ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 27 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Aлександр ШИШКИН. СПЕЦИФИЧЕСКИЙ ЗАПАХ РАЗОГРЕТОГО ТЕЛА ПОСЛЕ СОЛЯРИЯ



aвтор визуальной работы - Merche



***
Шашлычник с сарацинскими глазами
Как геликоптер раздувает пыль
Фанерными своими лопастями,
Он запах мяса заставляет плыть,
Не прослезившись. Чувственное диво –
Среди степи натопленный асфальт
Блестит буграми почерневшей сливы,
Над маревом гудит Державина строфа
И жар дрожит в безумье нелюдимом.

Дюралевые выбелив бока,
Скребётся о песок, как лампа Алладина,
Вагонная корчма – сбежав от астмы хат,
Дымит походными казачьими котлами.
И грузный MAN, и ветреный Peugeot,
В седельной упряжи покачиваясь, лбами
Упрямо бьются в солнечный ожог
На чёрной через вечность переправе.
Доспехи их горят. Но против сарацин,
Сеть запаха набросивших в пространстве,
Не устоять. Кровь тормозящих шин
Кривой рекой спекается к шинкарству.

И снова шлях чумацкий – как Ясон -
Пытается понять, войдя в чужое царство,
Зачем же выбран он?
К чему его мытарства?
И золото степи, что пыль в его руно.
Светильник падает, пылает свод небес,
Темнеет свет в пульсирующей вене,
Лишь сухостой шуршит слабее и слабей
И пепел веется под тонким дуновеньем, -
И если мыслит Бог, то мысль Его есть сон
Над степью, пропустившею мгновенье
Со Дня Творения, где создан горизонт,
До песни тягостной, как лунное затменье.



ПЯТИХАТКИ

Негоциант из-за порожья
Привозит странный мир трехмерный,
И девушки из форм порожних
Вливают плоти интровертны
В блестючий облик заполошный.

Ох, эти марева покаты
И громким смехом наделёны,
И в каждой чудится брюхата
Хохлят`ска хатка побелёна,
Цветис`та, хоть и не богата.

И сквозь каштановые свечи
Идут, прицокивая взглядом,
Им не к чему дыханье речи,
Когда в груди огонь менады
Их освещает безупречно.

За побелённой колоннадой
У входа к тонущему парку,
Их ждут кентавры, влажно глядя
Истомой пышущих испарин,
И ржут в предчувствии надсадном.

Из тени выхватив пространство,
Вмиг разрываются в объятьях -
Трехмерность от негоцианта,
Копытом втоптанные платья,
Орфей во тьме поющий стансы.


***
Туман и полная луна желтком глазуньи на тефлоне ночи.
Въезжаем в заграничную жару.
Армянский украинец Ай-вазовский свой зуд истомный
Степи передал с таким же с пылу – с жару ароматом.
Куда бежать? Мизгирьная тоска, что два соска под простыней вагонной,
Наброшенной в задушенном плацкарте, куда-то в Уж-город,
В неведомую ночь, распаханную степь, задымленную глотку,
Всё тянущую терпкий самосад тяжёлого, как лепень, возрожденья,
Прошедшего в казацких сапогах и смытого с рассохшейся дороги
Кабацкой песнею, губастою шинкаркой и пылью с непонятным выраженьем
Рябого богомазного лица. Дорога катится, стучит, что два яйца,
В пасхальную пупырчатую горку, и девушка, припухшая спросонья,
Ночнушку поправляет без конца, не понимая – терракота
Светильника её обожжена огнём, заложенным в нетленной части мира.
Луна как заяц шарит по кустам, и глазу между «жинкой» и луною
Болтаться в пустоте своей легко – короткая российская верста
Пологою железною рекою сливается слезинкою с листа,
И если бы дотронуться губами до этого нежнейшего потира,
То приобщиться к вечности покоя средь потной суеты левкоя
Промеж горошка, саженого для естественного удобренья поля,
Свободно можно.
Выйди из купе, дойди до сплошь железного сортира
И выдай, как при сотворенье мира, все три среды! –
Жизнь потная идёт в заезженном до проседей вагоне:
У тамбура звон склянок пив-воды, застрявший в ухе с золотой серьгою,
Кидают в тьму дымящие понты, угольных искр, табачного припою,
И ходят пьяной поступью менты, братаясь с воздухом в родное и нагое...
Ты гонишь, ты не годен, ты тамбов-ский волк – товарищ по несчастью,
Ты в город, шелушённый, как початок, как лопнувший каштан, свои мозги,
Поджаривший подольски «на асфальту», безграмотно, почти что от балды,
И с голоду, между застывших шкварок от Сковороды -
Яичницы небесной озаренья, – ты едешь в город мудрости сожрать.
И я, твой раб – бессмысленное пенье,
Минервой из шерстеющих ушей уже почти достал, как сваренный рапан,
Мысль. Съежилась – никак не отстаётся. Беда, бессмысленно, бормотно, но крадётся
В осьмушку и в петит издаться в три конца.
Ночь, проводник, курортная пора
Куда меня несёт из тёплого подушья? Отчётлива луна и девушка в удушье,
Раздвоенность лица в окне, но не двойник, что было б круче,
И сдуру брянский пограничник лезет в душу: – Где взял? Куда везёшь?
Задекларируй! – Душа, что контрабандная трава, душиста и пьяна,
Кричит: – Подикась, выкусь! - И рожа пусть крива и неисправен прикус,
И с рожей, и с душой по ночи проберусь таманьским белоглазым молчуном,
Здесь мирным и честным контрабандистом засну под белым парусом простым.
Таможенным досмотром у виска ночь скрутит козьюногу-безымянку
И выкурит у тамбурной печи. Я там смолил, пока луна свалилась
Девичьим плеером в бульварные кусты – ищи-свищи невинность терпких уст.
Но меж платформ возник вокзал – в ампир одетый, пьяный офицер
В парадной форме – дивно и смешно. Луна опять висит
Фингалом, фонарем, невнятным текстом из поминок Финнегана
Иль мертвым лебедем Плисецкой на полу. Какая у небесного светила
Живучесть обнаружилась. Пора! – забраться за пределы Конотопа,
В хохляндию – великую державу, энеевскую жлобизну,
Там выколют акации глаза под неусыпный стрекот засохшего любовника зари.
Окно открыто – жовто и блакитно приветствие из материнских уст.

Проснись, девица, твой сорокапуст закончится до нового потопа,
В плену садов, под нищенский аккорд стареющего бандуриста,
Под гогот белогрудый жирных гусей, – исчезнут надоевшие угри.
И тонких связей томная прохлада тебя коснется трепетной рукой.
Пророчество се сбудется, а мне осталось сна на парашютных стропах
Меньше часа. Опять раскрыло утро купол, расцвеченный немыслимо шелками,
В ременных сочлененьях – упаду
И буду видеть сны, что далеко,
И буду на собачьей мове лаять
Слова любви, позора и тоски,
Разбросанной в могильниках нетленных.
16.07.03


***
В зеркальце обратного вида
Убегающая дорога, нагоняющая машина.
Много ли надо? Ох, братец, много
В машине, что пока не добита:
Седина, да морщины,
Голоса, да остроги.

Убегает во тьме дорога,
Огоньки приближаются
Сигаретною красною тягой.
Не накуришься понемногу,
Пожалуй,
Пока не закончится эта бодяга
Российского Бога
От Мурманска к Хабаровску,
От Норильска до Таганрога.
Позатянуты черным матросским ремнём,
Рваным, тресканным,
С позеленевшею бляхой.
13.07.03






***
Над Приволжской железной дорогой
Гудит в проводах напряженье,
Жар струится и делает скользким пологий
Склон. Вступая в звуковое сраженье
Кузнечики волной подлетают
В направлении "без", в направлении "через".
Хронос, дурманный летаргик,
Чистит от запекшейся глины свой череп,
В заскорузлые русла всыхают лягушки,
А бездушные птицы их шкурки пустые съедают.
Этот рай заселён – мы по рельсам заглушим
Тонкий звон этой степи перестуком кандальным,
И, выбрасывая наружу:
Из под чипсов пакетик,
Пустую бутылку от пепси,
Не пытаемся больше ответить,
Что мы делаем в этом движении от Чувашии до Пресни.
13.06.05 АП


***
А.Монастыренко

Ну что, фебруарий, не спится? Тоска?
Над шляхом донецким, почти у виска,
Висит антрацитная ночь? Материнский
Невнятный, но всё же родной, бормоток.
И пишется только по несколько строк
О дальнем, о тёмном, о близких.

Не будем, не будем кричать о неясном,
Что нами проглочено горькой слюной,
Где между согласных не ставится гласный
В редукции слюдяной.
Не будем пейзажи свои из Непала
На одеяла подружек менять,
И терриконовые покрывала
Пусть так же обнимут меня.

Написанное проплатим, отснятое оповестим.
И что это за полати? – где нету последней кровати,
Где мы в одиночестве спим?
Над шляхом, в дичающем поле,
В азовском слоистом боку,
Нам ухо цыган не проколет –
Татарин отрубит башку.
25.02.03


***
Специфический запах разогретого тела после солярия.
Дымка над морем. Медовый Спас.
Александр всё безудержней рвется сразиться с Дарием
Под вечерний намаз.

И янтарный песок под ступнями скрипит удавленный
Летним круговоротом, размоловшим акваторию дня.
Время, сваленное в подвале,
Вылезает в учебниках сентября.

Стоит надеяться, что старческое бессилие ясеня
В позеленевшей коре, пока не очнулась заря.
Детство превращается в юность засветло,
Зажимая зубами на ленточках якоря.

Тальк от крыльев бабочки мешает смотреть телевизор.
Ночь бубнит сквозь собачий лай.
Звезды смотрят на Землю сквозь воздушную линзу,
Точно Виндзоры на Британию, не опуская чела.
14.08.06




***
Божий промысел больше похож на умысел
В этой знакомой, кажется, до боли стране,
Где петарды и выстрелы не различимы и грубы,
Точно руки, примерзающие к трубе или броне,
Где пятнисто-джинсовое небо застёгнуто
На блестящую медную – Lee – пуговицу луны
И зашторивается, и ёгнуто
Изучает тело с внутренней стороны.
Все, входящие в сопротивление
Беглому огню проносящихся уличных фонарей и реклам,
Вспоминают детское откровение
Первых библейских скупых телеграмм.
Здесь бессилие злости вросло в беспомощность
От неправильной обуви и стрижки ногтей на ногах,
От авитаминоза мысли овощи
Заморожены и расфасованы по слогам.
Паюсная улыбка в прозрачной таре
Телевизора не поддается еде –
Только злоумышленник знает тайну и тянет, и тянет
Петлю времени...
23.12.06






 следующая Инна ИОХВИДОВИЧ. ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ ЖЕНЩИНЫ
оглавление
предыдущая МЕРЧЕ (Каринэ Арутюнова). ПЕПЕЛ КРАСНОЙ КОРОВЫ





blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah




πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney