ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 15 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Наталья АНТОНОВА. МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ etc.



aвтор визуальной работы - P.NASTIN



МАЛЕНЬКИЕ ИСТОРИИ (фрагменты)

I
В малюсенькую дырочку, что зовется замочной скважиной, подглядывать нехорошо, но я всё видела: и то, как в больших картонных коробках шевелилось что-то, донося оттуда озабоченный говор и перешёптывание, и то, как с трудом эти коробки были открыты изнутри, и из них во множестве великом на холодный пол вывалились старые тряпичные паяцы, лупоглазые куклы в полинялых платьях, воплощающие в облике своём подобие Его сильнее, чем образ, невесёлые бумажные клоуны и другой им подобный народец и уже в молчании большом стали рыскать по комнате, выдвигая ящики стола, заглядывая в каждый прямой угол и за шкаф, под портретные сходства и даже под оконник, пока с весёлым ликованием не приволокли вдруг, откуда ни возьмись, огромные-преогромные канцелярские ножницы, в силу чего и начали по очереди перерезать нити, уходящие от рук их и ног долгими хитросплетениями прямо в небеса, единя этот кукольный мирок с не менее ходульным Всевышним, снимать с тоненьких шей друг друга петли и верёвочки, на которых каждый из них носил крохотный знак своей веры, и даже пояса, что сберегали их от нечистой силы, по слухам и суевериям хранящейся в строжайшей темноте и неведении в комнате напротив, за дверью, подписанной "ВЫХОД", так что никто этой нечисти даже и в пуговичные глаза свои не видел.

Все добытые нити, отрезанные и снятые, стаскивали в общую кучу, носили и радостно думали: "Будет теперь Господу Богу нашему Петру Палычу, обносившемуся вконец, рубаха ".
(апрель 1998, понедельник)

II
Однажды от нас уходят, и мы думаем, что это не так уж и страшно, сначала в одиночку, а потом, глядишь, пришел кто-то новый, и вот совсем уже не вспоминается о канувшем, словно о мёртвом, нет смысла думать словами. А сердцем продолжаешь искать что-то повсюду и не находишь, и не можешь вернуться, потому что запутаны и порваны те нити, по которым и прежде ты ходил, как слепой. Так жизнь представляется чередой пропаж и обнаружений, если только не знать, что всё уже есть у тебя, хоть бы и не было совсем ничего. И дыра, возникшая по твоем уходе в моей душе, днём позже или же год спустя обернётся ласковым приютом имени тебя для иных, оставляющих по себе дыры, а может, наполнится запахом талой от весны воды с остовом кленового листа, означившегося на её поверхности и недвижного.

Но отчего ты остановился в дверях, зачем медлишь, почему не уходишь? Видно, сегодня не однажды, а какой-то другой день, может быть, даже Вторник, да, скорее всего, именно Вторник, чем же ещё можно объяснить внезапно проснувшееся в человеке благоразумие? Или днем недели, или любовью. Хотя, бывает, ещё одеждой за гвоздь, в косяк двери вбитый, зацепился и ни в одну из сторон. Останься.

Дождь наруже, не слышно, что сильный, внутри нас боль ливнем, кажется, никогда не прекратится, во веки веков...

Только вот закончится время и снова сквозь силу получится улыбнуться друг другу, а там уж само пойдёт.
(май 1998)

III
Я пыталась идти по жизни, обходя свой жизненный путь стороной, попадала в ловушки, поставленные не на меня, изумлялась и, прихрамывая, шла дальше. В то время сидело во мне странно-крылатое бледное существо, покладисто-упрямое, как ребенок, почти голое, так как одёжку ему заменяла черная ширмочка с прорезями для серых глаз и длинного носа. Особого внимания оно не требовало и не получало, и от этого однажды было вытеснено беззлобным кусакой. Тот скроил себе из ткани ширмы чёрные рубашечку и шорты, взял посошок и ушел блуждать взглядом по пейзажам доселе им не виданным.

С мыслью о них я сложила в карман лоскутки чёрного цвета, кажется, всплакнула немного, разбежалась и с отвеса вниз...

– Да, как и каждый из нас, она была рождена для лучшей жизни.

– Ради достижения этой цели детство имела такое, чтобы любая жизнь по-за смогла бы сойти за лучшую.

– А после ждала, пока первый встречный разбередит старые ссадины, чтобы хуже стало, чем даже в детстве.

– Наивно полагала, что за совершённое любым из нас мы уже заплатили. Давно и сполна.

Как вдруг от толпы, состоящей из двух людей, стоявших спиной к её телу, отделился человечек с острыми зубками, сам в чёрном, и закричал, что видел, да, я видел, как она дрогнула ресницами, она ещё живая, но его никто не слушал, потому что всё равно дело конченое.
(24 июня 1998, 23 июня 1999)

V
СОНЯ
Маленький, рыжий, из шерсти, сладко посапывающий клубочек лежал в липких от съеденной карамели руках лохматой девчонки, заснувшeй с минуту назад и счастливой. Как она попала сюда, в этот дом с высокими потолками, на этот диван, неизвестно, вероятно, влезла в окно. Потом обнаружила вазочку с конфетами и толстого соню на ковре, не проснувшегося даже от громкого возгласа изумления по его же, сониному, поводу. Одна детская ручонка выудила из вазочки всю карамель в блестящих обертках, другая сгребла животное с пола. Вскоре утомлённый поеданием сладкого и бесплодными попытками разбудить соню ребенок заснул.

В дом вошли взрослые, и началась настоящая бессмыслица. Нет, они не пытались незаметно засунуть в рот и прожевать горсть не разоблаченных от оберток конфет или же удивиться спящему ребенку, они ссорились из-за вчерашних пустяков.

– А кто же по-твоему тогда виноват?

– Папа Карло!

– Вечно ты говоришь глупости.

– Сам дурак!

Пробавляясь подобными обоснованиями, взрослым иногда удавалось выходить из ссор победителями. Но, ощутив себя таковыми, им оставалось только разбрестись по комнате,
чувствуя небывалое одиночество.

Ребенок всхрюкнул и перевалился на другой бок, окончательно придавив даже теперь не проснувшегося соню. Синее платице задралось, оголив разбитые коленки. Невысокая светлая женщина из взрослых, проходя мимо девочки, машинально наклонилась, чтобы рассмотреть ссадины, сходила за йодом и, ласково приговаривая, осторожно разрисовала детские коленки. Думая о непогоде за окном, о ветре, хлеставшем по стеклу мокрыми ветвями груши, дотянувшейся за лето до их второго этажа и теперь в каждое ненастье напоминавшей о себе, мужчина подул на болячки, рассудив, что появились они дня два назад и сразу же остались без надлежащего внимания.

Привлеченные запахом согретой еды взрослые отправились на кухню, чтобы, смеясь и препираясь, разделить на двоих теплый ужин. Выпить чая. Обнаружив пропажу конфет, укоризненно друг на друга посмотреть, покачать сокрушенно головами – что ж, видно мышка съела. Всё понимать, ничего не замечая, даже счастья своего, во сне от счастья ногой подёргивающего, обнимая так и не проснувшегося соню.
(2 марта 1999 года)



* ДЕТСКАЯ ГИБЛИЯ С КАРТИНКАМИ * (фрагменты)

I
– Знаешь, вот уже неделю не было приступов обыденности и радует всё новое. А прежде и дня без них не проходило – бывало, утро наступит и ничем от предыдущего утра не отличается, день пройдёт, и не жалко, лишь бы с удушающей ясностью не ощутить, что завтра предстоит такой же. Когда накатывает, чувствуешь себя, словно бы живого, только что оперившегося кролика, проглотил, не поперхнулся, а он, как пушистый шевелящийся комок в горле, застрял, вздохнуть мешает, мысли в порядок привести. В этот момент важно уцепиться за что-то ненужное, лучше всего за воспоминание о сделанном тобой добре. Так как всё, что я сделала доброго в своей жизни, лишь могло быть мною сделано, то мы имеем дело с лучшим для нашей ситуации вариантом воспоминаний о добре так и не сделанном. Порядком запутав себя, я засыпаю или же погружаюсь в механическое делание во благо. Так приступ обыденности позволяет ощутить бессмысленность и шаткость подпорок, которыми мы пользуемся, чтобы уцелеть, но не избавляет от них.

II
И всё же есть вещи, на которые я могу опереться, – дерево, посаженное отцом, книга, написанная любимым. Их мало, этих вещей. Они для совсем крайних случаев.

IV
Впервые это случилось так. В рамках предлагаемого детским садом досуга я играла в песочнице. Оторвав взгляд от являвших вершину кулинарного искусства псевдокулинарных изделий, я подумала, что умру. И, что дети, играющие рядом, умрут от естественных причин или по глупости. Но раньше отойдут в мир иной воспитатели и родители. И картина мира вдруг показалось мне совсем ненадёжной, зыбкой, словно песок, утекающий сквозь неопытные пальцы ребёнка.

V
В этот момент в поле моего зрения одна очень толстая девочка с серьёзной сосредоточенностью пыталась крутить на талии сразу два железных обруча. Она выбивалась из сил, пыхтела, пот струился с её висков, вру, дети не потеют. "Не так ли и все живущие здесь..." – подумала я и, рискуя жизнью, отобрала у толстой девочки один из обручей, встала рядом и с радостью обессмыслила свое существование.

VI
...Но раньше отойдут в мир иной воспитатели и родители. И следующей мыслью было отдать за всех свою жизнь.

VII
Когда я проживу много дольше, чем мои друзья и любимые, недруги спросят меня, в чём секрет столь лояльного отношения к жизни? Я отвечу: "Одно непростое физическое упражнение, выполненное однажды меня ради матерью.".

VIII
Другая девочка, Таня, с трудом несла в этот момент по своим делам огромный кирпич. Волна обыденности настигла её, когда между кирпичом и асфальтом затесался маленький очаровательный котенок, и тут она неслучайно выронила свою тяжелую ношу.

X
Спустя день друзья детства рассказали мне по секрету, каким грязным образом у взрослых появляются дети. "Ничего святого," – подумала я. В свои шесть я была настоящей ханжой, так как понимала, что сладострастие является ложным путем к избавлению от всё учащающихся после полового созревания приступов обыденности.

XII
А ещё мы восхищались пороками и вредными привычками наших родителей. Мы знали, что так они пытаются противостоять жизненным обстоятельствам, часть которых мы.

XIII
В то время я знала одного мальчика – он был святой. И очень добрый. Если я назову его имя – толпа содрогнется от мысли, что он всё это время был среди нас. А меня линчуют за то, что до сих пор не проговорилась.

XIV
Нам нравилось устроить пышные похороны мёртвой бабочке или котенку, сдохшему от первого Танькиного приступа обыденности. Нас привлекало соблюдение ритуальных формальностей: мы плакали, если удавалось воссоздать в памяти горечь утраты куклы или экскаватора, и говорили добрые слова об упокоившемся, если получалось унять слезы, и уже через несколько минут играли в жизнеутверждающие игры.

XV
Задолго до того, как я узнала, каким образом взрослые обзаводятся детьми и что мне это не грозит, я мечтала иметь дочь. Будто иду я мимо своих детсадовских подруг, вся в длинном чёрном платье, на больших каблуках, качу впереди себя коляску, огромную, как мечта, синюю.
Дети, как нас учат к ним относиться, – тяжелейшая форма повинности, оттого ужас на моём детском личике и невозможность справиться с управлением внезапно ставшей такой громоздкой, словно гроб на колесах, коляской, и всё летит к чертям.

XVI
Одному Павлу фамилия была Тюрюканов. Как он жил с ней, не знаю. Мы были лучшие друзья, потому что он никогда не убивал лягушек, а я – котят, но, стыдясь нашей душевной близости, нам постоянно приходилось дразнить друг друга и обзывать. Он был такой же светлый и синеглазый, как я.
К празднику первого снега мы должны были выучить монолог ворона и, нарядившись во всё черное, быть готовы заменить один другого в любой момент.

XX
С того дня, как я поняла про смерть, вернее, научилась отделять ее от жизни, я стала боятся холодной войны и гонки вооружений – тогда я ещё не подозревала, что, кроме массового уничтожения и чумы, существует другая смерть, та, что один на один, лицом к лицу.
Я боялась два года, но однажды летом моя сестра подвела меня к ясному ночному небу и сказала, что после смерти я буду жить вон на той звезде и плевать с её краешка в небесный колодец.

XXI
Хорошо, я расскажу про это. Первое воспоминание. Вечер. Темная комната. Перед глазами несправедливость прошедшего дня. Я гуляла с отцом, будучи четырехлетним, не отягощённым долгосрочной памятью ребенком. Папа Пётр купил себе пива, мне чего-то вкусного, чему я обрадовалась несказанно, подпрыгивая на ходу, споткнулась, упала и разбила коленку. Больно мне не было, и плакать я не стала. Кажется, мы промыли ранку и пошли дальше. Вот только дома отца обвинили в некомпетентности, а мне навязали недетское представление случившегося, вечер, тёмную комнату.

XXIII
И самое главное. Важно было понять, каково другому человеку быть не мной, думать о своем, чувствовать иное. Идти по тротуару в тот момент, когда я еду навстречу в машине, и даже не подозревать цену тому, что он - не я.
(август 1999 года)

















 следующая Марта Элой ЦИХОЦКАЯ. где кончаются мои слова etc.
оглавление
предыдущая Константин БАНДУРОВСКИЙ. Могила неизвестного солдата etc.





blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney