ART-ZINE REFLECT
REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 19 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ
Рудольф КОТЛИКОВ. ВЧЕРА etc.
aвтор визуальной работы - Rafael Levchin.
ВЧЕРА
Расин, «Федра»
Как надоели нам зыбучие пески! Мы долго шли, с трудом передвигая ноги, и желтизна пустыни застыла в наших глазах. В который раз открылся мираж: золотые купола и белые дома среди густой зелени. Нет! Нет! На этот раз не мираж. Среди сонной зелени высоких холмов виднелись красные черепичные крыши сверкающих белизной домов, полого спускающихся к океану. Мы остановились в пансионате – небольшом двухэтажном домике с деревянным резным балконом. Вечером я спустился вниз. Единственная улица вела в гавань, где виднелся розовый лес мачт и разноцветные крылья парусов. Шумные торговцы собирали свои товары и грузили на молчаливых осликов, зажигались огни таверн; покачивая крутыми бедрами, появлялись в дверях домов веселые женщины с далеко выступающей грудью. Когда я вернулся в пансион, заметил, что гора над городом сильно напоминает профиль женщины, надменный и гордый профиль царицы. Я поднялся по шаткой скрипучей лестнице, открыл дверь в комнату, там я увидел товарища моего по странствиям Агафокла. Он сидел на коленях у женщины, а ее лицо было точно лицо горы над городом. Волосы ее разметались по комнате, и поглощающие глаза ее были невыразимы. Испуг овладел мной, благородный испуг.
– Агафокл! – закричал я.
Он быстро взглянул на меня и спрятал лицо свое в глубокой тени этой странной чужой женщины. Только раз посмотрела она на меня, и ноги мои приросли к полу, налились свинцом. Она звучно поцеловала моего товарища Агафокла в лицо, и лицо его исчезло в бесконечной и яркой линии ее губ. А сам Агафокл как бы сник, съежился и множеством складок сполз на пол, и затих совсем маленьким бесформенным комочком. Она медленно встала, расправила его и опустила в щель между досок на полу. Мой товарищ по странствиям Агафокл!
Я тяжело спустился вниз и прислонился к косяку двери. Тучи обложили небо, и гора с трудом просматривалась зловещим темным силуэтом, пронзающим небо. Незаметно я очутился в порту. Корабли теснились у причала, и отражение многочисленных мачт и парусов в бликах воды, словно калейдоскоп, заворожило меня. Ко мне подошел старый матрос, коричневое лицо его было испещрено, как знаками, сетью морщин, а в глубине их светились синие ласковые глаза.
– Море, – сказал он задумчиво и запыхтел трубкой. – Откуда ты, незнакомец?
Я взглянул на него, не зная, что сказать.
– Вот товарищ у меня был, Агафокл... – я замолчал. Вдруг там, среди розовых волн, я увидел смеющуюся молодую женщину, косы ее, словно лучи заходящего солнца, а платье, как ветер, облегало стройную молодую фигуру. Она бежала по волнам к берегу. Как током обожгла меня память.
– Вина! – закричал я, протягивая руки. – Вина!!!
Она бежала навстречу и смеялась, совсем такая, какую я видел ее последний раз. Вот уже близко, и руки наши почти коснулись, но… как мираж, вдруг исчезла она, только смех ее все еще струился сверкающим кружевом у моих ног, только прозрачные холодные волны лизали безмолвный берег.
– Вина, Вина! – голос мой дрожал и падал в бесконечную бездну одиночества, голос мой оборвался…
– Да-а-а-а, – протяжно сказал матрос, – на море и не такое бывает.
– Это Вина, жена моя, – глухо сказал я, – она осталась там, она ждет… и дом мой…
Похлопал меня по плечу натруженной тяжелой рукой матрос и сказал бодро:
– Ничего, у меня есть корабль, «Барракуда» его зовут, я отвезу тебя, мы найдем...
– Да-да! – закричал я, – чтобы жить… жить в ее улыбке, в лепестках полевых цветов, луговых трав, жить в звуках и красках родного города, города, где мой дом и Вина!
Я схватил его за рукав грубой куртки и торопил его. Мы подошли к молу. Он всматривался в корабли, глаза его как-то вдруг потерялись, он сел на камень и закрыл лицо темными заскорузлыми руками.
– Я совсем забыл, – тихо сказал он, – корабли-то ненастоящие.
Слова его балансировали на тонкой проволочке надежды и вот уже вроде сорвались, как неудачливые канатоходцы, а может, проволочка оборвалась, как все на земле рвется...
– Пойдем, – я взял его за руку, – скоро будет гроза.
И правда, небо заволокло тяжелыми громоздкими тучами; казалось, что небо вот-вот упадет на землю. Мы медленно шли вверх по узкой улице, из домов выходили люди, тихое и протяжное пение повисло над городом. Люди шли к горе, Я видел, как дрожала она, как полыхали глаза женщины-горы.
– Боги наказывают нас, – сказал матрос, – только за то, что мы есть… все это было вчера, и жизнь наша была вчера…
Огненный поток, словно язык богини, приближался к нам, и я видел, как передние ряды дрогнули. Я опустился на колени и сказал:
– Я Лампсак, я тоже был вчера...
СВОБОДА – ЭТО ЧТО-ТО ТАКОЕ, ЧТО ПРИШЛО К НАМ ПРЕЖДЕВРЕМЕННО
Где-то в моем теле появилась дырка. Все чувства провалились. Порастерял их. Но пустоту заполнило томление или что-то похожее, не мог определить. Я вышел на улицу. Окна домов пронзали вечер, темные узкие подворотни улыбались мне глазами моего детства, но кажущийся уют улицы поглотился нарастающим страхом. Прохожие спешили, согнувшись и пряча головы в воротники, они, похоже, боялись. Даже где-то льющаяся из репродуктора музыка вдруг прервалась, и четкий голос диктора прозвучал:
– БОЮСЬ, БОЮСЬ...
Музыка тут же возобновилась. Хор пел о том же. Прохожий остановил меня:
– Сссскажите, – произнес он, заикаясь, – ггггде ттут сдаются в плен?
– А что, война? – удивился я, но чей-то звонкий голос из окна бросил:
– За углом!
За углом уже толпилась большая очередь. Степенный пожилой рабочий объяснял:
– Загодя надо, война придет, поздно будет, да и плен не резиновый, местов на всех не хватит.
Хор по радио все еще боялся, а закончил снова диктор, который теперь сдержанно плакал. Я без колебания занял очередь.
– А что, в плену лучше? – зябко поеживаясь, спросил я .
– Плен... это, брат, хорошо… – мечтательно протянул рабочий. Очередь бурлила. В свете уличных фонарей виднелись пробегающие, они несли свои силуэты, с трудом прокладывая дорогу сквозь липкий страх.
– Плен, – бубнил тот же голос, – это избавление от страха...
Очередь шумела. Кто-то высказал смелую мысль, что плен принесет свободу. Мы не знали о свободе, но образованный ученый из очереди, трухлявый старичок с козлиной бородкой, все объяснил. Все поверили в свободу плена. Ждали терпеливо и радостно, и в ожидании тренировались, сдаваясь поочередно друг другу в плен.
ПОТОМУ ЧТО ДОЖДЬ
Все чаще билось сердце, все чаще становилось дыхание, – я приближался к родным местам. Много лет назад, совсем юным, меня увели… и вот, знакомые овраги, тонкоствольные березы… слышу, как вздыхают поля и голубые глаза неба рождают тихую мелодию. Нежность полевых цветов и сиреневый трактор вдали акварельным потоком лились в мои глаза. Окруженный солнцами подсолнухов, вырос родной бревенчатый домик с покосившимся крылечком и скамейкой, где любил сидеть по вечерам отец.
Волнение росло, и мне трудно стало совладать с ним. Скрипнула дверь, я сбросил вещмешок и шагнул в комнату. На длинной скамье за столом сидели мать, отец, сестра, они тепло и широко улыбались…
Только мимо, все мимо улыбались. И слова мои прерывистые неровным дыханием как бы скользили мимо них, не задевая неподвижные лица.
– Может, не узнали? – терялся я в догадках, но нет… отец вдруг широким жестом пригласил отдохнуть.
– Ну, как вы? – нетерпеливо спрашивал я , понимая, что неожиданный приход мог потрясти их. Улыбнулся морщинисто отец, скрутил самокрутку и встал.
– Делом займусь, однако... – сказал он и начал старательно водить пальцем по пыльному окну. Сестра в дверях гремела ведрами, а мать печально говорила:
– Колодцев-то нет, хорошо, дождь всегда.
Пришли соседи, заполнили темный проем двери, они говорили: «Дождь, все дождь...» – и чуть улыбались, грустно и застенчиво, а между тем на дворе было тихо и солнечно.
следующая Сергей ВОЛЧЕНКО. РАССКАЗ ИМЕНИ СОЛЖЕНИЦЫНА
оглавление
предыдущая Наталья АНТОНОВА. ЦИКЛ «НАС СУЩЕСТВУЮТ»
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney