| ПРЕМИЯ - 2005
| ПРЕМИЯ - 2006
| ПРЕМИЯ - 2007
| ПРЕМИЯ - 2008
| Главная страница
| Положение о премии

| АВТОРЫ

| Полина Калитина
| Катя Непомнящая
| Александр Агарков
| Марика Гагнидзе,
  Ирина Квирикадзе

| Андрей Беличенко
| Андрей Пичахчи
| Марианна Гейде
| Олег Шатыбелко
| Анна Гончарова
| Марина Хаген
| Татьяна Мосеева
| Анастасия Денисова
| Иван Марковский
| Елена Харченко
| Илья Риссенберг
| Михаил Зятин
| Данил Файзов
| Наталья Ключарева
| Тимофей Дунченко
| Кирилл Пейсиков
| Виктор Иванiв
| Сергей Тиханов
Номинация от журнала "РЕЦ" № 15, 2004.
Выпускающий редактор Павел Настин.
trishna@yandex.ru


Автор: Марианна Гейде.

Биография:
Марианна Марковна Гейде, родилась в г. Москве, закончила философский факультет Российского Государственного Гуманитарного Университета, живет в г. Переславль-Залесский Ярославской обл. Публиковалась в различных периодических изданиях и альманахах. Шорт-листер сетевого конкурса Тенета (проза), шорт-листер премии Дебют-2002 (малая проза), лауреат премии Дебют-2003 (поэзия). Книга стихов "Время опыления вещей" в серии "Сопромат", Москва, ОГИ., 2005.
Электронные публикации:
Страница на сайте "Молодая литература": http://vernitski.narod.ru/heide.htm
Страница на сайте "Полутона": http://polutona.ru/mariannah
М. Гейде. Интегралы (сетевой проект "Школьный урок в моей жизни"): http://www.vavilon.ru/inmylife/04geide.html
Речь на вручении премии "Дебют": http://www.topos.ru/cgi-bin/article.pl?id=1916
Электронные версии бумажных публикаций:
"Октябрь" №12, 2001: http://magazines.russ.ru/october/2002/12/oct-12-07.html
"Вавилон" №9. М., 2002: http://www.vavilon.ru/metatext/vavilon10/geide.html
"Крещатик" №3 (21), СПб.: Алетейя, 2003:
http://www.kreschatik.net/issues/21/poetry/geide.htm
"Литературная газета" № 44, 2003:
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg442003/Polosy/art8_3.htm
"Арион" № 3 2003: http://magazines.russ.ru/arion/2003/3/gei.html
"Новое литературное обозрение" №62, 2003:
http://magazines.russ.ru/nlo/2003/62/geide.html
"Вавилон" № 10. М., 2003: http://www.vavilon.ru/metatext/vavilon10/geide.html



Апокатастасис


- Вы это уже говори-иили, я помню...

В какой-то момент начинаешь слышать эту фразу часто, слишком часто, и тогда понимаешь, что ты говоришь больше, чем делаешь; в какой-то момент перестаешь это и говорить, предпочитая вместо этого самому закончить фразу, чтобы уберечь собеседника от ощущения, что он говорит больше, чем делает, и тогда вы оба превращаетесь в какого-то тяни-толкая, у которого вместо хребта фраза, начатая одним, законченная другим и от этого уже ничья, мертвый штырь, согнанный из более-менее хорошо подходящих друг к другу позвонков, сквозь которые течет чуть-чуть мозга, думающего, верно, о чем-то совсем другом...

Шестого января високосного года молодой прозаик, поэт и человек-амфибия Д. прислала нам в подарок две фотографии, изображающие девушек, больных анорексией, написав, что она от них в полном шоке. Седьмого января мы отослались двумя аналогичными фотографиями, дабы показать, что мы тоже не лыком шиты. Фотографии изображали меня. Но я отвлекся, совсем отвлекся, я начал с другой головы, слушайте дальше.

Проходя через полупрозрачную весну, когда снег уже, а листва еще не скрывает тяжеловесную купольную округлость, рассказывал Л.С., потому что начиналась монастырская стена: жили в монастыре, в женском, как это ни глупо звучит, в то лето мне опротивели всякие литеры, потому что стало окончательно ясно - мне некому писать, захотелось сделать что-то руками, пока они еще не отсохли за ненадобностью, университетская доска объявления, им нужна была непрофессиональная помощь в реставрационных работах, мне в то лето опротивел всякий профессионализм, собрались в один прекрасный день в раскачивающейся электричке, вдруг оказалось, что кроме нас и руководителя всего этого мероприятия в оном участвует десяток хоть и крепкосложеных, но барышень, через Александров часов за пять доехали в полные сумерки, и уже там, в монастыре, нам объяснили, что нужно разобрать по кирпичу хорошо сложенное в конце позапрошлого века подсобное помещение, тогда-то мне и пришло в голову: в кои-то веки решил что-то сделать своими руками, а предлагают снова разрушать...

Изначально фотографий было шесть - две поясные анфас, две со спины в полный рост, лежа на дощатом полу на веранде в Чоботах, две в позе человеческого уха. Сделал я их самостоятельно, при помощи комнатного зеркала, которое держал на вытянутых руках. Врачи поставили мне сомнительный диагноз - "лимфаденопатия" и отпустили сомнительный срок - год (все это было давно, друг мой, очень давно, либо я чего-то не заметил), мне хотелось впечатать свое отражение в зеркало, а было холодно, очень холодно, друг мой, градусов пятнадцать ниже нуля, и я надеялся, что мое отражение вмерзнет в стекло, вместо того чтобы отправиться, как это положено отражению, навстречу мне, своему объекту, оно так бы и произошло, если бы не внезапная оттепель, как всегда случается в этих широтах - на Новый год или чуть позже ударяет оттепель, она ведь тоже ударяет, сшибает давление, и ты лежишь, не можешь двинуть ногой, да и не хочешь, словом, фотографий было шесть, но когда ударила оттепель, они растаяли вместе со льдом в чашках и мы вылили их под забор.

Проходя с другой стороны все того же Никольского монастыря, но уже летом и новые купола стояли на земле, мы прикидывали, как можно было бы в них жить, темновато, но довольно просторно, а вместо глав стояли прозрачные леса, на них сидели рабочие и глазели на нас, развесив свою одежду, по солнечной погоде излишнюю, рядышком, так и хотелось оставить навсегда: купола на земле, а людей в небе, я говорил: там, в монастыре, мы поснимали кровельное железо, и часть нас потом долго оставалась на крыше очищать кирпичи от раствора, кайлой, сидя на пятисантиметровом слое голубиного помета, готовые кирпичи опускали в ведре на землю, а что из них построили? Я не знаю, построили из них вообще хоть что-нибудь или нет, но это действие, пожалуй, было самым бессмысленным из всех, что мне доводилось производить, зато, если кто-нибудь скажет мне теперь - "ломать - не строить", так я с полным правом могу возразить, что ломать будет потрудней, чем строить, во всяком случае, когда ломают с умом, и это относится не только к церковным подсобным постройкам, прошу заметить, я не знаю, заметила она или нет, но мне хотелось вот так вот аккуратно, по кирпичику разобрать на части ее - твою, твою - надменную голову, и неторопливо, уж конечно, не кайлой, а каким-нибудь более изящным инструментом очистить от раствора, а потом сложить как было, скрепив своей слюной и своей землей, и потом уже ты не сможешь сказать, что мне не место в твоей голове, но мало ли чего мне тогда хотелось, какая разница.

Все, что осталось от фотографий, как было сказано, мы вылили под забор, чего мы только не выливали под этот забор, я не знаю, что растет там теперь, но неисповедимы пути круговорота воды в природе, и снимки внезапно всплывают перед моими закрытыми глазами в совершенно другом году, в совершенно другом городе и даже в совершенно другом веке, но на той же самой пленке, где увековечены ростовские реставраторские, очень любительские снимки, Вера в косыночке, Василий Великий под подушкой, она никогда раньше не видела таких тощих рук, как у меня, я никогда раньше не видел таких изрезанных запястий, как у нее (на крыше, орудуя кайлой, когда она распевала песенку о монтажниках-высотниках), мы все под колоколом Сысоем (под рассказ отца Романа о куполах, снесенных бурей в Неро в таком-то не помню году), Вы это уже говорили, я помню - А что с того, друг мой, помните на здоровье, ведь чем чаще я это повторяю, тем лучше Вы это запомните, нужно же, чтобы Вы меня хоть иногда вспоминали, и даже если эта лимфаденопатия не подтвердилась либо вовремя прекратила свое существование, а все же я, как Вы догадываетесь, умру когда-нибудь, а покамест почему бы мне и не болтать чепуху -

- но и это не правда, совсем не правда, строить не разбирать, я все надеюсь на то, что, рассказав все это в девятый раз, в двадцать девятый раз, засвечу наконец эту пленку, снова стану совсем чистым полотном, складывай, раскладывай, ему ничего не сделается, только провести чем-нибудь плоским и горячим, таким, как твоя рука - и ничего не останется, купола, между тем, давно водрузили на свое место почти на небе, люди спустились вниз, почти в землю, в очередной раз я говорю тому, кто еще не ходил в окрестностях Никольского монастыря: в то лето в тех стенах говорили о странных вещах, о том, грешно ли испытывать удовольствие от гороховой каши и правильно ли спасаться в пост горьким шоколадом, а слышал ли я о том, что Ориген проповедовал апокатастасис? - да, я слышал об этом, в то лето их волновало множество странных вопросов, мне в то лето опостылела всякая конфессиональность, мне казалось: когда назавтра кривая трещина, каждую ночь отъедающая кусок штукатурки, разломит потолок напополам, мой череп тоже разломится напополам, и это будет лучше всего, потом, через два дня сбежав из этого притона сил небесных, я узнал, что потолок выдержал - а теперь? Теперь Вы опять говорите: "Вы это уже говорили", а я отвечаю Вам: "И Вы это уже говорили", но что с того, ведь рассказывая и пересказывая на разные лады, я опускаю то одно, то другое обстоятельство, я припоминаю что-то, забытое, казалось бы, уже насовсем, и каждый раз придумываю новое оправдание того, зачем я это делаю, а последним оправданием было то, что осталось в качестве неизменного - мой собственный позвоночник с разрывающими кожу ребрами, собственное скольких лет давности уже измученное, ни на что не годное, съеденное анорексией тело, которое протягиваю тебе в смерзшемся к зиме зеркале и в позе человеческого уха, не знаю, зачем, может быть затем, что в глубине души до сих пор верю в апокатастасис, а значит нам с тобой так или иначе, рано или поздно придется воскреснуть в одном целом, так привыкай, друг мой, привыкай.