, – ещё обаятельнее улыбается артист. Он думает, что девушка шутит.
– У яблони есть билет.
Зинаида сует руку в карман, достает два билета и протягивает их тёмному пятну.
– Алло, гражданка, я здесь, – окликает артист, замечая, что странная девушка тычет рукой в пространство совершенно бестолково.
– Суверенная гражданка, – поправляет Зинаида и убирает билеты обратно в карман.
– Будь по Вашему, суверенная, но неужели Вы думаете, что Вашей яблоне будет неудобно смотреть спектакль у меня на коленях?
– Я избавила себя от необходимости думать об этом, когда покупала билеты, – отвечает Зинаида, снова поднимая глаза на тот уровень, где пятно заметно сужается, то есть, предположительно, глядя на лицо собеседнику. Пятно не уходит, и девушка продолжает свою мысль насколько может любезным тоном:
– Вы находите, что я в чём-то нарушила кодекс?
– Нет, но…
– А всё остальное – дело моего суверенитета. С кем хочу, с тем и хожу в театр, – заключает Зинаида почти обиженно.
И артист отходит в сторону, разочарованный в своём обаянии.
Зинаида привычно закрыла глаза, когда в зале погас свет, но на этот раз музыка не доставила ей удовольствия. Весь спектакль, включая антракт и долгие финальные аплодисменты, Зинаида обдумывала инцидент, но только расстроилась. С точки зрения кодекса она безусловно была права.
Вечером, уже засыпая, Зинаида прониклась тревогой, она снова вспомнила случай в театре и тогда поняла, что на сей раз это не её тревога, это беспокойство чужого сна… Зинаида уже знала этих людей. Сейчас они были вдвоём. Тот, что раньше рисовал, и с ним трепетный. И трепетный говорил. Он говорил о клятве верности. Ты – как первый выпускной класс у учителя, как первый пациент у врача, как первая женщина, наконец. Я должен тебя спасти, понимаешь? Ты не упрямься, позволь мне это сделать, и я это сделаю. Я думал, отвечал тот, что раньше рисовал, что предпочту жить… что инженер я постольку, поскольку… надо же чем-то заниматься… Не знаю. Какой из меня автогонщик, Ольгерд? Бывший, говорил трепетный. Я вожу еле-еле, как курсант. А ты и не води. У тебя фобия. Ты теперь машин боишься. Бессознательно. Пойми, совпадений слишком много: группа крови, сомо- и физиометрика в большинстве параметров, даже цвет глаз. Стоматоскопические показатели, конечно, не в пример, но это объяснимо. Посттравматический синдром, мышечная атрофия, депрессия… Близкий возраст. Естественно, биологически после перенесённой травмы и лечения он может быть старше. Минимальные пластические изменения и… Даже имя совпадает. И ещё, ты сможешь сколь угодно долго выбирать себе профессию, потому что спортсмены, приносившие золото Конвенту, находятся потом до конца жизни на его субсидировании. Подумай. Я не тороплю. Только думай и помни: это беспроигрышный вариант. Но Ерник – известная личность, вслух думал инженер. Тех, кто сходят с дистанции, принято скоро забывать, отвечал трепетный. А в остальном, ни близких друзей, ни близких родственников.

Владимир проснулся оттого, что затекла рука. Потянулся к полке в изголовье, запил таблетку ликёром. И остался сидеть на кровати, допивать, прислушиваться к электрическому покалыванию в плече. Спать больше не хотелось. Было темно и тихо. Он допил бутылку и вылез из постели, чтобы взять другую. Попалась бутылка с мятным ликером. Прежняя была с яичным. Субсидии Конвента не пропьёшь, почти с сожалением вздохнул Владимир.
Он вышел на перекресток восьмой поперечной и восьмой продольной перед рассветом. Он мог бы заказать такси через коммуникатор, но не знал, куда просить себя отвезти, никогда не был до этого в городе Мономаха.
Там они и встретились. Женщина вышла из полутьмы уверенно, мягко, по-кошачьи, улыбаясь своим мыслям, переливаясь цветами меланхолии. В момент абсолютной тишины, какая случается в канун каждого утра, он протянул ей руку:
– Владимир.
– Мирослава.
Их первые шаги щелкнули в хрустале тонкого сна лишь пару тактов, и примчался ветер с Клязьмы, проснулись птицы и солнце. Двое вернули время назад, погрузившись в подводный этаж "Мироздания" – клубного заведения, – строение это уходило цокольным этажом глубоко в дно Клязьмы, в воде этаж был из стекла, а над водой – веранда. Владимир сам когда-то делал типовой проект. За толстыми прозрачными стенами проплывали пескари и щуки, иногда прижимаясь носами к барьеру и разглядывая, как в пузырьке воздуха движутся люди.
Улегшись спиной на подиум, свесив с него одну ногу в блестящей туфле, а другую согнув в колене, прикрыв глаза, дудел в тенор-саксофон худощавый парень в концертном костюме с атласными лацканами. Пианист замирал над зубастой пастью рояля, вздрагивал ударник, едва заметный в груде серебристых барабанов и тарелок, а тот, что с контрабасом, снял пиджак и отложил смычок.
Мирослава в маленьком чёрном платье брела вдоль барной стойки, такая же медлительная и холодная, как рыбы за стеклянным барьером. Она покачивалась в волнах холодного джаза. Владимир тянул шипучий коктейль. Мирослава подошла к нему, наклонилась и приникла к оставленной соломинке губами. И прежде чем закончилась композиция, они успели поцеловаться. Саксофонист поднял руку, отщёлкал пальцами темп, и снова потекла привередливая, изменяющая сознание импровизация. Солнечные лучи проникли до самого дна и заполнили танцующими бликами подводный аквариум. Владимир и Мирослава отделились от стойки, покачивались, обнявшись. У меня так кружится голова, сказала Мирослава. И у меня. Сейчас упаду, сказала Мирослава. Упадём вместе. Давай ещё выпьем и поедем спать. Мирослава склонила голову на плечо Владимиру, он прижался щекой к её волосам. Тенор-саксофон играл соло так надрывно-тоскливо. Всё вокруг бликовало, пело, кружилось…

Зинаида с тростью и цветочным горшком пришла в клуб Созерцателей и села в кресло в центре. Она грозно опиралась на трость, сжимала горшок, как гигантскую державу, и ждала. Наконец, все обратили к ней лица, и она заговорила:
– Я знаю о человеке, который выдаёт себя за другого. Это опасно для меня. Там какие-то кошки-мышки, и никто не заинтересован в лишнем свидетеле.
– Они не могут узнать о тебе, пока ты будешь молчать, – раздалось слева.
– Они могут, – внятно, громко отвергла спасительное предположение Зинаида.
– Расскажи о них, – попросили справа.
– Нет, о нём, – сзади.
Зинаида повела головой, как бы оглядывая залу. Все вокруг знали, что она слепая, но ловились на эту иллюзию – смотрели девушке в глаза.
– Он инженер… или архитектор. Он строил мосты. Вероятно, он талантлив. Ему запретили даже рисовать. Врагов его я не знаю, как и обстоятельств преследования. Но, думаю, дело в мести. Его защищает одна из служб Конвента. Всё это я узнала из снов. Скоро я буду знать больше, потому что люди из снов придут ко мне наяву.

Мирослава села в такси, рядом сел Владимир.
– К тебе?!
– Северо-северо-восток, восьмая поперечная, 2001.
– На заднем сидении ты не боишься скорости?
– Нет.
– Тогда поцелуй меня, Ерник.
Они целовались в машине, потом в лифте, в затемнённой жёсткими жалюзи секции. Мирослава – кошка – горячая, гибкая – пьянела от себя самой и бормотала:
– Ты у меня первый вот так…
– Как? – распахнул глаза Владимир.
Мирослава коснулась его лица.
– Так внезапно… Я люблю тебя, Ерник. Не золотого автогонщика, не за то, что ты разбился, не за то, что воскрес… За голос, за грустный взгляд, дыхание, руки…
Владимир навзничь, на подушках, улыбался, не подозревая лжи, но понимая неправильно смысл страстного шепота. В перерывах между признаниями Мирослава целовала его шею, ладони и лоб, и Владимир покоился в неге и лишь изредка пытался провести рукой по узкой влажной спине Мирославы. Ему нравилось верить, что эта капризная, своевольная женщина с таким странным фиолетово-чернильным оттенком волос и глаз внезапно любит его руки, голос, его не как автогонщика и даже не как его самого…

В секторе 29 человек из сна встал навстречу Зинаиде.
– Я могу убить Вас – Вы нарушили границу жилища.
– Зинаида, Вы в большей опасности, чем опасность от Вас, – сказал трепетный иронично, насмешливо даже чуть.
– Я знаю, – согласилась Зинаида. – И я Вас ждала, Ольгерд.
– А лучше бы Вам не знать ни обо мне, ни о Вашем соседе.
– Что он сделал?
Молчание. Зинаида успела поставить горшок с деревом на стол и сесть рядом на табурет. Она опустила руки ладонями вверх себе на колени и заговорила вновь, рассудительно:
– Отвечайте, Ольгерд. Не так уж мы вольны в наших судьбах, чтобы бояться и осторожничать. Я в любом случае узнаю. Так что, сделайте одолжение, говорите.
– Выходит, мне про Вас не преувеличивали… А Вы, Зинаида, отчаянная… – голос трепетного заволновался, так знакомо для нее, – и красивая.
– Не отвлекайтесь, Ольгерд, Вы офицер военного ведомства Конвента, какого именно?
– Внутреннего порядка.
– От кого Ваше подразделение защищает… моего соседа?
– Он дал показания в суде против одного из членов внеконвенциональной структуры. Он стал случайным свидетелем… Это не имеет значения.
– Дело действительно в мести, – улыбнулась Зинаида, словно серп полумесяца сверкнул на узком лице. – И он первый свидетель, которому лично Вы, Ольгерд, самостоятельно разрабатывали программу защиты.
– Правда, – подтвердил трепетный.
– Он для Вас очень важен. Вы даже настояли на пластической хирургии. Вы уговорили его отказаться от Эго.
– Эго дело наживное, была бы жизнь.
– Он очень переживает.
– Да, – согласился Ольгерд.
– Вам нужна моя помощь, Ольгерд?
– Я шёл сюда не за этим…

Две темные, тягучие, сладкие капли "шерри" упали на подушку.
– Я хочу мороженого, – сказала Мирослава, – сейчас я хочу его больше, чем тебя, не ревнуешь?
– Надо быть полной едой, чтобы ревновать к мороженому, не находишь?
– Я закажу, – бормотнула она, сползая с кровати, выгибая спину, – ты впустишь заказ, а? Я в душ.
– Не задерживайся – мы с мороженым растаем без тебя от тоски.
Еще пару секунд неведения и… Пора влазить в брюки. Владимир ухватился за штанину, повисшую на спинке стула, дернул за неё и всё уронил. Из сумочки Мирославы раскатилась по полу россыпь мелочей. Владимир натянул штаны и присел у кровати. Он стал собирать обратно в сумку карточки, конфеты, тюбики помады и стандарт таблеток… Поднес поближе к глазам: клофелин. Примите заказ, включился коммуникатор. Заработали и стихли механизмы лифта. Владимир спрятал клофелин поглубже в сумочку и вышел в переднюю. Либо дело в ее гипертензии, либо во мне, – соображал он, – в любом случае, всё было не так уж внезапно. Владимир налил себе воды в бокал и пил, пил, целую вечность…
– Постой, постой, ты выпил без меня! Что с тобой?
– Так, – отвернулся Владимир.
– Все вы, гипотоники – циклофреники.
– "Вы", или "мы"?
– Я – исключение, – Мирослава прикусила язык.

Зинаида видела сон: жёлтоватый лист в рассеяном свете ночника, сухая рука, перо, фиолетовые чернила… На листе оживает сфинкс с лицом женщины, спящей в постели под ночником. Густую, зловещую тишину прерывает её дыхание. На бесстрастном лице чернеют глубокие тени и рот.
Зинаида раскрыла глаза и быстро села в постели, так, что закружилась голова и темнота перевернулась вокруг, словно бы девушка повисла головой вниз, как летучая мышка. Зинаида завизжала, веля коммуникатору включиться. – Централ, Централ, – вопила она, – гостевой блок, Ольгерд!
– Я слушаю, – ответил узнаваемый трепетный голос.
– Ольгерд… – Зинаида глубоко вдохнула, и ещё раз, чтобы успокоиться, – Ольгерд, Владимира убьёт женщина, которая спит сейчас в его постели.
– Я еду.

Ольгерд с силой приложился к идентификатору, и защита лифта отключилась. С лёгким шумом клетка поползла вверх. Коммуникатор не пискнул. Но Ольгерд не думал таиться. Встал на пороге спальни, скользнул фонарем по постели, стульям, по углам: пусто. Пусто. Пусто. Пусто…
Томительно-медленно, хрипло заныл лифт. Холл. Сонный идентификатор. Снова лифт. Зинаида ждала, сидя на краешке стола у себя в прихожей. Она барабанила ногтями по столешнице. Подняла слепое, но чудесным образом столь выразительное лицо, что Ольгерд опять поддался иллюзии: он смотрел в глаза. Их нет, помогите мне. Зинаида встала. Ольгерд взял её за руку и увлёк за собой в лифт, вниз, в лифт, вверх. Зинаида растерянно остановилась на пороге соседней секции.
– Здесь всё как у Вас, только зеркально.
– Но я так не могу. Дайте хотя бы вещь… Ведите в спальню.
Зинаида села на смятую постель, провела рукой по подушкам, шаркнула ногтем две засохшие капли "шерри" и ухватила два длинных жёстких волоса, фиолетовых, но чёрных в темноте. Волосы тонко, только Зинаиде слышно зазвенели.
– Ну что?
– Есть, Ольгерд, принесите мне кофе, я буду думать.
Ольгерд только каблуками прищёлкнул, поспешил в столовую.
– Что это, растворимый?
– Мы торопимся, и он лучше бодрит.
– Нет! Мне не нужно бодрости, мне необходимо время. Пусть кофе будет сварен густым и чёрным, а чашечка будет маленькой и белой…
Ольгерд был уже за дверью. Зинаида улеглась на подушки и загрезила наяву. В темноте перед ней возникли светлые тоннели, эскалаторы, люди, люди… Владимир и Мирослава шли за руку, молча, внешне почти спокойно, только в глазах пульсировала цепная ярость, подскакивала к забору ресниц и ныряла обратно в конуру зрачков. А пальцы сплетались совсем о другом… Зинаида дохнула им в затылок, и тревога раскрылась, как бутон, как умеют быстро раскрываться тюльпаны, являя черное пятно в сердцевине и золотые тычинки наперевес.
– Пора прощаться, Ерник, – сказала Мирослава.
И Зинаида различила за спиной Владимира логотип символического входа в мегаполис – симметричную, утяжелённую контрфорсами постройку и табло "Запасной выход".
Вошёл Ольгерд.
– Вот ты и принес мне кофе в постель, – объявила ему Зинаида, но сейчас же устыдилась и поправилась, – свершил епитимью. Они в маргинале, на "Золотых воротах".
Ольгерд оставил чашку на стуле:
– Ты едешь со мной!
Уже на улице он спохватился и накинул на зябкие плечи Зинаиде своё штатское неношеное пальто. Зинаида сделала два маленьких шага. Пальто не хотело идти. Ольгерд подхватил тёмный суконный сверток с Зинаидой внутри, шаг, другой, скрип пальцев по эмали дверцы, и Зинаида уже в широком сидении "Дип-Волги". Ольгерд отвернул от тротуара и втопил педаль акселератора. Машина в секунду набрала 150 из 148 возможных кмч. Зинаиду на эту секунду вдавило в кресло.
– Ты – сверхчеловек, – сказала она, высовывая растрёпанную голову из кокона пальто.

Маленькие красные огоньки складывались в "Запасной выход".
– Там ослаблены силовые линии тепличного каркаса. Холодный фронт подошёл вплотную к мегаполису. Слышишь, воздух пахнет лекарством. Скорее всего ты умрёшь там, снаружи, – предупредила Мирослава.
"Запасной выход" заманчиво посверкивал новогодней гирляндой. Стекла пограничного кольца затуманились, за ними проблескивали случайные снежинки. Но всё же, везде писалось "Вход", а тут вдруг "Выход". Правда и то, что при входе обязательно указывалось, куда попадёшь, а выход был просто выход и всё. Он такой и бывает: не куда, а откуда.
– Иди, умри, что тебе остается… Золотой автогонщик, – с коварной злобой, с подлинным ехидством сказала Мирослава.
Что ж, нормальное состояние всякого гипотоника при похолодании – взять да и умереть без выдуманных причин и оправданий. Владимир пошел к "Выходу". Дверь отползла, уступая ему дорогу, и вернулась за ним на место, бесшумно, герметично. Как в воду канул, да ещё без всплеска, без кругов. В первый миг Мирослава бежала к дверям, а во второй – убеждала себя, что делала это, чтобы убедиться.
– Говорит Атропос. Отрезано, – сообщила она в мобильный коммуникатор.
Она рассыпалась смехом, и душа её пела, и сама она хотела танцевать, и она шла к регистрации. Была уже в гипотоническом тоннеле, минула уже странную пару. Он был красавец, прям, высок, но глаза его по-собачьи умоляли. С ним девочка в огромном пальто, как бы принюхивающаяся. Кольнула тревога, но слабо, а счастье, счастье от сделанного дела так крылило.
– Это она, – Мирослава услышала тихий голос.
– Какая?
– Фиолетовая.
Мирослава испугалась спинным мозгом и стала падать, ничего не понимая. Никто не видел, только Зинаида, как блеснула тонкая игла у того, кто приблизился сзади к женщине с фиолетовыми волосами и успел подхватить её в падении, кто помог прижать её дрожащую руку к идентификатору, кто дождался, пока с гипертонической стороны прибегут с носилками.
– Гипертонический криз.
– Невероятно. Похоже на самоубийство. Гипертонику сюда всё равно, что нашему прямо наружу выйти. Нет, я не знаю её, просто видел, как они с парнем прощались… Что поделать, девушки…
Ольгерд положил оброненную Мирославой туфлю к ней на носилки.

– Что ты наделал… – повторяла Зинаида.
– Где он?
– Я тебе что скажу… Пойдем в машину. Я же ничего не вижу, – ребячливо сказала девушка, – ты понесёшь меня снова?
– Я должен, Зинаида, понимаешь?
– Что ты наделал!
– Инъекцию адреналина.
– Она такая, ах, такая… Что ты наделал!
Ольгерд отнёс Зинаиду в машину, и немедленно "Дип-Волга" службы внутреннего порядка покинула маргинал. Она вырвалась в незащищённый простор, вытаращив фары, и металась по ухабам, выезжая на "Владимирку", возвращаясь к мегаполису и удаляясь обратно. Настал день. "Дип-Волга" рыскала, как собака, не взявшая след. Пока не вышло всё горючее. Пока не проснулась Зинаида…

Владимир не думал, что выйти из мегаполиса так просто. Никаких заграждений, миграционных капканов, окриков… Один шаг, и он лицом к лицу с атмосферным фронтом пониженного давления. Один на один с циклоном.
Было холодно. Было холодно, но и только. Владимир не упал и не умер. Он постоял недолго за порогом, застегнул пальто, поднял воротник, руки – в карманы, и пошёл. Ходьба полезна гипотоникам и их одиноким мыслям. Мысль Владимира была такова: днём станет теплее. Он нащупал стандарт валерьянки в кармане, но не было ликёра, чтобы запить…
Мимо проскочила "Клязьма". Серая. С утра все машины серы. Притормозила и резво сдала назад. Дверца с шумом втянула стекло.
– Садись, парень, чай, не лето, – сказал человек из машины. И вдруг узнал:
– Ерник?! Володька! Ну, ты снова! Ох, дьявол! Я уж думал, на суицидента нарвался, а это ты, как всегда…
"Клязьма", подобравшая попутчика, шлифанула трассу и ушла за горизонт.





































 следующая Арсен МИРЗАЕВ. ИЗ СТИХОВ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ
оглавление
предыдущая АНА-МИШ РАЗУВАЕВЫ GOGLUS. МЕДЛЕННОЕ СРАЖЕНИЕ





blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney