ART-ZINE REFLECT
REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 30 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ
Григорий ЗЛОТИН. Кюне и Лаубе.
Курляндские фрагменты
Ёё
...когда в годы своей бурной юности он увлёкся прикладной
Пятого августа 1942 г., путешествуя с экспедицией Жана-Батиста Буридана (см. нашу статью о т.н. «дилемме покоя» — прим. перев.) по неизведанным чащобам в низовьях Курляндской Аа, Кюне обнаружил целую колонию квазиразумных организмов, не упомянутых у Брема. К величайшему изумлению как самого Кюне, так и главы экспедиции Буридана, аборигены прекрасно знали о существовании этих существ и на своём варварском диалекте земгальского называли их «ёё» (по-видимому, из древнепрусского joggo («туго натянутый»), восходящего, в свою очередь, к протоиндоевропейскому *ий(го)го — «прыгать» или «упружить» — прим. перев.). Сообщая о своём открытии Е.В. Герцогской Академии Наук в Митаве, Кюне так описывал их внешний облик и повадки (далее следует авторизованный перевод с куршского диалекта (п-)русского языка, которым Буридан и Кюне пользовались в экспедиции; стиль и орфография подлинника сохранены — прим. перев.):
«Хотя сделанные нами позднейшие наблюдения и опыты показали, что Ёё представляет собой recht gewöhnliche (достаточно обычное — прим. перев.) всеядное стадное млекопитающее, величиной примерно с крупную кошку, однако в силу своей необычайности внешний облик этих существ вызывает, на первый взгляд, удивление и даже страх. Туловище Ёё выглядит правильною сферою, так что небольшая голова, соединяющаяся посредством короткой и толстой шеи с туловом, почти совершенно сливается с этим последним. Подобным же образом лапки Ёё, нелепо толстые и короткие, едва показываются из-под шарообразного тела. Единственным членом, резко выдающимся в образе Ёё, выступает ея чрезвычайно тонкый и длинный хвостъ, долгота коего простирается у взрослых особей иногда до одиннадцати саженей и более.
Ёё живут общинно или стаями, собираясь в клубках в зарослях падубов, в крайне отдалённых и диких местностях Земгалии, особенно — в совершенно неосвоенных ещё хуторянами низовьях р. Аа, где у Ёё нет естественных врагов. Свою молодь они взращивают совместно, и отпочковывание от родного клубка в целом порицается, хотя старшие Ёё и допускают, что в самой природе Ёё заложено имманентное стремленье взъискивать новых путей. Когда молодые Ёё достигают зрелости, то выбираются из родного клубка и начинают медленно, но верно уходить прочь, дабы основать новую колонию на девственной земле, подале от тесноты и злобной возни, коя неизбежно сопровождает обитание на тесных квартирах (в своей характерно поэтической манере Кюне, очевидно, говорит здесь о внутривидовых механизмах противодействия перенаселению — прим. перев.).
И тогда хвост выступает на сцену, дабы съиграть свою роковую роль в этой драме жизни. Чем долее усиливается Ёё убежать родного гнезда, тем более натягивается длинной и упругой уд сей; так что немногие одолевают неумолимое его притяженье. Ибо сказано: «по прошествие [...] дней паки найдешь его». (Кюне цитирует Изборский Кодекс, столбец 12, стих 64 — прим. перев.); так что побегав вдоволь по лесу, молодые Ёё со временем возвращаются ровно в ту же точку, откуда онѣ и вышли, покидая свое нежное отрочество. Не так ли и мы: стремясь ещё въ юности...» (пробел в рукописи — прим. перев.).
«Предлагаемая линнеева номенклатура вновь открытаго вида: Sisyphus vulgaris Kuehnae».
P.S. Прим. переводчика:
Существование Ёё нашло свое отраженье в эпосе аборигенов Нижней Земгалии, где были обнаружены первыя известныя науке колоньи Ёё. Старожилы дер. Кляйн-Мариенталь, что в 11-ти верстах к ю.-западу от Газенпотта (Айзпуте) напели известному этнографу Э.Н. Лаубе следующий куплет (перевод с нижнеземгальскаго — прим. перев.):
«У Ёё — четыре ноги,
позади нея — длинной хвостъ;
Но трогать Ёё не моги
за ея малый ростъ,
малый ростъ».
Герцога Лауэнбургского чтение
В ночь на первое апрѣля, в тезоименитство Канцлера, Кюне не спалось; в перегретом сознании привычные мысли гонялись друг за другом вкруг оси несна, словно канонерские лодки близ Уолфиш-Бея,
...когда утром, ещё с чашкой дымящегося чёрного и со свёрнутым в трубку свежим нумером «Курлэндер Нахрихтен» подмышкой: он выходит за порог, оглянулся, переступил, вернулся, повертел ручку уже запертого на два оборота з., переступил, оглянулся, пошёл было дальше, нет, Отченаш, перекрестился на восток, опаздываю на конку семь-ноль-две, уволить садовника, Богородице Дево радуйся, молочные бидоны передвинуть на три сажени влево, розы, Достойно есть, перекреститься, розы, льва из гимназии привезёт на извозчике гуверна., велеть остричь розы, Царю Небесный, сейчас залает большая собака колбасника на углу Штайндамм и Рыночной, Верую, сейчас залает, сейч... — то это не молитва, думал Кюне, это не молитва, а заклинание;
...когда около четырёх часов пополудни, чудом оказавшись дома, Кюне вышел в палисадник: сломленная пополам солнечная пика легла теперь поперёк свежевыбеленной стены и, словно одышка при беге за вагоном трам., колола в грудь; небо, отдавая последнее, умудрялось быть разом голубым и фламинго, тени росли и ползли; даль, ещё не закрывшись, дышала; Кюне положил горячие ладони на прохладную, шероховатую поверхн. стены сада и уронил голову на руки: не бежать, хоть бы единую четверть часа не бежать, Господи, помяни мя, егда приидеши во Царствии Твоем... — Ныне же будешь со Мною; это молитва, думал Кюне бессонно, это молитва...
