ART-ZINE REFLECT
REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 21 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ
Татьяна ЗИМА. Из книги "СКОБЫ"
aвтор визуальной работы - Rina Kliot
#
Веди, веди меня, Вергилий,
в ту темноту обуглившихся линий
из недр разума, где мозг, как натюрморт,
так вывихнут и распростёрт
штрихом, как мускулом офорта –
что за троих пульсирует аорта.
Веди же вглубь, в бездонность перспективы,
туда, где на порезы и порывы
рассыпан образ по подобью своему,
где можно вечно плакать одному,
и тем, кому не хватит крови и чернил,
и тем, кто за них жизнью заплатил.
И что там дальше, после запятой?
живём и носим ад с собой,
не выделяя слов, не ставя скобок,
и в одиночестве умрём, живя бок о бок.
Постскриптум тем, над кеми ангелы летают,
тем, кто язык их понимает.
#
Так живу,
хлеб жую, да водой запиваю,
с петухами с утра
я собачью жизнь начинаю,
обсосу рыбий хвост
под сводку последних известий,
кроме мухи в стакане
ничего не найду интересней.
Каждый день удивляюсь
почему рассветает с востока,
и желаю узнать
отчего на земле одиноко.
Отчего это мне,
по наследству ль такая кривая,
или в детстве меня,
может, сглазила ведьма какая?
Отчего б это мне
птицей вдруг по утру не проснуться,
и поглубже вздохнув,
улететь и уже не вернуться.
Отчего ж это я,
как обрывок веревки, болтаюсь,
безразличной земле
на коленях в любви объясняюсь?
В честь чего это мне
от детского свиста до марша,
поцелуй к поцелую
становиться страшнее и старше.
Каждый день просыпаться
и глаза открывать для чего-то,
может, просто смотреть,
может, видеть кого-то.
#
Все, что подспудно в жестокостях осени,
в скрюченных листьях – ненужность отчетлива,
в гулких жилищах, давно позаброшенных
ржавая музыка петель – уродлива.
В сумерках осень бросается листьями,
ветер с дождем развезет все дороги, и
что остается ночами мне мглистыми,
как не пожертвовать теми немногими,
что пониманью – уже недоступные,
в мимо ушедшие – все преходящее –
мне остаются лишь страсти преступные,
как осязаемость настоящего.
#
Такая осень – пиши пропало
бежит борзая сливаясь с нею
мешая краски как попало
так веселее.
И заподозрив зелень в охре
я все пойму по взглядам в спину
смотри мои глаза просохли
наполовину.
Так око зреньем не насытится
так не бывает небо пусто
и нужно умереть чтоб свидеться
и это грустно.
# Нике Дзидзоевой
Кратер глаз твоих никак не миновать,
вхожу сомнамбулой в ноябрьскую воду
твоих зрачков, и в длинных коридорах
безумия, там будут целовать
меня рептилии Иеронима, гады,
с пустыми, изумрудными глазами.
О, не обижу их презреньем человечьим,
ту грань я миновала, не заметив,
охваченная ужасом пространства,
в котором задохнуться даже нечем.
И как в себе могу соединить я
умершее с еще не нарожденным,
с отчаяньем приговоренной к жизни –
я отдаюсь всевластию наитий
и, подходя к концу, почувствую начало.
#
Продирайся ко мне,
а сквозь чащу осин, так стремглав пробегись.
Только слезно прошу –
ты меня не кляни и сама не клянись.
В возвращении есть
плесневелый налет пустоты,
что была до тебя или вместо тебя,
но уж точно не ты.
И у времени мы на крючке,
словно рыба с разинутым ртом.
Как живем, второпях не поймем,
оставляя всю жизнь на потом.
И решившись красиво уплыть,
вдруг лягушачьим брассом плывешь,
а потом, по ночам,
и сама ты не спишь и другим не даешь.
Ты другая, не та,
что нужна мне была на костре,
что была всех нужнее на дыбе,
под ножом и в петле.
И прощаясь с тобой
каждой клеткою, кровью, слезой –
да простит меня Бог
за такое прощанье с тобой.
И дела мои плохи
(мне кто-то сказал, как ножом отрубил),
только ты не люби меня так,
как никто никого
никогда не любил.
#
Уходила бугорками да пригорками
в осень темную сырую с отговорками.
Шевеля губами, словно глыбами,
я на дне морском лежала между рыбами.
И была я слов охапкою просроченных
фраз корявых полускрюченных и скорченных
твердым знаком я висела вверх тормашками
и оборванной была гадальною ромашкою.
И вилами на воде так написана
что не вырубить ни топором, ни кулисами
не задернуть, не зашиться иголками
в осень темную холстину прогорклую.
#
Вот зима и пришла
мы конечно её не узнали
посмотрели сквозь слезы на снег
и тут же забыли
мы как вечные сфинксы
быть мертвыми адски устали
нас никто не любил
и мы той же монетой платили.
Нас никто не поднимет целуя
со смертного ложа
мы ненужные лишние одинокие дети
и рыданьем своим
мы лишь воздуха влажность умножим
а когда мы уйдем
то никто не заметит.
К нам никто не нагнется
шепнуть тихо сказку на ухо –
мы дурное знаменье
и щемящее душу уродство
как лишённые зренья
живём напряжённостью слуха
и находим с божественным
сатанинское сходство.
Мы не радуем глаз
и лицо закрываем руками
и живём на земле
нарушая закон тяготенья
наши дни сочтены –
мы сухими посмотрим глазами
на летящие хлопья
как на первое в жизни движенье.
# Наташе Петрулевич
Дождь штрихами мне вычертил
зверя узкую морду.
Не впадай, дорогая, в отчаянье,
ничего не изменится к лучшему,
как всегда, от худшего к более худшему,
а я сдержу свое обещание:
я не спущу с цепи не единого слова,
я надену намордники на все буквы –
посмотри, на чем воздух здесь держится –
ты и ругательств таких-то не знаешь,
сделай вид, что все понимаешь –
было б чем тешиться.
Лишь бы не плакалось, лишь бы
не подражать трубному тембру ветра,
было бы чем дорожить, чтобы вешаться,
слышишь, как падают книги и их персонажи –
это и есть та прививка, вакцина бессмертия и, даже
не надо колоться от бешенства.
Это и есть, дорогая, та трапеза,
где текло по усам, да в рот не попало,
где мазнуло, по губам, да не наше –
суть вещей в их отсутствии, как ни странно,
вот и дождь закончился, слишком рано
для заплаканных глаз и пейзажа.
#
Возвращайся
в дом из красного кирпича –
без тебя изменились предметы
не сбываются больше приметы
и все птицы молчат.
Возвращайся
хоть крышу еще не чинили
и обои трещат как в камине дрова -
по тебе так скучают слова
что тебя пережили.
Возвращайся
у друга взаймы
попрошу заложив свое горе
хотя я и должна ему море
с прошлогодней зимы.
Возвращайся
как памятью жил
возвращается кровь к опустевшему сердцу
так и ты как последнее средство
возвратиться ко мне поспеши.
F. N. P.
1
беги
в ладонях бешеное сердце зажав тоскуя чуя
вдогонку брошенный в бессильи
взгляд
беги
беги
сквозь строй ресниц поднявших ветер
на душных улицах при виде
тебя
беги
беги
когда тебе захочет кто-то заглянуть
взяв за руку за локоть локон
в глаза
беги
беги
как если б вдруг тебя внезапно
настигла жаркая чужая
мысль
беги
беги
до темноты обрывки фраз роняя слов
огрызки одиночеств чувств
ошметки
беги
по оброненным по словам по милосердным
незрячею собакой чувство
след в след
2
пока никто еще не поставил
жирную точку в...
пока остатки любви
не успели выплеснуть на...
я буду неу-ловимая до...
и буду неу-язвимая с...
безголосым бормотанием стану без...
безресничным взглядом блуждая по...
вылепи из белой глины плакальщиц
через не...
разукрась их, пожалуйста,
по самое по...
вырасту перед тобой как из-под...
мышкиными слезками отольюсь...
и на кончике языка спляшу
польку-бабочку, яблочко, краковяк...
рукавом с неба звезды сотру чтоб
не было никому дела до...
ни к селу ни к городу выйду на...
с наглым дождичком шутки шутить.
#
1
...осенний день
катится чёрствым чертополохом
цепляясь потусторонними мыслями
за натюрморт пейзажа
чёрным по голубому
царапает иероглифы смерти
и зашифрованный воздух осыпается за воротник
мелким мёртвым шрифтом
в ежовых рукавицах ноября
кровоточит сердце
вырывается сдавленный крик птицы
а на губах проступает молоко
безжалостным жалом ос-сени
выколоты блестящие зрачки стерегущего
ноябрьский воздух
голубыми губами
он выводит семь арестованных нот на прогулку
за попытку бежать
спасибо не надо
но
почерневший от времени конькобежец
удравший с холста Брейгеля
уже режет дряхлый лед памяти
тоскливо прижимая к груди
украденные вангоговские подсолнухи.
2
чёрная ночь
истекая жёлтым желанием
пережевывает железными жалюзи
желторотый желток
скажи густопсовая тварь
кто ворует воздух из моих легких
тайком рас-спрягает глаголы
а местоимения скармливает собакам
кто отпустил слезу
плестись по щеке в такой холод как не ты
тварь жолкнутая
посмотри
это твоя свора жолтых собак
отгрызла мягкий знак у осени
и с забрызганными окровавленными мордами
бешено грызётся между собой
возьми себя в руки
там в углу сгорбленная тень Гоголя
в который раз сжигает свою рукопись
пшли вон, дураки
ФАБУЛА ДЕКАБРЯ
1
по хладнокровным венам век
пробирался декабрь
медленно опускались:
руки снег температура
кто-то пытался смеяться
но не почувствовав поддержки
умер
2
воробьиный шекспир
чирикавший на заборе – присвистнул:
в каком-то сугробе
раскопали фабулу декабря бомжи да вороны
будет-будет чем полакомиться
длиннымизимнимивечерами
3
этой ночью
под мяуканье кошек
хоронили любовь свою двое
после пили чай
разбавленный чистым спиртом
4
у какого-то хорошего человека
ни с того ни с сего утром
волосы встали дыбом
ничегосебе мысли
5
хорошо бы наверно быть лысым и дома
ждатьгостей наряжатьель куритьтрубку
опрокинутьтайкомотженырюмкудругую
вспомнить все что было хорошего за год
с умилением ожидать большего счастья
6
эх
мандариновая шкурка на снегу
видеть тебя не могу.
ХОРОШО БЫ,
или
ВЕСЕННЯЯ ПАТЕТИЧЕСКАЯ
ты идешь
по мыслям моим как по красным
листьям и
наплевать на сюжеты
птичка глаза закатившая в соло
пошла пятипалыми памяти пятнами
вцепившись в остатки лета
в красную дерева веточку
побагровевшими лапками с коготками
хорошобы не может просто так продолжаться
так должно не найтись как запрятано господибоже
эту глупую жирную мысль поджарить на сале
хорошо бы но видишь ли в это время
меня украли
вот, а ты удивлен – из гнезда,
не к столу будет сказано, выпала птичка
потому что зима на дворе
и должно что-то падать
хорошо еще жарко а то бы совсем задержались
копошась словно куры в грязи поколено-погорло
хорошо чтоещё
что ещё – хорошобы
продырявленный зонтик
в глазах по цветочку по птичке
это просто весна mon ami – умирай себе на здоровье
потому как не смерть
то давно б уже все
вместе с птичками все передохли
post scriptum for you
I
молча пролетит птица низконизко тяжело так
так что встретиться глазами не успеем – успеем
посмотри я скажу ей на моё сердце
полюбуйся облепили как его мухи
о как лопаются в мае почки просто глохну
бешено как распускаются тюльпаны
как трясётся на носу у дирижера капля пота
колдовская буковка выпала закатились глазки
чёрная нежность подкатила к горлу –
познакомьте меня со мной как нельзя лучше
замурованной заживо в три слова
не обнять мне тебя не сломав шеи
кто-то смотрит мне с такой тоской в спину
так что падаю кулем ничком со всего маху
оглянуться мне когда-нибудь что ли
спой мне песенку во-о-н про того человечка
молча спой одними губами
как водил по ресничкам смычком мой кузнечик
потом плакалипели вместе врозьхором
как вдыхала до дыр воздух
и сломала себе рёбра
II
краем глаза пробегающая краем уха
проплывающая выныривая пропадая
припадая на лишнее слово вязнет серость
старость отсыревшая дня серая нежность
слепость застилающая сладость слабость
радости заспанные крохоборные страсти
нежная плева капли дождя пыльной
сухость ладоней одушевленность кривых теней
ссохшийся взгляд кренится пизанской башней
серый серый подкошенный огорошит под корень
дождь внезапный цепенеет почти ливень
смоет закатившийся взгляд серый шквал линий
смоет уголки губ вниз усмешку
взгляд коричневый пепельным станет стыть синим
прорастет плесень пушком губ трухлявых
серо-бурый краплак выдавит сплюснув уснувшее слово
разорвется не по шву небо упадет в ноги
на цепи печать губ лежит печаль сторожит жребий
загнивающий толкнет в спину затхлый
просквозит пейзаж синь процарапает пепел
унесет птица в когтях север на юг в клюве
лопнут легкие пыли затвердеют облака ветер ахнет
оголтелый вытанцовывает круги страх
окаянный на задних лапках
III
проморгала ресничками прои
стекая
забубённая пригубленная но и
твоя ручная
игрушка-зверюшка
побрякушка
целовала каждый паль
чик-чик
часики в ответ
тик-тик
пока целовала
А – упала
Б – пропала
что осталось на трубе
оставь себе
не к добру видать кто-то охнул
цапля чахла
цапля сохла
цапля сдохла
#
приходи уходи здравствуй или проще простого
хорош с изнаночки нехорош - пшёл к черту
на игольное ушко просится из в корень слова
мокрохвостка несудьба суффикс ость
без предлога
зодчий воздуха и пыли мутант серьга в ухе
лямажор тебе в пах реминор тебе в рёбра
потому что дохлыми глазами смотрю и не плачу
что эрекция дождя не сильнее о боже
мускульного блядства души. Грустно.
##################################
# Лене Кочуговой
1
мухи амурные бродят на цыпочках ах
красным несёт за версту – скоро октябрь
нежности шею цыплячью свернули зачем?
я не хочу не хочу делать из мухи слона
кто-то мой дом срисовал на ладонь и унёс
сердце кошачье ты не мяучь не мурлычь
если бы я говорила на всех языках
то не сказала бы ни на одном ничего
что-то уже навсегда изменилось в крови
словно вспорхнул воробей и с ветки осыпался снег
я иногда понимаю зачем я живу
но не скажу никому ни за что никогда
2
вдруг георгины – выдох, осень – выдох, вдох
фаланги длинных пальцев мне мерещатся в стихах на курьих ножках
я истекаю содержаньем книг когда луна
и оседаю пылью на предметах
и тени мелом обвожу…
нет-нет, не помогает
они молчат как палец на губах
нет хуже ничего, чем быть одной из них…
рывками осень начинается и глохнет
теряя скорость, превращая воздух в дождь кромешный
нет-нет не то… послушай, вот послушай
оконное стекло сожрало за ночь профиль
овал лица на подоконник сполз осенней лужей
в которой отразятся облака и дна не будет видно…
как отвратительны порой бывают небеса…
вот-вот ноябрь
вот-вот прольётся акварельной речью голос
вслед наспех скомканных подробностей октябрьских
чем ближе к ноябрю, тем больше пауз – и
как комментарий к одиночеству – в глазах
по самые зрачки нападал за ночь снег.
# Патриции
изумрудным снегом истекает лето
думали зима – заблудились позже
плакали – весна и влюбились где-то
между золотым и небесно-мокрым…
вспоминали детство – запустили змея
думали по белому – чёрным не страшно
думали по-чёрному тем страшней чем дальше
чёрно-белый текст становился злее
выплакали глазки – принесли другие
в городе у моря всё не так-то просто
…не мурлычет птичка не рычит ворона
не горит бумага не живут стихи.
# Саше Белых
Всем тем, кому давным-давно за осень, за
полночь, Саша, мельниц ветряных хватает ветра,
чтобы загнулись наперстянки, колокольчики, левкои,
слова, покинувшие опостылевшие книги
и мудрецов в расшитых кимоно…
Там, Саша, там воруют воду водоносы
там мягким языком шелковым, зализывают, говорят одновременно,
там словно изумруды, слова мерцают в воздухе и вне,
страшно думать на языке китайском
о пыли, что вернулась в место,
где только что ты не был... или был? – какая разница…
как пусто Саша думать вообще
в метель японскую из пенных брызг морских,
слетевших со страниц
полуистлевших иероглифов, вишнёвых лепестков
и прочей дряни…
Здесь, Саша, разорённый сад,
войди по линии разорванной бумаги –
там мальчики, сидящие у врат, тебя пропустят
не потому, что дождь и некуда идти – никто не знает почему…
здесь, Саша, думают на языке богов не чаще, чем на птичьем,
обмениваются шелудивыми словами,
плетут лавровые венки – и целый день
пьют молоко, не крошат хлеб, ни с кем не говорят…
Здесь небо перечёркнуто ветвями и те`нями земля,
ты никогда не угадаешь, где встанет солнце,
кого б ты не душил в объятьях –
тоска всё та же…
Здесь, Саша, дерево есть (то ли вишня, то ли слива), под которым
Мисима, косточки выплёвывая, плачет… что-то пишет
справа налево, иногда кричит…
но ничего не слышно, Саша, сильный ветер…
когда отступит море, оставляя
на берегу ракушки, мидии, креветки,
ты встретишься слева направо с ним…
#
Охота. Охота. Охота.
Лица стёрты багровым ветром,
сутки растянулись во всю длину ветра,
брошенное натощак слово рассекает наподобие древка,
стремление выпасть или же, наоборот, впасть
в сладкую зимнюю спячку, и уже давно непонятно,
я ли это стою, и несётся навстречу мне, или же
я, превращая окрестности в месиво глины, воды и листвы,
голову в плечи втянув – коченею в полёте,
пришибленный ливнем пейзаж оставляя невинному взгляду.
Сердца кровь моего, говорит, что стучись не стучись,
навернулся слезой – сладко падать и знать, что уже навсегда;
абрикосовой косточкой, коркой арбузной не стыдно лежать
под сугробами дивных бледно-синих снегов.
И кричи не кричи, дай мне руку – мне лапу мне – хоть что-нибудь,
ястребиного пуха мне, о опери мне глазницы, чтоб можно во все
чтоб во все мне глаза, во все глаза мне смотреть – не проглядеть,
нафталиновой кровью блистать по щекам,
по рукам и ногам.
Эх, не там я, не здесь, где меня оставляли, не сторож ему –
не проси, не проси, чтобы встал в человеческий рост,
как искусство сдирания кожи дракона пьянит,
и не столько остёр наконечник стрелы, сколь ядовит.
О китайская грамота нежного русского слова…
изумрудная поросль пробьёт завшивленный рот,
как словесная плоть, оставляя одежды, течёт,
как империя речи, чахотка, кленовый сироп…
и дырявит метель, не впуская обратно, зоркий и колкий
леденящий рёбра зрачок.
Из цикла «УРБАНИСТИЧЕСКИЕ ПАРОКСИЗМЫ»
# Omnia mea mecum porto
выдави из меня зверя – раба – гада
млеко полыни – кровь комара – жабу
муравьиные яйца – жало – смех – влагу
рафинад страха – суку – стерву – заразу
выдави дуру – тварь – идиота
третий глаз – рыбьи жабры – урода
мертвеца – тирана – издёвку
страсти – хохот – позор – верёвку
выдави во мне кровь – тоску – печень
выдави из меня всё чтобы нечем
было излагать изрыгать давиться
чтобы нечем было с тобой проститься.
# Владивостоку с любовью
я надену для тебя из крапивы платье да
с недобитых мух и ос сделаю венок
рот порву ради улыбки ради светлой ради
и пущу по злачным венам ток
только не греми так громко временем в обрез над ухом
не в себе
только не води смычком звероголосым не зуди
на моём ребре
воздух воздух мухоморный город цап-царап
цыпа-цып мой цуцик затрапезный – цыц
цыц скуловорот –
ни сожрать тебе меня ни выпить я
сдохла на сто лет вперёд.
# Оксане Борисовой
воробей чирикает и не спрашивает
было это или не было
это есть
молчит девочка глазами коготковыми
смотрит смотрит булыжник на неё глазами влюблёнными
не без слёз
в чикчирикнутом городе кто над кем сжалится
кто ж над кем...
а у него жилы полые
а у неё глаза голубые
да сердце
и другого нет…
осень урбанистическая
в сложенных крылышках бражника
есть на то воробей – что же ты?
кто-то уже носом водил спрашивал
не съедобен ли воздух здесь?
И какого тут собственно воробья спрашивается…
хуже боли может быть только её отсутствие
воробей чирикает и не спрашивает
страшно ли тут кому
не страшно ли...
# Александру Дёмину (Дёме)
…город оперных ветров да щекотных слов,
заблуждаясь, легко взять за горло, смеясь,
здесь, на пасмурном берегу великого языка,
захлебнуться им проще, чем хлеб и вода,
и жирует, жирует земля от поэтов,
преданных ей навсегда, навсегда.
…это лирика мусорных урн,
озверевших вещей, одичавших дорог,
я бегу, и бегу и бегу, и бегу и бегу,
я всё сразу – стрела, и мишень, и меткий стрелок,
и я убежать не могу.
…и пока я училась смеяться всерьёз и прилежно –
совсем разучилась я плакать, не знаю, что хуже,
кровью набухнуть хочу я в предметах печали,
пылью забиться под ногти ей, смерть, как охота,
осень, представь, наступает в стихах, как в природе,
воздухом псовым алчно дышит охотник,
нет ничего, за что можно хвататься зубами,
нет никого, чтобы выбить мне зубы.
…кошка-кот прошмыгнёт с воровством во рту…
воробей промелькнёт сквозь лето из сердца вон…
изо всех углов и щелей тянет в пустоту…
утро браво поднимается кирпичною стеной…
враждебной зеленью ощерится вдруг город мой…
соловьём защёлкают вороны, поползни, коростели…
…спаси-господи-помилуй – пристрели.
# Ярику Бодунову
открой глаза, открой дверь, открой окно,
скажи, зачем сегодня такое число?
что там, глянь: метель, ливень, листопад?
выбери что нравится, лучше наугад.
видишь – от дождя здесь какая тень,
несмотря на ночь, несмотря на день,
времени здесь нет, верь мне, под дождём,
верь мне, пустота вытеснила всё…
веришь, здесь слова рубят на дрова,
на траве двора – рубят как дрова…
позабудь число и захлопни дверь,
и окно закрой, и глаза зажмурь.
# Михаилу Павину
…есть лукоморье за углом,
там ходят-бродят вверх ногами,
пьют не закусывая воздух,
подкуривая сигареты взглядом…
там инвектива с парадоксом
пешком в обнимку по светланской…
там чёрно-белый five o`clock
там ne quid nimis круглый год,
там жёлтый шарф – fa brutto tempo,
там это – то, а то – не это…
я уезжаю налегке
с улыбкой в сжатом кулаке.
###############################
КОШАЧЬЯ ЖАРА
Посвящается тому, кому надо.
1. посмотри-ка сюда, видишь домик и сад
здесь сорока живет, пудрит клюв, строит глазки
наблюдая солдат оловянный, одноногий парад
надевает пенсне, чтоб взглянуть на блестящие каски.
я снимаю перчатки, парик и пунцовую шляпу с пером.
брызнет осень из глаз за первым углом.
2. облюбуй себе место на красных болотах и свистни меня
я не сплю 20 лет сторожа позолоту ветвей бересклета
сокрушается сердце моё о тебе, сокрушается осень моя:
не найти опоздавших на пиршество плоти - безумною Гретой
возвращаюсь на крыльях совы, с глазами стрекоз,
с паутиной на рёбрах и полной корзинкою слёз.
3. валерьяновых капель иезуитская осень
колокольные дни орошают засохшую память о небе
от простуженных глаз просквозит в бротигановской прозе
на кошачьей жаре монументом о будущем снеге
я стою позабытая всеми с чёрным котом на плече
кровоточит октябрь в мерцании лунном ночей.
4. собери же букет из лекарственных трав и сотри в порошок
свежих ран не рассеялся дым, не развеялся запах посмертный
роковое влеченье запретной любви как последний урок:
и внимать не поймёте, и сбежать не посмейте.
первобытное чувство терзает мне ястребом грудь
ястребиные когти пытаются вырвать мне сердце.
5. растерзало ветрами мою бедную осень
по взбесившимся листьям ощущаю всю степень потери:
как по лестнице казни поднимался любви нежный возраст
жертва битв ястребиных на сентябрьской постели.
чёрной тенью стою среди красных болот
чёрен кот на плече и тоски полон рот.
6. ты спроси у сороки с напудренным клювом
чего хочет солдатик, оловянный и стойкий
почему он не плачет в платочек угрюмо
для чего такой нежный, отчего одинокий?
на одно колено становлюсь перед тобой
и снимаю шляпу вместе с головой.
7. посмотри-ка туда, видишь свет из окна
видишь домик и сад, видишь тень бересклета
как печальными крыльями птица, листвою помашет она
на прощание там, где прощения нету.
я стою на жестоком промозглом ветру
вышибает из глаз моих ветер слезу.
Лене Васильевой
надменные псы… молчаливо бегут – серебрятся их спины,
в очах их хмельных фуги Клио, закат всех империй…
наливается яблоко гнева… очи их сини –
бросим им кость!
надменные псы… египетской тьмой… хищны их спины…
сверкают их слёзы, во взорах их адских - райские кущи,
филигранны клыки издёвкой Урании, скорбны их спины –
свистнем им вслед!
надменные псы…безмолвно бегут – цепенеют их спины,
император китайский кончает свой ужин цитатой из Лао,
вытирает шелками лоснящийся рот, просит напиться –
напоим же его!
надменные псы…в лунном свете стремглав – сверкают их спины,
алхимика рвёт фолиантами книг, о проклятые книги!
наливается яблоко… ока зеница не дремлет –
так заточим стилет!
надменные псы… глухи и немы… сокровенны их спины,
откровенны клыки их, сокровища глаз их руины –
отражается Рима пожар вдохновеньем Нерона –
так подбросим же дров!
надменные псы… в глазах их толпятся столетья,
они время лакают, в пасти их пекло империй…
наливается яблоко… слёзы кипят... блистают их спины -
бросим им кость!
# Алёне Любарской
я поджигаю дождь, и он горит
и мне все говорят, что тебя – нет
представляешь, словно сошли с ума
я не понимаю, что это – тебя нет
я не понимаю, зачем это – тебя нет
ты сидишь, в полумрак улыбаясь, и читаешь стихи
скоро Эмма придёт, говоришь ты, я забыла купить хлеб…
я не понимаю, как это – тебя нет
я ношу твой крестик и твоё кольцо
ты мне говоришь, пиши, Зима, и храни тебя бог
и пока я по облакам царапаю для тебя письмо
мне объясняют, что тебя – нет
я поджигаю дождь, и он горит
я возвращаю небу выпавший снег
и поверю, клянусь, что наша земля кругла
лишь тогда, когда встречу тебя на ней.
Ангел
Александру Лобычеву
Время года любовь – всполошились снежинки и страхи
в стылых травах любовь истечёт продырявленным сердцем
пили зимнюю кровь поцелуев и плакали в страхе
раствориться в чужом человеческом сердце,
собирались уйти, уходили, отсюда, туда и обратно
отморозили пальцы – сердцу нечем грозить, в сердце горе
возвратившись сюда от стыда по утерянным пятнам
не забуду себя отхлестать по щекам и ладоням.
с голой правдой обнявшись стоит человек одинокий
одичавшее сердце, увы, не погладить руками
человеку бескровная проза, рыдая, падает в ноги
человек отвечает стихами –
ты не верь мне покуда эта печальная птица
облетит сиротливую землю, сделав круг, и увидишь
и узнаешь, что соль моих слёз это варваров, ангел мой, пища
и поверишь, что кровь моих слёз это пища богов…
в сердце мак расцветает содрогая любви алый мускул
в белоснежных одеждах мы бродим по тёмным аллеям
здесь, мне ангел на ухо шепнул, где и тесно и пусто,
среди дивных цветов и ангелов пенья.
#
Чёрная листва дребезжит под луной – плачь, плачь, моя радость,
это то, чего ты не знаешь и то, о чём я догадываюсь,
моя тень таскает меня за собой далеко-далеко на север
высоко-высоко луна да голубые деревья,
чёрной листвы скрип и скрежет, странные звуки,
флуоресцентные листья – лунные штучки, небесные штучки…
это метели февральские, мокрые, хлёсткие – руки целуют
это испания в сердце стучит кастаньетами, кровь в вино превращая
это испанская Дива, Дева, donna Диана
вот тебе рот, вот тебе рог, вот тебе кубок,
прикушенный рот под прищуренным взглядом, краешек уха,
сердце давно не стучит, не стучит… где ты, Диана?
ресницами щёки, прикрыв, охотница дремлет,
в бескровных снегах золотые олени снами твоими плутают
единорог синеглазый в алмазных слезах, в алмазных снегах…
что тебе, ненаглядная, слёзы, розы плоть аромата,
свинцовое севера небо набухло над блистающим снегом…
сжалься, Диана, вот алмазы тебе, вот изумруды,
снег, Испания, лодка в ладонях, красавец-мачете…
жгут поцелуи, как змеи шипят в белоснежных сугробах,
топят снега, топят снега, топят и плавят.
Приходили ко мне голубые деревья с чёрной листвою,
приходил единорог синеглазый, и олень золотой, золотой,
приходили они, приходили, все приходили…
спит в ребре моём Ева, дремлет Диана, Диана…
Из цикла «БУТЫЛОЧНЫЕ ПИСЬМА»
БУТЫЛОЧНОЕ ПИСЬМО САШЕ БЕЛЫХ НРАВСТВЕННОГО ХАРАКТЕРА
как за окном пылает пожаром вся деревня
и визжат горящие свиньи в сараях…
………………………………………………….
то перо было тяжёлым, то сердце пустым...
Александр Белых «Сны Флобера».
…я просыпаюсь в городе с перебитой переносицей и октябрём в ухе,
у кого хватит наглости сказать мне, что пора писать реквием,
когда всё подходит к концу, так и хочется сказать: здравствуй, милая,
что я и делаю
…каждое утро я просыпаюсь в том же теле, что засыпала вечером,
каждое утро я просыпаюсь в том же теле, в той же стране, с теми же мыслями,
каждое утро оглашается моими звериными воплями
при попытке проснуться человеком каждое утро
…и в моём вранье нет ни слова лжи, только голая правда,
геморройная морфология, синтаксическая паранойя – всё правда,
а у него, кроме миллиона долларов, нет никаких талантов,
даже не хватит купить одну картину Ван Гога
…моя мама говорит, что котяра я наглая и ленивая,
что мышей не ловлю, в ус не дую, фыркаю да мурлыкаю,
не люблю детей, не люблю людей, телевизор и радио,
а люблю дорогу, скрипку, снег, одиночество…
…видела, видела я, как она плачет – платочек в ужасе,
как ей было плохо, мимо Экзюпери не пролетал, видела, видела,
в том, что я жива до сих пор, есть какое-то недоразумение,
видимо что-то не то, с теми, кто шёл со стороны Свана
…как учила она меня имитировать птиц на китайском и русском,
я целовала ей руки, целовала ей сердце дождливыми вечерами,
говорила ей «прощай» по-французски и по-испански,
она ушла по-английски
…мы поедем, Саша, к тебе на красивое, тихое озеро,
бросим к чёрту всё, и будем слушать, как распускаются лотосы,
как мне, Саша, осточертело просыпаться в этом теле и в этом возрасте
с видом на человеческое несчастье и горе
…а у Васи Зорина душа ангела, а в глазах настоящие слёзы,
он стихи читает по облакам из девятого века,
Саша, я теперь понимаю, что имел в виду Господи,
когда вздумал на свою голову создать человека
…бегала, бегала я из одной книжки в другую, стыдно вспомнить,
вырванным фолиантом всё равно портила вид любой книги,
но… эта голая тварь, что пьёт мою кровь долгие годы,
Саша, я точно знаю, что кровь не утоляет жажды
…а в его стихах жирные цикады смотрят в монокли -
изнасилованное нелюбовью сердце несут умирать на рассвете,
он не плачет, думает, что смеётся, господи, он не знает,
что смеяться и плакать – одно и тоже
…мне говорят олух ты царя небесного, бог шельму метит,
а я любовь свою держу взаперти, чтоб никто не сглазил,
а ей хочется туда, куда ворон костей не носил, Саша,
не проговорись, что у неё чугунные крылья
…Саша, в этих телах нет людей, тук-тук, кто там…
разноцветными глазами, неужели это я смотрю в осень,
вижу, как лягушка Басё плюхнулась в пруд, слышу,
звуки дождя об виноградные листья…
БУТЫЛОЧНОЕ ПИСЬМО ВАНЕ ЮЩЕНКО БЕЗНРАВСТВЕННОГО ХАРАКТЕРА
на моей ладони не пасутся рук ни стада, ни стаи –
я прогуливаюсь с пушкиным а.с. в сторону рая.
всю дорогу объясняю, как там воздух хорош, как там приятно
он не слышит меня, говорит, побежали обратно.
я ему говорю: жизнь дерьмо и шенье подонок
и про Вашу жизнь знает каждый с пелёнок,
двести лет, суки, лезли в душу и месили кости:
ни перчатку швырнуть, не зайти в гости...
говорю ему: на одном знакомом холсте есть скамейка
там шикарный пруд, там роскошная осень…
он говорит, там все бабы страшные дуры
ветер с севера и со скрипом ступеньки…
я ему говорю: не стихи сейчас в моде, а бакенбарды,
маленьких нет трагедий, есть большие проблемы…
он говорит, я пират от пера и бумаги
голубых кровей самых древних…
говорю ему: друг степей предатель и вино хуже горькой редьки,
из сушеных жил поэтов до сих пор вышивают царям одежды,
где батальных сцен неприятельских поражений высок рейтинг…
он говорит: хоть и век другой, а нравы всё те же…
он говорит: тоска, повсюду тоска, смертная скука,
женщин нет красивых, восточных, глаза с поволокой…
может, в грузию махнём иль в чечню, будь другом?
говорю, рискуете другом – настолько всё плохо…
он говорит, ну хорошо, а как россия? что пишут? как дышится?
я говорю всё ок: дураки и дороги на месте,
все кто дышит, тот пишет, но горстка поэтов отыщется:
анашевич в воронеже, пара-тройка поэтов в другом месте…
но, увы, вместо премий – их насилуют в прессе…
он говорит, c`est la vie, чему удивляться и злиться
это такая страна – sapienti sat, ферштейн? – куча мяса…
только в россии, любезная, почести, премии, лавры
достаются не геям sit venia verbo, а pidarasam…
говорю ему, ну хорошо, есть повод печальный напиться –
город есть, говорю, владивосток, там есть о чём выпить,
существует, правда, опасность застрять там и спиться –
но это лучше, чем есть, и не хуже, чем было…
говорю: там похмельная лексика и трамвайные травмы жаргона,
разудалые лесенки, проститутки легальные, да не вру я…
там продали-пропили давно бриллианты с имперской короны
и готов пьедестал для чугунного хуя…
на моей ладони не пасутся рук ни стада, ни стаи,
я прогуливаюсь с пушкиным а.с. в сторону рая.
ПЕСЕНКА ПЕЧАЛЬНОГО КОТА
Алексею Сидорову
я живу в империи самураев и печальных котов,
моя любовь мурлыкает мартовский рок-н-ролл,
тот, кто ненадолго вышел, никогда не придёт,
промурлычет февраль – март убьёт, убьёт.
я последний, печальный кот.
я последний, печальный кот нарисованный от руки,
говорят, что глаза изменили мне с цветом тоски,
говорят, что живу под забором и пью – не молоко,
я последний, печальный кот, и мне нелегко.
я рисую, когда идёт снег облезлым хвостом,
я сижу на перилах, грущу и смотрю на закат,
мои зубы выстукивают мартовский рок-н-ролл,
я железно знаю, что нет дороги назад.
я последний, печальный кот.
в её горле живёт соловей, но он молчит,
и синица в руке мертва, в небе нет журавля,
алеутская – бухта тихая – диомид,
и последний трамвай и пустая земля.
я последний, печальный кот.
Из цикла «ЗЕЛЁНОЕ ЯБЛОКО ДРУГУ»
#
двадцать девять шрамов, долги и дрянная карма
а в кармане море-парус и не по зубам улыбка
будь ты рядом, наступило бы пятое время года
я бы смеялась прямо в лицо этому миру.
ты сказала б: не сходи с ума, смешно плакать
я пинала бы облака, чтоб пролился дождик,
я скормила бы бесполезное сердце собакам
я заставила бы мир изойти лютым цветеньем.
но приходит доктор: плачь, говорит, ты смертельно болен
и выписывает рецепт из цветков кровохлёбки,
тараканьей требухи, потрохов и зловонных зёрен,
скоро, говорит, лето, совсем скоро.
#
ветер несёт разноцветные фантики из далёких стран, из баубиросса
испещрённые крылышки бабочек печально кружат, изредка вспыхивая на солнце,
птицы голодные, дошедшие пешком до нашего города - гонит их злая осень,
по брусничным холмам семенят несчастными, алыми лапками.
у меня есть всё, что не жаль мне оставить этому времени и пространству
осень гонит к синему морю воспалённое сердце - я уеду в баубироссу
улыбаться пене прибоя, пить абсент с мертвецами на ослепительно белой террасе
у меня к этому миру больше нет претензий, нет никаких вопросов.
следующая Сергей КАЗНОВ (1978 – 2005). Стихи
оглавление
предыдущая Рина КЛИОТ. Стихи
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney