| ПРЕМИЯ - 2004
| ПРЕМИЯ - 2005
| ПРЕМИЯ - 2007
| ПРЕМИЯ - 2008
| Главная страница

| АВТОРЫ

Тимофей Дунченко
Антон Очиров
Елена Круглова
Евгения Риц
Дмитрий Зернов
Мария Глушкова
Василий Бетаки
Григорий Злотин
Ксения Щербино
Марианна Гейде
Янина Вишневская
Вадим Калинин
Полина Филиппова
Денис Осокин [pdf]
О.Фролов
Валерий Нугатов
Светлана Бодрунова
Юлия Шадрина
Олег Панфил
Сергей Чернышев
Александра Зайцева
Федор Сваровский
Резо Схолия
Сергей Михайлов
Номинация от журнала «РЕЦ» № 35, 2006
Выпускающий редактор Егор Кирсанов

Автор: Мария Глушкова

Биография:

Родилась в 1976 году. В настоящее время проживаю в Нижнем Новгороде.
http://www.lit-karta.ru/russia/nizhni-novgorod/persons/glushkova-m




Из цикла «Сказочные сказки»


future-in-past

continuous

– ангел мой
(гландами) –
– моя девочка–
никому не принадлежащая –
мое сбывшееся –
в детстве загаданное
с
частье –
чудо – из губ и коленочек –
до колик под ребрами –
настоящая


future indefinite

я для тебя
высажу деревце –
яблоньку –
в сыру землицу –
политую – заплаканную
красными девицами–
стоптанную солдатами


present perfect

платой ли
за полученные когда-то–
в кредит –
(охапкою)
Радости –
твое лицо –
смятое –
(влит
в пустоту –
патокой –
взгляд) –
украсть и
не возвращать
назад


past continuous

знать бы:
челка – надолго ль –
ты ли – надолго –
ставить кровать –
полки ли
вешать
и сколько –
вешаться ли
с мечтой о пеленках
(новых подтяжках)
делать затяжки –
горькокакгорько


past perfect

розово-непристойного
кроя
платье наденешь –
снимешь –
плечики вынешь –
меня возьмешь –
пленным –
вцепишься-влюбишься-выпьешь
стоя!


present indefinite

приветики – господи – вот и я
задержался немного – там на дорогах пробки –
мне надо бы красного – внутрь – из хрусталя
за моего ангела –
а предлагают водки
черт побери – господи – мы же друзья –
пошли же кого-нибудь

– эй, захватите стопки

(гландами пью) –
господи
знал бы ты только
как я ее
люб
лю



кулиски

гумберт ходит на дискотеки. там дети. танцы.
у гумберта крепкие нервы и узкий галстук.
у гумберта губы по-женски – блестяще – красным.
у гумберта я – тонким телом – и низко – косы.
а мне поделом: я развратна – почти раздета–
одетту хотел ты, идиллию – где там – где там! –
и я шарахаюсь от прохожих. гетто –
это когда разглядывают без спроса.
у гумберта-гумберта против меня улики:
медленно пуговицы из петель – вот так улитки
по суше передвигаются. slowly-slowly.
у гумберта-гумберта шрам от аппендицита
он напевает под нос себе: чита-дрита –
перевирая мелодию. безусловно
можно войти в историю, походив без блузки.
кнопку нажав на пульте с названьем пуск – и
разнести все к чертям: гумберта вместе с миром.
можно напиться вдрызг и сыграть мальвину –
можно с утра – проснувшись – пойти с повинной
к кружке –
и – обхватив руками себя – умереть от скуки.

расчеши-ка мне, братик, волосы против ветра,
деревянной гребенкой. до крайнего миллиметра.
расскажи мне про веру в то, что наступит лето.
и еще чего-нибудь – просто звуки.



про суок

непогода стояла во дворцовом парке. гроза.
кукла наследника тибула крутилась у зеркала.
выгибала спину.
у нее было платье с воланами. и большие рысьи глаза.
и балетные тапочки.
и розовый рот – печальный и длинный.
сумерки подступали из-за дубов.
тибул поправлял на платье воланы, кушал пирожные.
развязывал на башмачках шнурки, ложился у зеркала, мял жабо.
решал проблему неразрешимую –
нельзя ли
можно ли.
ресницы куклины закрывали половину куклиных щек.
кукла выгибала спину и вместо мама говорила еще еще.
вставала на цыпочки тонких гнущихся ног.
тибул одевал ее в синее платье и называл суок.

а потом наступило первое марта. растаял лед.
синицы ходили по подоконникам. дворец дремал.
тибул стоял возле зеркала – ждал звука балетных тапочек –
придет суок – не придет.
суок не пришла.
и куда она делась никто –
кроме синиц –
не знал.



«е»*

1


и к черту эдинбурги и дворцы –
когда я не могу сложить губами
последний вздох

и мы так низко пали –
что слышим через пол
как мнут ногами
соседи свой линолеум и цы
почки не помогают –
стали –
теперь уже не скроешь –
я – из стали –
а ты – в мои годящийся отцы


2

я в воскресенье, лежа на тахте,
придумывала буквы по-шотландски –
навыворот написанные «е» –
единственные гласные –
согласна
с тобой побыть сейчас наедине–
вот только смою въевшуюся краску
с припухших век – с истрепанных ресниц–
ты сразу станешь первым из прекрасных –
а я – одной из множества девиц


3

мон шер, я и не думала, что свет
истошно-лунный – так же неприличен,
как подгоревший к завтраку омлет –
(как хорошо, что ты не двуязычен)


4

к чему мне снилось: я жива, мон шер, –
и даже счастлива как – будто: (где-то больно
внутри) – и я жую эклер –
он истекает кремом –
я довольна –
я истекаю кровью –
красным – лак –
и губы пляшут ча-ча ошалело:
перевести на их шотландский «фак»
с английского

ну да, немного стерва


5

мон шер, издашь мой новый алфавит
где «е» навыворот и нету больше гласных ? –
где каждый нерв друг к другу так привит –
твой к моему – что даже не заразно
любить друг друга –
этот козырь бит


6

и ты меня закончишь буквой эр –
на мне закончив – точкой – междометьем

мне – знаешь – снилось –
снился ты, мон шер –
и будто бы я есть на этом свете

________________________________
*«Мари, шотландцы все-таки скоты» (с)



Из цикла «Гренландия»


***

и здесь где не видно ни зги
звучит как иди домой
где спотыкаешься но все равно бредешь и бредешь вперед
а думаешь что идешь домой
белой зимой небелой сырой землей
здесь где сбиваются мысли и кулаки
от резких падений от цепких растений от
кустарников их корней того что из них растет
от цвета зрачка из серого в голубой
когда головой ложишься кому-нибудь на живот.
здесь крутят педали медленно медленно как
в немом черно-белом слепом и глухом кино
и ты ава гарднер и грета гарбо и губы в такт
в дар открываешь и не видишь ни зги и идешь на дно
так катится в заросли колесо так среди болот
цапля не может взлететь и кричит ой ой
так спотыкаешься – не видно ни зги – и бредешь вперед
и думаешь что идешь домой



сткглм, венди

дорогая венди, пишу тебе шепотом.
тут такие камни лежат под ногами, что шепот – слышен.
дорогая венди, в этих краях однажды, в одном большом доме меня накормили теплыми пирожными.
это было так странно, венди, так необычно,
что на утро у меня заболел живот от воспоминаний.

в этих краях зеленые острова
велосипедные, венди – с шинами и цепями.
с большеглазыми пупсами, венди, сидящими днями
в детских комнатах – с приоткрытыми ртами.
и у каждого, венди, круглая голова.

на одном таком острове, венди, я вставала рядом с длинным прозрачным морем.
а потом и озером, венди. вода это переизбыток
наших с тобою чувств, проливающихся слезами.
я вставала рядом, языком проводила по небу – так много соли –
будто это пот выходил через рот. так много рыбок
с чешуею блестящей – в этом море, венди, в этом озере – не охватить глазами.

в этих краях большое как солнце сердце
в каждом пупсе, венди, в каждой комнате детской.
мое не болело, билось как метроном – и вправду
расскажи-ка мне правду, венди, розовую – как пупсы –
отчего не снимают здесь платья чтоб снять черно-белую кардиограмму,
не возвращаются в дом с в доме выцветшей занавеской
чтобы вернуться чтобы верней вернуться
в эти края –
к тебе, венди?



***

у них была одна на двоих фотография
одна история севера один цветочный горшок
они танцевали танго на кухне в тапочках
он говорил – дружок
ты наступил мне на ногу
она смеялась запрокидывала голову отодвигала спину
у тебя – говорила – шок – признавайся – шок?

он подходил к плите разогревал котлеты на ужин
я тебя все равно не покину
– она говорила –
ты мне нужен.

они завязывали друг другу за шнурком шнурок –
он ей на спине она ему на ботинках –
в это время в дверь звонили звенел звонок
он опускал руки а она выпрямляла спинку.
потом наступала зима – так мело мело – как никогда ни одной зимой
ни летом – нет нет –
она ставила пластинку в патефон с граммофонной иглой
и считала на пальцах сколько прожито зим сколько лет

цветочный горшок пылился он в него иногда курил
она собиралась на север и забывала па
она не знала только какая на север ведет тропа
и он рисовал ей карту на бумажке с пятнами от чернил.



псв п.

рядом с этим домом растет еще один дом
и еще один дом –
мы ходим вокруг в сапогах –
мы высаживаем цветы в поникшую землю –
пришли холода –
но что нам с того – ведь мы в сапогах –
вот и ходим кругом.
а мальчик упал с качелей губу разбил
но он не плачет – мальчик – он ни гу-гу –
сидит на поникшей земле –
пришли холода –
как тогда –
когда ждали жару (пургу) –
теперь мы высаживаем цветы в сапогах
на остальное у нас не хватает сил.
и окна ярко горят в этом доме и в доме рядом горят
человек подстриженный ходит в окнах сердце стучит
он подходит к окнам смотрит на нас как на все подряд
как на землю поникшую
как на мальчика
как на цветы
трогает себя там где сердце.
потом молчит.



из цикла «Люди и мыши»


про галстуки

у агафьи галстуков не бывало сроду –
мужики обходили избу этак верст за тридцать.
агафья шлялась по выходным к колодцу –
не для того, чтоб в ведра набрать водицы –
глянуться бабе какой иль – глядишь – мужчине –
замуж не выйдет – пересидеть погоду

но бабы все целомудренны были носили косы
галстуки не носили месили тесто
минуты не выкроят, чтоб подойти к колодцу
каждая в прошлом и в белом была невестой.
им не было до агафьи совсем никакого дела.

еще агафья ходила смотреть как садится солнце.

верила в бога агафья боялась черта
знала, что бог не носит галстуков – не сгибает шеи.
выглядит благообразно. не выстригает челку.
мечтала в город податься подальше. податься в швеи.
шить разноцветные галстуки. белой ниткой
сметывать швы пальцем смешным в наперстке –
и – было бы небо большим – подходить к калитке-
чтоб посмотреть как – красным – садится солнце.



рыба

рыба моя ходит по берегу вдоль реки
рыба говорит мне – о какое маленькое у тебя лицо! –
а потом опять и опять-
мол мне до тебя дотронуться не с руки –
я ложусь рядом с рыбой вздыхаю – опять двадцать пять,
опять ты поссорилась с матерью и отцом!
у рыбы губы навскидку – ланиты, да,
и плавники потрескались рядом со мной лежать.
когда пересыхает во рту рыба говорит – уйду туда где течет вода
туда где плавают шевелят плавниками отец мой и мать.
я глажу рыбу по голове говорю хорошая ты моя
как же я без тебя стану жить в этом месте где берег реки где воздух черней меня.
рыба поворачивается на бок уходит из-под плавников земля
цепляюсь за плавники – рыба рыба это я тебе говорю –
здесь – вдоль реки – мне в одиночку только локти сгибать
только колени сгибать голову вниз клонить –
рыба не уплывай рыба я же тебя люблю!
рыба смотрит глазом прозрачным открывает губы-
у меня же отец там и мать.
и потрескались плавники.
и очень хочется пить.



минздрав предупреждает

я ему в сарае набирала картошку –
коричневую такую круглую словно мячик –
он конечно же думал – родится мальчик –
спички брал в магазине – просил на сдачу –
потому что много курил.
я ему набирала картошку в сарае.
там в сарае крысы и трали-вали
там соседские мальчики велосипеды
и никто с утра еще не обедал.
в магазине жевачку не взять на сдачу
потому что на сдачу берем мы спички
потому что он много курит
а когда-то курил немножко.
я мешочек с картошкой несла до дома –
на тропинке травинки все все знакомы –
к ним губами припала поцеловала
поцелуями теплыми испокрывала.
я ему картошечки наварила
скатерть белую белую постелила-
на-ка вилку держи-ка вилку-
поднимает голову вглядывается изумленно –
вот по скатерти вскачь скачет солнечный зайчик,
ах какой на окошке в горошек ситчик,
вон цветочек зеленый цветет в горшочке!
будет девочка – мама твердила – дочка!
а он все курил и ломались спички
а он все надеялся – мальчик мальчик



голуби

меня убили году в сорок пятом
под польским городом
уже и не вспомнить названья
меня пыталась спасти санитарка
а до этого младший лейтенант с пшеничного цвета усами.
я лежала сначала в поле
потом на спине лейтенанта
на койке у санитарки
у меня были большие глаза и губы
и пули
то ли внутри а то ли
снаружи
уже и не вспомнить точно.
младший лейтенант принес меня санитарке. после
кормил голубей на крыльце – гули-гули –
а санитарка все перевязывала всякие мои места –
дырявые – скорее всего – от пули
или еще от чего. шептала дочка.
они сказали оба – и санитарка и лейтенант невеселый –
что наступила война
поэтому меня и убили
а теперь война подходит к концу
и хорошо бы мне выжить.
но голуби так отчаянно ворковали на подоконнике
о том что война никогда не заканчивается –
и вдруг все куда-то вышли –
и санитарка и лейтенант с усами.
вот так меня и убили
году в сорок пятом
под польским городом.
может быть под парижем.
уже и не вспомнить названья.