ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 24 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Эсфирь КОБЛЕР. ДЯДЮШКА ЛИ



aвтор визуальной работы - Mikhail Safonov





Сколько себя помню, я всегда была вместе с дядюшкой Ли. Помню его острую седую бородку, смеющиеся глаза, лучистые морщинки, покрывавшие лицо. Дядюшка Ли был неизменно весел и добр. Мне повезло. Я ведь была чужой девочкой. Он подобрал меня, когда мне было два года. Давно уже шли опустошающие войны между Востоком и Западом. Дядюшка Ли рассказывал, что нашёл меня возле трупа матери – совсем молоденькой женщины. Видимо, она прикрыла меня своим телом, когда в хижину ворвались воины. Дядюшка Ли видел, как они с гиканьем и свистом унеслись из деревни, разгоряченные и пьяные от крови. Дождавшись, когда последний воин скроется из виду, он пошёл в деревню, стараясь найти тех, кому можно ещё помочь. Увы! – воины убили всех. Убили просто так, потому что несколько десятилетий война была их единственной работой. Только меня нашёл он на окраине села в убогой хижине: видимо, воины устали и не так тщательно обыскали дом.
С тех пор я всегда была с ним. Дядюшка Ли играл на скрипке и зарабатывал на пропитание тем, что шёл от села к селу, из города в город, наигрывая свои чудные мелодии. Инструмент этот совсем не знали на берегах Жёлтой Реки. В детстве один католический монах забрал дядюшку Ли с собой в Европу, поражённый его смышленостью и незаурядным музыкальным талантом. Ли обучался в католической школе, потом у иезуитов; брал уроки игры на скрипке, и его ждало блестящее будущее великого музыканта. Но когда ему исполнился 21 год, он решил уехать на Родину, уже раздираемую к тому времени жестокой войной Запада и Востока.
– Я услышал тихий зов, – говорил дядюшка Ли, – и всё, что я забыл, живя в Европе, вдруг в один миг всколыхнулось во мне. Я вернулся сюда, на берега Жёлтой Реки. Страна погрузилась в кровавый хаос, но Великая культура не иссякла. И я пошёл со своей скрипкой по берегам рек и озёр, чтобы подать помощь и надежду всем, кто в них нуждался
За годы странствий многие узнали и полюбили дядюшку Ли. Он приносил покой. В чайных, где мы отдыхали, в хижинах бедняков, в богатых домах, возле старинных пагод и монастырей нас всегда встречали приветливо и вежливо. Со всеми дядюшка Ли был предусмотрителен и ласков. Когда я появилась рядом с ним, я удостоилась того же внимания, что и мой покровитель.
Дядюшка Ли не только играл на скрипке, но и возвращал всем старинные истины.
– До отъезда в Европу, – говорил он, – я был необразован. В монастыре иезуитов я изучал европейскую культуру и музыку. Но, услышав Зов и вернувшись на Родину, я обратился к тысячелетним знаниям моего народа.
Пока люди, прикрыв глаза, упивались музыкой, им совсем неизвестной, дядюшка Ли, окончив музицирование, начинал читать стихи великого Лао Цзы.

Вместивши душу небесную и земную, объявши единое –
Сможешь ли их удержать?!
Перегоняя дух ци до предела смягчения –
Сможешь ли оборотиться дитятей?!
Омыв и очистив мистический взор –
Сможешь ли бельма его устранить?

За годы страшной войны люди забыли философию и правила. Многие комментарии были утеряны или пылились, никем не востребованные, в тиши библиотек. Услышав бессмертные стихи, души людей оживали. И часто я видела, с каким благоговением встречали и провожали дядюшку Ли.
Я подросла, и однажды дядюшка Ли обратился ко мне с такими словами:
– Цинь Ли, тебе пять лет, и у тебя прелестный голосок. Мы будем разучивать отрывки из китайских опер, и ты будешь петь то, что я тебе покажу. Надо, чтобы люди не забывали свою культуру, чтобы война отступила перед душой. Помни, что душа бессмертна.
Так я стала соучастницей дядюшки Ли.
Конечно, я почти ничего тогда не понимала, но точно знала, что дядюшка Ли самый добрый человек на свете. Все птицы и звери, бездомные кошки и собаки признавали его и давали себя лечить, а люди с нетерпением ждали его появления. Когда он приходил в деревню, устраивался праздник, когда подходил к монастырю – монахи выходили навстречу. Но, не забудьте, кругом бушевала война. Она как бы обтекала нас стороной. Однако, если дядюшка Ли видел убитого, он предавал его земле, если раненого – оказывал помощь. Неважно, из какой армии был пострадавший. О дядюшке Ли уже при жизни ходили легенды. Говорили: «Есть человек, который придет и утешит. Есть человек, который оплачет с тобой твоих близких, омоет твои раны. Есть человек, который помнит Путь и никогда не сходит с дороги. У него есть волшебная музыка и девочка, которая поёт серебряным голоском».
Однажды мы вошли в сожжённую деревню. Смрад испепелённых тел стоял в воздухе. Пепел покрывал землю и носился над головой, как демон, который питается духом войны и, удовлетворив свою утробу, ложится на землю, свернувшись змеёй. Посреди огромного пепелища стоял мальчик лет семи. Черноволосый, оборванный, грязный и босой. В руках он держал отрубленную солдатами голову своего отца, он держал её за волосы, и кровь капала тёмными каплями, а глаза мальчика горели красными углями, как у волка.
Дядюшка Ли молча подошел к мальчику. Взял у него из рук страшную находку и так же молча закопал её в землю. Потом, ничего не говоря, сел возле мальчика, знаком приказав мне сесть рядом с собой, и просидел так весь вечер, всю ночь и все утро. Когда солнце встало прямо над головой, он поднялся, взял мальчика за руку и повёл за собой.
Позже Вэй И говорил, что если бы дядюшка Ли сказал бы хоть слово, он или убил бы его, или убежал бы и погиб сам. Но дядюшка Ли знал Великую науку: когда нужно говорить, когда молчать. Ибо молчание, чаще всего, важнее пустых слов.
– Молчи, – повторял дядюшка Ли, – и Дао само придёт к тебе; когда ты весь погружён в себя, бесконечность находит тебя.
Со временем он стал обучать медитации и меня, и Вэй И. Мы были хорошими и послушными учениками, потому что любили дядюшку Ли. Он заменил нам родителей и предков, учителей и друзей. У нас была своя маленькая семья, в которую мы, я и Вэй И, не хотели никого допускать. Часто, когда дядюшка Ли помогал кому-то, мы ревниво следили за ним. Нам он давал очень много, а мы хотели ещё и ещё.
Меня дядюшка Ли , как я уже сказала, обучал пению; со временем к традиционной китайской опере он прибавил итальянские арии. Очень сложно было переходить от одного к другому. Голос переставал слушаться, но я так почитала дядюшку Ли, что старалась сделать невозможное. Для Вэй И он нашел другой путь. Он обучал его древним танцам, а для разминки мы каждое утро часа два делали гимнастику и изучали боевые движения монастыря Шаолиня.
Казалось, дядюшка Ли знал и умел всё. Однажды я пренебрегла почтением и прямо спросила его: когда он всему обучился?
– Знать всё невозможно, – улыбнулся дядюшка Ли. – Я вернулся на берега Жёлтой Реки совершенным невеждой. Не знал ни традиций, ни культуры, ни ремёсел, ни искусств. Поняв это, я отправился в монастырь Шаолинь на послушание и провёл там пять лет. Из двадцати четырёх часов, которые даны человеку, двадцать часов я учился, а если уставал или монахи отдыхали, я играл на скрипке. Мое трудолюбие заметили и постарались дать мне так много, как я мог усвоить. Я уже стар. Скоро я пойду по пути предков. Я хочу дать вам, моим приемным детям, всё, что дали мне и монахи в Европе, и монахи Шаолиня.
Весной, когда расцветает вишня, берега Жёлтой реки особенно прекрасны. На закате воздух нежен и чист. Часто, пройдя долгий путь, мы усаживались под бело-розовой шапкой цветущего дерева. Доставали лепёшки и чистую воду и любовались таинственным жёлто-палевым закатом, отражённым в реке тысячу раз.
В такие минуты дядюшка Ли объяснял нам, что человек, чей внутренний взор не замутнён страстями и желаниями, чьё сердце подобно вот этому чистому ровному зеркалу вод, отражает в себе всё – от близкой пагоды до далекой звезды. Когда человек достигает столь высокой ступени обуздания и погружения, то он способен овладеть самым недоступным, самым неуловимым, сокровенным. Для его духа нет преград, он может опуститься по лестнице времён к первоначалу мира, когда Предвечное Имя еще не прозвучало.
– Если вас обуревают желания и страсти, –говорил дядюшка Ли, – научитесь смирять их. Иначе вы не овладеете сокровенным . Замутнённому зеркалу вашего сердца будет доступно лишь бытие, вызванное к жизни Именем вещи. Но Бытие и Небытие есть тайна – высшее знание дается лишь проникновением в Тайну из тайн.
Вэй И долго не хотел ни слушать, ни слышать, ни смириться.
– Кругом война и боль, – говорил он, глаза его сверкали, и он вновь напоминал раненного волчонка. – А ты предлагаешь мне забыть кровь, струи которой текли из отрубленной головы моего отца и распоротый кинжалом живот моей матери. Недеяние хорошо для тех, кто удалён от мира. А что делать тем, кого мир вещей коснулся кинжалом или пулей?
– Постигни Дао. Ведь Дао это не только Дух первоначальный, начало Пути, но бесконечное милосердие.
– Милосердие! А где оно? – в такие минуты Вэй удалялся от нас, чтобы бросать в досаде камни в воду и замутить зеркало вод.
Я так любила дядюшку Ли, что сердилась постоянно на Вэя, но дядюшка только улыбался и гладил меня по голове.
– Послушай, что говорит Старец с Берегов Жёлтой Реки, – обращался он к Вэю:
– «Когда отверзаются уста и вздымается язык, горе и немощи неизбежны. Не лучше ли сосредоточиться на внутренней благодати, пестовать и возвращать духовное Семя и Дух, возлюбить ци и говорить реже?».
– Да, – вздыхал Вэй, – если бы весь мир думал так и был так устроен, я бы первый поклонился Дао, потому что тогда все были бы такие, как ты, дядюшка Ли. Но десятки лет Великой войны говорят мне о другом...
Прошли годы. Дядюшка Ли постарел, но был всё также добр и приветлив. Я и Вэй достигли совершенства в своем деле. Мой голос звучал звонко и нежно, выражая все оттенки чувств, которые я хотела передать. Чаще мне легче было спеть, чем сказать, и я видела, как радуется дядюшка Ли, слушая мой голос. Вэй научился превосходно управлять своим телом. Он стал рослым красивым юношей с густыми чёрными волосами и совершенным телом. Мои маленькие груди набухали, когда он только смотрел на меня.
Вэй внимательно изучал всё, что давал ему дядюшка Ли, но так и не смог смириться с бесчинствами и опустошением, царившими на берегах Жёлтой Реки. Он часто цитировал любимый стих из Лао Цзы:

Когда Великое Дао пришло в умаление,
Явились «милосердие», «справедливость» и «долг».
Когда вышли наружу мудрость и знания,
Возникла большая ложь,
Когда между родственниками воцарились раздоры,
Возникли «сыновняя почтительность» и «родительская забота»,
Когда в стране начались беспорядок и смута,
Явились «верные подданные»…

Эти горькие строки так верно отражали чувства Вэя!
Со временем мы стали частью легенды о дядюшке Ли. К счастью, никто из посторонних не догадывался, что испытывали мы, его приёмные дети. Потому что для нас пришло время любви, и она расцвела, как цветок хризантемы, пышно и ярко. Теперь мы больше времени проводили друг с другом, чем с дядюшкой Ли. Мои глаза не могли оторваться от Вэя, а он, сидя у моих ног, читал любимые стихи, чаще всего Ли Бо:

Твой, словно облако, наряд, а лик твой – как пион,
Что на весеннем ветерке росою окроплён.
Коль на вершине Цюньюйшань не встретился с тобой,
Увижусь у дворца Яотай под светлою луной.

Мне льстило, что стихи, посвящённые одной из самых красивых женщин Поднебесной Империи, теперь предназначены мне.
Мы продолжали свой путь, но теперь он был для меня вдвойне приятен и легок.
Между тем что-то изменилось вокруг. Всё меньше воинов попадалось на нашем пути, всё больше полей было засеяно рисом и пшеницей. Воины, наслышанные о нас, почтительно уступали нам дорогу. Произошло чудо. Дядюшка Ли, вооружённый только своей скрипкой и своими знаниями, одержал Великую победу. Он даже выпрямился, как струна на его скрипке. Его слова и дела разили вернее, чем стрела, пущенная из лука.
Сколько бы ни длилась война, она когда-нибудь кончится. Закончилась и эта страшная война, длившаяся 50 лет. И победу одержал дядюшка Ли, потому что Дао дышит во всём. Именно это понимание сумел вернуть дядюшка Ли народу.

Великое Дао разлито повсюду,
Оно может быть и справа, и слева,
Всё сущее произрастает на нём безотрывно.

Выполнив свою миссию, дядюшка Ли почувствовал себя уставшим. Мы купили маленький домик на берегу Жёлтой Реки и наслаждались покоем и тишиной.
Весною во дворе цвели вишни и яблони, а осенью расцветали хризантемы. Но более всего радовали яркие пионы, в которых утопал наш маленький сад, и небольшой ручей, протекавший через него к берегам реки. Дядюшка Ли целыми днями сидел у ручья, в тени деревьев, и лицо его было умиротворённым и просветлённым. Три спокойных года, насыщенных взаимной любовью и размышлениями, поэзией и музыкой провели мы в этом доме. Но ничто не вечно в подлунном мире. Когда-то мы все вступаем на Вечный Путь.
Вчера мы похоронили дядюшку Ли. Сотни людей пришли проститься с ним. Я спустила урну на воду, укрыв её цветами белых лилий. Так хотел дядюшка Ли. Вопреки обычаю и учению Дао, я плакала, жалея о расставании, и не скрывала своих слёз.
Сегодня я проснулась в объятиях Вэй И. Его чёрные волосы перемешались с моими волосами. Руки и ноги наши сплелись, как ветви ивы, колеблемые ветром над водой.
– Когда я погружаюсь в тебя, – шептал он мне, – я словно опускаюсь в чашу лотоса и, опьянённый его ароматом, чувствую мир, как единое естество.
Раньше я видела прекрасные закаты. Теперь я увидела прекрасный рассвет. Багровое солнце выбросило яркие лучи на горизонте, а потом внезапно поднялось над рекой, золотое, заставив светиться золотом всю Жёлтую реку. Золотой рассвет прекраснее и дороже всех богатств мира, потому что он – это поцелуй Вэй И, нежное прикосновение его руки, трепетный ветерок его дыхания. Я с благодарностью подняла глаза к небу и увидела в облаках весёлую улыбку дядюшки Ли.


В рассказе использованы тексты из «Книги пути и благодати» Лао Цзы, перевод и комментарии И.С.Лисевича; стихи китайского поэта 8 века Ли Бо, перевод В.Алексеевa.







следующая Василий БОРОДИН. ПУСТАЯ НОЧЬ
оглавление
предыдущая Анна ЛАВРИНЕНКО. ГОРОД, КОТОРОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО






blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney