| ПРЕМИЯ - 2005
| ПРЕМИЯ - 2006
| ПРЕМИЯ - 2007
| ПРЕМИЯ - 2008
| Главная страница
| Положение о премии

| АВТОРЫ

| Полина Калитина
| Катя Непомнящая
| Александр Агарков
| Марика Гагнидзе,
  Ирина Квирикадзе

| Андрей Беличенко
| Андрей Пичахчи
| Марианна Гейде
| Олег Шатыбелко
| Анна Гончарова
| Марина Хаген
| Татьяна Мосеева
| Анастасия Денисова
| Иван Марковский
| Елена Харченко
| Илья Риссенберг
| Михаил Зятин
| Данил Файзов
| Наталья Ключарева
| Тимофей Дунченко
| Кирилл Пейсиков
| Виктор Иванiв
| Сергей Тиханов
Номинация от журнала "РЕЦ" № 23, 2004.
Выпускающий редактор Игорь Лощилов.
loshch@yandex.ru

Автор: Сергей Тиханов.

Биография:
Родился в 1964 году в Новосибирске. Закончил филологический факультет новосибирского педагогического института. Мастер коротких прозаических текстов, жанр которых не поддается точному определению. Его излюбленные герои - "пьяненькие", безумцы, городские сумасшедшие и - дома и улицы Новосибирска, города, где Сергей Тиханов практически не известен как писатель. Автор двух книжек-малышек "Синхронные люди" (1997) и "Еще одна Осень" (2000). С 1996 года постоянный автор нижегородского альманаха "Дирижабль". Печатался в альманахах и журналах "Соло", "Стрелец", "Уральская новь", "Крещатик", "Черновик", "Футурум АРТ", "Kto zdes'?", "Стетоскоп". Тексты Сергея Тиханова вошли в антологии Дмитрия Кузьмина "Очень короткие тексты" (НЛО, 2000) и "Нестоличная литература" (НЛО, 2001).
radiopenguin@ngs.ru
http://dragoman.narod.ru/number_2/authors/tikhanov/
http://stetoskop.narod.ru/stetoskop/31/11.htm
http://www.dirizhabl.sandy.ru/almanac/6/tihan.html
http://www.dirizhabl.sandy.ru/almanac/7/38.html
http://www.dirizhabl.sandy.ru/almanac/8/007.asp
http://www.dirizhabl.sandy.ru/almanac/9/contents.asp
http://www.dirizhabl.sandy.ru/almanac/10/tihanov.htm
http://www.russ.ru/biblio/berdich/99-02-12.htm
http://www.citycat.ru/litlib/xitparad.html
http://www.periscope.ru/afo/af69.htm
http://www.kreschatik.net/issues/12/poetry/dollgauz.htm
http://www.kreschatik.net/issues/12/kr_jar/tihanov.htm
http://www.kreschatik.net/issues/14/kr_jar/tihanov.htm
http://www.kreschatik.net/issues/18/prose/tihanov.htm



ПО НАПРАВЛЕНИЮ К МАНДЕЛЬШТАМУ

* * *

От Октябрьской и до Площади Ленина - как от вторника и до субботы: едешь целую вечность, какие только мысли в голову не придут.

Неприятности действовали на него своеобразно: он засыпал. А так он не спал. В любое время ночи, когда уже неудобно звонить самым близким друзьям, ему - можно было позвонить и услышать его бодрое: - А, так я все равно не спал. Да только никто ему не звонил! Кому он был нужен? - со своей нелепой бородой, дурацкими открыточками... "Честь и уважение сну! Это первое. Сторонитесь от всех, кто дурно спит и бодрствует ночью". А тут он уснул. Как только Крохобор сообщил ему эту новость ужасную, через которую столько людей потом покоцало-поломало, он проговорил: - Ну тогда я не знаю... - опустил голову на подушку и уснул. А Крохобор и тот, второй, продолжали пить. Когда начали вторую бутылку, Крохобор наконец заметил, что Известняк, а именно так зовут нашего героя, спит на диване, уткнувшись головой в подушку.
- Гляди-ка, - показал он тому, второму, - этот-то уснул, а говорили он никогда не спит.
- Пиздят. - небрежно определил тот, второй.
- Да, - удивлялся Крохобор, - попей-ка ее, родимую...

Пора уже выходить, на ветер, на мороз. Ну что же, дует ветер, лает собака или это как-то по-другому, Серёженька?..


* * *

Похмелялся утром на дворе.


Старые дрожжи

Он похмелился грубо и как-то физиологически просто: плеснул в свое чрево стаканяку бодяжной водки, совершил всеми мышцами лица какое-то неопределенное круговое движение и сердито крякнул на бичей, разложивших на мятой газете вареные яйца, куски хлеба и карамель "Барбарис".
- Вот ведь люди, - подумал он, - запивают, закусывают, занюхивают, а я - запоминаю, то есть в смысле вспоминаю. Как это там про кентавра? Порой из рюмочной идешь, нахлынет вдруг невесть откуда и по спине пройдет как дрожь... брр (тут его лицевые мышцы совершили слабый полукруг) какая-то там жажда чуда. Или лучше просто закрыть глаза, а потом открыть и пусть будет уже не здесь и не теперь, никакая не гнилая весна, а пусть будет осень, набережная Енисея, ярко-желтые деревья будут величественно спускаться с сопок и мы снова будем вместе... Он открыл глаза: перед ним лежала грязная Ипподромская, вдобавок за несколько шагов, которые он прошел с закрытыми глазами, он успел вляпаться в собачий кал. - Уведи меня в ночь, где течет Енисей! - свирепо заорал он на оторопевшую торговку овощами, яростно скребя ботинками об асфальт: - у, блядь!
И он пошел, казалось бы, куда глаза глядят, хотя на самом деле маршрут его был четко определен: до дома оставались три рюмочные - в сарае на Демьянке, в Военторге и в бывшей блинной.


* * *

Вот и кирики-мокродырики прошли и следом за ними без перерыва - Афиноген, когда лето перешагивает знойный возраст и все пташки впадают в задумчивость. А это значит - всё. Август.
Знаешь, тут совсем рядом есть кусочек какого-то призрачного курортно-приморского городка, с такой необычной для Новосибирска атмосферой - с праздничными ризалитами, с южными ракурсами, тенями и лестницами; натурально одесско-тбилисскими балкончиками, двориками и окнами… И насыпи, облицованные камнями, стоят - словно фрагменты несбывшихся цитаделей или набережных. Деревья вот только подводят: ни каштанов тебе, ни мирта… Одни клены и тополя, клены и тополя… Ни лавров, блядь, нет, ни вишен!
И хотя ограничен этот кусочек улицами с самыми что ни на есть сибирскими названиями: Каинской, Колыванской и Сибревкома, и окружен он типичнейшей и характернейшей новониколаевской городской застройкой начала прошлого века со всеми этими треугольными фронтонами, трехчастными аттиками, и пропильной, и накладной резьбой и непременной огромной розеткой "солнышко" - солярным знаком, все ж таки он есть, и я прихожу туда - каждую неделю. Он наполнен нежной, тонкой и светлой грустью о навсегда ушедших, невозвратных временах и даже в самые короткие, самые безысходные сумрачные декабрьские дни он дарит мне кусочек сказочной, так и не сбывшейся мечты.


* * *

И засела в голове, и не давала покоя мысль: а если бы он не знал, что самый короткий день в году именно сегодня, если бы вчера не услышал случайно в бывшей блинной кем-то брошенную фразу: - Завтра самый короткий день, поэтому нужно успеть все сделать… ( - И все выпить. - захохотал он тогда, передавая стакан Бесу). Если бы он потерял счет дням, как это с ним случалось все чаще и чаще, если бы в очередной раз оборвался на время запоя его полуфилологический-полуфенологический дневник: Варвара мостит, Савва гвозди острит, а Никола прибивает. То что - почувствовал бы он тогда пронзительную необычность этого дня? Обратил бы внимание на необыкновенно низкое, необыкновенное серое небо, на то, как особенно грустно и безысходно падает мелкий снег? - Коля пел, Борис молчал, Николай ногой качал, - думал он, - Амвросий праздники отбросил. Все, конец. На другой день не рассвело. А это откуда? Сразу и не вспомнить.
За дверью яростно ревел Славка Веселаго: - Да пошел он на хуй! Пошел он на хуй, хлебный вор! А Потеряй кричал визгливо: - Врешь, сука! Опять врет! Не могу, когда врут! Он вошел. - Сережка пришел. - ласково произнес Славка Веселаго и встал поздороваться. Людмила со своего диванчика внимательно посмотрела на него, прищурясь - точно ли это он - и улыбнулась: - Заходи, Серенький… Он начал доставать из сумки бутылку и вдруг остановился, вцепился в дверной косяк, чуть покачнулся и громко объявил: - Меня преследуют две-три случайных фразы! - Так, - озабоченно сказал Потеряй, - этому больше не наливать.


* * *

Теперь зимой в Новосибирске снегирей и свиристелей едва ли не больше чем воробьев и синиц. И рябинники с дубоносами стали не редкими гостями. А летом - парят над город бесчисленные луговые луни, канюки, тювики; спешат по асфальту с самым деловитым видом белые трясогузки, а есть еще трясогузки желтые, но те обитают на набережной, а на набережной мы с тобой не были с прошлого года. По кустарникам шныряют зарянки, в это лето им удалось вывести большое потомство и пока идешь по Свердлова - от Советской до Серебренниковской - повсюду на чугунных оградах и ветках сирени, боярышника и чубушника сидят с глупейшим видом крошечные и до невозможности желторотые зарянки-слетки. А скромные зяблики и горихвостки поселились в Центральном парке.
В июне можно было бы даже отключить электронные часы-будильник, потому что ночное время определялось птицами. В два часа ночи просыпались горихвостки и слышался их негромкий сдавленный хохоток. В три часа поднимались большеглазые зарянки, их журчащую песню орнитологи старой школы сравнивали со звуками вращения пробки в хрустальном графине. В четыре утра начинали рюмить зяблики, в пять просыпались белые трясогузки, которые обитают от Северного Ледовитого океана до океана Индийского, а появились они на свет в третичном периоде в районе древнего моря Тетис, которое охватывало тогда всю Среднюю Азию и Монголию. Ну а в шесть часов выползал во двор дядя Коля Панов и ревел под окнами: - Потеряй! Потеррряй! и никакого тебе будильника не надо.
Но случилось то, что случилось. Началась война. И круглые сутки вороны вели осаду сорочьего гнезда на клене у трансформаторной будки, и круглые сутки стоял невообразимый треск и шум, так что невозможно было различить - где тут белые трясогузки, где желтые, а где дядя Коля Панов.
И вот как-то на рассвете, чуть живые, окончательно измученные синдромом раннего пробуждения, Славка Веселаго и дядя Коля Панов отправились рубить старый клен.
Там-то я их и встретил. Сразу дал десятку на спирт, потому что слишком хорошо представляю себе - что происходит с человеком, когда раннее пробуждение с тяжким грохотом подходит к изголовью. Клен рубить мы передумали, отложили до осени: дядя Коля Панов где-то слышал, что сороки повсюду воруют золотые вещи и прячут в своих гнездах. - Осенью и срубим, Сережка, - сказал Славка Веселаго, - все золото вычистим и пропьем. И улыбнулся. Мы стояли долго и молча у трансформаторной будки. Шелестели листья, суетились воробьи, с неба сыпалась мелкая водяная пыль и когда через арку во двор вошел Бес с разбитым лицом, дядя Коля Панов ужасно и свирепо заревел совершенно нечленораздельное что-то и тогда я достал из кармана оставшиеся деньги, и мы отправились на Демьянку за спиртом и потом пили - долго и страшно.