Неотвеченные письма
Кюне никогда не отвечал на письма — и уж тем более, разумеется, никогда не читал их. Распечатав, он внимательно изучал вложенные в письма фотографические карточки, затем бегло скользил взглядом по строчкам, но тотчас же возвращал листки в конверт и прятал его в особый сундучок. Все письма Кюне бережно хранил в этом сундучке и никогда их оттуда не вынимал.
С книгами и музыкой он поступал точно так же. Кюне любил покупать книги у букинистов: во-первых, оттого, что был скуповат и не умел платить полной цены, а во-вторых, потому что любил по старой памяти затхлый и странно волновавший его запах пожелтевшей ломкой бумаги и осыпáвшихся корешков. Накупив множество книг, Кюне ставил их на полки и любовался золочёными переплётами. Иногда он вынимал том, развёртывал его и перелистывал несколько страниц. Но читал Кюне редко и совсем не то, что стояло у него на полках.
Услышав премилый вальс Венявского или страстную сонату Листа, Кюне аккуратно записывал в карманную книжечку названье вещи и ея тональность, и всякий раз полагал в своем сердце непременно послушать её на досуге. Но досуг отчего-то никогда не наступал, и Кюне поэтому лишь увлеченно грезил о том блаженном времени, когда, отложив всякие попечения, он одной сплошной волной всё прочтёт, и прослушает, и переживёт. А пока, когда среди забот выдавались часы досуга, Кюне тратил их на пустяки.
«Как же может быть иначе? — утешал его Лаубе. — Ведь таким вихрем пронеслась над тобой жизнь, что ты не смеешь ещё даже составить и свой собственный архив. Куда уж там до архивов чужих, пусть и когда-то близких тебе людей?!»
Кстати, на письма Лаубе Кюне отвечал неизменно и не откладывая. Но Кюне и Лаубе жили на соседних уличках очень маленькаго среднеевропейского городка
и, словно Гёте и Шиллер в Ваймаре,
переписывались главным образом
для истории.
Коробка псов, ibidem
...кроме того, Кюне и Лаубе различались в подходах к проблеме спящих псов.
Кюне, происходившему по отцовской линии из дворян, досталось в наследство целое множество спящих псов, но семья была разорена, отцу, Иоганну Августу Кюне, преследуемому кредиторами, пришлось спешно уехать из Курляндии, так что дети росли всё время в пути, в переездах, в изгнании, а потом отец скоропостижно умер, и Густаву Ивановичу, навеки лишенному покоя семейного насиженного места, нужно было проявлять чудеса неослабной, всегдашней зоркости, чтобы не разбудить спящей своры; Лаубе же...
Лаубе же посчастливилось: он, правда, тоже вынужден был уехать из Курляндии, но не столь скоропалительно, как Кюне, и не так далеко; осев в Литве, в качестве постоянного гостя у кн. Курбского, Кюне жил, как известно, в полуразрушенной, но ещё изрядно удобной башне в шести верстах севернее Мемеля; псов у него, положим, тоже было порядочно, быть может, и не меньше, чем у Кюне, но...
...но, по счастiю, все они были вывезены из Митавы в одной большой коробке из-под шляп:
так что если туда не заглядывать,
нипочём не разбудишь.
Containment: мировоззрение
Годы хаоса оказали на Лаубе неожиданное действие:
Уже живя в комфортабельном изгнании,
в тиши и уединении круглой башни,
что в шести верстах к северо-западу от Мемеля,
Лаубе пал жертвой необузданной страсти к порядку,
частным случаем которой стало маниакальное стремленье
найти каждому предмету свое подобающее,
рационально обоснованное место,
а кроме того, заключить этот предмет
в соответствующий случаю контейнер.
Нет, человеком в футляре Лаубе не стал:
напротив, он был еще жовиальнее,
нежели прежде,
и, как раньше, жуировал жизнью;
но просто так сложна и неряшлива была вокруг него
эта самая жизнь,
так царапала его своею неподстриженностью,
что Лаубе то и дело норовил заключить
особенно лохматые концы
в какой-нибудь несессер;
а главной выгодой такого решенья было,
как он уже знал по опыту, то,
что заключенные в ящичек предметы
как бы переставали существовать;
во всяком случае, вели себя ненавязчиво,
и если и попадались на глаза,
то представали в форме параллелепипедов;
Ну а с параллелепипедами
Лаубе мог справиться почти всегда.
Итак, речь, как и прежде,
шла об упразднении естества.
Лос-Анджелес.
следующая Андрей ЛЕВКИН. Мол.
Глава из романа «Марпл»
оглавление
предыдущая Гунтис БЕРЕЛИС. Комментарий как жанр прозы
blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah
πτ
18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона
(ↄ) 1999–2024 Полутона
Поддержать проект
Юmoney