ART-ZINE REFLECT
REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 14 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ
Тимур ЛИТОВЧЕНКО. ПОВЕСТЬ О ЧЕТЫРЕХ ЦВЕТКАХ
aвтор визуальной работы - Photo by V.Kupriianov, idea by Iu.Proskuriakov.
Cюрреалистический авангардно-арьергардный панк-эксперимент о любви с нео-символами в сиреневых, зеленых, черных и рыжих тонах, с бесцветным прологом и цветным эпилогом
(журнальный вариант)
Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
— Как сказочно светят созвездья!
Как звезды бессмертно горят!
К.Бальмонт
И к знакомой мелодии ухо готовь,
И гляди понимающим оком,
Потому что любовь — это вечно любовь,
Даже в будущем вашем далеком.
В.Высоцкий
Бесцветный пролог
Четыре из четырех
Посреди пустого Города шли четыре подружки...
(На самом-то деле Город отнюдь не был пустым. Но что этим девушкам какие-то лишние сто миллионов или даже сто миллиардов человек! Их будто нет.)
...Не то чтоб они были затебявогоньивводу или подайвбедеруку. Просто подружки. Немного больше, чем обыкновенные знакомые, но гораздо меньше, чем верные товарки.
Самая расхлюстанная шагала впереди и орала на всю улицу, запрокинув голову и широко разевая ярко намалеванный рот:
— Вы только посмотрите на нее! Она еще не давала ни одному мальчику отпить из своего стакана! Посмотрите на эту недотрогу! Или ты жадина, а? Просто жалко? Жалко, жалко!
Скромная и тихая девушка, в которую насмешница тыкала пальцем, шла, уныло потупившись, точно плелась под конвоем.
— Ну не стыдно ли тебе, скромняга?! — орала шедшая впереди, развязно приседая и выбрасывая далеко вперед кривые ноги в наимоднейших сапожищах.
— Стыдно? Признавайся!
Скромняга-жадина по-прежнему шла молча.
Глава сиреневая
КАК РОЗА УПАЛА НА ЛАПУ АЗОРА
— Роза, перестань, — не выдержала наконец третья подруга.
— А тебе какое дело?! — рявкнула расхлюстанная на заступницу. — Я просто хочу знать, почему Ириска не давала никому пить из своего стакана, и все тут.
— Коктейля ты насосалась через соломинку, — бесцеремонно заявила четвертая и хихикнула. — Сама в дверную щель видела. А чего, нет?
Роза не отвечала — вовсе не потому, что была ошарашена нахальством подруги. Она сама могла бы обхамить кого угодно. И не потому, что упоминаемое подругой действие считалось аморальным. Велика важность!.. Роза тупо уставилась на пустое место перед входом в кафешку, так как на этом месте определенно что-то было.
То место действительно не было пустым. Около изрезанных неприличными надписями дверей кафешки застыла стеклянная фигура голого человека. Материал фигуры не блистал благородной прозрачностью. Он был мутно-коричневым и вызывал неопределенное ощущение грязной пивной бутылки. Впрочем, дело было не только в цвете, но и в формах стеклянного тела. А уж с пивными бутылками Роза была знакома отлично. И с «шоколадками» тоже.
— Негр, что ли? — спросила она, ероша замысловатую васильковую прическу. — А чего разделся? Пьяный?
Правая рука фигуры заколебалась, перетекла в горизонтальное положение и застыла ладонью вверх. В слабом сиянии грязно-белой тучки, парившей над ладонью, сверкнула золотая сережка-ромбик.
— Ух, красота! — обрадовалась Роза. — Чего хочешь за нее?
Коричневые губы заволновались, произнося неслышимые слова. Большой палец плавно качнулся, указывая на соломинку для коктейля. Роза жадно сграбастала ромбик и тут же отыскала пробу. Проба оказалась самой высокой. Отлично...
На ромбике застыла распятая фигурка. Впрочем, приятных чувств она не вызывала. Вместо кроткого страдальческого лица скалила зубы злобная африканская маска с дырками вместо глаз. Но, в общем, ценная вещица, что и говорить. Такой ромбик в любом случае сразил бы наповал всех модниц Города и собрал бы табуны парней. Поэтому Роза окончательно пришла в ошалелый восторг и поспешила расплатиться. Деловито и бесстыдно принялась она извлекать стаканчик, радостно бормоча:
— Сейчас, сейчас, — но тут услышала за спиной язвительное хихиканье:
— Ты чего, рехнулась?
Ириска и Маргаритка смотрели на нее с отвращением, Лилия — непонимающе.
— Вот назло вам дам этой «шоколадке» свой стакан. Сейчас же! — взорвалась Роза.
«Войди в бар», — проползла с подзвякиванием Мысль, словно дворник отмахнул метлой к краю тротуара кучу осколков битой бутылки.
Прозрачного негра не было. Он исчез так же внезапно, как и появился. И никто не видел его, кроме Розы. Зато ромбик остался и почему-то колол ладонь острыми углами. Распятый божок клыкасто ухмылялся.
— Ну и ну вас!.. — разозлилась Роза. Она деловито вдела сережку в ухо, поправила одежду и провалилась в кафешку, попутно отдавив хвост местной облезлой кошке («Чтоб знала, как под ногами вертеться!»). Коричневое небо бодро подмигнуло ей вслед серым глазом солнца.
Стены ослепили Розу пестрым мельканьем. По полированному полу текла толпа, похрустывая в карманах и в кулаках тугриками и форинтами. Несколько угловых столиков были совершенно скрыты завесой сизого дыма. Под аккомпанемент расстроенного банджо и хлопки ладоней по столешницам завеса басовито выревывала последние изобретения нелояльной молодежной мысли.
— Пьянь, рвань, дрянь, — буркнула Роза, зло сплюнула и для весомости припечатала:
— Отшивань.
Она любила кафешки именно за такие сизо-дымные завесы, так как сама была сиреневая. В завесы можно бежать от мелькания стен. В завесах можно спокойно потеряться и напиться. Но какие-нибудь слишком шумные оболтусы вечно портили впечатление...
— Не в настроении? — поинтересовался голос слева. Роза тут же отпала от монотонной толпы и плюхнулась на ажурный стул, который едва не развалился от такой энергичной посадки.
— Есть хочу, — она сделала соответствующий жест.
— А пить не хочешь. Слюней много, — пошутил сидевший за столом крепкий модный парень, но тут же вкрадчиво добавил: — А мне дашь напиться? Из стаканчика. Он у тебя в порядке? Треснутый или как?
— Я тебя по твоим глазам нахалючим тресну, — ответила, как полагается, Роза, не забыв уточнить: — Всему свое время. Пока я голодная.
Роза знала, что модные парни не обижаются на грубости с ее стороны. Она вообще знала модных парней и все их нехитрые повадки наизусть, отчего жизнь представлялась ей нудной жевательной резинкой. И точно, собеседник не обиделся. Пробуравив толпу, он вернулся с тарелочкой печенья и стаканом сбитых сливок. Тут же стены бара грянули популярный шлягер:
— А роза упала, упала,
На лапу Азора, Азора!
Ты взгляд мой поймала, поймала,
Откликнешься скоро, откликнешься скоро!
Тебя уважаю-важаю!
Тебя обожаю-божаю!
Тебя ублажаю-блажаю!
Тебя провожаю-вожаю!
— Такая музычка лучше нытья банджистов? — весело поинтересовался парень.
— Откуда ты узнал, что меня звать Розой? — спросила Роза, поглощая сливки и уже более благосклонно поглядывая на модного собеседника, который, кажется, действительно был ловкачом.
— Ниоткуда. Просто я — Азор.
— Весело, — заметила Роза. — Роза, Азор — все наоборот. А теперь напои.
Азор метко поймал за горлышко и выдернул из кармана топтавшегося рядом парня бутылку «Наполеондора». Сердце Розы почти растаяло.
— Эй, полегче, — запротестовал парень, хотя по сравнению с Азором выглядел довольно хилым.
— Сколько с меня? — невозмутимо поинтересовался Азор.
— Тридцать пять франков, — сразу оживился парень.
Азор порылся в кошельке, извлек шесть тройных бани и сунул хлюпику со словами:
— Мы в расчете. Двигай дальше.
Когда деньги сжимает такой огромный кулачище, как у Азора, возражать не приходится. Хлюпик с позором отступил.
Одна из Стен взорвалась снопом голубых искр и сообщила:
— А теперь сводка последних новостей. Знаете ли вы, сколько лампочек в год покупает знаменитый Бандальмахар Дукс, исполнитель главной роли в серпантине ужасов «Бешеное пламя»?
— Дукс, Дукс! — взвизгнула Роза, захлопала в ладоши и с криком: «За тебя, Бандальмахар!» — залпом проглотила полный стакан «Наполеондора».
— Да, Дукс — это классно, — мимоходом заметил Азор (впрочем, без особого энтузиазма; он пытался представить Розу голой и прикидывал, как она лучше смотрится: на спине или на четвереньках; Роза же давно перестала замечать подобные приценивающиеся взгляды). Стена продолжала вещать тем же тоном:
— Оказывается, он сам этого не знает. Все домашние, а также интимные дела суперзвезды взвалила на свои хрупкие очаровательные плечики его тринадцатая любовница, экономка и секретарь Глициния Коннигана. Как метко выразился сам Бандальмахар, «лампочки ему до лампочки». Счастливейшая же из Глициний уверена, что ее-то Дукс не бросит. Она дебютировала недавно на эстраде и сегодня утверждает вместе с группой «Голубые мальчики», что тринадцать — это самое счастливое на свете число.
— Я шла по бурному рассвету
В потоке мутном мутных дней.
Ты видел это, видел это
И так искал любви моей!
— Не могу слышать эту корову, — Роза привстала, рванула платье так, что оно на мгновение продемонстрировало миру фиолетовые прелести, и закричала: — Ты, Глициния, или как там тебя! Я тебя сживу с уютного местечка! Я буду у Бандальмахара четырнадцатой! Хоть час, а буду! Слышь, ты?! Буду!!! И меня будут показывать по всем Стенам!
— А как же я? — осторожно спросил Азор. — Ты мне первому пообещала.
— Иди ты!.. Болван! Хочу добраться до этого актеришки Дукса. И доберусь. А ты — болван. Обносок. Пшик без палочки. А я красивее этой коровы, — Роза явно забыла о своих кривых ногах.
Модный от макушки до пят Азор все же обиделся. Это была пусть маленькая, но победа над презренными парнями, поэтому Роза приободрилась и даже стала давать потихоньку волю мечтам.
— Тринадцать, тринадцать, тринадцать!
О-гоу-гоу-го!
Пришла нам пора целоваться!
О-гоу-гоу-го!
Тринадцать, тринадцать, тринадцать!
Счастливое число!
Влюбляться, влюбляться, влюбляться —
Вот наше ремесло!
Стена невозмутимо демонстрировала «Голубых мальчиков», которые катались у голых ног неподражаемой Глицинии Конниганы. Роза не смотрела на них. Она завидовала славе, фальшивым драгоценностям и платью Глицинии, а потому молча и нежно перебирала лиловыми капельками ногтей розовую шерстку собственной Мечты о Бандальмахаре Дуксе, клала ее на колени, гладила, пестовала. Принялась, наконец, катать по полу. Бандальмахар — это не какой-то там модный Азор. Это новая, неизвестная на вкус жевательная резинка... То есть новая высота, конечно.
Откуда-то с потолка сорвался Нож Судьбы, насквозь пронзил розовую Мечту Розы и с раскатистым смехом пригвоздил к полу.
— Не-е-е-ет! Я доберусь до него! — в отчаянии завопила Роза. Слезы устремились из ее сиреневых глаз чистыми, как спирт, потоками. Пригвожденная Мечта судорожно извивалась и предсмертно хрипела. Жалко было прекрасную Мечту, до слез жалко!.. И Роза плакала.
— Встань. Ты совершенно не умеешь пить «Наполеондор».
Азор склонился к ней и тормошил за плечо. Роза смутно припомнила, что этот модный парень обиделся. А обидеть модного парня было для нее таким огромным удовольствием! Такой сладостной победой над этими потенциально вежливыми мальчиками... И Роза нехотя буркнула:
— Пошли отсюда. Дур-рацкая кафешка... Нет, даже дур-рацкейшая!
Азор с трудом поставил ее на ноги и вывел на улицу, довольно нескромно придерживая за подстаканник.
— Что это?!
Роза испуганно оцепенела. Черное небо и черная земля тисками сжимали Город. Над корчащимися в агонии домами торчал гигантский ромб с распятым африканским божком. По улице плелись по колено в пыли потупившиеся люди. Кандалы на руках и ногах уныло звенели.
— Что это? — продолжала автоматически повторять Роза, хотя уже осознала, что это всего лишь пьяный бред... Или нет? Видение Плененного Города было до жути четким. Оно не раскачивалось и не уплывало в сторону, как стены кафешки. Не видение? Неужели?!
А Золотой Бог уже сходит с ромба, протягивает ей руку:
— Пойдешь со мной, Роза? Ты мое дитя. Только со мной ты станешь знаменитой.
Кандалы со звоном трепещут на руках и ногах покорившихся людей. Этот дребезжащий звон завораживает так, что едва различимы колыхания собственных губ:
— Да, да, с тобой, только с тобой! Лишь бы меня показывали по всем Стенам!
— Обещаю.
Только Роза приготовилась отдаться во власть золотых рук, как весьма некстати (а потому с непередаваемым внутренним раздражением) услышала слова Азора:
— Пошли ко мне... Нет, лучше к тебе. Я хочу получить обещанное.
Азор упал на колени, измяв умопомрачительные брюки, и принялся ласкать края ее стаканчика влажными жадными губами. Это сразу привело Розу в себя. Навязчивые миражи исчезли. Распятый африканский божок смирно висел на ухе.
— Воспитанные ребята пьют из стаканчика только через соломинку, — сообщила Роза с ноткой превосходства в голосе, поправляя васильковую прическу: мол, все они такие, модные парни!
— А я невоспитанный, — обронил Азор, не отрываясь от стаканчика. — И люблю голубые кудряшки у милашки.
— А я буду иметь за эту любовь какую-нибудь безделушку хотя бы на семь юаней?
Азор поднялся, отряхнул коленки и извлек из кармана деньги:
— Бери, здесь больше.
Роза моментально запротестовала:
— Подожди. Воткнешь в стаканчик, когда попользуешься.
Азора развеселила такая изобретательность. Он настолько приободрился, что сказал:
— У меня с собой, между прочим, шприц. Оформим?
— Вдвоем, — согласилась Роза. — И чтоб никакой гадости в прицеп! Знаю я вас.
Тут из-за угла действительно вылилась внушительная толпа, из середины которой доносились зычные выкрики: «Покайтесь, грешники!». Роза взвизгнула и подскочила на месте. Ей на секунду показалось, что возрождается только что промелькнувший пьяный мираж. Азор бросил на спутницу укоризненный взгляд, выудил из толпы какую-то невзрачную личность и вежливо спросил:
— Что тут случилось?
— Да вот сумасшедший бродит и глотку дерет, — объяснила личность. — Покайтесь, говорит, не то всем плохо будет. Его только что нарядили в белые простыни, а этот идиот обрадовался, как дитя малое, и провозгласил себя кардиналом. Мы его так и назвали — Белый Кардинал.
— И стоило орать? — спросил Азор спутницу, отпуская личность.
Толпа на несколько минут раскололась, открыв в самом своем сердце совершенно седого старика. Он действительно был одет в плащ из простыни, а на плече нес ящик. Вынимая оттуда книги, старик вырывал по несколько страниц и швырял в толпу, выкрикивая нараспев:
— Вот Слово Божье! Читайте, приспешники диавола! Читайте и кайтесь!
Толпа чрезвычайно веселилась. Розе тоже сделалось смешно. Неожиданно рыжий юноша подбежал к старику и принялся собирать листки. Толпа загудела, сомкнулась и двинулась дальше.
— Рыжий. Плохая примета, — недовольно пробормотала Роза. От всех необъяснимых странностей сегодняшнего дня ее слегка подташнивало. Впрочем, возможно, что она просто превысила свою дозу «Наполеондора».
— Ты что, в приметы веришь? — презрительно спросил Азор.
— Не везет мне на рыжих, это точно, — подтвердила Роза. — Подружка вот у меня есть, Ириской звать. Тоже рыжая.
— Значит, и из-за нее тебе не везет, — сказал Азор.
— Еще как не везет! — подтвердила Роза, вспоминая пронзенную мечту о Бандальмахаре Дуксе и всякие другие неприятные вещи.
— Ладно, пошли.
— Стоять!
Роза знала всех патрульных, как облупленных. Знала, с какой девчонкой встречается сейчас каждый из них. Знала, что Старший патрульный не удовлетворен своей Мальвочкой и сейчас будет просить ее продемонстрировать подстаканник. И если похлопает ее ладонью, это означает: «Роза, прости и забудь! Я посылаю Мальву подальше, пусть кривляется перед другими. Встретимся сегодня вечером». Поэтому она спокойно кивнула Азору (мол, все в порядке) и спросила:
— Чего надо, мальчики?
— Под юбку заглянуть, — так же спокойно ответил Старший.
— Ну, ты, я тебе!..
Азор распетушился и начал угрожающе надвигаться на тройку патрульных. С одной стороны, Роза была довольна (во-первых, она точно угадала насчет Старшего; во-вторых, если Азор тут же не сплавляет ее патрульным, а лезет в драку, то он серьезно сидит на крючке и, пожалуй, накинет еще юань-другой сверх обещанных). Но с другой стороны, чтобы не упускать денег Азора, придется его выгораживать. А выгораживание надо будет отработать сегодня вечером со Старшим. А все ребята из патрулей «играются» бесплатно, хотя не трогают потом при облавах.
— Ладно тебе, уймись, — наконец сказала Роза, оттягивая за шиворот развоевавшегося спутника. Тот неохотно подчинился (значит, точно на крючке!), пробормотав со злостью:
— Подожди, паразит, мы еще встретимся, когда ты без мундирчика пойдешь в кафешку.
— И поговорим после выпивки, — согласился Старший, похрустывая суставами кулаков и, обращаясь к Розе, объяснил: — А ищем мы прозрачных.
— Голова твоя с перепоя прозрачная, — проворчал Азор. — Что, не видишь, что мы оба совершенно непрозрачные?
— Не хами, я все же в патруле, а не за кружкой, — неприязненно ответил Старший, и Роза почувствовала, что отработка ей предстоит ой какая долгая! Между тем Старший продолжал:
— У нас приказ: искать прозрачных людей. А откуда я знаю, прозрачная ли она под низом?
— Чего уж спорить: приказ! Хоть и дурацкий.
Роза повернулась спиной к патрулю, повыше задрала куцый подол платья с неописуемым высоким разрезом и вкрадчиво спросила:
— Что, просвечиваюсь? Или не очень? А, парни?
Старший патрульный расцвел, кошачьей походкой подошел к Розе и ласково похлопал по подстаканнику. Было хорошо заметно, что Азор глотает слюнки и вообще разгребает когтями и копытами землю. Роза сочла нужным прекратить спектакль. Она залилась притворным сиреневым румянцем и тающим, как мороженое, голосом прошептала:
— Хватит, шалунишка. А найдешь прозрачных — привет им. От меня.
Патрульные, не спеша, пошли дальше. Азор, мысленно беснуясь при воспоминании о круглом упругом подстаканнике, увлекал за собой Розу все быстрей и быстрей. А она наслаждалась сознанием, как прочно сидит на крючке Азор, раз ему, спокойному модному парню, так сильно невтерпеж.
Квартира встретила парочку четырехстенным безмолвием и полупоходной кроватью. Азор без лишних слов приготовил все необходимое и уже через несколько минут лежал рядом с Розой, впитывая наркотик расслабленным телом.
— Слушай, а как ты «села на иглу»? — неожиданно спросил он.
— Так, смех один, — пробормотала Роза стынущими губами. — Есть у меня подру... га... Да, подруга, Лилия. Она мне и сказала: «Да... вай... «сядем на иголку»... на соломинках мы уж... же... сидим». Я пл-лох-хо соображал... ла... тогда. То ли напил-л-лась... Н-н-нет, кажется, не был-л-ло такого... Не знаю... не пом-мню... сколько и чего...
Роза бездумно уставилась на свои лиловые ногти, оформленные дешевой маникюршей. В голове все путалось. Золотой Бог и кафешка, прическа и Азор...
Стену прочертили дорожки из блесток.
— Вам что интереснее: кто сменит Президента или кто заменит вам Дукса Несравненного?
— Что?! Бандальмахар умер? — встрепенулась Роза. Наркотического тумана как не бывало.
— Вы настроены на «ВПЧ — В Последний Час», — продолжала Стена. — Рискнем повторить для тех, кто не слушал нас раньше. Сегодня Бандальмахар Дукс нашел легкую, но безвременную кончину вместе со своей любовницей номер тринадцать — Глицинией Конниганой. Первоначально стали подозревать именно Глицинию, однако ее тело нашли в соседней с Бандальмахаром комнате.
—Уж-жас, уж-жас, — прошептала Роза, мелко стуча зубами и затравленно озираясь. Без Дукса ее мир неудержимо рушился, Розовая Мечта как бы умирала вторично.
— А сейчас фрагменты последней, так и не отснятой полностью серии серпантина «Бешеное пламя», посвященная памяти нашего всеобщего любимца!
Стена шумно продемонстрировала толпу монстров, в центре которой театрально застыл задумчивый Князь Тьмы (он же Бандальмахар Дукс во всей красе пластического грима). Роза просто не была способна воспринимать эти уникальные кадры. Страшное известие никак не укладывалось в голове. Оно с тупым упрямством бульдозера опрокидывало все жизненные планы Розы.
— Не стать мне его четырнадцатой любовницей, —пробормотала Роза и тотчас без всякого перехода рассказала: — Наши с Лилией стаканчики тогда впервые треснули, а заплатили за это наркотиками. Вот так и «села на иголку»... заодно с соломинкой.
— А теперь давай-ка стаканчик мне, — лениво заявил Азор.
— У меня какое-то черное Чувство в горле, — обессиленно пожаловалась Роза. — Дукс умер. Мечту пронзил Нож Судьбы. Рыжий в толпе повстречался. Все это обжигает. Я не хочу.
— Пытаешься улизнуть? — промолвил Азор. — Не выйдет, — и окунул соломинку в стакан...
Золотая дужка стала мягкой и тонкой, ромбик скользнул от мочки уха вниз, съехал по кровати и очутился на полу. Он начал расти. Медленно, неудержимо. Наконец, Золотой Бог, достигший размеров десятилетнего ребенка, оторвал от ромба пригвожденные руки и ноги, встал, прошелся перед кроватью, где спали Роза и Азор, и слегка раздвинул свою грудь. Из нее выпорхнул рой полупрозрачных теней. Тот, кто летел впереди других, бросился к Розе и принялся тормошить ее.
— А... Где я? — Роза бессмысленно обшаривала сиреневыми глазами насмерть перепуганные Стены.
— Очнись, пора! Скажи, Хотела ль быть четырнадцатой ты, Чтоб остальных затмить навек? — пропела явно привыкшая к обожанию тень.
— Дукс! Бандальмахар Дукс, какое счастье! — обрадовалась Роза, но тут же удивилась: — А почему ты такой... прозрачный?
Дукс молча улыбался. Роза отстранилась и вскрикнула:
— Дукс, ты же умер! Я слышала!
Потрясенное сознание готово было выдавиться из тела сквозь выпученные глаза и огромный орущий рот. Оно заставляло судорожно биться голое сиреневое тело, в которое уже вцепилась дюжина прозрачных фигур. Азор очнулся от ее воплей и от ржаво-невыносимого визга незваных гостей, но также был схвачен.
— О да, я умер. «Бедный Дукс!» — друзья сказали и враги. Иррорги выпили меня, — актер театрально воздел руки к трясущемуся от страха Потолку.
— И меня, — добавила Глициния Коннигана, показывая на развеселившихся прозрачных существ. Роза забилась в их цепких руках.
— Помогите! Пустите! Азор, Азор!
— Зря ты ее разбудил, — с укором заметил золотой карлик.
— Не дуйся, в этом нет опасности ни грамма, — возразил Дукс. — Мечтала стать четырнац’той она И только этим и была полна. И как же я могу ей отказать?..
— Мерзавец! Оставь ее!
Азор напряг свои великолепные мускулы, пытаясь высвободиться, однако Золотой Бог ударил его ребром ладони в грудь. Тело треснуло. Рыча и отталкивая друг друга, прозрачные фигуры приникли к трепещущему сердцу Азора и принялись пить его. Роза отвернулась, закусив губу. Вообще-то она любила смотреть на потасовки, могла и сама наподдать ногой как следует. Но доводить дело до такого конца... Чтоб сознавать, что сама окажешься в том же положении через пять минут или пять секунд...
И в то же время внутри ширилось и разрасталось какое-то ласковое и благодарное чувство к Бандальмахару Дуксу за то, что его спутники избавляли ее от модного парня Азора. Заодно это чувство растекалось и на Золотого Бога, который, кажется, и привел этих прозрачных. Розе живо вспомнился пьяный бред... Или не бред?! И тут же те смутные обещания величия сломили страх.
— Вот. И ничего страшного, — между тем успокаивал ее Дукс, переходя на прозу. — Я тоже боялся. И Глициния. И каждый из нас. Но поверь мне, девочка, без души ты станешь, как все. Душа — словно камень на пятках, без души порхается так сладко... Вот Азор. Ему уже лучше, а скоро он присоединится к нам, — Дукс застыл в позе самодовольного фокусника.
Полупрозрачный Азор с трудом сел, выставив верхнюю часть туловища над изуродованным (а недавно таким ловким и красивым!) телом. Он изумленно оглядывал это тело, голую Розу и брошенную в беспорядке одежду. Роза же готова была захлопать в ладоши (жаль, что ее держали).
— Мы тоже живые, как видишь. Но мы не люди, а иррорги.
— Иррорги, — восторженно прошептала Роза.
— И ты тоже будешь очень скоро как все. Но... есть кое-что еще, — Дукс выдержал эффектную паузу. — Меня выпили совсем недавно. Я еще способен заметить, что у тебя кривые ноги и плоская грудь. Поэтому, Роза, я хочу доставить тебе маленькое удовольствие и все же сделать своей любовницей номер четырнадцать. При жизни я бы не заметил тебя среди тысяч поклонниц. Но не то сейчас, в свой смертный час... — он мастерски схватился за голову.
— Комедиант, — процедила Глициния. — Ловелас.
— Да, конечно, — спохватился Дукс и обратился к Розе уже серьезно: — Ты счастлива, не правда ли?
— Ага, — согласилась Роза, принимая в объятия ледяную тень Дукса и окутывая ее васильковым туманом волос. — Можешь даже первым выпить меня. А я буду знаменитой?
— Со мной, конечно, будешь, — заверил Дукс.
— Он хотел сказать: со мной, — поправил актера Золотой Бог, клыкасто ухмыляясь. — Что ни говори, Роза, а я сразу почувствовал к тебе доверие. И подослал негра.
Роза с благодарностью взглянула на Золотого Бога. Тот кивнул, Дукс склонился к шее Розы.
— Нет уж, я ревную! — прорычала прозрачная Глициния и немедленно окунула губы в трепетную теплоту живой еще души.
— Прочь! Я тоже хочу!
Азор-иррорг отшвырнул Глицинию, как щепочку. Роза попыталась увильнуть. Этот парень так надоел ей... в этой уходящей жизни... Но тело уже не слушалось покидающего его сознания... Потом другие оттащили Азора. А Бандальмахар Дукс все еще сжимал каменеющую сизую Розу и сценически хохотал, глядя в гаснущие сиреневые глаза.
Глава зеленая
МАСТЕР И МАРГАРИТКА
— Смейтесь! Смейтесь все! По Городу объявлен День Траурного Смеха! — вопили в один голос Стены. Люди послушно хихикали, смеялись, хохотали, надрывали животики.
А Маргаритка, как всегда, затерялась в каком-то глухом районе и задумчиво бродила в зеркальной тени неведомых ей улочек и переулков. Бледно-салатовый бутон ее рта не морщила ни единая складочка фальшивой улыбки.
«Странно все же, — размышляла Маргаритка. — Вот умер новый Президент, а все смеются. Конечно, так предписывают Стены, но мне почему-то совсем не хочется этого делать. Президент был... был хорошим, добрым, умным человеком, а все смеются».
Маргаритка обошла матовую лужицу дождевой воды и продолжала размышлять:
«Могу ли я смеяться? И должна ли смеяться? Ведь у меня не только Президент умер, но и Роза. Она была отвратительной девчонкой. Она занималась недостойным делом, когда умерла. Но ведь она была моей подругой, пусть не лучшей, но все же подругой. Во всяком случае, из-за ее смерти я не могу, просто не могу смеяться!»
Маргаритка остановилась перед надписью на асфальте. Там было лишь одно слово:
раньше
«Да, раньше. Наверное, когда-то над смертью человека не смеялись. Учебник по начальной этике утверждает совсем другое, но я чувствую, что так быть не может. Кто-то перешагнул через это. Вот так!»
Маргаритка переступила через рыже-розовое слово, которое тут же исчезло с асфальта, и продолжала свой путь.
«Перешагнул один раз один человек, потом два раза два человека. Дальше — больше. А теперь... Неужели я осталась одна? Не может...»
— А ну, стоять!
Дорогу загораживали трое здоровенных парней с оскаленными в ухмылке пастями.
«Надзорный патруль. Я попалась», — ужас сковал девушку надежнее наручников. Она не заметила, как вышла из переулка на широкую площадь. Теперь наказание неизбежно.
— Пошли с нами, девка! — весело хохотнул средний патрульный и сделал своей лапищей приглашающий жест.
— Она попалась!
— Попалась, попалась!
— Попалась та, что не смеялась!
Изредка проверяя хорошеньких девушек на прозрачность согласно какому-то старому приказу и причмокивая языками, патрульные пробивали в стене злорадствующих рож коридорчик, который тут же смыкался у них за спинами. Всем была охота посмотреть на схваченную. Конечно, на их месте Маргаритка ни в коем случае не вела бы себя так. Она бы убежала и забилась в какой-нибудь отдаленный тупичок, лишь бы не видеть страданий несчастного пленника. Ведь никто не знал заранее, какой приговор вынесет Суд. Говорят, сейчас всю процедуру как-то автоматизировали, и осужденных ссылают на долгий срок неведомо куда. Поэтому Маргаритка, покусывая от волнения салатовые губы, на всякий случай прощалась с этим взбалмошным, изменчивым, но таким близким и родным миром, с ультрамариновым солнцем и рыжим небом... Жаль, птиц не было. Они исчезли неизвестно куда несколько недель назад.
Тут шум толпы перекрыли пронзительные вопли: «Покайтесь, грешники! Покайтесь, приспешники диавола!»
Шумная толпа швырнула к ногам патрульных Белого Кардинала.
— Покайтесь, грешники, — тупо пробормотал он, растекаясь по пыльному асфальту. Девушку поразила крайняя степень отчаяния, написанная на лице старика.
— Он тоже не смеется! — галдела тола.
— Тоже нарушает!
— Ведите с собой и его!
Маргаритка шагнула к Кардиналу и, склонившись, проговорила:
— Вставайте. Я помогу вам.
— Прочь, диаволово семя! Изыди, изыди! — взвыл Белый Кардинал, отпрянув от протянутой руки Маргаритки с завидной для его стариковской внешности прытью.
— Но почему вы не хотите, чтобы я вам помогла? — изумилась девушка.
Белый Кардинал принялся шептать, лихорадочно шевеля пальцами и вращая воспаленными глазами:
— Четыре коня Апокалипсиса, четыре коня скачут по земле, несутся по проклятому городу и вытаптывают все на своем пути. И счастлив будет тот, кто попадет к ним под копыта, ибо смерть его будет легкой и быстрой. А символ этого проклятого Города — блудница, восседающая на звере багряном с семью головами и десятью рогами. И разрушит Господь Город, и сразит блудницу, и разрубит семь кос ее на семь частей! И испепелит багряницу и порфиру ее, и золотую чашу в руке ее. И блудница эта — ты!!!
Костлявый палец Белого Кардинала трясся у колен Маргаритки.
— Не приму я от тебя помощи, потому что проклята ты и все, что коснется тебя!
Толпа топила в кривляющемся хохоте треугольник патруля. Казалось, Маргаритка притягивала не только кардинальский палец, но и жалящие пальцы всей толпы.
— Но я... но я не... — слова не шли Маргаритке в горло, как куски жирного мяса в жару. Ее малахитовые глаза совсем округлились. Маргаритка чувствовала унижение и оскорбление остро, как никогда прежде. И... неужели он знает?..
— Солнце еще не скроется за горизонтом, как окунешься ты в блуд и непотребство и будешь проклята, — прошипел Белый Кардинал. — Ибо блуждал я по Городу и искал Деву Белотраурную или Деву Чернорадостную, а ты зеленая. А что есть в Городе зеленого? Лягуха в сточной канаве! Плесень на объедках! Мерзость, мерзость, мерзость! И быть тебе лягухой!
Кардинал опустился на асфальт, дико выпучил глаза и неожиданно слезливо заголосил:
— Покайся! Поцелуй крест. У меня остался настоящий, может, последний настоящий крест на земле!
Старик судорожно копался в складках одежды, но никак не мог извлечь драгоценность. Бросив наконец свое безнадежное занятие, забубнил:
— Настоящий крест. На нем распят Спаситель, а не идол с молоховой душой и маммоновыми глазами. Смотри, грешница! Вот кто пожрет тебя!
Маргаритка, пришедшая в ужас от слов Кардинала, оглянулась и затрепетала, потому что поверх моря голов вздымался ромб с распятым Золотым Богом. Едва девушка вскрикнула, как Золотой Бог вспыхнул черным пламенем и исчез.
— Ладно, хватит разговоров.
Старший патрульный вразвалочку подошел к Белому Кардиналу, деловито ткнул его носком начищенного сапога под ребра и со смехом рявкнул:
— А ну пошли, поганка бледная!
По дороге в участок Маргаритка размышляла, насколько справедливы слова Кардинала. Когда-то, один-единственный раз, трое незнакомцев дурно обошлись с ней. Безусловно, это ни в коем случае не было «блудом», так как происходило против воли Маргаритки. Однако несносная Роза донимала насмешками не только Ириску, а вообще всех «приличненьких». Поэтому как-то раз Маргаритка не выдержала и, бледно-зеленая от смущения, выложила надоедливой подружке причудливую смесь самого слезоточивого романа Орхидеи Вуминелли и какой-то уж очень древней истории о миссис Констанции Бонасьес. Роза принципиально не смотрела книг, поэтому возможность раскрытия обмана полностью исключалась. Услышав историю Маргаритки, она два дня выспрашивала подробности. Потом неделю пыталась узнать, действительно ли у «этого мерзавца» был черный галстук бабочкой или всего лишь синий. Потом еще неделю поднимала Маргаритку на смех за то, что она не смогла «облапошить дружка». И лишь после этого утихомирилась.
Сейчас девушка пристально вглядывалась в развевающийся белый балахон Кардинала, в его густые серебристые волосы и пыталась понять, являются ли грехом вымышленные подробности ее воображаемого похождения. Два дня она сочиняла события, слова, прикосновения и изгибы тел, таинственные места встреч. Два дня купала свою душу в грязи. Роза смаковала услышанное, была безмерно счастлива и столь же безмерно завидовала подруге. Но не два дня, а все это время Маргаритка спрашивала себя, хорошо ли она поступила. Конечно, она лишь воображала, как бы все происходило, останься те трое незнакомцев с ней подольше. Но хорошо ли это? Учебник по начальной эстетике говорил, что очень плохо. Учебник по основам медицины полностью соглашался и даже грозился поставить Маргаритку на учет, если ее туманные намеки были правдой хоть на треть. К счастью, девушка умела разговаривать с Учебниками.
Но теперь — Белый Кардинал!.. И тут же — Золотой Бог над толпой...
Неужели воображаемая грязь стала реальной и замарала ее душу и тело? Неужели Кардинал увидел эту грязь? Каяться ли ей? Открыться ли перед Кардиналом? И как это сделать после того, что произошло на площади и уязвило Маргаритку до глубины души?
Девушка плелась за Белым Кардиналом и все никак не могла решиться. Обрубки Мыслей лихорадочно суетились в ее изумрудной пушистой головке. Наконец, перед ней встала ясная и простая Перспектива. «Спасет тот, у кого на шее будет особая примета. Что за примета, не знаю, но — особая!» — шептала Перспектива, стараясь не шевелить губами.
На подходе к участку движение замедлилось. Хохочущая толпа никак не желала расступаться. Маргаритка томилась в ожидании и в то же время ощупывала взглядом шеи окружающих. Вопреки затаенной надежде, у всех были шеи как шеи: без шрамов, родимых пятен или ожогов. Тем временем Здание внимательно следило за девушкой двумя огромными глазами-окнами, в каждом из которых отражался ослепительный ультрамарин Солнца. Наконец, участок распахнул двери-рот и проглотил патруль вместе с Маргариткой и Белым Кардиналом, выплюнув прочь часть затесавшейся внутрь толпы.
Коридор вполне отвечал характеру Здания участка. Он никуда не сворачивал и не извивался кишкой. Он тупо и прямо доставлял уличенных к месту суда. В более спокойной обстановке Маргаритка непременно принялась бы рассматривать это сердце участка (или его желудок, кому как нравится). Но сейчас ее взгляд бегло скользил по шеям находившихся здесь людей. Неужели...
Маргаритка замерла.
На бычьей шее взгромоздившегося на стол в центре комнаты парня блестели сразу две цепочки с украшениями. Чуть пониже острого кадыка висели семь медных подковок, одна меньше другой. А в ложбинке между ключицами притаился ромбик с Золотым Богом, который так же пристально рассматривал Маргаритку, как фасад Здания участка. Будучи не в силах выдержать этот взгляд, она прикрыла глаза густотой хвойно-зеленых ресниц.
Девушка не скоро пришла в себя от внезапно пробудившейся надежды. Когда же способность связно думать вернулась, она принялась усиленно наблюдать за парнем. Тот все сидел на столе, скучающе болтая ногами. Время от времени он начинал приглаживать упрямую шевелюру или делал такие движения, словно пропускал через кулак огромную окладистую бородищу. Маргаритка представила, как бы выглядел этот парень с бородой, и невольно пришла в неописуемый восторг.
Потом парень спрыгнул со стола и принялся расхаживать по комнате. Он подходил к стенам и слегка постукивал по ним кулачищами, иногда упирался в них руками и словно пытался раздвинуть. И все время притопывал скрипящими черными сапожищами. Видимо поэтому Маргаритке на мгновение померещилось, что ходит парень не по комнате, такой невместительной для его огромной фигуры, а по прочному белокаменному помосту, где со всех сторон веет вольный ветер. «Медведь в клетке», — с восхищением подумала девушка. Вот сейчас его коричневая униформа (точь-в-точь фальшивый клоунский костюм на храбром солдатике!) лопнет, и оттуда полезет бурая шерсть...
Впрочем, ничего подобного не произошло. Парень подошел к схваченным (которых было довольно много в комнате) и принялся с нескрываемой насмешкой слушать Белого Кардинала. Тот обращался с пламенной речью к стоящим справа от стола:
— ...И ходил я три года по Городу нашему, протянувшемуся из конца в конец земли, и заглядывал в лица жен и дев наших. Что же было в их лицах? Блуд и мерзость, мерзость и блуд, говорю вам! Все они наследовали прародительнице и прагрешнице Еве, соблазнительнице Адама. И убедился я, что достойного следует искать лишь среди мужей и юношей. Слышите ли вы меня?
Стоявшие справа от стола люди с молчаливым вниманием взирали на Кардинала и даже не собирались отвечать. Не успела Маргаритка задуматься, отчего они так вежливо смотрят на рот говорящего и не произносят ни слова, как парень зычно хохотнул и сказал:
— Зря стараешься, поганка. Эти люди глухие. Они доставлены сюда, так как не слышали о Дне Траурного Смеха и поэтому не смеялись вместе со всеми.
«Как глуп Кардинал», — подумала Маргаритка, жадно впитывая всей душой мощную фигуру парня.
Кардинала несколько смутила ошибка, но ненадолго. Он вдруг хлопнул себя по правому боку, просиял, порылся в складках плаща и извлек тонкий золотой крестик с изображением Спасителя.
