ART-ZINE REFLECT


REFLECT... КУАДУСЕШЩТ # 38 ::: ОГЛАВЛЕНИЕ


Андрей Боронихин. КОТ ФУФЕЛ (Новогодняя сказка)




На улице стояла противная погода. Сырая и ветреная. Снег, если шел, то такими крупными хлопьями, что попадая в голову пешехода, залеплял сразу пол-лица, словно наволочка, сорвавшаяся с бельевой веревки. Упав на асфальт, снежинки лежали ровно полторы минуты, а после таяли, оставляя темные пятна.
– И это новый год! – безумные клерки разных возрастов неодобрительно качали головами, перекидывая недоумение друг другу, как перекидывали бы спущенный мячик пациенты сумасшедшего дома.
А за окнами печальные бурые деревья качались утвердительно:
– Да, это новый год и есть.
И хотя, к вечеру, мокрый снег закончился и ударил сильный мороз, клерки уже не внесли корректив в свое мнение о погоде. Они вообще редко обращали внимания на один предмет дважды в течение дня.
Лидочка была еще молодым клерком, живо, по много раз интересовалась происходящим вне яркого конуса настольной лампы или за мутными стеклами двойных оконных рам. Уличным движением интересовалась. Прохожими. Возможно, по этой причине к ней прохожие привязывались. Чувствовали на себе чужой заинтересованный взгляд и немедленно просили телефон, чтобы позвонить, или просто мелочи, улицу спрашивали, как пройти. Приставали к Лидочке и мужчины, и цыганки, даже милиционеры, если к вниманию посторонних граждан чувствительные.
Сегодня, 31 декабря, более всего прочего Лидочка думала о празднике Нового Года. В связи с наступающим через 6 часов следующим годом со службы ее отпустили пораньше. Шеф, испытывая очередные финансовые трудности, денег не дал, но твердо обещал заплатить то ли к Рождеству, то ли еще когда-нибудь.
Так и пошла Лидочка к дому, прикидывая, как отметить праздник при практически полном отсутствии средств. И о том она думала, что главное не подарки, а настроение праздничное. И о том еще, что настроение настроением, но имея в кармане чуть больше ста рублей, надо купить вещь, какой-нибудь символ новогоднего веселья. Лидочка заколебалась в выборе между бутылкой шампанского с одной стороны и новогодним пластмассовым подсвечником в форме венка из дубовых листьев с алыми лентами – с другой. С некоторой грустью остановилась на шампанском. Во-первых, на венок денег могло не хватить, а, во-вторых, советское шампанское вкупе с красноносым Дедом Морозом и Снегурочкой с ресницами синими, длинными как у жирафы – это, возможно, сам Новый Год и есть.
Деда Мороза с охрипшей внучкой можно было наверняка встретить после полуночи во время гуляний на площадке перед районным рассадником культуры – кинотеатром "Звезда", а вот приобретением шампанского следовало озаботиться заранее и заглянуть в магазин.
Поскольку идти до дома пешком было холодно и далеко, более всего для передвижений подходил трамвай одиннадцатый номер. Очень не хотелось тратиться на проезд, но на этом маршруте Лидочку узнавали и билета у нее не спрашивали.
На остановке топталась совершенно опустившаяся старушка.
– Подайте Христа ради на... – нищенка рассмотрела Лидочку и рукой махнула, фразу не договорив.
Когда Лидочка следом за бабушкой забралась в трамвай, заметила, что на плече у старушки, придавленная желтой ладонью, сидит ужасающего вида крошечная кошка. Длинное тельце несчастного животного венчала непропорционально маленькая голова с крысиной мордой. Шерстка у кошки росла короткая, жесткая, цветом грязно беленькая с коричневыми пятнами, более всего напоминающими плевки кабачковой икры. Между мускулистыми и длинными, как у зайца, задними лапами поджался треугольный практически голый хвостик.
Старушка, ощутив Лидочкино внимание, откликнулась:
– Вот, милая барышня, котик. Он прекрасно подойдет к вашей шубке.
Шубка у Лидочки была искусственная, зеленая. Не успела она указать на всю несуразность предположения, как взяла старушка котеночка за шиворот и посадила Лидочке на грудь. Процедура дарения оказалась настолько неожиданной и быстрой, что Лидочка сначала опешила, а потом инстинктивно, забыв обычную застенчивость перед чужими людьми, попыталась стряхнуть с себя подарок. Мелкое животное намертво вцепилось в ярко-зеленый, длинный, как болотная трава, мех и сразу стало искать сосок.
– Я не могу, бабушка.
Лидочка по-настоящему испугалась перспективе тащить на себе уродливого кота у всех на глазах и еще раз пробовала отцепить его от искусственной шубки. Тот не давался.
– У меня нет никакой возможности содержать животных.
– Ниче-ниче, он тебе еще счастье принесет, Фуфел, – мимоходом окрестила старушка котика, отвернулась и заковыляла к просторному сидению в хвосте вагона, откуда сразу же, зажимая носы, сорвалась пара приличных пассажиров.
Лидочка застыла в нерешительности. Животное расценило прекращение попыток оторвать его от шубы как капитуляцию и прикрыло глазки. Был котик такой доверчивый и жалкий, что Лидочка не знала, что с ним делать. А тем временем на них во все глаза пялились совершенно посторонние пассажиры. Лидочка от смущения сошла раньше своей остановки.
Далее до магазина добирались пешком. Вернее сказать – Лидочка шагала, а Фуфел скакал верхом на Лидочке.
Магазин располагался в монументальном сталинском доме, и двери его были тяжелы, будто выкованы из меди. Лидочка никогда не открыла бы их, если не удача. Подросток мужского пола, здоровенный как шкаф, шагнул следом, оттеснил ее, рванул на себя ручку и совсем уже собрался пройти мимо, но увидел Фуфела и замер.
Лидочка, используя шанс, пискнула от неожиданности «мерси» и протиснулась мимо обалдевшего истукана внутрь.
В далекие героические времена выдающаяся обстановка магазина была призвана вызывать благоговейный трепет. Высоченные своды, белоснежные потолки, гранитные колонны с завитушками коринфских капителей многие лета дисциплинированно исполняли функцию предмета гордости надменных москвичей и удивления приезжих оленеводов и хлеборобов-ударников. На маленького человечка в шляпе пирожком, в бостоновом костюме с широченными брюками, человечка, командированного в столицу из тихого провинциального городишки, стены из зеркал, дубовые полки, позолота и лепнина оказывали действие подобное тому, какое пирамиды древнего Египта - на флегматичного кочевника.
Но окончилась грандиозная эпоха, в моду вошла сначала безвкусная скудость, а после пошлый прагматизм, и особенно яркое на фоне массового потребления человеков великолепие магазина «Продукты» поблекло. Лепнина частично обвалилась, частично была замазана штукатуркой, потолки вместо побелки покрыли краской, кассы роскошные, как старомодные ландо, словно в сказке о золушке обратились в фанерные будки. Полки стали тоньше, промежутки между полками мельче. Стремление впихнуть как можно больше товаров в единицу объема нагло продемонстрировало плебейскую утилитарность, презрение к индивидуальным сомнениям и выбору. Сами продукты тоже упростились, приобрели вкус одинаковый, вкус общих основных своих компонентов – сои, консервантов и пищевых добавок. Однако главного для цивилизованного человека – названий – продукты не лишились. Точно так же, как не утратил Магазин свой последний оплот, последнее напоминание о былом величии – своих продавщиц.
Монументальные женщины, они все как одна уже десятилетия казались жрицами, занимающимися продажей еды только для отвода глаз. Пусть их солидные торсы теперь окружали кокетливые передники. Пусть на пышных чужих волосах вроде жокеев вздрагивали игривые голубенькие наколки. Выражения лиц этих свирепых кариатид и даже в чем-то менад резко контрастировали и с цветной толпой покупателей, и с пестрым ассортиментом глумливых этикеток современности.
Лидочка с самого детства терялась, разговаривая с продавщицами старой закалки. Общение с ними походило на обращение к оракулу, который, видя тебя в первый раз, уже загодя, авансом, не обещает тебе ничего, кроме неприятностей. Ни доказать что-либо, ни убедить, ни подкупить добродетелью продавщицу невозможно, по причине того, что все эти увертки и фокусы она видела, видит и будет видеть насквозь, а Лидочку знает как облупленную, а если не Лидочку, то какую-нибудь такую же, как Лидочка, а та похожая на Лидочку деточка кончила плохо, потому что была похожа на Лидочку... И само предвидение постыдного будущего, гнездящееся на богатом жизненном опыте, бесспорное узнавание затаившегося в гражданах (а тем более юных гражданках) неощутимого ими самими в своем легкомыслии порока с неизбежностью рока в греческой трагедии заменяло и рок, и трагедию, и порок.
В этот раз Лидочке опять досталась опытная продавщица. Словно скала возвышалась она над прилавком. Выражение ее лица можно определить как сдержанно-суровое. Равнодушно и ровно смотрела она на Лидочку. Тонкая нитка рта, скрытая под слоем свекольно-красной помады, окаменела, казалось, лет двадцать назад.
– Мне бы шампанского... – пролепетала Лидочка совсем неслышно, но продавщица ее услышала и повела бровью.
– Французское, итальянское, «Абрау Дюрсо», сладкое, полусладкое?
Зеркальная витрина за ее могучим, покатым, как у борца Поддубного, плечевым поясом гнулась от обилия бутылок с игристой жидкостью.
Глупо, но Лидочка не ожидала вопроса. Она совсем смешалась, поставленная перед необходимостью немедленного решения, потом вспомнила, что выбор ею уже сделан, и принялась щуриться, пытаясь разглядеть среди обилия разноцветных этикеток знакомую черную и серебряную. Фуфел тоже повернул свою крошечную голову и изучал витрину.
Продавщица направила свой монументальный взгляд на котенка. Выражение ее лица несколько изменилось и теперь читалось так, что Фуфела она тоже уже видела, или кого-нибудь, похожего на Фуфела, но не может вспомнить, когда. Слегка вздрогнув, избавляясь от досадной слабости памяти, продавщица зычным голосом поторопила Людочку:
– Выбирай быстрее!
«А то полка обвалится», – додумала Лидочка за продавщицу, а вслух ничего не сказала. Потому что найти «Советское Шампанское» на полке она не сумела, и у нее задрожали губы.
Продавщица посмотрела Лидочке в лицо, потом опять на Фуфела, вздохнула и постаралась быть услужливой:
– Чего тебе надо, деточка?
Лидочка собралась с духом и пояснила:
– «Советское Шампанское».
– Брют?
Лидочка кивнула, хотя купить ей хотелось полусладкое.
Продавщица, не оглядываясь, словно выплывая в танце «барыня», отвела руку
за спину и одним точным плавным движением зацепила и доставила на прилавок темную бутылку.
На этикетке значилось «Советское Полусладкое».
Лидочка быстрее, пока удачная ошибка не оказалась замеченной, схватила бутылку, а сама протянула комочек влажных десяток.
Продавщица не торопилась брать деньги.
– Конфетки, яблочки?
– У меня не хватит денег, – призналась Лидочка.
– А вот, например, зефир в шоколаде «Термидор», – совершенно бесстрастно продолжила продавщица дальше, – всего 95 рублей за упаковку. На коробке художником Брюлловым изображена гибель города Помпея. Красотища.
Лидочка отрицательно вертела головой.
– К этому шампанскому, деточка, подойдут конфетки... – морщась от унижения, но точно следуя инструкциям, настаивала продавщица.
– Нет, нет, нет, – торопливо мотала склоненной головой Лидочка.
– Шесть пятьдесят, – жирная ладонь прибила кругляшки мелочи к пластику прилавка. – Сдача, – оракул удовлетворенно ухмыльнулась точному совпадению произошедшего с предвиденным.
Лидочка сгребла монетки ладошкой.
– Это у тебя чего, – закончив с официальной частью, продавщица ткнула пальцем в Фуфела.
– Котик, – послушно объяснила деточка.
Фуфел, огорчаясь привлеченным вниманием, снова вжался в шубу.
– Вы понимаете, – Лидочке захотелось объяснить, что она отказалась совершить акт покупки зефира или яблочек, или чего-нибудь еще не из личного эгоизма, не из упрямства, – к сожалению, на конфеты у меня совершенно нет денег. Сейчас.
– Такое страшилище кормит, а на конфеты денег нет, – продавщица звучно огласила свой окончательный вердикт для всей по воле случая собравшейся в магазине «Продукты» общественности.
Лидочка опустила лицо еще ниже и заспешила к мутной от мороза входной двери, зажимая в кулаке горлышко пузатой зеленой бутылки.
Между тем на улице пошел мелкий снежок. Хозяйственные мужички тащили в дом цитрусовые, бутылки и елки. В многоэтажках зажигались целые полосы окон. В темных дворах смутные фигурки, замотанные в яркие шарфы, из-за недостатка света казавшиеся пастельными, форсировали горбатые горки, откуда скатывались с визгом или плачем. Мамаши с хозяйственными сумками формировали группки, издали напоминающие кучки пингвинов в Антарктике.
Полный гулкий глубокий предвечерний воздух был насыщен предчувствием праздника, резким, будто запах мандаринов, и кислым, словно советское шампанское. Останови на улице любого, первого встречного, и спроси его «Что теперь будет?», и он наверняка ответит, что будет темень, прошитая фейерверками, разорванная кристальным пламенем искр бенгальских огней и разноцветными всполохами петард.
– С наступающим вас, девушка! – по обыкновению к Лидочке привязался прохожий. За его плечом трепетал, как лист, еще один незнакомый Лидочке мужчина – вероятно, знакомый первого.
– А что это у вас за мех на воротнике, что за зверушка странная? – нашел нетривиальный, хотя и очевидный повод для общения прохожий – улыбчивый, плотный крепыш. Его товарищ, длинный и худой, качался за его плечом, изредка умильно поглядывая на Лидочкину бутылку с шампанским.
– Да оно живое! – прохожий с испугом отдернул протянутую было к Лидочкиной груди руку, когда Фуфел, ощутив вызывающий запах мужского одеколона, оторвал от шубы непропорционально маленькую голову. Быстро придя в себя, крепыш весело изумился и зачастил, не ожидая ответа, но обращаясь то к Лидочке, то к своему вполне молчаливому спутнику:
– Это что за зверь, неужели кошка... такая страшная... это какая порода... мутант.. сейчас такая экология и свободные нравы, неизвестно что может зародиться.
– Он просто маленький, – защитила Лидочка котеночка.
– Точно, а когда вырастет, тебя съест, – крепыш широко раскрыл глаза в деланном ужасе и утробно зарычал.
– Да ну вас, – отмахнулась Лидочка.
– А я что придумал, девушка, – прохожий приблизился к Лидочке вплотную, – давайте мы с тобой познакомимся. Меня, например, Евгением звать, как Онегина.
Был он коренастым, розовощеким и веселым. Никакого головного убора на
его голове не наблюдалось, и венчик кудрявых рыжих волос просто парил над затылком. Тяжелые веки трепетали, как крылья бабочки. Совсем не похож на Онегина.
– Лида, – скромно представилась Лидочка.
– Не Татьяна, – артистично огорчился Евгений и немедленно предложил, – Пойдем с нами, Лидочка, а то нам без тебя скучно, – интонация его не предполагала отказа.
Лидочка в ответ попыталась обойти кавалеров.
– Мы тебя не обидим, – предупредил Евгений, делая шаг в сторону и преграждая дорогу. – Он вот, – крепыш указал на своего молчаливо качающегося спутника, – вообще летчик. Бросай кота и айда с нами пиво пить.
– Я не могу. У меня муж есть. Он меня ждет, – дважды соврала Лидочка. Снимала она комнату у одного малого. Муж не муж, любовник не любовник, флегматичный горожанин сдавал ей задешево комнату в квартире –бабушкином наследстве. Лидочку он не ждал, постоянно вяло мечтал о чем-то ускользающим, сидя в четырех стенах своей собственности.
– Мы ж тебя не в ларек приглашаем, а в паб импортное пиво пить, – натурально обиделся Евгений.
– Я не могу оставить котенка. Сейчас холодно. Он замерзнет, – привела еще один довод Лидочка.
– Такой боевой котище никак не должен замерзнуть, – протянул тезка Онегина, внимательно вглядываясь в котенка. – Если его возле подвала оставить, он тепло найдет. У него морда такая умная, – Евгений потянулся короткими красными пальцами к фуфеловой голове. Фуфел запищал.
– Нет, я не могу, – окончательно решила для себя Лидочка, – совсем не могу.
– А может нас в паб с котом пустят? – прикинул Евгений, задумчиво вглядываясь в Лидочку.
Молчаливый летчик качнулся вперед круче обычного и пробурчал что-то, смутно походившее на сомнение.
– Нет, я не могу, не могу, не могу, – категорически, бесповоротно отказывалась Лидочка от всех предложений, чувствуя все сильнее вжимающегося ей в бок кота и совершенно ясно различая его ужас перед перспективой быть выброшенным на мороз.
Евгений продолжал настаивать, но тон его постепенно менялся с задорного на просительный. Наконец, он замолчал, помялся еще пару минут, окончательно потерял надежду, отступил с Лидочкиного пути. Его долговязый друг печально качался рядом.
– Ой, пожалеете, девушка.
Они недолго, пока ее силуэт не растворился в затопивших город сумерках, смотрели Лидочке вслед.
А она прошла полтора квартала, миновала два елочных базара, третий обогнула, пересекла снежное поле и оказалась в переулке, ведущем к цели.
На улице окончательно потемнело. Желтыми лужицами воспарили над протоптанной в снегу тропинкой тротуара фонари. До дома осталось несколько минут быстрым шагом.
Котенок, судорожно цепляясь за длинные зеленые нитки шубы, пробрался выше и спрятался от холода за куцым воротником.
У Лидочки замерзли руки. Она засунула их в карманы. Бутылка шампанского покачивалась под Лидочкиной подмышкой, поблескивая в свете фар проезжающих автомобилей.
Согревшийся Фуфел высунул свою острую мордочку из-за ворота шубки, повернул ее к прыгающему в ритм ходьбы серебристому горлышку, потянулся, неожиданно оторвал передние лапы от шубки и вцепился в бутылку, растянувшись и провиснув, как канатный мост.
От неожиданности Лидочка ахнула, ступила на припорошенную снегом ледяную дорожку, поскользнулась, вскинула руки. Бутылка полетела вниз, упала, подпрыгнула и, наконец, сокрушительно лопнула, едва коснувшись темного льда.
Целых пять минут проходящие мимо горожане опасливо огибали окаменевшую от обиды Лидочку и Фуфела, висящего вниз головой у самого подола ее шубки.
Разбитая бутылка дала целую лужу пены. «Значит, хорошее было», – печально думала Лидочка. Первым пришел в себя Фуфел. Он развернулся и полез вверх, обратно к воротнику. Шубка теряла зеленые волокна. Лидочка пошла прочь от кучи стеклянных обломков.
Рассыпаясь песочным светом, над приоткрытой дверью подъезда раскачивалась на ветру лампочка. Лидочка вошла внутрь. Неоднократно подожженные, черные от копоти почтовые ящики упрямо висели на грязно-зеленых стенах. Пахло кошками.
Лидочка поднялась по ступенькам, прошла мимо пары бронированных дверей, закрывающих доступ на лестничные площадки. Их узкие зарешеченные окошки ждали своих надзирателей. Стальную поверхность дверей украшали глубокие бугры и вмятины, будто колотились в них, врываясь внутрь или вырываясь наружу, физически развитые подростки-големы, оснащенные каменными кулаками.
Лидочка не замечала ничего. Ни плевков, ни окурков, ни распахнутой вонючей пасти мусоропровода на четвертом этаже, ни безграмотной надписи «Шура бляд».
Тихо встала на бурый от грязи коврик – наследство бабушки Василия. Тихо позвонила в дверь.
Ключи ей Вася не давал из осторожности, мотивируя тем фактом, что всегда дома.
Дверь отворилась немедленно.
– Что, пришла? – равнодушно заметил Василий и почесал себе левую ягодицу.
– Вот, – выпалила Лидочка, – у меня для тебя подарок, шампанское разбилось, котенок некрасивенький.
– Ну, пусть живет, – буркнул Василий, а потом развернулся обратно в комнаты.
И Лидочка его страшно полюбила.



следующая Галина Туз. «КОЛДУЙ, БАБА, КОЛДУЙ, ДЕД…»
оглавление
предыдущая «Home, sweet home»






blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah blah





πτ 18+
(ↄ) 1999–2024 Полутона

Поддержать проект
Юmoney