— Вот он! Вот последний в своей истинной правоте символ на земле! — торжественно изрек Белый Кардинал. Он бросил косой взгляд на глухих, но тут же обратился к людям, стоящим по левую сторону стола: — Все равно эти увечные ничего не поймут. Но вы, имеющие уши, услышьте! Имеющие глаза, узрите! Вот истинный Бог! Сам кроткий лик Его, безмерное страдание за нас, грешных, пусть подтвердят мои слова. Вглядитесь в эти израненные руки и особенно — в израненное сердце. Люди, разве вы не видите...
— Нет, не видим, — сказал один из стоявших слева от стола. — Мы слепы. Мы не смеялись, когда думали, что за нами никто не наблюдает. Нас выследили и схватили.
Белый Кардинал впал в отчаяние, а Маргаритка даже немного порадовалась в душе допущенной им второй раз подряд ошибке. Уж очень это был противный старикашка, очень противные слова говорил про нее... и по сравнению с его убожеством парень был так хорош!.. Спаситель...
— Однако мы слышим, — продолжал слепой, напрягшись, как струна. — И я не понимаю, Кардинал, неужели вы слепей меня?! Разве нет во всем Городе ни одной женщины или девушки, чистой сердцем?
— Тебе ли рассуждать о цвете и свете! — возмутился Кардинал. — Если бы достойная Дева была здесь, Спаситель Сам сошел бы с креста и подал ей руку. Но чистыми являются лишь два цвета: белый и черный. Белый есть символ печали и траура, а черный есть символ девственной чистоты! На пути в этот Дом скорби попалась мне одна блудница... Вон та зеленая жаба, — Кардинал презрительно ткнул пальцем в сторону вздрогнувшей Маргаритки. — Так вот она...
Слепой вытянул руки по направлению к девушке, пошевелил пальцами и презрительно начал:
— Эх, святой отец! Неужели вы не видите всей...
Парень сделал три шага к слепому и звучно ударил его по лицу. Слепой сразу же стал похож на скомканного бумажного чертика. На разбитых губах выступила голубая кровь. Маргаритка, которая лихорадочно отыскивала в парне положительно-возвышенные черты, постаралась тут же забыть об этом его поступке.
— Не болтай много, здесь это не положено, — сказал парень с добродушной веселостью и пошутил: — Длинный язык укорачивает жизнь.
«Он предан своему делу. Он — это долг. И даже по-своему остроумен», — подумала Маргаритка, с нежностью разглядывая широкие плечи и огромные ладони парня. Он спасет ее, непременно спасет! И как должно быть надежно с ним...
— А вы, Кардинал, отдайте-ка крестик мне. Такие штучки давно должны быть конфискованы. Это еще одно нарушение. Вы и за него ответите.
Парень вынул из обессилевших пальцев Белого Кардинала распятие и бросил его в небольшой тигель, стоявший в углу комнаты. Через некоторое время огненная струя расплавленного золота устремилась в формочку, из которой вскоре выпало миниатюрное изображение Золотого Бога. Казалось, это простое действие окончательно сразило Кардинала.
— Вот так-то лучше, — заметил парень.
«Да, весь он — это долг, подчинение закону. Пусть даже закон этот не всегда хорош», — восхищенно думала Маргаритка.
— К порядку, Мастер! — неожиданно раздался старческий голос. Парень преобразился. Лицо его сделалось вдохновенным, коричневая униформа натянулась под напором мускулов.
— Всем встать! Никому не двигаться! Суд идет! — отчеканил парень.
«Так его имя Мастер!» — подумала девушка и слегка вздохнула. И в это мгновение глаза их встретились. Как показалось Маргаритке, в его взгляде сменились все выражения от гнева за нарушение тишины до сочувствия и даже обожания. Кто знает, не увидела ли девушка лишь отражение своих собственных чувств! Во всяком случае, те несколько секунд, пока Суд торжественно входил в комнату, Мастер пристально оценивал Маргаритку с головы до ног.
В центре комнаты, прямо перед столом, находилась витиеватая кованая крышка люка Справедливой Машины. Мастер поднял ее. Суд зачитывал каждому (даже глухому) замеченные факты и обвинение, кряхтел, почесывал лысину под пыльным париком, с таинственным видом скреб под мышками и передавал обвинение Мастеру. Тот в свою очередь вручал листок с обвинением подсудимому, подводил его к люку, кричал в гулкое черное отверстие: «Справедливая Машина, рассуди такого-то!» — и сталкивал человека в люк. Маргаритка, видевшая всю процедуру впервые, внутренне трепетала. Предпоследним к Справедливой Машине подвели Белого Кардинала.
— Господи, Боже мой! На тебя уповаю, спаси меня от всех гонителей моих и избавь меня; да не исторгнет Он... — заунывно молился старик, готовый принять, как казалось, любую напасть. Однако, заглянув в люк, он подскочил так, что серебристые волосы взметнулись над головой и визгливо запричитал: — На Господа уповаю как же вы говорите душе моей «улетай на гору вашу как птица» ибо вот нечестивый натянул лук стрелу свою приложил к тетиве...
Несмотря на упрямое ожидание спасения, мысль о котором завладела всем ее существом, Маргаритка с раздражением подумала: «Вот противный старикашка! И как это смеет он сопротивляться Мастеру? Ведь это одно удовольствие — подчиняться... моему Мастеру».
Между тем терпение парня истощилось. Запечатав рот Кардинала ударом кулачища, он столкнул несчастного вниз. Старик уцепился за край люка и пронзительно заголосил:
— Из глубины взываю к Тебе, Господи-и-и!..
— Зови, зови, поганка бледная, — пошутил Мастер, расплющивая каблуком пальцы Белого Кардинала. Истошные вопли замерли где-то в недрах Справедливой Машины, которая не упустила случая передразнить осужденного и немножко повыть:
— Голос мо-о-ой... мо-о-ой... мо-о-ой...
Мастер же отряхнул руки и вполне миролюбиво добавил:
— Ну что ж, теперь последняя, — и обернулся к Маргаритке.
Девушка с надеждой вглядывалась в парня. Вот сейчас, сейчас он поможет ей, избавит от наказания. Сейчас! Осуждение предшественников проносилось мимо сознания гонимыми ветром клочьями газетных листов. Сейчас!! У нее столько раз уже обрывалось сердце... Занимая место Белого Кардинала, Маргаритка бросила свой самый пронзительный взгляд на широкий лоб Мастера. Ну же!!! Приговор шелестел где-то вокруг нее.
Пронзительный удар гонга вспорол воздух комнаты. Крышка люка захлопнулась. Мастер, повернулся к Маргаритке и проронил:
— Тебе повезло! День Траурного Смеха кончился. Ты останешься безнаказанной.
Не в силах вымолвить ни слова, Маргаритка сделала три неверных шага вперед и привалилась к плечу Мастера.
— Очень жаль, очень жаль, — бормотал Суд, удаляясь.
— Очень жаль, — отозвалась Справедливая Машина из-под люка.
Очнулась Маргаритка на улице. Мастер сильно тряс ее за плечо и шептал:
— Правда, хорошо, когда умеешь затягивать время, а? Я рад. А ты?
— О мой Мастер! — девушка благодарно бросилась парню на шею. Он взял ее за подбородок двумя пальцами и развернул лицом к себе. В глубине изумрудных глаз с удовлетворением прочел то, что и хотел прочесть: собачью преданность, покорность и лучезарную вечную любовь.
— Я в таких делах действительно мастер, — самодовольно продолжил парень и тут же добавил: — И не только в таких.
Маргаритка доверчиво прижалась к Мастеру. Тот приобнял девушку за плечи и решительно повлек за собой.
— Куда мы идем?
— Ко мне, конечно, — сказал Мастер. — Или ты против?
— Нет-нет, что ты!
Мастер с удивлением взглянул на нее, но промолчал. Маргаритке даже в голову не приходило отказаться. После своего чудесного спасения она всецело доверилась Мастеру. На глаза словно бы опустилась пелена всеобъемлющей любви. Маргаритка рассматривала теперь весь мир и особенно Мастера только через эту пелену. Она пыталась представить красоту души и благородство Мастера. Прислушивалась к ровному стуку сердца в его груди и гадала, о чем же стучит горячее сердце. Представляла себе его дом. Его комнату. Самого Мастера в комнате...
Щеки Маргаритки позеленели от смущения. Она представила себя в этой комнате. И непременно рядом с Мастером. И он непременно обнимает ее за плечи. Вот как сейчас. Или не как сейчас... а иначе. Девушка зябко поежилась и с трудом оборвала поток мыслей. Ультрамариновое солнце на секунду выглянуло из-за рыжих туч, но, увидев Маргаритку с Мастером, вновь скрылось. Лишь старуха-дворничиха в черном плаще с огромным капюшоном, скрывавшем почти все лицо, и с огромной черной метлой в руках внимательно наблюдала за парочкой.
Мастер не заметил ни черную старуху, ни подрагивания плечиков девушки. Он пристально всматривался в полузабытые лица скрипачей, тянувших унылую песню на углу улицы. Их было двое, юноша и девушка. Оба неряшливо-грязные, в изодранной одежде, с необычайно вдохновенными лицами. Особо грязными были волосы, и тем не менее при малейшем повороте головы сквозь толстую коросту пыли пробивался подозрительный рыжий блеск. На голове у девушки восседала крупная белая крыса. Она мирно умывалась, не обращая ни на кого внимания. Вообще-то странно было видеть в Городе крысу сейчас. Вот уже недели три назад животные, птицы и даже насекомые исчезли, словно их и не было на земле. Мастер еще пристальнее всмотрелся в музыкантов, Маргаритка же рассеянно уронила к их ногам скомканную семиталерную бумажку.
...Но даже развести за тридевять земель
Влюбленных — и они опять сойдутся.
И льется слез счастливая капель,
И губы их вот-вот сомкнутся...
Мастер резко обернулся. Песня сама по себе звучала в воздухе под рыдающие звуки скрипок, однако музыканты бесследно исчезли.
— Чего тебе? — раздраженно спросил Мастер Маргаритку, которая дернула его за рукав.
— Я тебя отвлекла? — извиняющимся тоном прошептала девушка.
— Эти двое... Знаешь, кто они? Рыжий и Рыжая-с-Крысой. Они выбрались из Справедливой Машины.
— Значит, Машина их оправдала, — заключила Маргаритка. Мастер подавил вздох. Наивная девушка даже представить не могла, что Справедливая Машина — это бездонный колодец с гладкими стенами, и осуждает он сброшенных одинаково: смертью вдребезги.
— Да, конечно. Я и не сообразил, — быстро согласился Мастер, делая на ходу памятную зарубку складным ножом на маленькой палочке, извлеченной из кармана.
— Ты устал, — ласково сказала Маргаритка и подумала: «Он действительно состоит сплошь из долга. Бедненький... Нет-нет, также из благородства, жалости и... любви. Иначе он не спас бы меня! Кроме того, любовь к закону — тоже любовь». Пелена на ее глазах сгустилась. Девушка даже не заметила, как они пришли домой к Мастеру. И если бы довелось на другой же день искать это место, она бы не нашла ни за что.
— Свари кофе.
Ворчливые слова Мастера вернули Маргаритку к действительности и заставили осмотреть комнату в поисках буфета. Жилище Мастера выглядело внутренне фальшивым, сквозь конторскую прилизанность всюду угадывалась дикая медвежья берлога. Единственными настоящими вещами были висевшие напротив входа репродукции с картин, что неопровержимо доказывало пристрастие Мастера к искусству и к истории одновременно. Первая картина изображала девушку в белом одеянии, горящую на костре, и бритоголового священника, который тыкал ей в отрешенное лицо распятие на длинном шесте. Вторая картина открывала панораму залитого ярким солнцем морского побережья, где люди, одетые подобно Белому Кардиналу (только одежда их была черного цвета) пытали других людей, голых, смуглых и удивительно маленьких.
— Какая древность! Это завоевание так называемого Нового Света? — неуверенно спросила Маргаритка.
— Ага, — подтвердил Мастер. — А та картина называется «Орлеанская девка». Видно, ничего себе была. Это я из конфискатов вырезал. Вот когда умели жить!
— А мне почему-то кажется, что все это сказки, — прошептала Маргаритка. — Новый Свет, Старый Свет... На земле есть один-единственный Город, он — это вся земля, и больше нет ничего.
— Сказки, — проворчал Мастер. — Я вот слушаю тут твои сказки, а где же мой кофе?
Маргаритка мигом управилась и впорхнула в уже милую ее сердцу комнату с чашкой ароматного напитка в руке и с улыбкой на лице. Улыбалось втайне и ее сердце, но Мастер не заметил этого. Он окатил Маргаритку ледяным взглядом. Девушка замерла и смущенно спросила:
— Что-нибудь не так? Ты устал?
— Устал, — Мастер сверлил глазами влажный от огорчения лоб Маргаритки, выдерживая паузу. — Впрочем, не очень. Я думал, затащить тебя ко мне будет несколько труднее.
— Почему ты?..
Девушка замерла с открытым ртом. Конечно же, Мастер вовсе не устал. Просто вслед за Белым Кардиналом почувствовал налет грязи у нее на душе... Давешние сомнения с новой силой охватили Маргаритку. Девушка на цыпочках подошла к Мастеру и прошептала:
— О, я знаю! Я чувствую! Я недостойна тебя...
— Давай сюда чашечку, — мрачно потребовал Мастер. Девушка подала ему кофе в чашке, однако Мастер грозно приказал: — Не ту, другую!
Пелена любви на глазах Маргаритки магниево вспыхнула. Как бы перевоплотившись в собственную тень на ослепительном фоне, прежние страхи сменились отчаянным желанием.
Нет, не могут быть такие мысли грязными! Они рождены неосознанной любовью. Любовь Мастера лишь направила их, оформила в нечто конкретное и осязаемое. То, что воображала тогда Маргаритка, должно быть ему особенно приятным. И она сумеет доставить высшее блаженство своему Мастеру!..
— Так я и чуял. Не повезло.
Не вынимая соломинки из чашечки, Мастер шумно прихлебывал подстывший кофе.
— Я... не понимаю... — едва прошептала счастливая Маргаритка.
— Чашечка-то твоя с трещиной, — разочарованно проворчал Мастер и продолжал с презрительной ухмылкой: — А я-то думаю, отчего ты так легко со мной пошла и так сразу подставилась! Ну и дурак же я! В общем-то я мастерски распознаю нетронутых, но все же ошибся. Ах ты, артистка! Так ловко притворяться... Для того ли я не отправил тебя в Машину?
Пелена любви колыхалась перед малахитовыми глазами Маргаритки сплошной лиановой стеной, которую взрывали буйноцветия орхидей, прекрасного лотоса или сказочного папоротника.
— Нет, мой Мастер, ты у меня первый. Те трое не в счет, — бормотала девушка.
— Ах, значит, трое, — продолжил тем же тоном Мастер и неожиданно выкрикнул: — Эй, вы откуда?! Вон!!!
Маргаритка попыталась удержать вырывающегося из ее объятий Мастера. Впрочем, он и сам не мог вытащить соломинку вопреки собственному желанию.
— Кто вы такие?
Ему ответил ржаво-визгливый смех и удивительно живой голос Розы:
— Иррорги.
Маргаритка попыталась изнутри раздвинуть лиановую завесу. С трудом проделав это, девушка действительно увидела над собой умершую подругу. Роза выглядела почти великолепно. Даже страшной раны на голове, которая со времени похорон так и стояла перед глазами Маргаритки, не было. Лишь какая-то туманная, едва заметная прозрачность делала Розу чуть-чуть нереальной, да еще, пожалуй, рот она намалевала больше обычного.
— Роза, ты жива, — прошептала Маргаритка и потянулась к подруге сквозь лиановую завесу. Тут же золотая рука усмирила девушку своей холодной тяжестью.
— Лежи, не шевелись, — прошептал перепуганный Мастер.
Завеса осыпалась лепестками магнолий. Маргаритка ясно увидела, что Золотой Бог придавил ее и Мастера к прочной дубовой кровати.
— Откуда он... — девушка не договорила. На шее Мастера висел пустой ромбик, фигурка исчезла с распятия. Холодный пот ужаса прилепил к его загорелой коже семь медных подковок.
— Ты... подстерегал нас? — пролепетала Маргаритка, обращаясь к Золотому Богу. Тот лишь осклабился, выставив вперед свои вурдалачьи клыки. Роза хохотнула, и ее облепило множество других чуть-чуть прозрачных лиц. Среди них Маргаритка узнала лишь Бандальмахара Дукса, его тринадцатую любовницу (имя которой не помнила) и Президента, по которому только-только отзвучал траурный смех.
— Подстерегал. Иррорг подстерегал, когда тебя охватит пламя страсти И из кольца испепеляющей напасти Уже не вырваться... — Бандальмахар Дукс театрально уронил руки и низко поклонился. Роза шумно забила в ладоши. Любовница Дукса с пренебрежением сказала:
— Ты, комедиант, прекрати ломаться.
— А чего, здорово, — возразила Роза. Остальные нестройно загалдели. Дукс пожал плечами и обратился к Маргаритке обыденным тоном:
— Что ж, это так. Мы, иррорги, подстерегаем, когда люди блуждают в грехе, и в этот момент настигаем и выпиваем их.
Мастер съежился и задрожал. Маргаритка судорожно раскрыла бутон салатовых губок. Под тяжестью одеревеневшего от ужаса Мастера ей трудно было дышать.
— Все вы боитесь, — презрительно бросил Золотой Бог, ласково поглаживая ту самую Перспективу, которая недавно стояла на пути Маргаритки и таинственно намекала на спасение.
— Да, все мы боимся, пока мы люди, — подтвердила Роза. — Но потом... Ух, как здорово: выпивать живую душу из человека!
Маргаритка задрожала, потому что действительно боялась за своего Мастера, боялась, что ему будет плохо, что его сейчас... убьют?! Нет, только не это!
А Мастер забился под мощной золотой дланью, вопя во все горло:
— Пусти! Пусти! Пустите меня! — и не совсем понятно было, кричит он это ожившему идолу или девушке, которая все еще инстинктивно обнимала его. Золотой Бог трубно хохотнул и поднял руки вверх. Освобожденный Мастер мгновенно соскочил с кровати и заметался по комнате в поисках выхода. Приподнявшись на локте, Маргаритка с болью в сердечке следила за Мастером. Она не слышала уверенных слов Президента: «Девушка, я знаю, как ты почитала меня при жизни! Я буду первым». Не обращала внимания на то, что десяток рук растянул ее на ложе, а десяток ртов впивается в тело. Не сводя малахитовых глаз со своего Мастера, Маргаритка слегка дунула на увядшие лепестки магнолий. Лепестки пушисто вспорхнули и закружились по комнате. Уже упал Мастер, сломленный наседавшими на него ирроргами. Уже перестал даже кричать, а Маргаритка все дула мертвыми губами, вздымая новые тучи лепестков любви...
— Да, легко, в самом деле легко.
Иррорг-Мастер поднялся на ноги, звучно охлопывая свое чуть-чуть прозрачное, но по-прежнему буйно-волосатое новое тело. С презрением пнул собственный труп. Наклонился и снял с обезображенной шеи цепочку с семью подковками.
— Эй, артистка, вставай, — окликнул Мастер Маргаритку. Чей-то горький смех сухо прошелестел в распахнутых настежь дверях квартиры, мелькнул черный плащ. Мастер обернулся, но успел рассмотреть лишь кончик метлы.
— Это так, Смерть увязалась, — пояснил Золотой Бог. — Таскается за нами, карга старая, и ждет чего-то... Но что с Маргариткой, в самом деле?
Золотой Бог подошел к телу девушки и погладил ее спутанные изумрудные волосы:
— Эй, вставай. Покинь это тело, зачем...
Но тут произошло нечто такое, от чего все иррорги шарахнулись кто куда. Труп Маргаритки широко распахнул глаза, которые стали похожи на зеленоватые печеные яблоки со сморщившейся кожурой.
С усилием раскрылся разорванный рот, из горла вылетели скрипы:
— Ма-а-а... Ма-а-а... Ма-а-а-сте-ееер...
Девушка не стала ирроргом. Хромая и пошатываясь, брела она по комнате, протягивала сухие руки вперед и все звала:
— Ма-а-а-асте-е-е-ер, где-е-е ты-ы-ы?
— Вон! Вон отсюда! — завизжал Мастер-иррорг. — Вон! Ты не давала мне бежать, пока я был жив! Ты не давала мне спокойно стать ирроргом, обдувая своими дурацкими лепестками! И почему я не отправил тебя в Справедливую Машину?!
Маргаритка замерла, вперив слепые глаза в беснующегося иррорга. Наконец, проскрипела:
— Хорошо-о-о, я исче-е-езну-у-у-у на-а-авсегда-а-а... Проща-а-ай, — и пошла шаткой деревянной поступью, но не к двери, а прямо к Глицинии Коннигане, имя которой позабыла. Тринадцатая любовница неподражаемого Дукса попятилась, однако вместо того, чтобы отойти в сторону и пропустить слепой труп, вскрикнула, осела на пол и пробормотала, хватаясь за грудь:
— О, что со мной? Что? Я горю! Я не могу больше выдержать! Я!..
Она действительно вспыхнула ярким бенгальским огнем и начала кататься по полу, отчаянно вскрикивая. Тут же Президент тяжело шлепнулся на пол, а кто-то вздулся шаром и звонко лопнул...
— Бежим отсюда, — приказал Золотой Бог. Дважды повторять не пришлось. Толкая друг друга и ругаясь, иррорги бросились вон из квартиры. В опустевшей комнате осталась одинокая Маргаритка. Она слепо ощупывала раны на трупе Мастера и скрипела:
— Во-о-от ты где-е-е... Встава-а-ай, встава-а-ай...
Но труп Мастера не шевелился, а Мастер-иррорг вместе с остальными был уже далеко.
Глава черная
АНЖЕР И ЛИЛИЯ
«Что-то прохладно сегодня», — подумал Анжер, как можно тщательнее запахнул полы строгого белого пиджака и посмотрел на терракотовое небо.
Солнце старалось вовсю, чтобы разогнать стылую желтоватую дымку, окутавшую Город. И все же воздух оставался вязко-холодным.
Анжер волновался. Зайдя за угол ближайшего дома, он встал лицом к стене и бережно извлек из-за пазухи шерстяной сверток. Из предосторожности постучав костяшками пальцев по старинной каменной кладке, юноша отогнул край платка и вынул из него стеклянную банку. Похоже, нежные колокольчики с немного помятыми лиловыми чашечками чувствовали себя нормально.
На Анжера упала густая тень. Он обернулся. Стена соседнего дома подсматривала через его плечо.
— Ага, вот чем ты занимаешься! — злорадно выкрикнула Стена и принялась ябедничать звонким хрустальным голосом: — Сообщаю: случай недозволенных занятий. Тысяча пятая улица имени Белого Кардинала, Анжер Би...
Юноша незаметно извлек из кармана увесистую гайку и, не оборачиваясь, с силой швырнул через плечо. Стена жалобно задребезжала, покрылась паутиной трещин и смолкла. Анжер быстро сунул сверток за пазуху и, стараясь не повернуться лицом к разбитой Стене, бросился на перпендикулярную улицу. Мало ли в гигантском Городе, раскинувшемся по всей земле, Анжеров с фамилией на «Би»! Правда, Тысяча пятая улица Кардинала одна. Надо уходить.
Тут словно из-под земли возникла Великолепная Мысль, явно кичащаяся собственным великолепием. Подмигнув, она вкрадчиво спросила: «Сколько времени понадобится патрульным для реагирования? Пару минут, не больше. За две минуты можно пробежать почти четыре квартала, но ты не беги. Это же не обязательно, а?». И Великолепная Мысль, гордая и довольная своей сообразительностью, ткнула пальцем в небо.
Анжер вскочил в ближайшее парадное и через полторы минуты был на крыше. Там он привстал на цыпочки, сорвал с неба серую звездочку и посмотрел сквозь нее вниз. Солнце словно нарочно постаралось для Анжера, разогнав на минуту желтую дымку слабыми кофейными лучами. За четыре квартала по обе стороны от Тысяча пятой наблюдалось оживление. Юркие тройки патрульных удалялись, расширяя район поисков. Анжер ухмыльнулся, сунул звездочку за пазуху поближе к шерстяному свертку и попытался проникнуть взглядом в желто-туманную даль. Где-то там находилась церковь, в которую ему предстоит впервые идти сегодня.
Анжер загрустил было, однако при воспоминании о патрульных развеселился. Болваны! Воображают, будто он припустил со всех ног. Да ни за что им его не поймать!
Ободренный юноша мигом сбежал вниз по лестнице и поспешил дальше. Впрочем, он старался все же идти не слишком быстро, чтобы невзначай не догнать удаляющиеся патрули. Все время пребывая в радужном настроении, не замечая ничего вокруг, Анжер достиг наконец ее дома.
— Пифала! Пифала!
— Пифала, оглянись!
— Пифала! Пифала! Ты нас не поймала!
Туча подростков вилась вокруг юродивой. Вечно недовольные всем на свете старушки отгоняли резвящуюся молодежь от Пифалы и одновременно покрикивали ей:
— А тебе чего здесь надо? Уходи отсюда, уходи-ка! У нас тут веселье будет.
Юродивая слепо шарила по стене дома и изредка что-то выскрипывая. Анжер остановился в нерешительности. Он всегда немного побаивался Пифалы и слухов, ходивших вокруг ей подобных.
— Проходи. Такая твоя дорога.
За спиной Анжера застыла еще одна старуха, видимо, дворничиха. Она молча сжимала сухими руками огромную черную метлу и пристально разглядывала юношу из-под надвинутого на глаза черного капюшона. Какой-то пещерный страх заполз Анжеру в душу и впился в мозг.
Пифала хрипло вскрикнула, оторвалась от стены и, шатаясь, пошла к Анжеру. Она икала от напряжения и тянула трясущиеся морщинистые пальцы к груди юноши. Туда, где был спрятан букетик колокольчиков. Анжер отпрянул и быстро проскочил в дверь.
— Чего тебе от парня надо, Пифала?! — набросились на юродивую старухи. А Анжер уже замер перед дверями квартиры Лилии...
...Дверь отворяется. Гортензия стоит на пороге и с отвращением смотрит на нежные лиловые чашечки цветов:
— Что за гербарий ты приволок?..
...Год!!! Целый год жизни из-за этой дряни пропал зря! Не считая того, что пришлось доставать для них разрешения на ранний брак, это же год! Нет, больше. Сама жизнь едва не пропала. Ничего, с Лилией все будет по-другому. Правильно будет.
Дверь настороженно приоткрылась.
— Боже, наконец-то! Я просто не нахожу себе места. Наконец-то ты пришел!
Лилия начертила в воздухе символический ромб, страдальчески закатила черные звездочки глаз и бросилась Анжеру на грудь.
— Ну, подумай хорошенько, Лилия, что может со мной случиться?
— Мало ли. Ты же неверующий, прости, Боже! — Лилия повторила процедуру ромбования и закатывания глаз. — Вдруг тебя словили и выставили к Столбу? Я б лучше вниз головой со стыда...
У юноши кружилась от счастья голова. Как Лилия переживает за него!.. Анжер запечатал чувственные черные губы таким крепким поцелуем, какой только может быть в день свадьбы. Лилия сжалась и тут же оттаяла, безвольно повиснув в кольце его рук. Анжер осмелел, провел ладонью по ее спине и начал потихоньку сминать тяжелую ткань свадебного наряда. Но едва подол платья приподнялся на три пальца выше щиколотки, Лилия нырнула вниз и отскочила.
— Что ты, Анжер! А иррорги?.. Кроме того, у нас мало времени. И вообще, пойдем в комнату.
Он последовал за невестой, наслаждаясь прекрасной гибкой фигуркой. Казалось, каждая частичка Лилии: и фата, и умело завитые волосы, и платье, и туфельки — все соткано из блестящей антрацитовой пыли и теперь ожило. Изгибается, переливается, вспыхивает... Лилия закрыла дверь.
— Вот в этой комнате мы посидим. Я помолюсь и кое-что тебе расскажу.
Анжер встрепенулся. Сюрприз! При одном-единственном взгляде на невесту он готов забыть обо всем на свете.
— Подойди поближе.
Став так, чтобы отгородиться спиной от задней Стены и (на всякий случай) также от икон с Белым Кардиналом, Анжер развернул платок. Букетик колокольчиков перешел в руки Лилии, сорванная с неба звездочка заблестела на груди.
— Вот что я тебе принес. Нравится?
Лилино лицо почернело от румянца смущения. Она явно растерялась.
— Но... но это... Боже! Это же противозаконно! — наконец, вымолвила невеста и с мольбой взглянула на изображение Белого Кардинала в Галерее Размышлений.
— Тебе не нравится, — уныло сказал Анжер.
— Что ты, что ты! Конечно, нравится! — замахала руками Лилия. — Просто я перепугалась. Тебя вполне могли задержать и засудить с этими игрушками. А я? Как тогда буду я?! Головой по земле — и все?..
— Я думал, что серенькая звездочка очень пойдет к черному свадебному платью.
— Звезд с неба нельзя рвать, дорогой, — возразила Лилия, чертя в воздухе перед лбом канонический знак смирения.
— А колокольчики такие милые, нежные, — сказал Анжер и добавил шепотом: — Может, последние в Городе...
— По закону Бога и Белого Кардинала невесте надо дарить черные лилии как символ чистоты и непорочности. Остальное нельзя. Остальное ненравственно, так говорят в церкви.
— Ты сама у меня Черная Лилия, — в восхищении прошептал Анжер. — Так что другие лилии просто вянут перед тобой. Они ничто, ты — все. А правда, цветы красивые?
— Ага, красивые, — Лилия кивнула. — Такое бывает, когда наколешься хорошенечко и смотришь перед собой на свет. И тогда в глазах делается такой же точно туман. С такими вот жилками, как на этих твоих колокольчиках. А хорошенько наколоться, эт-то... М-м-м!..
Невеста сладостно зажмурилась и помотала головой, но спохватилась и сурово закончила:
— Однако зазря нечего рисковать!
Анжер вздохнул. Лилия моментально смягчилась.
— Впрочем, мне льстит, что любимый жених рискует из-за меня жизнью. Скажу спасибо Богу, раз Он помог тебе, — Лилия четырежды переромбовалась.
— Скажи спасибо гайке, которая расколола Стену.
Лилия пришла в фейерверковый восторг.
— Боже, какое замечательное безумие! Из-за меня кокнул Стенку, подумать только! — невеста затряслась от восхищения.
— Он еще и не на такое способен, — произнес незнакомый голос. В дверях стояла давешняя старуха-дворничиха и, прищурившись, рассматривала Анжера и Лилию.
— Вы как сюда попали... — начал было изумленный юноша, однако Лилия шлепнулась на колени, покорно склонила голову и шепнула:
— Замолчи, это Смерть.
— Да, я Смерть, — подтвердила старуха и, хромая, подошла к Лилии. — Ты правильно сказала. Ты меня знаешь, а потому отдай прежде всего цветы и звездочку.
— Это ей! Она невеста, это ей! — запротестовал Анжер. Смерть с жалостью посмотрела на него, вздохнула и сказала:
— Если ты ничего не понимаешь, так молчи и слушайся. Без цветов невесте никак нельзя, верно. Однако верно и то, что с твоими подарками не миновать Столба Позора.
— Не спорь, — шепнула Лилия Анжеру и тут же заворковала, очень мило моргая черными веерами ресниц: — Простите его, он не понимает... Конечно, конечно, берите цветы. Не хватало, чтоб меня еще позорили. И звездочку туда же. Настоящие цветы! Где сейчас такие есть?
— Были, — мрачно процедил Анжер и отвернулся. Не мог он видеть, как Смерть нежно гладит чашечки колокольчиков и наслаждается их ароматом! Для юноши эти цветы по-прежнему оставались цветами его Лилии. Анжер крепко зажмурился и вспомнил...
...Гортензия сидела спиной к нему, нервно насвистывая «Красноглазку». Скучающее небо забавы ради посыпало Город то коричневатым снежком, то липкими дождевыми капельками.
«Ох, мои ножки», — раздался рядом рыдающий голос. Гибкая фигурка в девственно-черном платье вынырнула из мутно-коричневой дымки.
«Садитесь, пожалуйста».
Гортензия с ненавистью взглянула на ту, которой Анжер уступил место...
Юношу привели в себя слова Смерти:
— Да, этим подарком ты возвысил свою невесту почти до небес. Может быть, у вас и получится...
— Что получится?
Лилия с благоговением ждала ответа. Казалось, лики Белого Кардинала на иконах тоже жадно ловили мгновения тишины, пока Смерть перебирала лиловые чашечки серыми пальцами.
В ушах Анжера вновь зазвучали воспоминания: «Ах, ты ей место уступил?! Так и целуйся тут с ней!..» — «Я слушала запись последней проповеди Кардинала. Три часа на ногах... Боже, почему Ты не внушил мне, что в церковь нельзя надевать высокие каблуки?!». И — дробное тарахтенье шагов Гортензии где-то за стеной широкого тумана, а потом ее слезливый крик: «Год! Лучший год жизни — на тебя, недотепа! Можешь хоть жениться на этой, а я с тобой развожусь! Развожу-у-усь!!!»...
— Прежде всего получи цветы, — с расстановкой произнесла Смерть, подавая невесте букет из семи традиционных черных лилий. Лилия принялась ромбоваться, бормоча соответствующие слова и стреляя глазами на изображение Кардинала Благодарного.
— А тебе — вот это.
Нож Судьбы хищно сверкнул холодной голубизной стали. Лезвие словно было в голубой крови.
Анжер отшатнулся и замер в неестественной позе...
«Ладно, ушла так ушла. Я только хотела рассказать о церкви...». — «Я не буду слушать». — «Почему?» — «Пойду повешусь. У меня за пазухой веревка. Я хотел в последний раз объясниться с ней. Вот, не вышло. Сами видели».
Черные звезды Лилиных глаз. И ее восторженный, с придыханием голос:
«Боже, какие чувства! Как это захватывает, заражает! Дай посмотреться в твои глаза». — «Зачем? Простите... Вы, часом, не иррорг?» — «Нет, что ты! Но Белый Кардинал говорил, что вешаются одни синеглазые». — «Ерунда». — «А почему ты вешаешься?» — «Гортензия ушла. Не могу один. Схожу с ума, когда думаю о Тишине, что подстерегает меня. И о том, что творится в Городе».
Вспышка черного пламени в ее глазах.
«Гортензия была чем-то вроде домашнего дракончика. Он больно кусался, изрыгал огонь, но он... то есть она была рядом». — «А теперь у тебя никого рядом нет? Несчастный...».
Рука Лилии едва касается его волос. Как давно... Нет, Гортензия не ласкала его так нежно.
«Я не дам тебе умереть».
Хищные рожи одна за другой выныривают из тумана, готовясь броситься на парочку.
«Что вы! Не губите себя из-за меня! Не надо!..» — «Я и не собираюсь. Но я не дам тебе умереть! Мы поженимся, и эти ублюдки не тронут нас. А я давно мечтаю о таком муже. Может быть, ты и недотепа... Нет, она врет, эта Гортензия. Мы поженимся, и Бог не отдаст нас ирроргам. И сейчас не дам тебе вешаться...»
Стеклянный цилиндрик падает в коричневую лужу и разбивается.
«Шприц?! Ты...» — «Да, это прекрасно. Это развязывает язык, и он начинает молоть чепухню сам собой. Как хорошо в голове. Туман. Не дам умереть...».
— Анжеру нельзя доверять Нож, — пролепетала невеста и тут же выхватила его из рук Смерти. — Я возьму подарок.
— Лилия, зачем? — удивился Анжер.
— Ты мне не нравишься, — сообщил Нож и хищно сверкнул голубоватой остротой лезвия.
— Ничего ты не понимаешь. Я и мечтать не могла о подарке Смерти. Это священная и очень ценная штука.
Смерть сухо захихикала и прошептала:
— Что ж, бери ты. Может, так и правильнее, кто знает. Недаром это Нож Судьбы!
— Бери, бери. Ты мне нравишься, — согласился Нож.
Дверь за Смертью бесшумно закрылась, и сухое хихиканье (точно метлой по гравию) стихло в недрах лестничной клетки.
— Нашла кому Нож давать, — заговорила Лилия. — Еще два месяца назад повеситься хотел, а тут — на, режься на здоровье! Вот я — дело другое. Не вешаюсь, не режусь...
— Колешься.
Анжер нежно обнял ее и поцеловал в то место, где шея плавно перетекала в смуглое плечо.
— Это совсем другое дело! Колоться — м-м-м!.. Рай на земле! Белый Кардинал благословлял тех, кто кололся. Он и сам того... В церкви есть статуя, где Золотой Бог дает Кардиналу шприц.
Лилия четырежды обмахнулась ромбом, повернулась к жениху и с чувством изрекла:
— Почему ты не веришь, прости, Боже?! Я вот никогда так не балдела, как от хорошего укола или от записи проповеди Белого Кардинала! Это так здорово!
— Я от тебя... — Анжер улыбнулся: — Балдею.
Звезды Лилиных глаз вновь вспыхнули, как тогда на скамье под липким дождем. Невеста медленно подняла к его глазам ромбовидную нательную иконку с изображением Кардинала.
— Сегодня ты попадешь в церковь, сам все увидишь и услышишь. Я помолюсь за тебя...
— Как всегда, неподражаема, — констатировал голос с порога.
— А ты, как всегда, кривоногая! — весело вскричала Лилия и бросилась навстречу вошедшей. — Роза, как хорошо, что ты забежала ко мне.
Анжер с досадой разглядывал Лилину подругу. Ему как-то сразу пришлись не по сердцу манеры Розы, ее неестественный яркий рот и то, что она долго (пожалуй, слишком долго) целовала Лилию.
— Анжер, знакомься: Роза. Моя лучшая подруга. Которая где-то шлялась три месяца, негодяйка! — Лилия звучно шлепнула Розу по подстаканнику и доверительно сообщила:
— Мы вместе колоться начали. Мы... эти... кровавые братья…
— Кровные сестры, — уточнила Роза и, ткнув в Анжера фиолетовым ногтем, спросила: — А он... ничего? Ты так говоришь насчет «колоться»...
— Ты чего, старуха! — возмутилась Лилия. — Он в курсе. Даже видел. Да, Анжер?
— Да, конечно, — Анжер поморщился.
— Ну и везет же тебе. Вот так парень!
Роза с недоумением и с завистью посмотрела на Анжера.
— Что ты знаешь?! Мы идем жениться, — гордо сообщила Лилия.
— Жениться?!
В сиреневых глазах Розы полыхнула такая жадность, что Анжер невольно отступил на пару шагов.
— Да, старуха! Отдаю я свою руку, как говорят в церкви. А ты пойдешь с нами. Будешь моей подружкой.
— Жениться, жениться, — лихорадочно бормотала Роза, то и дело покусывая губы и раздумывая о чем-то своем. Наконец, она прошептала Лилии на ухо несколько слов и громко обратилась к Анжеру:
— Ты извини. Мы выйдем на пару минут.
— Две старухи посплетничают, — добавила Лилия, овеяв жениха пламенно-черным взглядом и переромбовавшись на икону Кардинала Таинственного.
Оставшись в одиночестве, Анжер немного походил из угла в угол, потерся виском о Стену, но ничего и не придумал. С каждой минутой подруга Лилии не нравилась ему все больше.
— Мучаешься? — ехидно спросила Стена.
Анжер взглянул на нее и подкрался на цыпочках к двери. Конечно, подслушивать нехорошо, но очень уж не нравилась ему Роза. Кардинал Осуждающий с негодованием следил за юношей.
Из-за двери долетали обрывки фраз: «Совсем-совсем? Ни разу?..». — «Иррорги...». — «Ты же не знаешь...». — «Священно». — «А если и один раз...». — «Момент». — «Почему?..».— «Да что ты! Иррорги...» — «Не поверю!» — «Боже!» — «Зачем?»
После длительной паузы Лилия довольно громко сказала: «Я буду молиться за нас Богу и Белому Кардиналу. Они охранят!». Роза презрительно фыркнула. Лилия упрямо повторила: «Буду!». На этот раз ее голос прозвучал гораздо ближе к двери, как показалось Анжеру. Он поспешно отскочил в сторону и не решился возобновить подслушивание до самого конца разговора.
Наконец, дверь распахнулась, и подруги вернулись в комнату немного недовольные друг другом. По крайней мере, глаза Лилии посерели, что случалось с ней в минуты с трудом сдерживаемого гнева. И переромбовалась она перед изображением Кардинала Гневного.
— Я пойду надену шляпку, — сообщила невеста, но тут же строго добавила:
— Роза, смотри у меня! — и ритуальным движением пальца погрозила ей.
— Можно подумать, мы не подруги, — презрительно процедила Роза. Анжер не понял, что она хотела этим сказать, то ли: «Мы подруги, не бойся». Или: «Мы подруги, разве ты не поделишься?!».
Чтобы как-то замять неловкость ситуации, Анжер встал против одной из икон и принялся усиленно рассматривать ее. Икона изображала момент благочестивого просветления Белого Кардинала. Счастливое лицо старца не омрачалось ни единым намеком на тень страдания. Слегка приподнятое тело и простертая вверх рука излучали нетерпеливое ожидание. Огромная фигура Золотого Бога, только что сошедшего с ромба, осторожно поддерживала серебристо-седую голову, от золотой правой руки исходили волны благодати. Божественные губы улыбались, глаза сияли.
Чем сильнее Анжер чувствовал на затылке шипящие капли сиреневого взгляда Розы, тем настойчивей рассматривал икону. Он даже попытался представить себя на месте Белого Кардинала. Однако тут юноше припомнилось все, что он слышал об ирроргах, якобы выпущенных в мир Золотым Богом. Нельзя не признать, что Кардинал либо круглый дурак, либо духовный слепец, либо... Анжер вздохнул. Неужели икона врет? А Лилия всему верит...
— Чего вздыхаешь, кастрат?
Роза медленно приближалась. Завлекающе колыхались бедра.
— А почему вы считаете меня кастратом? — как можно вежливее осведомился Анжер. — Я бы в таком случае не женился.
Больше всего ему хотелось вышвырнуть Розу в окно. В крайнем случае, спустить с лестницы. Так грубо и цинично начинать разговор... Но Анжер не умел ругаться. Не умел обращаться соответствующим образом с подобного сорта девицами. А уж любимая подружка его Лилии...
— Первая жена тебя бросила, вот и кастрат.
— Кто вам сказал?
— Она же и сказала.
— Вы знаете Гортензию? — изумился юноша. — Откуда?
— Неважно. Гортензия стала одной из наших.
— Из каких «наших»? — насторожился Анжер.
— Неважно. Я знаю, что она тебя бросила. Мы ее застукали с... — Роза алчно сглотнула слюну. Анжер внимательно всмотрелся в неё. Вроде никакой прозрачности… А если она все же иррорг?..
— И твоя бывшая жена о тебе не очень-то, знаешь ли, — Роза окинула Анжера торжествующим взглядом и добавила: — А по Лилии незаметно, чтоб вы чем-то дельным занимались.
— А иррорги? — с самым невинным видом спросил Анжер.
— Сказки все это, — презрительно бросила Роза и принялась поддразнивать юношу, слегка касаясь его руки своей грудью: — Не понимаю, почему ты до сих пор не попользовался ничем из Лилииных прелестей?
Стены противно захихикали. Анжеру страшно захотелось, чтоб Роза провалилась сквозь пол.
— Вы говорите пошлости...
— Ты думаешь, твоя Лилия недотрога? Да знаешь, сколько соломинок окуналось в ее стакан?!.
— Меня это не интересует, — процедил сквозь зубы Анжер. Он уставился в угол. За спиной Розы бесшумно разворачивала свои кольца Тишина. Столько времени не показывалась...
Внезапное воспоминание заставило Анжера нахмуриться.
...Чашка мутной обжигающей жидкости в центре стола. Отчаянный крик души: «Кто ты?!».
«Я? Я — твои детские Страхи, сросшиеся в одно целое. Я — худший из семейства кошмаров. Помнишь, Черный Человек так же бесшумно переваливался через подоконник. А Черная Пропасть так же широко разевала пасть, как Я...»
Голос вкрадчиво-противный, как и сам вид Тишины.
«Ты один. Один навсегда. Никогда не впустишь ты никого в свою душу. Я буду приползать постоянно. Пока не одолею тебя».
«Я не собираюсь вечно...»
«Гортензия?»
«Да. Она будет рядом. Будет всегда».
Сухой ломкий вой Тишины, сотрясающий его тесный мирок.
«Хочешь, открою секрет? Анжер, ты ореховый дурень. Тебя так же трудно расколоть, как скорлупу. Внутренний ты хуже этой чашки, потому что в чашке сверху дыра, а пока девушка тебя расколет, ее нежные ручки окажутся содранными до крови».
«Я люблю Гортензию!»
«А она тебя любит ли?»
«Да».
«Не отвечай за другого. Лучше взгляни на мой хвост. Что там написано?»
«Ложь!»
«В первый раз вы возненавидите друг друга».
«Ложь!»
«Во второй раз она сама...»
«Ложь! Ложь, ложь, ложь! Ло-о-ожь!!!»
«А доживешь ли ты до третьего раза, неизвестно».
Анжера била мелкая дрожь. Роза вкрадчиво нашептывала:
— Зачем медлить? Ворвись к Лилии прямо сейчас. Заставь ее! Увидишь, она будет рада.
Анжер попятился. Тишина струилась вокруг правой ноги Розы:
— Вот, я приползла и готова проглотить тебя.
Роза колюче взвизгнула и прыгнула назад, ударившись о Стену. Иконы с изображениями Белого Кардинала посыпались на пол.
— Эй, нельзя ли полегче? — запротестовала Стена.
— Иконопад, — съязвила Тишина, опутывая ноги Анжера.
— Терпеть не могу червяков, — брезгливо сказала Роза.
— В общем, так, — Анжер ущипнул слишком осмелевшую Тишину. Та ослабила удавьи кольца. Анжер шагнул к гостье. — Либо вы прекращаете изрыгать пошлости, либо я не знаю, что сделаю...
В дверях застыла Лилия в полном свадебном наряде. Огромная черная шляпа бросала таинственную тень на лицо невесты, одновременно подчёркивая звездный блеск глаз.
— Роза, я тебя просила... Боже, что с моими иконами?!
Гостья выпустила в Анжера разряд ненависти, как бы говоря: «Ладно, один-ноль в твою пользу, но мы еще сочтемся». Презрительно виляя подстаканником, принялась собирать упавшие иконы. Медленно ромбуясь, Лилия подошла к ней, чтобы развесить изображения Белого Кардинала в известном ей одной порядке. Тишина уползла в свой угол и угрожающе притаилась, пообещав напоследок: «Ничего, здесь обожду».
Квартиру покидали тихо. Лилия шептала молитвы, прося у Белого Кардинала прощения за учиненный Розой иконопад, и машинально поглаживала подаренный Смертью букет. Едва они вышли на ярко-кофейную от солнечного света улицу, как из толпы старушек раздался громкий вопль. Лилия обернулась в ту сторону и восторженно пролепетала:
— Боже, какая честь! Сама Пифала.
Юродивая изо всех сил ковыляла к ним. Салатовые губы тряслись от напряжения, с их уголков стекала похожая на тину слюна. Сморщенные зеленые глаза вылезали из орбит. Анжер вздрогнул.
— Бо-о-о-о, бо-о-о-о, — скрипела Пифала. Невеста раскрыла небольшую поясную сумочку и извлекла оттуда бутылочку зеленки.
— Это тебе, Пифала. Помолись за меня Богу. Он слышит лучше молитвы придурков вроде тебя.
Анжер испугался, как бы юродивая не разбушевалась от обиды на «придурков». Однако та была занята рассматриванием на свет подарка.
— Да-а-а-а, я-а-а люби-и-и-ила зеле-о-о-оное-е, — заскрипела Пифала и тут же зашаталась, словно развалюха-сарайчик под ударами ветра.
— Я выхожу замуж, Пифала.
Бутылочка зеленки разлетелась от удара о землю. Юродивая упала на колени и принялась вымакивать обезображенным лицом зеленую лужу. Наконец, она выскрипела:
— Ты-ы-ы... Ты-ы-ы... Опа-а-а-асно-о-о-ость... Бе-е-е-е... Бе-е-е-е... реги-и-ись!
— Кого беречься? — Лилия переромбовалась.
— А-а-а-а… Ро-о-о-о... Ро-о-о-о, — скрипела юродивая, широко разевая рот.
— Ирроргов? — невеста выговорила это слово как можно четче.
— Да-а-а-а, да-а-а-а, — скрипела Пифала, вращая сморщенными глазами.
— Я и так знаю, что ирроргов, — недовольно сказала Лилия. — Но кто они? Где?
— Ро-о-о-о, Ро-о-о-о, — настойчиво скрипела Пифала.
— Дура твоя юродивая, — пренебрежительно заметила Роза. От Анжера не ускользнула легчайшая тень боязни в сиреневых глазах Лилииной подруги.
Невесте надоело ждать ответа. Благочестиво посмотрев на небо (при этом солнечные лучи очень выгодно освещали ее громадные ресницы), Лилия сказала:
— Мы спешим в церковь, Пифала. Хочешь, пойдем с нами. А вернемся, я снесу тебе еще зеленки.
Как по команде, на улицы Города хлынули новые волны желтого тумана. Юродивая затряслась и стала выскрипывать что-то совсем уж невразумительное. Лилия кивнула, и небольшая процессия тронулась в путь. Впереди вышагивала Роза, выбрасывая ноги, точно бравый гренадер. Широкими жестами она швыряла прохожим реалы, донги и пенсы, а также несла орекламму — квадрат черной с отливом ткани, на одной стороне которой умильно скалил клыкастую пасть Золотой Бог, а на другой ромбовался Кардинал Ликующий. Далее следовали жених с невестой, а за ними деревянно тащилась Пифала, все еще выскрипывая на ходу:
— Бе-е-е... Бе-е-е... Бе-е-ере-е-е... Ро-о-о... Ро-о-о...
— Странная свадьба, — вполголоса рассуждала Лилия. — Ведет неверящая подружка и жених неверящий. И тут же Пифала. Странно, что эта придурковатая приползла. Она обычно ни к кому...
— Да прогони ты ее, — бросила через плечо Роза. От страха Лилия споткнулась и, усиленно ромбуясь, зашептала:
— Ты чего, Роза? Рехнулась?! Она же святая! Юродивых гнать нельзя, о них надо заботиться. К ним сам Белый Кардинал проявляет, так вот!.. Это ты оттого, что не веришь.
Роза пожала плечами. Лилия заговорила громче:
— И почему вы не верите? Помню, пришла я в церковь первый раз. Тогда еще не та церковь была, теперь новая. А тогда — подвалина, где вода по колени хлюпает. Я и не знала, что это церковь. Я тогда сильно накололась, и то ли нареветься хотелось, то ли мальчика какого-то вела с собой... Одним словом, не помню. Но увидала я Белого Кардинала и так в него влюбилась! Он на этого похож... как его?
— На Бандальмахара Дукса, — с неожиданной язвительностью сказала Роза, швыряя себе под ноги целую пригоршню боливаров.
— Правда? Ты тоже заметила? — оживилась Лилия. — Вот как умер он, так нечего в Стенах стало смотреть. А Кардинал — мечта! Такой же лапусик, как Дукс, только старый.
— И ты бы так и вскочила к нему на соломинку, — грубо пошутила Роза и захохотала.
— Фу, какая ты... — Лилия смущенно прикрыла глазки и четырежды переромбовалась.
Несмотря на дневное время, стылая желтая мгла сгущалась. Охота разговаривать пропала, поэтому до самой Церковной площади все молчали, даже Пифала перестала скрипеть.
Плохая погода навевала мрачные мысли. Анжер все время пытался взглянуть сквозь Розу, так как иррорги должны быть чуть-чуть прозрачными. Чем дольше он всматривался в ее васильковую прическу, тем увереннее готов был присягнуть, что Роза ни капельки не прозрачная. И тем не менее Анжер чувствовал беду. Странная подруга... Он заставил себя думать о чем-нибудь другом, но из этого ничего не вышло.
Анжеру не давала покоя Тишина, которая осталась караулить его в квартире. Он все прикидывал, хватит ли у него сил жить бок о бок с Лилией. Гортензия его возненавидела, причем Тишина предсказывала то же самое. Но Гортензия на поверку оказалась просто взбалмошной девчонкой. Лилия же верит в Золотого Бога и в его Кардинала, значит, в ее душе есть хоть что-то… Да, конечно, наркотики и развязность не красят невесту. Лилия чем-то даже похожа на Розу, недаром они подруги. Однако она гораздо лучше.
В конце концов Анжер решил, что сил хватит. Воможно, он заставил себя решить так. Ведь в углу комнаты притаилась разлапистая Тишина. Стоит только впасть в одиночество...
Думать дальше было просто страшно.
Где-то впереди приглушенно гомонила толпа. Юродивая взвизгнула и, размахивая во все стороны руками и головой, неуклюже заковыляла вперед.
— Пифала, ты куда?
Юродивая не ответила. Она подпрыгивала, как сломанная заводная кукла, и деревянно бежала со всей возможной скоростью, выскрипывая ласково:
— Ма-а-а... Ма-а-а-а... Ма-а-а-а...
Роза неприлично громко фыркнула.
— Все ясно, — сказала Лилия. — На Церковной площади кого-то казнят.
— Почему? — не понял Анжер. Вместо ответа невеста переромбовалась и показала букетом черных лилий вперед.
Улица выливалась в Церковную площадь. Из-за клокотания толпы и клубящегося желтого тумана она напоминала котел обжигающего варева. В центре площади смутно темнела громада церкви, а где-то на полпути туман отсвечивал золотым.
— Пошли туда, — попросила невеста, от нетерпения шевеля ноздрями и как бы принюхиваясь. Роза громко закричала, размахивая орекламмой:
— Дайте пройти! Дайте пройти жениху с невестой! В стороны! Дорогу! Дайте пройти!
— Боже, не может быть, — прошептала Лилия, когда все трое приблизились к месту казни.
Туман неожиданно быстро рассеялся. Анжер отчетливо увидел, как по высокому белокаменному помосту медленно и торжественно двигалась гигантская фигура Мастера. Анжеру показалось даже, что туман нарочно сбежал, дабы продемонстрировать столь необычайное зрелище. Мастер оглаживал пышную курчавую бородищу, черный передник до колен, кожано скрипевший при каждом шаге, три медных бляхи на груди, широкие кожаные ремни, туго стянувшие запястья, и ремень вокруг головы. Кроме передника, ремней и набедренной повязки, на Мастере не было никакой одежды. Тугие связки мускулов, из которых состояло его тело, явно были предметом неусыпной заботы их обладателя. Мастер самодовольно говорил:
— Что, нравлюсь тебе таким? А помнишь, каким я был раньше? Делай прическу, брейся каждый день... Слизняк, плюнуть противно! — Мастер звучно плюнул под ноги, притопнул и с уханьем крикнул: — А теперь вот другое дело... Ух-х-х, ух-х-х!
Анжер не понял сначала, к кому обращается этот страшный Мастер. Две фигуры, висевшие в цепях по другую сторону помоста, казались безжизненными. Внезапно юноша с удивлением заметил Пифалу, которая пыталась заползти на помост и скрипела:
— Ма-а-а... Мой Ма-а-а-сте-е-е-ер... Ка-а-а-ак тебя-а-а... лю-у-у-у... Лю-у-у... Блю-у-у...
— Любишь, артистка, любишь, — Мастер подошел к Пифале, пренебрежительно спихнул ее вниз, громко захохотал и сказал: — А старикана помнишь? Бедный дряхлый Суд! Ох, и позабавился я с ним!.. Зато теперь — помост, борода, передник... Мечта! Как у настоящего палача в старину... Ну, пошла, пошла, — Мастер грозно навис над Пифалой, которая вновь пыталась взобраться к нему. И тут воздух вспороли тяжелые слова:
— Н-на земле
с-стоит
Город,
Из конца
в конец —
Город...
Один из скованных поднял голову и пел. То есть не пел даже, а, преодолевая невероятную внутреннюю усталость, швырял куски строк в толпу.
Увлеченный изучением великолепного в своей реликтовой дикости Мастера, Анжер почти не обратил внимания на две скелетообразные рыжие фигуры в ржавых цепях. Теперь он присмотрелся. То были юноша и девушка, оба совершенно голые. Между ними висела вниз головой белая крыса, которая все время пыталась приподняться и ухватить себя за хвост, прикованный к перекладине тонкой золотой цепочкой. Юноша обводил отчаянным рыжим взглядом замершую под ударами слов толпу и беспощадно продолжал:
— В этом Городе
ж-живут
л-люди,
Но они
л-любить
н-не умеют.
Д-да какое
«л-любить»! —
ж-жить!
Жить боятся —
и умирают...
Анжер инстинктивно обнял Лилию за плечи и прошептал:
— Бедные, бедные...
— Кто бедные? — искренне изумилась Лилия. — Нет, смотри, какой счастливый!
Только теперь Анжер с ужасом осознал, что Лилия едва ли обратила внимание на казнь. Она смотрела туда же, куда пялилось большинство стоявших вокруг людей, особенно молоденьких девушек. Там, в огромном окне дома, какой-то седой старик в белом плаще принимал картинные позы, размахивал руками, явно рисовался. Знакомый старичок... Неужели тот, с икон?
— Кардинал?!
— Ага, Белый Кардинал. Смотри, какой лапусик! Я восхищаюсь! Мне даже жарко!..
У Анжера мелко затряслись коленки. Значит, не видит казни...
В это время Мастер поднял с помоста тигель, принялся мерно макать туда руку и широкими жестами намазывать на Рыжего расплавленное золото. Тот забился в цепях, выкрикивая:
— Души их!..
Выпивают!..
Подонки!..
Но душа!..
Из них!..
Мастер впечатал порцию золота в лицо Рыжему.
— Как он может брать расплавленный металл рукой? — прошептал Анжер. Ноги у него подкашивались, волосы шевелились, горячий пот заливал глаза.
— На то он и Мастер, — рассеяно ответила Лилия, шепча молитву Белому Кардиналу.
— Ага, убежал! Адольф, Адольф, беги! Беги, Адольф! Счастливо тебе!
Белая крыса все же дотянулась до хвоста, перекусила его и юркнула в толпу. Рыжая победоносно смотрела на разъяренного Мастера, который слишком увлекся казнью певца.
Однако жениху, невесте и ее подруге так и не суждено было увидеть смерть Рыжей. Громада церкви загудела многоголосьем гонгов. Лилия встрепенулась и толкнула Розу.
— Мы опаздываем! Быстрее!
Анжер шел за невестой, пошатываясь. Он все старался вспомнить выражение глаз Лилии, когда она вскользь посмотрела на обмазанного золотом, но еще живого Рыжего. Неужели в глазах его Лилии ровно ничего не отразилось?
Анжеру не давал покоя едва слышный тоненький крик, монотонный и протяжный. Словно маленького зайчонка придавило камнем.
— Лилия, что это за писк?
Стараясь не шевелить губами и не оборачиваться, невеста прошептала:
— Вон в том углу. Когда делали церковь, поваляли много домов. Кафешки всякие, плохие места, дома участков, где судили. Но там не только это было, там люди жили. Все верующие вышли, им сказали раньше. А это Детский Крик. Какого-то мальчишку из неверующих завалило, и Крик защемился в камнях. Так и сделали с Криком. А там, рядом, видишь кучу падали? Это мать того мальчишки. Она прямо тут подохла. Сильно много ревела.
Все поплыло у Анжера перед глазами. В углу, где был замурован Детский Крик, застыла Смерть. Загадочно улыбаясь высохшими губами, смотрела она на жениха.
«И смерть я встречу, как невесту», — неожиданно вспыхнул в воспалившемся мозгу обрывок какого-то стихотворения.
— И не разведет вас отныне ничто! Никогда! — провозгласил Соединяющий, высоко поднимая изображение Кардинала Благословляющего. Роза шумно захлопала в ладоши, Смерть отступила в тень и исчезла.
— Пошли.
Лилия тянула Анжера за руку, но тот стоял как вкопанный.
— Церковь понравилась? То-то! Я от нее всегда балдею. Аж внутри холодно, да?
— Я останусь здесь. Лягу рядом с Криком, рядом с... матерью. И тоже умру.
Лилия удивилась было, но вдруг что-то сообразила и страстно зашептала:
— Ты что, Анжер! Мы теперь муж и жена. Мы вместе. Ты подумал, я ненавижу тебя, что ты неверующий? Дурачок, я тебя навижу! Ты не такой, как эти. Эти разваляли много церквей. Говорят, мать Детского Крика лично убила девяносто трех детей, когда встретила церковный ход к Кардиналу. Кроме того, разве ты хочешь, чтобы я легла тут вместе с тобой и тоже сдохла? Нас же теперь ничего не разведет, забыл?!
Волны звездного Лилиного взгляда еще раз вернули Анжеру силы. Хотя в душе что-то надломилось. Он шел рука об руку с женой, а впереди метался Детский Крик. Плотное кольцо каких-то незнакомых людей, возглавляемых васильково-сиреневой Розой, вело и направляло молодую чету, но Анжер не воспринимал их. Перед ним скакал Детский Крик, размахивая руками и гримасничая в тщетной попытке что-то объяснить.
Толпа. Опять толпа. Как это раздражает!
— Лилия, что это за люди? Откуда они?
Роза, какие-то незнакомые лица... Интересно, где Тишина?..
— Верующим полагается встречать гостей. Кто хочет, тот идет на свадьбу, — как бы в подтверждение своих слов Лилия указала на изображение Кардинала Щедрого.
Сквозь затыкающий уши галдеж до сознания Анжера донесся шепот. Нечто угрожающее было в едва различимых тихих словах. Юноша насторожился.
— Я пробовала уговорить... И Лилию, и его... Святошу корчит... Не мужчина... Не знаю...
Анжеру почудилось, что опасный голос принадлежал Розе. Он тщетно искал ее некоторое время, пока не увидел возле Лилии. Подружки разговаривали, упершись друг в друга лбами. Анжер прислушался, но уловил лишь обрывок фразы: «Какое вам дело до остальных? Идите...». Лилия порывисто обняла Розу, подбежала к мужу и молча потащила его в пустую соседнюю комнату. Анжер машинально подчинился.
Перед тем как жена закрыла дверь, он оглядел гостей. Все усиленно занимались своими делами: болтали, поедали и выпивали раздобытые на кухне трофеи, расхаживали по комнате. Лишь Роза внимательно наблюдала за уходом молодоженов, прикусив ярко намалеванные губы.
— Ну вот мы и одни, — с облегчением сказала Лилия и тут же принялась раздеваться.
— Не надо. Погоди.
Жена удивленно замерла с аккуратно сложенным платьем а руках.
— Лилия. Черная Лилия. Чистая черная Лилия. Моя чистая черная Лилия, — старательно выговорил Анжер и вдруг быстро выпалил: — Посмотримневглаза!
Умиротворяющие черные волны...
— Лилия, скажи, ты не убьешь меня однажды, как убила Детский Крик и его мать?
Искорка смущения в черной бездне.
— С чего ты решил, что я его убила?
— Ну, не ты, а такие же.
— Никогда. Никогда не убью тебя. И Бог с Кардиналом защитят нас…
Анжер провалился в черный водоворот Лилиных объятий...
...Комната была до отказа набита гостями. Гигантский Золотой Бог, почти касавшийся макушкой потолка, задумчиво обнимал Розу за плечи. Тут же стоял и Белый Кардинал.
— Что же с ними делать?
— Выпить, как других, — хладнокровно сказал Мастер.
— Будешь первым? — с издевкой спросил Бог.
— Зачем! Кто бежит вперед, остается без ушей, — пошутил Мастер.
— Боже, ты... здесь?! И Кардинал? Не может быть... Но... какое счастье! — забыв про наготу, Лилия вскочила с кровати и восторженно ромбовалась. — А чего все вошли сюда? Роза!..
Та резко смахнула с плеча руку Золотого Бога и начала грозно надвигаться на Лилию:
— Так ты, гадина, думала спастись от нас этой своей дурацкой свадьбой? А, гадина?
— Спастись... Боже, неужели... — Лилия задохнулась от испуга. Анжер устало вытянулся на кровати. Он сразу вспомнил, как долго Роза целовала Лилию при встрече. Будто пробовала, можно ее выпить или нет... Его охватило каменное спокойствие. Пусть выпивают. После того, что он осознал, так даже лучше.
— Конечно же, иррорги! Ты таки, Лилия, умом не вышла, — презрительно процедила Роза. — И вообще, меня не три месяца не было, а семь. Дура ты.
— Боже! А вы?! — Лилия с ужасом взирала на Белого Кардинала.
— И я, и я, о дочь моя, Был выпит с той, которой ты не знаешь, — с притворной грустью ответил Кардинал. Лилия отчаянно взвизгнула.
— И хоть я саном обличен, Но не ушел от приговора И чаши гибельной позора, — продекламировал Белый Кардинал, театрально жестикулируя.
— Боже, помоги! — взмолилась молодая жена.
— Что ты, Лилия, — величественно заговорил Золотой Бог. — Я собираю под свое крыло всех верных мне. Я рассчитывал на тебя...
— А ты, гадина, клятву дала, — с ненавистью процедила Роза. — Теперь мы не можем тебя выпить. Поэтому остается одно. Эй, Мастер, принеси-ка тигель с золотом.
Мастер хохотнул в бороду и пошел к двери. Вне себя от ужаса Лилия завопила:
— Нет! Нет! Не надо! Я докажу!
— Как?
— Я люблю Бога! Боже! Раз ты мне это сказал... — Лилия бросилась к аккуратно сложенной одежде и принялась лихорадочно рыться в ней.
Анжер медленно встал.
В дверях ждала Смерть. Сухими пальцами старуха теребила прутья черной метлы. А из-под ног ирроргов выползала Тишина, шурша по полу лапами и сплетаясь кольцами. Анжер зачем-то расправил плечи. Или так легче было встречать опасность? Последнюю опасность.
— Боже, смотри!
Нож Судьбы по самую рукоятку вошел в грудь Анжера, издавая радостные возгласы.
— Боже, я люблю тебя больше его!
— Так принадлежи Богу, — сказала Роза, присасываясь к шее Лилии ярко намалеванными губами.
Анжер ничего этого уже не видел и не слышал. Нож Судьбы как бы задел неведомый скрытый узелок в его душе, которую вместе с кровью пополам лакали иррорги, а Тишина накрыла тело непроницаемым саваном. Сначала перестало трепетать и окаменело сердце, за ним грудь, туловище, руки, ноги.
Наконец, Тишина полностью завладела всем существом Анжера...
— Так брак не защищает? — удивлялась Лилия-иррорг, выходя из отслужившего свое тела.
— Опасная была попытка, — призналась Роза, вытирая вспотевший лоб. — Если бы не Бог...
— Ты любила меня, именно меня, — милостиво пояснил Золотой Бог. — Поэтому я и уговорил толпу подданных. Я так и знал, что все окончится благополучно.
Сухие всхлипывания Смерти заставили всех на мгновение обернуться. Золотой Бог презрительно посмотрел ей вслед, как бы говоря: «Что, карга, не твоя взяла? Погоди, я вот тебе!..». Черный плащ старухи мелькнул на леснице. «Сил бы у тебя на Лилию хватило, а вот времени...» — донеслось удаляющееся бормотание.
— Но... но это просто прелесть! — обрадовалась Лилия. — Раз замужество не защищает, а я стала ирроргом, то... То можно пить подряд всех, кто поженился! Я хочу попробовать.
— Алкает дева новых душ, И — берегись, жена и муж! — торжественно воскликнул Белый Кардинал.
— Отлично, старуха, — Роза залихватски хлопнула подругу по подстаканнику. — Я так и знала, что ты будешь хорошей помощницей. Айда пить других! А мужа с собой берешь?
Лилия обернулась к Анжеру и вскрикнула. Все также посмотрели на него. Меньше чем через минуту квартира опустела.
Каменный Анжер неподвижно застыл около кровати, лишь каменные глаза его медленно шевелились. Рукоять Ножа Судьбы, забрызганная лазурью каменной крови, торчала из каменной груди. А возле каменных ног слабо дергалось несколько умирающих ирроргов.
Глава рыжая
ЧЕСТАВ И ИРИСКА
— Хо-о-о!.. Хо-о-о!.. Хо-о-о!.. — мерно взревывала толпа. Через плечо Мастера Ириска видела, как лицо юноши сделалось желто-белым, покрылось мелкими росинками пота, а зрачки рыжих глаз сжались в точки. Однако он не издал ни звука.
— Хо-о-о!.. Хо-о-о!.. Хо-о-о!..
Мастер резко вскинул руки навстречу взошедшему над руинами серебряному солнцу и повернулся к толпе, провозглашая:
— Первый — на рассвете.
— Ого-о-о-ой! — дружно взвыла толпа.
Поигрывая сверкающей золотой бритвой, Мастер направился к девушке.
— Ну что, жадина, так и не дала никому стаканчика?
Стоявшая справа Роза всадила Ириске в бок золотую иглу. Девушка дернулась. Цепи зазвенели.
— Не вертись, нос откромсаю, — пошутил Мастер.
— Чашечка могла треснуть, — сказала Лилия. — Эту дуру с трещиной никто бы замуж не взял. А вот хотя бы пососать коктейль... Нет, Ириска, ты в самом деле дура, что удирала от мальчиков.
— Вы, подонки, заткнитесь. И особенно ты, сиреневая.
Несмотря на боль от иглы и страх, Ириска удивилась, так как это были первые слова, произнесенные юношей за время казни. Удивилась она и ненависти, с которой он смотрел на Розу.
— Ах, ты заговорил, — зловеще проворчал Мастер. — Когда буду заканчивать сегодня на закате, повоешь у меня.
Не обращая больше внимания на прикованного, Мастер намылил Ириске лоб и макушку густой золотистой пеной и принялся тщательно сбривать ее великолепные рыжие волосы. В уголках глаз девушки блеснули слезы.
— Не расстраивайся. Рыжий цвет очень плохой. Кто рыжий, тот против нас, — насмехался Мастер. — Зато я посажу на твой лобик великолепную синюю брошку.
Он самодовольно захохотал. Ириска всхлипнула и случайно дернула головой.
— Я ж говорил: стой смирно, нос откромсаю. Теперь вот шрам... О-о-о! — Мастер некоторое время рассматривал окровавленное лезвие бритвы, потом вытер его о передник и сказал: — Ты бы все равно долго не прожила. У тебя красная кровь. Такие не задерживаются.
— Вот не знала, так не знала, — Роза некоторое время с любопытством разглядывала кровь редкого цвета, потом посмотрела на воткнутую в бок иглу и подтвердила: — Точно, красная.
— Ладно. Отойдите-ка. Во время казни нельзя стоять близко. Пусть все видят все.
Роза и Лилия послушно попятились. Мастер отер остатки пены с головы Ириски. Девушка крепко зажмурилась.
— Именем Золотого Бога и Белого Кардинала, — торжественно выговорил Мастер. Ириска почувствовала, как раскаленная печать впилась ей в лоб.
— Хо-о-о!.. Хо-о-о!.. Хо-о-о!.. — взревела толпа.
Затылок упирался в Столб Позора, печать беспощадно вплавлялась в лоб и, казалось, погружалась в мозг.
— Хо-о-о!.. Хо-о-о!.. Хо-о-о!..
Ириска не могла больше терпеть. Она застонала горлом, на такой низкой ноте, которую едва улавливал человеческий слух. А в уши рвался надсадный крик, перекрывающий рев толпы.
Печать отвалилась от кожи.
— Ого-о-о-ой! — ответила толпа.
Ириска открыла глаза и с удивлением увидела, что кричал юноша, прикованный напротив.
— Ишь, прорвало тебя, — проговорил Мастер, вразвалку подошел к прикованному и с силой ударил его в челюсть.
— Подонки, подонки, — прошептал юноша. Из угла его рта потекла тонкая алая струйка.
— Э-э-э, да у тебя тоже красная кровь! — удивился Мастер. — Вот вы и подохнете сегодня. Ничего, станете под цвет неба и Бога. Это священный цвет, он вам к лицу.
Мастер покосился на тигель с расплавленным золотом и, хохоча, спустился в толпу. Раскаты божественного смеха вторили Мастеру. Ириска повернула гудящую голову вправо. Там, на крыше церкви сияла фигура Золотого Бога. Она была более яркой, чем золотое небо, и даже ярче серебряного солнца. Глаза начали слезиться, когда Бог перестал смеяться и приказал:
— А теперь пусть продолжается праздник ирризации!
Толпа отхлынула от белокаменного помоста, обратив все внимание на небольшое возвышение перед церковью. У подножья расположились иррорги, сгоравшие от жажды.
Праздник продолжался.
На возвышение по очереди поднимались обнаженные юноши и девушки, кланялись Золотому Богу, Кардиналу Довольному, толпе и сплетались в объятиях. Как только они отпускали друг друга, на возвышение выскакивали десять ирроргов и выпивали их под восторженные вопли толпы. Юноши и девушки кричали и отбивались, но через некоторое время уже ирроргами покидали мертвые тела, бодро выкрикивали ритуальное: «Огой!» — и присоединялись к ирроргам. Ириске показалось, что с каждой выпитой парой Золотой Бог чуть-чуть подрастает и скоро перестанет умещаться на крыше церкви. Мертвые тела складывали аккуратными рядами на краю возвышения.
Цепи на противоположном Столбе Позора тихонько зазвенели, еще и еще. Завороженная ритуалом Ириска не сразу обернулась в ту сторону. Когда же посмотрела на юношу, то едва не вскрикнула.
Позади Столба стояла Смерть. Положив метлу на помост, она осторожно перерезала огромным ножом звенья цепей. У юноши освободились руки. Левая нога, правая. Пояс. Шея. Свободен!
Ириска сдерживалась изо всех сил. Если она закричит, кто-нибудь обернется. Тогда юношу вновь схватят. Но Смерть, похоже, не обращает на нее внимания. А как же она?!
Между тем старуха отрезала ножом от своего черного плаща широкую полосу ткани, перевязала голову юноши так, чтобы не видно было клейма, сунула чудесный нож ему в руки и столкнула с помоста.
Ириска зажмурилась и опустила голову. Она так сильно сжала веки, что перед глазами закипели багряные узоры.
Повезло! Юноша свободен. Теперь он мчится подальше от ужасной Церковной площади. Странно, что он будет жить благодаря Смерти. Хотя нет, также благодаря ей, Ириске. Ведь стоило закричать...
Ириска страдальчески улыбнулась. Нет, никогда бы она не закричала хотя бы из солидарности обреченной и обреченного. Или просто назло Мастеру, Розе и прочим подонкам... Или... из-за странного блеска глаз юноши, который упрямо прорезал коричневую темноту ночи и золото предрассветной мглы, и... и утешал, и словно освобождал от золотых оков...
Цепь, пастью наручника схватившая левую руку, дрогнула. В следующий миг рука плетью повисла вдоль тела. Ириска распахнула глаза.
Юноша, стоя перед ней, резал цепи огромным ножом. У Ириски даже в горле пересохло. Дрожа от волнения, девушка лихорадочно озиралась вокруг. Не видит ли их кто-нибудь?
Смерть с перекошенным от гнева лицом бросилась к юноше, схватила его за руку и прошипела:
— Ты с ума сошел?! Брось ее и беги немедля! Мало тебе из-за нее досталось?
Со свистом дыша сквозь стиснутые зубы, юноша стряхнул костлявую руку и продолжал резать цепи.
— Уходи!!! Опять попадешься!
Последняя цепь закачалась в воздухе. Юноша и Ириска спрыгнули с помоста и бросились к развалинам. Только бы не заметили!..
— Стой, — вдруг выдохнул юноша, хватаясь за угол гранитного пъедестала. Они проскочили оба пояса золотых статуй (к которым сегодня после заката могли прибавиться и их тела), а также пояс Обугленных. Сейчас юноша задержался возле одного из Окаменелых.
— Что ты делаешь?
Держась за плечо статуи, свободной рукой он пытался вытащить из каменной груди нож.
— Крепко заделали, подонки, — прохрипел юноша, тщетно провозившись с минуту.
— Нет, просто мне здесь нравится, — насмешливо ответил кто-то.
Ириска тихонько охнула. Ей показалось...
— Она следит! Бежим!
Юноша мягко спрыгнул на землю и, ни слова не говоря, потащил девушку дальше, в лабиринт развалин. Наконец, он перебрался через остатки стены, перетащил за собой Ириску и спросил:
— Кто следила?
— Статуя.
Юноша глубоко вздохнул и разочарованно сказал:
— А я-то испугался. Такой шанс!
Ириска возмутилась:
— Какой шанс?! Статуя следила за нами!
— Ну да, следила, — юноша лег. — У всех у них (кроме тех, конечно, кого казнили золотом) живые глаза. Каменные, деревянные, но живые. Ты что, не знала?
— А кто сказал: «Мне здесь нравится»?
— Нож Судьбы, кто ж еще! Не хотел выниматься. Такой же точно, — юноша повертел перед лицом Ириски Ножом, который дала ему Смерть. — Кстати, давай-ка снимем вот это.
Минуты две юноша разрезал металлические пояса, ошейники и наручники с обрывками цепей, потом вырезал Ножом в стене нишу и прятал туда эти последние напоминания о казни. Впрочем, не последние. Их головы по-прежнему раскалывались от боли, клейма жгли лбы.
— Хорошо бы, конечно, иметь второй Нож Судьбы, — задумчиво протянул юноша.
— Прости, я не знала, — сказала Ириска и тут же спросила: — А как тебя зовут?
— Честав.
— А меня...
— Знаю, Ирис. А подруги звали Ириской, — Честав улыбнулся. Девушка удивленно заморгала:
— Откуда ты знаешь?
Честав не отвечал. Но сквозь его рыжие ресницы лился такой взгляд, что у Ириски сделалось пусто под ложечкой. Щеки, шея и грудь налились румянцем. Она вдруг сообразила, что несколько часов стояла перед юношей совершенно голой, да и сейчас на ее теле никакой одежды нет. Даже нельзя скрыть смущение в волосах, потому что их скосила бритва Мастера. И он ее рассматривал всю ночь и все утро...
— Ах да, извини.
Честав сел и сказал, не глядя на Ириску:
— Значит, одному будет тряпка, другому Нож.
Юноша стащил с головы повязку, сунул ее девушке в руки и перемахнул через обломок стены.
— Честав... — Ириска осторожно выглянула из убежища и позвала громче: — Честав! Ты где?
Развалины передразнили ее слабеньким эхом. «Ушел», — подумала девушка с облегчением и тут же опустившись на огромный камень принялась сооружать себе подобие одежды. Ткань оставленной ей повязки почему-то не рвалась, хотя была очень тонкой. В конце концов девушке удалось сделать перевязь, прикрывшую правую грудь, стаканчик и с горем пополам подстаканник.
Ириска придирчиво осмотрела себя со всех сторон, весьма сожалея об отсутствии зеркала. От серебряного жара солнца и забот об одежде девушка даже вспотела. Но стоило ей небрежно смахнуть пот со лба, как сердце учащенно забарабанило: клеймо!
Нескромный взгляд Честава и сознание наготы так взволновали девушку, что она совершенно позабыла о проклятом клейме. Мгновенно сорвала Ириска с таким трудом сделанную перевязь и тщательно обмотала бритую голову. И не успев еще завязать тугой узел на затылке, с ужасом поняла: теперь Честаву нечем прикрывать собственное клеймо!
Тут же пыльные развалины зажглись кружочками ненавидящих глазок. То были Черные Мысли, только следили они не за Ириской, а за юношей. Ему теперь одна дорога: назад на Церковную площадь, к Столбу Позора, в железные лапы-клещи Мастера.
Более Ириска не колебалась:
— Честав! Честав!
Она бежала среди руин Города по извилистой сети бывших ули, сплетавшихся иногда узлами площадей, бежала и звала Честава. Золотисто-пыльный ветер выл в развалинах, кружил и гонял по земле кучи никому не нужных купюр. Изредка он выдергивал из их пестроцветья несколько засаленных бумажек и швырял девушке в лицо.
— Честав! Честав!
— А разве я тебе не гожусь?
— Или я?
От резкого рывка Ириска опрокинулась навзничь.
— Зачем тебе твой Честав! Он явно струсил. Выбери одного из нас. Отдаться на выпивание ирроргам с такой девочкой — прелесть! — один из склонившихся над Ириской причмокнул от предвкушаемого удовольствия.
Девушка встала на колени, затравленно глядя на стоящих по обе стороны юношей.
— Меня выбирай.
— Или меня.
— Но я... не хочу, — пролепетала Ириска. Только этого не хватало! Бежать с Церковной площади, чтобы вернуться туда...
— Не хочешь?! А для чего же ты тогда мечешься по Городу голышом? Ирроргов пугаешь?
Юноши засмеялись. Ириска вырвалась и попыталась бежать, но тут же была вновь поймана.
— Так кого ты выбираешь? Его или меня?
Ириска забилась в руках юношей, покрывая их физиономии лиловыми бороздами царапин.
— Э, нет! Круто дерешься!
Один подхватил ее под мышки, другой — под коленки. Ириска продолжала безуспешно вырываться, изгибаясь всем телом. Юноши тащила ее, награждая на ходу пинками и приговаривая:
— Ладно. На площади решим. А то и разделим тебя поровну. Мы же друзья.
Ириска принялась брыкаться изо всех сил. Повязка сползла с ее головы. Увидев клеймо, шедший сзади заорал дурным голосом и разжал руки. Ириска пребольно стукнулась затылком о землю. Второй юноша обернулся и охнул, хоть не смотрел на клеймо. В тот же миг чьи-то ноги взметнули два пылевых облачка у самого лица Ириски. Первый юноша дико взвыл, захрипел и рухнул сначала на колени, потом на бок. Второй отпустил ноги Ириски и метнулся в развалины. К девушке склонилось озабоченное лицо Честава.
— С тобой все в порядке?
Ириска тут же нащупала на земле повязку и попыталась прикрыться. Честав удовлетворенно хмыкнул, присел около лежавшего без движения юноши и принялся стаскивать с него рубашку, приговаривая:
— Ну если ты так стесняешься, одень хоть это.
— Не надо, она в крови, — пролепетала Ириска и только тут осознала, что рубашка упавшего юноши действительно насквозь пропитана голубой кровью. И Нож Судьбы, который лежит тут же, весь в крови. Лишь тогда девушка поняла, откуда взялась кровь.
— Честав?! Ты...
— Очень даже вкусно! — Нож Судьбы смачно всосал кровь с лезвия.
— Даже вытирать не надо. Не Нож, а прелесть, — сказал Честав и, усиленно стараясь не смотреть на Ириску, протянул ей рубашку.
— Надень.
Ириска сжалась в комок. Ее мутило.
— Ладно, будем считать, что ты права. Хотя его голубая кровь может скрыть опасный цвет твоей собственной. Тогда займемся штанами, — слабо донесся до сознания девушки голос Честава.
— Не смей! — слабо пискнула Ириска. Честав удивленно посмотрел на нее:
— Слушай, нельзя же быть такой разборчивой в нашем положении! Или ты и дальше собираешься бродить среди этих руин в чем мать родила?
— Нет-нет! Я не надену ничего с мертвого. И ты не надевай. Иначе я стану ненавидеть тебя! — последние слова девушка выкрикнула почти истерически.
— Я же тебя... Эх, ты!
Хмурый Честав медленно подошел к Ириске и, по-прежнему старательно не глядя на нее, попытался отнять повязку.
— Что ты хочешь делать? — испугалась девушка. Ничего не объясняя, Честав так рванул ткань, что Ириске обожгло ладони. Девушка приготовилась к худшему, однако Честав лишь разрезал кусок материи пополам.
— Хорошо резать что-нибудь! — обрадовался Нож.
— Когда-то очень давно люди обходились набедренными повязками. По-моему, сейчас самое время вернуться в пещеры, — Честав с философской насмешливостью оглядел скучное однообразие развалин, гонимых золотым ветром пылевых чертиков, беспорядочные стайки мятых шекелей и беззаботно присвистнул. Потом положил к ногам Ириски куски ткани и, удаляясь, как бы невзначай бросил через плечо: — Советую не задерживаться. Тот, кого я убил, и его товарищ хотели получить твое тело на Церковной площади. У ирроргов замечательный нюх на подобные дела. Скоро здесь будет полно патрулей. Да и Мастер мог заметить, что мы удрали.
Юноша шел, напевая и не оглядываясь. Серебряные лучи солнца равнодушно сверкали на лезвии Ножа. Тем не менее Ириске казалось, что с его бритого затылка смотрит загадочный третий глаз. Внимательно наблюдая за маленькой фигуркой Честава, девушка тщательно закрыла голову и бедра повязками и медленно пошла в ту же сторону. За спиной плелись несколько Мыслей:
«Зачем ты идешь туда же, куда идет Честав?» — «Почему нет? Он-то наверняка знает, где безопасно». — «Почему он должен знать это?» — «Он иначе не может, потому что его клеймо...»
У Ириски похолодело в груди. Выходит, юноша по-прежнему в опасности. Она же как раз и пыталась разыскать Честава для того, чтобы помочь! Только бы оказаться рядом...
Мысли повалились на землю от хохота, но тут же с новой силой обрушились на девушку:
«Вы оказались рядом, а что толку? Ты сама прогнала Честава, сама запретила ему взять одежду убитого, обещала возненавидеть того, кто спас тебя. Как он закроет теперь собственное клеймо?»
«А не кажется ли тебе, Ириска, что он как-то очень уж вовремя явился на выручку?»
«Следил он за тобой, вот что!»
«Следил! Подглядывал!»
«Вспомни его взгляд. Честав хочет соединиться с тобой. А иррорги не зевают. Беги прочь от него!»
«А не кажется ли тебе, что Честав убил того юношу из ревности? Он сам хочет окунуться в твою чашечку, и никому другому...»
Словно подброшенная взрывом, Ириска пустилась бежать, громко выкрикивая имя Честава. Мысли мчались сзади и продолжали дразнить девушку. Лишь одна Светлая обогнала ее и еле слышно шепнула: «Честав любит тебя. Он не подглядывал, он охранял».
Внезапно девушка остановилась, как вкопанная. Стайка навязчивых Мыслей разлетелась. Перед Ириской был тупик, настоящий огромный завал. Куда же девался Честав?
Из-за угла дома (и как только угол сохранился!) доносились удары, сопение и другие звуки борьбы. Ириска осторожно заглянула за угол и тут же бросилась вперед.
Честав дрался один против трех, и, судя по всему, ему изрядно доставалось. Нож Судьбы беспомощно валялся у стены и тихонько скулил от возбуждения.
Один из нападавших, заметив Ириску, удивленно замер, но в следующую секунду уже бежал к ней с перекошенным лицом. Девушка узнала его: это был тот самый, который пытался вместе с товарищем увести ее на Церковную площадь. Перепуганная Ириска бросилась к Ножу Судьбы, сжала его обеими руками, зажмурилась и принялась размахивать во все стороны, тоненько вопя:
— Не подходи-и-и! Не сме-е-ей!
— Всех порежу, — спокойно и веско подтвердил Нож Судьбы, со свистом рассекая воздух.
Когда Ириска решилась открыть глаза, к ней уже никто не бежал. Честав перекатывался по земле и слабо защищался локтями, а нападавший юноша пытался ударить его ногой в лицо, в живот или в пах. Неожиданно Честав встал на четвереньки и тяжело прыгнул вперед. Нападавший тоже прыгнул, но тут Честав рванул крышку люка, скрытую слоем высохшей грязи. Его противник отчаянно дрыгнул ногами и с громким воплем провалился в черное отверстие.
— А-а-а-ахх, давненько я не получал никого, — блаженно прогудел люк. Честав уронил крышку и сел. С минуту он сопел, морщился и ощупывал разбитое лицо, осторожно сгибал кисть левой руки. Наконец, благодарно посмотрел на девушку и сказал:
— Спасибо тебе. Один бы ни за что не справился.
Только Ириска хотела спросить, за что спасибо, как Нож Судьбы произнес обиженно:
— Ей одной? А мне?!
Начиная понимать, но все еще не веря, Ириска залилась лихорадочным румянцем. Она вдруг ощутила, как потяжелела рука, все еще инстинктивно сжимающая Нож Судьбы. Чрезвычайно медленно и осторожно девушка опустила глаза...
Если бы у Ириски на голове уцелели волосы, они бы зашевелились. На земле скорчились два тела, покрытые страшными ранами…
Девушка долго не осознавала ни себя, ни окружающее. Честав куда-то тащил ее, а перед глазами все стояли два тела, заслоняя и ярко-золотое небо, и серебристое солнце, и руины, бесконечный лабиринт руин...
— Пока хватит.
Честав привалился боком к стене и с беспокойством ощупал распухшую руку. Ириска прижалась к его грязной потной спине и жалобно прошептала:
— Я убила их. Убила.
Она боялась, что Честав ответит: «Подумаешь, ну и что?» — или: «Да, это очень плохо». Она вообще боялась любого ответа словами. Однако Честав просто повернулся к ней и с нежностью погладил по заплаканной щеке. У девушки слегка закружилась голова. Отвращение к собственному поступку только и ждало подобного расслабления, чтобы выплеснуться потоком горечи. Но Ириска неожиданно для себя самой прошептала:
— Выбрось Нож Судьбы.
Честав взял девушку за подбородок, вгляделся в рыжие миндалины ее испуганных глаз и раздельно произнес:
— Глупышка. Как же я спасу тебя во второй раз? Без Ножа я слабый.
Ириска была благодарна юноше за то, что он не намекнул на собственное спасение ее руками. Она с неожиданной доверчивостью обняла Честава за плечи и вновь повторила:
— Выбрось Нож. Из-за него мы оба испачканы кровью.
По-прежнему глядя в глаза девушке, Честав поднес к губам ее руку, потом размахнулся и всадил Нож Судьбы в стену по самую рукоять.
— Дурак, — глухо выругался Нож.
Честав слабо усмехнулся.
— Действительно, это самый безрассудный поступок за всю мою жизнь. И на всю оставшуюся. Ведь нас теперь голыми руками взять можно, — юноша сел на землю, скрестив ноги.
— Зато Ножа нет. Все будет замечательно.
Ириска плохо понимала, что говорит. Ее постепенно наполняло желание снова обнять плечи Честава, прижаться к его спине, казавшейся такой крепкой и надежной. И чтобы он провел сухими от жары губами по ладони... С ним так надежно и... хорошо!
— Честав, — тихо позвала девушка. — Честав,.. напали на тебя... эти... из-за клейма?
— А то как же! — отозвался юноша.
— Тогда держи.
Ириска сказала это как можно более равнодушно. Ее руки медленно скользнули к узлу на боку. Покрываясь пятнами румянца от сознания того, что впервые добровольно раздевается перед мужчиной, девушка сняла набедренную повязку и протянула ее Честаву со словами:
— Вот. Тебе нужнее. Если тебе не противно, конечно. Я же носила ее... прямо на... стаканчике...
Рыжие глаза Честава сделались сумасшедшими. Медленно взял он протянутую повязку и, сглотнув застрявший в горле ком, прохрипел:
— Спасибо, Ириска. Я этого никогда не забуду, сколько бы ни осталось жить.
Пока Честав обматывал тканью голову, девушка неожиданно ясно представила план спасения. Не глядя на Честава и еле удерживая себя от того, чтобы коснуться его, Ириска коротко сказала:
— Пошли.
— Куда? — голос юноши был мягким и грустным.
— Не знаю. Пойдем медленно. Мы убегали, но бежать не надо. Надо идти спокойно.
Честав опять послал девушке загадочный взгляд из-за сомкнутых рыжих ресниц. Однако на этот раз Ириска не смутилась. Она молча стояла. Лишь легкое подрагивание губ выдавало внутреннее напряжение, да рыжие миндалины глаз затуманились.
— Ну что ж, пойдем,— согласился, наконец, Честав. — Я сделал с Ножом Судьбы то, что ты хотела...
— Ну и дурак, — вставил Нож. — Если теперь попросишь, и то не выйду из стены.
— ...И теперь командовать тебе.
Юноша тщательно стер с лица концом повязки грязный пот и засохшую бурую кровь, отряхнулся, поправил несуществующий галстук и громко сказал:
— Итак, двое молодых людей вышли в жаркий золотой денек побродить в тиши городских улочек.
— И послушать щебет пичужек, — добавила Ириска.
— Обязательно. Что же касается костюмов...
— Тебе очень идет, — поспешно вставила Ириска.
— И тебе тоже. Адам и Ева.
— Кто-кто?
— На прогулке расскажу.
— Пара чокнутых, — презрительно буркнул торчащий в стене Нож Судьбы. Не обращая на него внимания, Честав элегантно выставил локоть. Ириска взяла его под руку, и они пошли куда глаза глядят. Честав разглагольствовал о каких-то пустяках и просил Ириску обратить внимание «вот на ту живописную кучу камней» или «на тот кусок стекла, который отбрасывает такие великолепные солнечные зайчики». Ириска же все крепче обнимала руку юноши и как бы случайно то касалась его плеча щекой, то задевала ногу бедром.
— А как щекочет ноздри золотая пыль! — восхищался Честав, когда Ириска прошептала:
— Справа иррорги. Патруль. Первой говорю я. Подыграешь на ходу.
— Эй, вы! Стойте.
Даже если бы не богатые Пояса Отличия, указывавшие на довольно высокий ранг патрульных, хищный огонек в глазах безошибочно выдавал ирроргов.
— Куда идем? — подозрительно спросил Старший.
— Куда надо, — спокойно сказала Ириска.
— А почему голые? Почему твой приятель такой помятый?
— Так надо.
— Все «надо» и «надо». А кому надо?
— Всем.
Нахальный тон Ириски начал выводить ирроргов из себя. Честав поспешил вступить в разгово:
— Послушайте, неужели непонятно? Ну сами сообразите, куда могут идти одетые подобно нам юноша и девушка по Городу, ни от кого не прячась?
Старший не замедлил перехватить инициативу в разговоре:
— На Церковную площадь. На ирризацию.
— Именно туда мы и направляемся, — совершенно невозмутимо подтвердил Честав.
Иррорги, конечно же, не верили ни единому их слову. Ириска попыталась спасти положение:
— Нет, но мы...
— Не слушайте эту дурочку, — Честав со снисходительной благосклонностью посмотрел на Ириску. — Ну кого, кого интересует особое мнение Белого Кардинала? Я тебя не понимаю!
— Эй, что за ахинею ты несешь? — Старший сверлил Честава гневным взглядом.
— Ерунда. Неделю назад Кардинал лично благословил нас. Мы совершили небольшое паломничество по Городу и сегодня жертвуем себя Золотому Богу и Кардиналу.
— Так это вы, — патрульные удивленно разглядывали парочку. Ириска постаралась взять себя в руки и, все еще дрожа от обиды, сказала:
— Да, именно мы. А разве вас это интересует?
— Конечно. Мы даже проводим вас.
Старший низко поклонился, ритуально взмахнув поясом. Честав коротко кивнул в ответ и повел Ириску дальше. Патруль следовал за ними шагах в десяти.
Юноша продолжал ломать комедию, живописуя развалины. Ириска стреляла в него отчаянными взглядами. Честав не реагировал.
— Ты устала. Ничего, идти уже недолго, — равнодушно сказал Честав и несколько даже грубовато встряхнул девушку.
В проломе стены застыла Смерть.
— Подите прочь.
Старуха пристально разглядывала Честава и Ириску. Тем не менее иррорги отлично поняли, что предложение убраться относится именно к ним.
— Мы должны проводить их, — запротестовал Старший. Смерть коротко повторила:
— Прочь.
Патрульные махнули Поясами и исчезли. Старуха медленно приблизилась к парочке. Шорох черного плаща действовал Ириске на нервы. Она инстинктивно вжалась Честаву в бок.
— Так. Ты ее не оставил, — констатировала Смерть. Юноша молчал.
— И Нож Судьбы выбросил. Не потерял ведь, а выбросил! Она попросила, не так ли?
Честав скрипнул зубами.
— А как тебя изукрасили! Тоже из-за девчонки? Говорила же, опять по ее милости натерпишься. Скажи хоть спасибо, что живой...
— Не смей его обижать! — пискнула Ириска, прячась за спину Честава. Она неосознанно прижалась к юноше как можно плотнее. И тут же почувствовала, как его тело налилось жаром, и ее тело ответило тем же.
Старуха злобно зыркнула на Ириску.
— А ты зачем сняла повязку с бедер? Чтоб каждый, кому не лень, бросался на тебя? А Честав пусть дерется голыми руками?! Впрочем, он уже успел отличиться.
Последовала пауза. Ириска выглянула из-за спины Честава и с удивлением увидела, что Смерть... смеялась. Беззвучно тряслась, распахнув черный беззубый рот.
— Дети, — проскрипела Смерть и вдруг, сорвав с себя плащ, швырнула его Честаву со словами: — Ладно. Продолжайте свой путь, чем бы он ни кончился.
Юноша вертел в руках плащ и непонимающе поглядывал на то место, где только что стояла старуха.
— Но послушай... Это же... целое... богатство!
Ириска выхватила плащ, зябко закуталась в него, потом быстро сорвала с прикрытой огромным капюшоном головы повязку и обернула ткань вокруг пояса Честава.
— Ну вот, наконец мы оба более-менее прилично одеты.
— И ты, которая боялась коснуться одежды убитых, прячешься под плащ Смерти, — иронично сказал Честав.
Ириска молча вывернула плащ наизнанку (так ей казалось лучше) и пошла вперед. Последнее замечание юноши задело ее, а заодно заставило вспомнить о нанесенном при ирроргах оскорблении.
— Ириска, погоди...
— Да, конечно. Я дурочка, — буркнула девушка. Черный плащ словно отдалил ее от Честава.
— Ириска! — отчаянно позвал юноша. — Я же не хотел... Я при подонках...
— Вот именно! При них! — возмутилась девушка.
— Надо же было остановить тебя... Ладно, как хочешь. Видно, не зря Смерть советовала мне бросить тебя. Знал бы, так вообще не встревал бы, а так — дурак дураком...
Ириска обернулась так резко, что едва не упала. Полы плаща взметнулись в стороны.
Честав действительно уходил. Шел, сгорбившись, потирая распухшую руку. Но чудо...
Распахнувшийся плащ освободил сердце девушки. Оно на мгновение уловило боль его сердца.
— Честав!!!
Ириска отважно приближалась к нему.
— Мой, мой... любимый...
Стоя на коленях и обнимая ноги девушки, Честав осторожно водил губами по ее коже. Ириска запахнула полы плаща и горячечно шептала:
— Ласкай меня. Целуй. Как хорошо... Плащ не выпустит наружу нашу ласку. Плащ на двоих...
Они скрылись в самом сердце развалин и потеряли счет времени. Потом долго молча блуждали среди пыльных золотых туманов и радужных россыпей битого стекла.
— Мы — Адам и Ева, — пробормотал, наконец, Честав. — Только мы не родились в раю. Мы последние из преисподней.
— Опять ты про них, — лениво мурлыкнула Ириска. — Кстати, кто это?
— Адам и Ева, юноша и девушка. Их сделал Бог... не знаю только, Золотой ли. Он поселил их в таком месте, где все было хорошо. В раю. Но Адам и Ева ослушались Бога. Он выгнал их из рая. И они скитались по пыльной жестокой земле...
— Где ты смотрел такую книгу? — удивилась девушка. — Во всем Городе давно не осталось ни одной целой Стены.
— Я читал книгу. Это такое старинное занятие, — Честав погладил под капюшоном бритую голову Ириски. — Книга была очень древняя. То есть не книга, а ее кусочки. Там рассказывалось про Адама и Еву, а еще про то, как девушка ждет своего возлюбленного и бродит по Городу в поисках его. Очень грустная книга. Зато она принадлежала настоящему Белому Кардиналу.
— Какому... настоящему? — не поняла девушка.
— Настоящему, — Честав в упор посмотрел на Ириску и продолжал: — Помнишь тот люк, в который угодил последний из напавших на меня? Так вот, это была Справедливая Машина.
— Справедливая Машина... Как давно...
— Не так уж и давно. Так вот. Настоящий Белый Кардинал погиб в недрах этой самой Машины. И сбросил его туда, кстати, небезызвестный тебе Мастер.
— А кто же... — лицо Ириски выражало растерянность и недоумение.
— Бандальмахар Дукс. Был такой актеришка. Ты что, забыла?
— Да я... я не обращала на него внимания, если честно. Из-за этого Дукса Роза просто умирала, вот мне и было противно.
Ириска смутилась, так как действительно не раз находила в наигранно-слащавом облике Кардинала нечно знакомое. Но Честав узнал, а она — нет...
— Ах, Роза! Да, ей впору.
— Это та самая, — девушка положила руку Честава на колотую ранку на своем боку.
— Я знаю.
В Ирискиной душе всколыхнулись кое-какие подозрения, не раз мелькавшие и прежде.
— Ты очень много знаешь, Честав.
— Да.
— И про меня... Почему?
— Я давно слежу за тобой. Потому что давно... люблю тебя.
У Ириски колокольчиком забилось сердце.
— Как... давно?
— Два года.
— Что?! — Ириска во все глаза смотрела на Честава. — Не может быть. Я слышала, что как только юноша влюбляется, то он немедленно с ней...
— Это тебе Роза сказала. Или Лилия, — Честав грустно поцеловал Ирискино клеймо.
— Откуда ты узнал?
— Кто ж еще мог сказать такую ерунду! Во всяком случае, не бедная Маргаритка. Подумай, сколько раз я мог тебя заставить если не за эти два года, то хотя бы за сегодня. С Ножом Судьбы в руках... Но это не любовь. Это ложь.
За спиной раздался скрип.
— Пифала?!
Юродивая деревянно подергивалась и пускала зеленые слюни.
— Эй, ты, артистка! Не видать их?
Честав ударил Ириску под коленки и придавил к земле тяжестью своего тела. Под черным плащом Смерти было темно и душно. Честав едва слышно стонал: он упал на распухшую руку.
— Ма-а-а... Ма-а-а... Мо-о-о-ой Ма-а-а... — скрипела юродивая.
— Ищи, ищи их! — донесся под плащ зычный голос Мастера. — Нюхом чую: мерзавцы должны быть где-то здесь. Найдешь — поглажу твою мерзкую головку.
Раскатистый хохот Мастера утопил слабый ответный скрип Пифалы.
— Мы пропали, — прошептала Ириска.
Однако гулкие шаги Мастера звучали все дальше и дальше, пока не смолкли совсем.
— Ты думала, она нас выдаст? — серьезно спросил Честав, выбираясь из-под плаща и осторожно помахивая кистью больной руки.
— Я думала... Я не знаю... — Ириска слегка опьянела от сознания того, что юноша несколько минут лежал на ее груди.
— Не думай плохо о Пифале.
— Почему?
Честав с укором посмотрел на девушку:
— Ты не только актеров не узнаешь.
Кружащей легкости как не бывало. Ириске и прежде казалось, что Пифала...
— И ты не помнишь, у какой из твоих подружек был зеленый цвет?
— Не продолжай! — точно ужаленная взвизгнула Ириска.
— Ты гонишь прочь действительность, — сказал Честав. — И даже не обратила внимания... с какой стороны шел Мастер.
Ириска испуганно посмотрела на юношу. С трудом вскарабкавшись на груду обломков, Честав с минуту постоял на верхушке и молча съехал вниз.
— Что случилось? — прошептала пожелтевшая Ириска.
— Я... я никогда... — у юноши тряслись губы. — Я никогда не терялся в развалинах... Никто не знает их лучше меня. Даже когда меня схватили, на самом деле я не заблудился...
Ириска вздрогнула, потому что вспомнила слова Смерти: «Мало тебе из-за нее досталось... Опять попадешься... По ее милости натерпишься снова...».
Немедленно в мозгу всплыло продолжение фразы: «Когда меня схватили, я не заблудился. Я шел за тобой и выдал себя, чтобы не бросать тебя одну».
— А сейчас? — с трудом выдавила девушка, поглаживая повязку, скрывающую клеймо Честава.
— А сейчас я был с тобой и... В общем, Церковная площадь перед нами. Поиски начались, здесь полно ирроргов. Теперь нам не уйти.
Золотые пылинки плясали перед глазами девушки. Из-за завесы этой золотой метели доносились слова Честава:
— Вот чем кончился наш путь, как сказала Смерть. Мы так и говорили патрульным. Это замкнутый круг: откуда шли, туда и пришли.
Ириска прилепилась к Честаву и нежно прошептала:
— Если наш путь кончился... здесь... То соединись со мной здесь.
— Ириска, не смей!!! Ты не погибнешь!
— Нас выпьют. Ну и что? Мы станем ирроргами, но не перестанем любить друг друга.
— Не тешься иллюзиями, — пробормотал Честав. — Я тебя люблю...
— И я тебя!
— Знаю. Видела пояса Окаменевших и Обугленных? Вот что получается из влюбленных. Или того хуже... как Пифала. Только ты будешь рыжей юродивой, а не зеленой. Иррорги будут нас почитать, потому что при ирризации мы убьем штук пять-десять своей любовью. Окаменевших, юродивых и прочих они почитают, потому что боятся. Это единственное, чего они боятся.
Ириска рыдала. Честав пил ее слезы с горячих рыжих щек и шептал:
— Это страшно: стать Пифалой. Думаешь, зря оставшиеся в живых люди впали в истерику? Остатки человечности еще держались на последних семьях. Подонки боялись, что любовь может тихонько таиться в семье. Когда же выяснилось, что брак не защищает от ирроргов, все рухнуло! Мужья и жены расстались, и так называемое «общество» моментально раскрошилось кучками разозленных человечков. Всеобщая конвульсивная паника. «Казнить рыжих!». Город разнесли по кирпичикам, и мне его жаль, хоть я и ненавидел это скопище каменных монстров со Стенами-шпионами, — юноша поймал несколько потрепанных купюр, которыми ветер забавлялся у его ног, и с грустью заметил: — Вот последние игрушки людей. Как были они разноцветными бумажками, так и остались. Их выбросили на свалку, а свалкой стали руины Города, где царствуют иррорги. Они совсем обнаглели, Пояса Отличия выдумали. Теперь стать ирроргом — великая честь. А раньше они прятались в полупрозрачности. И ты хочешь сделать такое...
— А ты не хочешь! — в отчаянии выкрикнула девушка.
— Хочу, — неожиданно жалобно сказал Честав. — Но... Я не могу, чтоб ты стала юродивой!
— А я могу, — слабо выдохнула Ириска. — Ты сильный. Ты защитишь меня. Даже голыми руками.
— Я слабый, — с горечью откликнулся Честав. — Вот и с теми троими я бы без тебя не справился. Я руку вывихнул! Я не могу тебя защитить!
— Ты сильный. Сильный мой Честав...
— Слабый. У меня, как у девушки, длинные ресницы. В детстве меня дразнили мальчишки...
— У нас один цвет. Рыжий. Соединимся же, прошу тебя!
И, сбросив ненужные теперь покровы, они утонули в объятиях друг друга.
Они не осознавали, как иррорги нашли их, разняли и понесли на центральную площадь. Как растянули на возвышении и пили пьянящее вино их единой души вперемешку с необыкновенной алой кровью. Пили, пили... и не могли выпить. Золотой день сменился серебряной ночью, ночь сменилась днем, а их все не могли выпить! А Ириске и Честаву казалось, что их тела по-прежнему сплетаются, и разделенные густым золотым воздухом руки все равно мысленно касались друг друга. А откуда-то напряженно следила за ними Смерть.
Иррорги сидели прямо на земле. Непривычно тихие. Это было жутко: Церковная площадь и развалины, полные тихих ирроргов. И бесконечные потоки души с кровью пополам. Из сидящих фигур медленно выходил воздух. Иррорги расплывались по земле бесцветными оболочками. А по этим оболочкам шла черная старуха с черной метлой на плече, разевая в приступах беззвучного хохота беззубый рот. И навстречу ей бежал золотой карлик, кривя в бессильном гневе лицо-маску. И трудно было узнать в уродце Золотого Бога, такого великолепного еще этим утром.
— Проклятая! Что ты сделала с ними?!
Смерть хохотала в лицо карлику. Он же злобно потрясал пучком напоминающих тряпье оболочек, в которых едва просматривались черты Розы, Лилии, Мастера, Дукса-Кардинала, Гортензии, Азора и других. В порыве ярости он сделал еще два шага вперед...
Золотые ножки карлика окунулись в потоки окровавленной души. Карлик завопил пронзительно и жутко. Его тело треснуло. Сотни черных молний взорвали изнутри золотую оболочку, толстыми косами оплели изуродованные останки и рассеяли их в золотую пыль. Тогда заволновалась земля, завертелась воронкой и поглотила пыль без остатка.
— Вот и все. Вот и пришел конец божку, — прошипела Смерть. — Вот теперь можно как следует помахать моей метелочкой.
Старуха приблизилась к Честаву и Ириске. Опустившись возле них на колени, долго и упорно терла серыми костлявыми пальцами клейма на бритых головах, пока они не исчезли совсем. Потом огладила все раны юноши и девушки так, что они закрылись. Лишь на правой щиколотке у Честава и на левой у Ириски Смерть оставила по маленькой царапинке, и оттуда продолжало сочиться алое вино окровавленной души. Тут старуха замерла и тихо пробормотала:
— Дети, дети... Конечно, вы меня не слышите. И хорошо, потому что нельзя вам знать этого... но если бы не вы, что стало бы со мной? — Смерть затряслась от беззвучного хохота. — Смерть — и вдруг умерла бы... Дети, дети! Пока не видите, спасибо вам от меня.
Старуха склонилась сначала к Честаву, потом к Ириске и украдкой поцеловала в лоб. После этого, наконец, соединила их руки.
Юноша и девушка медленно открыли глаза и так же медленно сели.
— Смерть, — прошептала Ириска, стискивая руку Честава. Он инстинктивно напрягся и тут же с удивлением обнаружил исчезновение опухоли с сустава.
— Мы потеряли твой плащ. И повязки из плаща потеряли, — виновато сказала девушка.
— В плаще ли дело? — ласково отозвалась Смерть.
— И мы соединились там, в руинах. И иррорги нашли нас... и выпили? — Ириска не верила себе.
— Кто же в силах выпить вас? — искренне удивилась Смерть. Ее лоб и лысое темя покрылись черными, как сама земля, бороздами морщин.
— Я не сумел защитить ее, — с горечью произнес Честав. Смерть сухо засмеялась:
— Ты защитил ее. И она тебя. Ваши тела не смогли бы противостоять ирроргам, будь вы хоть в тысячу раз сильнее. Но ваши души защитили друг друга единственно возможным способом — любовью. Вы все правильно сделали, начиная от побега с площади и кончая возвращением на нее.
Смерть хитро смотрела на юношу. Тот взвился, как ужаленный:
— Как же так? Не ты ли твердила мне постоянно: брось девчонку!
— А по-твоему, я должна была сказать: соединяйтесь быстрее?! Ваша любовь не созрела бы. Вы бросились в объятия друг другу, лишь когда не смогли противиться любви. Когда пренебрегли даже мною, Смертью. Когда стали одно целое в двух телах. Как иначе могли вы победить? Но вы победили. Смотрите!
Смерть взмахнула метлой, и тысячи пустых оболочек с шелестом взвились в воздух.
— Нас все же выпили, — Ириска с ужасом прижалась к Честаву.
— Кто в состоянии выпить вас? — повторила старуха.
— Но неужели другие... Не могу поверить.
— Были и другие, — старуха указала костлявым пальцем на пояса Окаменелых и Одеревенелых, которые окружали площадь. — Но один из них недостаточно любил другого. Лишь до конца разделенная любовь до конца сильна и непобедима.
— Я слышал о Рыжем и Рыжей-с-Крысой, — подозрительно сказал Честав. Смерть вздохнула:
— К сожалению, они отдали себя не друг другу, а песне.
— И что же будет дальше?
— Мы втроем возродим землю.
Юноша и девушка недоверчиво уставились на Смерть. Но старуха не шутила:
— Откровенно говоря, вы остались последними, кто способен был победить ирроргов. Но это лишь начало вечного пути. Я, Смерть, говорю вам:
Однажды вы умерли, а дважды не умирают. Я, Смерть, возродила вас друг для друга. Отныне вы — Вечные Любовники.
Бродите по земле где и сколько вздумается. Целуйтесь сколько хотите. Никто вас не увидит, ни один человек, потому что вы — лишь друг для друга.
Посмотрите на свои ноги. Там есть незаживающая ранка. И где бы ни прошли вы, туда упадет ваша душа с кровью и напитает землю, и возродит ее. А я поработаю метелкой. Мусора-то вон сколько!
Смерть окинула довольным взглядом лежащие повсюду серые оболочки.
— Но я не хочу, чтобы Ириска истекла кровью! — воскликнул Честав, пытаясь зажать губами ранку на ноге девушки.
— Третий раз спрашиваю: кто способен выпить вас? Земле это тоже не под силу.
Старуха явно наслаждалась замешательством парочки.
— Но почему кровь?
— Кровь — это жизнь. За жизнь земли надо заплатить чем-нибудь равноценным, то есть жизнью. Например, своей. А с вашей кровью вместе льется ваша неисчерпаемая любящая душа.
— Но я не хочу! Я боюсь. Я слабая.
— Неужели ты оставишь землю в мертвом панцыре развалин Города? — Смерть пристально посмотрела на девушку. — Не верю. Заметьте, я даже не прошу вас выбирать. Я давно выбрала за вас. И вы давно выбрали сами за себя, когда полюбили. Смотрите! И ваша кровь уже выбрала...
Из места, где они недавно лежали мертвые и где исчезла оставшаяся от Золотого Бога пыль, выросли мощные лозы дикого винограда и побеги хмеля. С невиданной стремительностью цепляясь усиками и выпуская все новые побеги, растения оплетали каменную громаду церкви. Побеги напрягались, пробуя разворотить это мрачное сооружение. Уже сыпались вниз мелкие камешки и штукатурка. Одна из лоз раздирала на части слащавое изображение Кардинала Довольного.
— Вот какие силы рождает в земле любящая соединенная душа!
— Так ты говоришь, надо напитать нашей кровью всю землю?
Кажется, они решились. Юноша заговорщически подмигнул Ириске.
— Это мы в одно мгновение, — девушка тут же вложила свою руку в руку Честава.
И они побежали. Мертвая земля разматывала им под ноги пыльные развалины Города и нагромождения бесцветных оболочек ирроргов. Люди выходить не отваживались. Если они и остались живы, не рискнув пройти ирризацию, то попрятались в глубокие норы, обнаружить которые было очень непросто. Честав и Ириска смеялись над их трусостью и бежали все дальше и дальше.
Изредка они встречали Смерть. Старуха сметала в кучи пустые оболочки ирроргов или оттирала какого-нибудь Обугленного прутьями метлы, словно мочалкой. Завидев Вечных Любовников, она приветливо махала костлявой рукой.
Однако напитать землю «мигом» не удалось. Во всяком случае, когда запыхавшаяся парочка остановилась около Смерти, занятой растиранием какого-то юродивого, у Честава пробилась рыжая бородка и усики, а на Ирискины плечи ниспадали пышные волны огненно-рыжих волос.
— Ну вот, — выдохнул юноша.
— Мы справились, — добавила девушка.
Смерть послала им насмешливый взгляд сухих впалых глаз:
— Дети! Разве не сказала я, что срок вам — вечность?
— Но мы... — попытался возразить Честав.
— ...Усложнили себе жизнь, — перебила старуха. — Бег поспешен. Капли крови падали неравномерно. Смотрите: кругом по-прежнему мертвые руины, расколотые крошечными цветущими островками. Островки — это те места, куда попала кровь. Бродите же теперь от островка к островку и соединяйте их! И никогда отныне не сможете вы сказать наверняка, что уничтожили все ржавые пятна развалин. Вы будете приходить в одни и те же места по два, по три, по многу раз! Но тем пышнее зацветут те места. Вот так.
Вечные Любовники долго молчали, наблюдая за странной работой Смерти, дарующей жизнь.
— Что, интересно? — проскрипела старуха. — И конечно же, необычно для вас. Но кому решать, возродить человека к жизни или отмести черной метлой к ирроргам? Мне, только мне. Такова моя вечная работа. И я не жалуюсь. Не пристало жаловаться и вам.
Смерть прищурилась, посмотрела на небо и продолжала:
— Глядите-ка! Душа ваша испаряется и очищает небесную высь.
И точно. Горячее золотое солнце неподвижно застыло в лазоревой вышине. Паутинные сети снежно-белых перистых облаков вытянулись шлейфом до самого горизонта.
— Это настоящее небо. Впервые за столько лет!
Честав обнял Ириску за талию, она его за плечи. Вечные Любовники должны были постоять немного в самом начале Вечного Пути.
— Уже уходите? — мягко поинтересовалась Смерть.
— Начнем вон с тех островков, — кивнул головой Честав.
— И ничего не просите?
Юноша и девушка растерянно посмотрели на старуху.
— Я для него, он для меня. Чего же еще? — удивилась Ириска. Смерть рассмеялась:
— Для вас — ничего. Но для других... я даю вам право соединять. Это высокое право.
— Не понимаю, — ответили вместе Честав и Ириска. Старуха склонилась над преображенным юродивым и пробормотала:
— Потом поймете. Теперь идите. И помните: мы еще не раз встретимся. Путь бесконечен.
И Вечные Любовники медленно пошли к ближайшей шелковисто-изумрудной лужайке.
Цветной эпилог
ДВЕ ИЗ ЧЕТЫРЕХ
— Ого, смотри! — Честав толкнул под локоть Ириску.
— Маргаритка!
Зеленая девушка, пошатываясь, брела к цветущему розовому кусту.
— Роза, Роза, — шептала Маргаритка, сосредоточенно поглаживая цветы.
— Вы любите розы?
Рядом с Маргариткой стоял Анжер, с трудом шевеля пальцами после долгого каменного сна.
— Я... не знаю. Какое-то необычное чувство.
Маргаритка пристально всматривалась в Анжера, морщила бледно-салатовые губки и щурила бездонные малахитовые глаза.
— У меня тоже, — признался Анжер. — Мне кажется, что я уже жил однажды на земле. Я собирался жениться и подарил невесте букетик цветов. Последних цветов в Городе... То есть я думал, что последних. Вон их сколько!
Честав и Ириска стояли совсем рядом, поэтому от них не укрылось легчайшее трепетание сердца Маргаритки под легким платьицем и едва заметный травянистый румянец на щеках.
— Со мной то же самое. Я помню, что бродила по Городу среди ужаса, безобразная и искалеченная. И любила страшного человека... Или это был сон? А еще раньше я жила такой, как теперь. И у меня была сиреневая подружка, которую звали Розой. Вот я и подошла к кусту.
— Роза... Какое... опасное имя! — воскликнул Анжер. — Впрочем, моя невеста была черная. А я окаменел.
— Черная? — удивилась Маргаритка. — И у меня была черная подруга. И рыжая. Но их нет! Я одна, опять одна. Я всегда скиталась по Городу в одиночестве...
Ириска засмеялась, но никто, кроме Честава, ее не услышал.
«Право соединять», — сказали юноше рыжие миндалины Ирискиных глаз. И Честав взял руку Анжера, а Ириска — руку Маргаритки. И руки только что встретившихся молодых людей сплелись. И они молчали.
— Мне кажется, что когда я был каменным или раньше, то видел вас такой, как вы говорите, — произнес, наконец, Анжер. Впрочем, он тут же сорвал с куста розу и преподнес Маргаритке:
— Вот, это вам... тебе.
Девушка улыбнулась и благоговейно взяла цветок.
— Оставим их, — шепнул Честав Ириске, хотя никто не услышал бы даже его крика.
— Правильно, не будем мешать, — согласилась девушка.
И, обнявшись еще крепче, Вечные Любовники продолжали свой Вечный Путь. Из ранок на ногах капала кровь, возрождая землю. А где-то рвался к лазурному небу ликующий стон скрипок, и два голоса напевали забытые слова:
— ...Но даже развести за тридевять земель
Влюбленных — и они опять сойдутся...
следующая Ирина БАХТИНА. МЕЖДУ АНГЛИЕЙ И АМЕРИКОЙ
оглавление
предыдущая Гарм ВИДАР. АНГЕЛ В АДУ
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney